Текст книги "Учитель истории"

17. Бедность

Бедность – это судьба. Если человеку предопределено судьбой быть бедным, он всю жизнь таковым останется, как бы ни старался с ней бороться. При этом большинство людей во все времена обречены на бедность. А вот быть богатым, даже если и начертано судьбой, надо уметь. Богатства ненароком можно лишиться и оказаться в том большинстве, что представлено бедными.

Бедность и богатство неодинаково прилепляются к детям одних и тех же родителей. Понятно, что дети богатых родителей богатство наследуют. Их жизнь определится в соответствии с тем, как сумеют воспользоваться полученным даром судьбы. Кто-то прочтёт слово «дар» как подарок судьбы. А кто-то усмотрит в этом слове иной смысл, это то, что досталось даром, бесплатно, то, что потерять легко, остаться без ничего.

По-разному складываются судьбы и тех детей, родителям коих нечего передать по наследству.

Старший дедушкин сын Кирилл со специальностью геолога мог рассчитывать на безбедную жизнь. Но рано ушёл из жизни. Так что его в нашем повествовании можно не рассматривать. Александра – мать Аркаши замужем за прорабом-строителем тоже могла рассчитывать на обеспеченную жизнь. Если бы не преждевременная гибель мужа. Хотя, как знать, доживи он до войны, Шура могла стать вдовой фронтовика. Кто может предугадать судьбу женщины с двумя детьми, кто может избавить её от пожизненной бедности?

Следует признать, благополучно сложилась судьба у дяди Коли.

В сорок седьмом году получили от него первое известие. Уже и не надеялись. Все поиски, все запросы ни к чему не привели. Ни среди погибших, ни среди пропавших без вести не числился. А если в плен попал и там погиб, где же об этом узнаешь? Два года, как кончилась война, а о нём ни слуху, ни духу. Смирились. Сколько людей не вернулось с войны. Оплакивали. Да что ж поделаешь. А тут оказалось, что жив и здоров, рассчитывает на скорую встречу.

В сорок первом году по осени связист артиллерийского полка Николай Виноградов во время прокладки линии связи, когда пробирался с катушкой на спине, чтобы установить связь штаба полка с дивизионом, был ранен. Потерял сознание. На одинокого русского наткнулась группа немецких разведчиков. Видя, что жив, подобрали и доставили в своё расположение. Как «язык» солдат-связист никакого интереса не представлял. Никакими военными тайнами и секретами не располагал. Отправили в Германию в трудовой лагерь. Так в плену и прошли все годы войны. Немцам нужна была дешёвая рабочая сила, потому над работающими не издевались, кормили сносно, чтобы исправно работать могли.

По законам военного времени, все советские военнопленные считались предателями Родины. Но подходили к определению дальнейшей судьбы избирательно. Возвращённых из плена офицеров чаще всего расстреливали. Некоторым давали 15 лет лагерей. Писатель Смирнов, изучавший судьбу героев Брестской крепости, уверяет, что майор Гаврилов, который организовал оборону Брестской крепости, был направлен начальником лагеря для военнопленных японцев. Может быть, может быть. Только вернулся из Сибири через 10 лет. После разоблачения культа личности Сталина и публикации Смирновым книги «Защитники Брестской крепости». В хрущёвское время восстановлен в партии и получил звание Героя Советского Союза, его имя вписали в школьные учебники истории. Рядовым-власовцам, тем, кто вступил в Русскую освободительную армию генерала-предателя Власова, дали по пять лет лагерей.

Дядя Коля по окончании войны полной мерой испытал, что такое носить клеймо предателя. Одно время Аркаша думал, что дядя Коля тоже «власовец». Прочитал в журнале «Огонёк» статью. Там было сказано, что генерал Власов сдал в плен целую армию. Как это происходило? Из прочитанного Аркаше представилась такая картина. Построили полк красноармейцев в присутствии представителей немецкого командования и спросили через переводчика, согласны они сдаться в плен и в дальнейшем с оружием в руках воевать против режима большевиков. В статье было сказано, что не только рядовые красноармейцы выразили согласие, но и командиры и политработники, кого именовали комиссарами, считали непоколебимо преданными коммунистами, заявили о своём согласии воевать на стороне немцев. Это выглядело невероятно. В это трудно было поверить. Но так было написано в статье. Полк за полком подтвердили о своей сдаче в плен и готовности воевать против своего народа.

В конце статьи сообщалось, что сам генерал Власов после победы со своим ближайшем окружением предстал перед судом военного трибунала. Предатели были казнены. Из той статьи Аркаша и узнал, что рядовой состав, те, кто попал в плен и выжил, отбывали наказание в Сибири и на шахтах крайнего Севера.

В случае с дядей Колей, рассудил Аркаша, при определении меры наказания учли, что рядовой, следы от ранения имеются, подтверждающие, что сам в плен не сдавался, в дополнение по немецким документам определили, где и на каких работах находился в плену. Так что через год пребывания в фильтрационном лагере, направлен в один из северных лагерей на угольные шахты. Электриком. За примерную работу и поведение переведён на свободное поселение. В 1948 году уже был в Валке.

Позже из рассказов дяди Коли выяснит, что в плен попал в сорок первом, а армия Власова сражалась и погибла в 1942 году. Для Аркаши это было важное уточнение. Не хотелось ему, чтобы родной дядя оказался «власовцем».

Правду о «власовцах» узнает гораздо позже, когда в открытой печати историки будут расследовать, что же произошло со второй ударной армией, брошенной зимой 1942 года на прорыв блокады Ленинграда.

Дядя Коля устроился электриком на кирпичный завод в Валге. Жена в войну пропала без вести. В Калуге жила. Во время оккупации, скорее всего, погибла. Поиски ничего не дали. Была бы жива, сама разыскала.

Познакомился с двадцативосьмилетней девушкой-эстонкой. Работала в бухгалтерии на кирпичном заводе. Жила с родителями. Отец в своё время четырнадцатилетним подростком добрался до Петербурга, устроился учеником слесаря на Путиловский завод. Там приобрёл специальность и квалификацию. В годы революции вернулся в Эстонию. Работал в мастерских депо на железнодорожной станции Валга. Женился. Родились дочь, несколько лет спустя сын. Приход советской власти в сороковом году ничего не изменил в жизни семьи. В сорок первом с началом войны крупные промышленные предприятия с рабочими и семьями по возможности были эвакуированы вглубь России. Основная масса населения оказалась в оккупации. Эгон продолжал работать в мастерских и при немцах. Квалифицированные рабочие на железнодорожном транспорте всегда нужны, от призыва освобождались. Сын во время войны был малолеткой, тоже призыва в немецкую армию избежал. Так войну и пережили. А в сорок девятом пришлось поволноваться и основательно попереживать. Было с чего. Могли всей семьёй загреметь в Сибирь.

После перенесённых страданий немецкого плена и советских лагерей вернулся дядя Коля живой и не калекой. Устроил свою семейную жизнь. Работа не тяжёлая. Как-никак электрик. Сначала на кирпичном заводе, потом на электростанции. Заработки, не ахти какие. Но картошка и овощи со своего огорода. Покупать не надо. Корову держали, поросёнка ежегодно откармливали, несколько овечек. С таким хозяйством в маленьком городе жить можно.

По праздникам собирались все три семьи у дяди Коли. На столе всё своё. Еды невпроворот. Даже дядя Эрнест не отказывался встретиться с родственниками по-семейному. Общаться и встречаться мало и редко приходилось. Районное начальство – народ занятой. Тётя Зина к себе в гости только детей приглашала, когда сын подрос. А тут за столом, почему не выпить культурно? Для бодрящих напитков маленькие стопочки выставлены, на двадцать пять грамм не более. Дядя Коля не пил и не курил. Даже на фронте от боевых ста грамм отказывался. Но в семейном кругу две-три стопки свободно пропускал. Дядя Эрнест тоже к спиртному не тяготел. У дедушки язва желудка. Тот больше ста-ста пятидесяти граммов не мог себе позволить. А про женщин что говорить, им главное посидеть вместе за общим столом, пообщаться. Маленькие стопки, размеры которых изумляли Аркашу, устраивали всех. Во время войны праздников не отмечали, какие там праздники, когда беда на всю страну, голод несусветный.

А тут за обильным столом вспомнили все песни, что пели ещё в довоенное время. Пели про ямщика, что замёрз в степи, про бедного Хаз-Булата, у которого за коня хотел купить жену молодой князь. Пели про одинокую рябину, которая не может к дубу перебраться, и потому ей суждено век одной качаться. А как привольно звучала песня про молодца, на лодке приплывшего меж крутых бережков к своей возлюбленной, жены самого воеводы. Не забывали спеть про Стеньку Разина, за борт бросившего персидскую княжну. Пели лихо, и даже женщины восхищались поступком атамана, не променявшего на бабу казачье братство, не проявляли сочувствия к утонувшей несчастной персиянке.

У дяди Коли голос артистический, аккомпанирует на гитаре, с молодости владел инструментом. У сестёр голоса тоже, что надо. За столом непоющих не было. Пели громко во весь голос. В соседних домах слышно было. Только ни соседи, ни прохожие на раздольное пение не раздражались. Истомились за войну по этим малым радостям. От души пели. Вдохновенно. С каким азартом, когда доходили до исполнения цыганских романсов. Особенно умиляла Аркашу песня с припевом:

 
По рюмочке, по маленькой налей, налей, налей,
По рюмочке, по маленькой, чем поят лошадей.
Пьёшь, не пьёшь, всё равно помрёшь!
Выпьешь, закусишь и снова запоёшь!
 

Аркадий Львович попытался найти слова слышанной в детстве песни. Нашёл студенческий вариант. Там в припеве только первые две строки такие же. Остальной текст иной. Аркаша помнил песню с другим текстом. Но теперь это уже не имеет значения.

Пели о своём, привычном. Рюмочки и в самом деле были мизерными, как напёрстки, и потому слова «чем поют лошадей» вызывали особый восторг.

Удачней всех в семье состарившегося дедушки сложилась жизнь младшей дочери, тёти Зины. Зарплата у неё была небольшая. Какая, Аркаша не знал. Но понимал, что рядовой укомовский работник не мог получать много. Только эта ежемесячная сумма прилагалась к зарплате мужа. А у него оклад 1200 рублей. На такие деньги и без зарплаты тёти Зины можно было прожить безбедно. А ещё дядя Эрнест такую же сумму денег получал в конверте. Аркаша поначалу не верил, что руководящим партийным работникам производят доплату в размере месячной зарплаты. Позже достоверно узнает.

В сорок седьмом году будет денежная реформа, по которой старый рубль будут обменивать на новый до определённой суммы. Деньги свыше установленной нормы обменивались – десять старых на один новый. Пострадали тогда вкладчики сберкасс и те, кто хранил много денег дома. Вот тогда тётя Зина и поделилась своей радостью. Рассказала, что деньги, получаемые в конверте, они клали на сберкнижку. К 1947 году скопилась сумма немалая. Руководящим работникам все имеющиеся деньги сохранили в неприкосновенности, обменяли рубль к рублю. Аркашу и его семью это никак не касалось и потому мало интересовало. Им обменивать было нечего.

В трёхкомнатной квартире жить двум семьям тесно и неудобно. В декабре сорок пятого у тёти Зины родился сын. Надо было разъезжаться. И дедушка со старшей дочерью и детьми стали жить отдельно. К двухэтажному зданию амбулатории, что размещалась в центральной части города, примыкал обширный двор с оградой по всему периметру. Внутри одноэтажное строение. Большую часть занимал гараж. Под одной крышей с гаражом находилась квартира, туда и переехала семья Аркаши. Входная дверь вела в небольшой узкий коридор. По левую руку две двери: одна в туалет, другая в кладовку. Справа сразу у входа дверь в малюсенькую комнату. Комната квадратная: два метра на два. В ней свободно умещалась койка для взрослого человека и столик у окна. Комната не отапливалась. В летнее время там располагалась сестра Аркаши. Это была её комната. Но в зимнее время там находиться было невозможно. Дедушка мог бы сложить печь. Но для этого, сколько ещё дров потребовалось бы. Лишних не было. Приходилось экономить.

Поэтому вся семья размещалась в комнате, что находилась за дверью прямо по коридору. Там было одно окно. В правом углу притулилась плита с кирпичной стенкой-пристройкой для лучшего отопления жилья. В летнее время с помощью задвижек дым из плиты напрямую шёл в трубу. У дальней стены помещалась двуспальная деревянная кровать, место для Аркаши с мамой. В углу возле окна разместился под самый потолок шкаф с двумя дверцами. В правой части полочки для посуды. Левая половина для одежды. Между боковой стенкой шкафа и кроватью умещался узкий диван – спальное место для дедушки.

Возле окна вдоль стены поставили сундук, на нём швейная машинка, это было рабочее место мамы Аркаши. Чтобы подзаработать к маленькой зарплате, брала заказы на дом. Много подработать не удавалось. Обеднел народ за войну. Редко когда кто-нибудь из знакомых жён состоятельных начальников делал заказы. В основном заказчики были такие же бедные, как и портниха. Шила платья из дешёвых тканей, а чаще всего перелицовывала костюмы и пальто из поношенных. Платили, кто, чем мог.

Запомнил Аркаша, как одна из женщин, она работала в столовой, расплатилась несколькими вёдрами картофельных очисток. Мать эти очистки промывала, в сыром виде пропускала через мясорубку, в этот фарш добавляла немного муки для связки и пекла лепёшки. Ели вместо хлеба. Ели, пока не кончились приносимые женщиной очистки. Поджаренные на растительном масле картофельные котлетки имели неприятный привкус. Он будет ощущаться во рту десятилетия спустя при взгляде на сырую картошку. Вот почему и в пожилом возрасте Аркадий Львович картофельному пюре будет предпочитать макароны. С хлебом ещё несколько лет после войны будет плохо. Только в эпоху интернета Аркадий Львович узнает, что за два послевоенных года в стране умерло от голода два миллиона человек. В докладной Берия будет фигурировать такое зловещее число.

В Латвии до этого не дошло. Таких случаев не было слышно. Хотя откуда знать? Кто бы стал об этих фактах говорить, тем более властные структуры?

На ночь машинку убирали и стелили постель для Лёли. В центре комнаты продолговатый стол. Он был и обеденным и письменным, когда школьники делали уроки. Над столом висела электрическая лампочка с металлическим абажуром-тарелкой. На боковой стенке шкафа размещался репродуктор. По утрам передавали «Пионерскую зорьку» и ежедневную утреннюю физзарядку. Каждый понедельник диктор объявлял, что желающие заниматься утренней гимнастикой должны начинать с этого дня. С того времени Аркаша запомнил, что за всякое дело надо приниматься с понедельника.

С очередного понедельника Аркаша планировал ежедневно учить уроки, жить, соблюдая распорядок дня, не убегать на улицу, пока не сделал уроки. Много разных начинаний планировал Аркаша с понедельника. Аркаше очень хотелось, чтобы у него всё происходило правильно, по расписанию. Он много раз составлял распорядок дня. Со счёта сбился считать понедельники, с которых приступит неуклонно ежедневно заниматься физическими упражнениями. Но надолго его не хватало. Через неделю-другую гимнастика прекращалась. Нарушения распорядка наступали ещё раньше. Он осуждал себя, что такой не собранный и не организованный, но избавиться от такого порока так и не сумел до глубокой старости.

По прибытии в Валку мама Аркаши сразу смогла устроиться в швейную мастерскую. Мастерская интересно называлась «Артель инвалидов». Государственной мастерской в городе не было. Еврей из Петербурга Моисей Абрамович – мастер экстра-класса, специалист по мужскому и женскому пошиву, закройщик-художник сумел документально оформить в местных руководящих органах открытие частной швейной мастерской. Известно, что в Советском Союзе частное предпринимательство законом запрещено. Разрешалось открывать артели для разных там народных промыслов. Палех, Гжель. А после войны, чтобы трудоустроить инвалидов разрешено было открывать артели инвалидов, небольшие мастерские по ремонту обуви, пошиву одежды. Разрешение на открытие такой мастерской удалось пробить изворотливому еврею.

Я не ошибся, когда назвал Моисея Абрамовича петербуржцем. Родился до революции в Петербурге в семье богатого еврея. Мать дома рассказывала, что помимо швейного предприятия у отца Моисея Абрамовича было шесть многоэтажных домов, квартиры в которых сдавались внаём. После революции всё это богатство утратили, но сохранилось мастерство и умная голова, которая умела находить выход в самых непредвиденных ситуациях. Сын тоже овладел швейным мастерством и унаследовал сметливый ум отца.

Для того чтобы возглавлять артель самому необязательно быть инвалидом. Портных-инвалидов в Валке не нашлось. Но этот малозначительный факт не мог помешать открытию артели инвалидов. Налоги мастерская платила исправно, приносила городу доход. Работники финорганов в убытке тоже не были. Моисей Абрамович знал, какой нужен подход к нужным лицам, от которых зависела судьба и деятельность артели инвалидов.

Заработки у матери были небольшие. За день пальто не сошьёшь. Заказчик приходил на примерку, прежде чем пришивались рукава. Примерка с рукавами, пришитыми на живую нитку, позволяла убедиться, что нигде не тянет, не морщится, сидит на заказчике легко и свободно, не стесняет движения рук. За пошив пальто с заказчика брали сто рублей. Мастеру, выполнившему заказ, начислялось сорок. Аркаша не раз слышал жалобы матери, что несправедливо платят. Ведь изделие пошито полностью её руками. За исключением выкройки. Не знала женщина, что шестьдесят процентов полученных денег не присваиваются закройщиком. Он ко всему прочему был организатором производства, обеспечивал исправную работу швейных машинок, принимал и оформлял заказы, ткань, нитки. И с этих же шестидесяти процентов оплачивал налоги, вёл расчёты с финорганами. Не знала мать, что на государственных предприятиях работнику достаётся ещё меньший процент.

Артель просуществовала до пятидесятых годов. Закрылась, когда в Валге открылись государственные предприятия – швейная фабрика массового пошива и швейная мастерская индивидуального пошива. Матери удалось устроиться на массовый пошив. Мастеру, привыкшему выполнять всю работу от начала до конца самостоятельно, без спешки и излишней торопливости, пришлось на протяжении всего рабочего дня сидеть на одной и той же несложной операции в режиме конвейера. Шили для магазинной продажи по стандартным размерам платья и ещё какие-то изделия. Шили на машинках с электромоторчиком. Наибольшей выработки достигали молоденькие швеи, освоившие одну-две операции. Матери больше шестисот рублей в месяц заработать не удавалось.

Дедушка получал пенсию 115 рублей в месяц. Время от времени тёте Зине удавалось пристроить его на работу сторожем. Несколько месяцев проработал ночным сторожем в столовой. Когда приходил на работу, ему оставляли две-три котлетки. Если три, приносил одну домой полакомиться детям. Так что с питанием было худо. Одно время, больше года работал сторожем на бензохранилище городского гаража.

В сорок седьмом отменили карточки. Хлеб стали покупать по целой буханке. Стоила три рубля двадцать копеек. В городе был железнодорожный магазин. Там продавали всё: и промтовары и продукты. После отмены карточек в этом магазине стали продавать пеклеванный хлеб по четыре десять за килограмм. Он испечён из ржаной муки, как и чёрный, но более тонкого помола. Выглядел почти как белый. Белый хлеб – пшеничный и батоны появятся позже, спустя несколько лет после войны. У дедушки язва желудка, ему лучше питаться белым хлебом, от ржаного боли в желудке. Поэтому обязанностью Аркаши стало ходить покупать пеклеванный хлеб на вес, целую булку брать слишком дорого. Этот хлеб предназначался только для дедушки. Ему же покупали по сто граммов конфет-подушечек. Простые без обёртки конфеты с начинкой из повидла. Когда Аркаша приносил покупку, дедушка выделял из этого маленького кулёчка по одной конфетке внукам. Но всякий раз, когда Аркаша приносил конфеты, дедушка подозрительно спрашивал: «Небось, взял из кулька конфетку?» Аркаша честно отнекивался. А дедушка не переставал изводить обидным вопросом. Прекратил, когда однажды сам купил и пересчитал количество конфет в кульке. После этого прекратил допекать Аркашу.

Дедушка был заядлым грибником. Одному ходить в лес ему было несподручно, брал с собой внука. Грибы собирать дело интересное. Но ходить по грибы с дедушкой, мука хуже наказания. Дедушка не собирал грибы, он их искал. Он знал, где может вырасти белый гриб. И будет ходить вдоль и поперёк по этому месту целых полчаса, пока гриб не обнаружит. Ходили недалеко от города. Места не очень грибные. В основном сыроежки, иногда посчастливится рыжик высмотреть или целый выводок лисичек. Но дедушка никогда не уходил из лесу, не набрав полную корзину, а в неё с ведро грибов помещалось.

Потом грибы дома перебирали, очищали ножки от земли, шляпки от прилипших листиков и иголок. Однажды в очищенных дедушкой грибах Аркаша разглядел шевелящихся червей. Маленьких таких, едва глазом различимых. Потихоньку сказал матери. С тех пор мать поручала Аркаше все грибы проверять, чтобы в суп не попались червивые. После такого отбора количество принесённых грибов уменьшалось на треть. Дедушка сердился, но мать была неумолима. А дедушка всякий раз продолжал из леса приносить червивые грибы. Не потому, что не мог разглядеть. Не хватало сил не взять красивый отлично выглядевший гриб из-за несколько чёрных точек, головок прижившихся в грибе червей.

Кроме растительного масла было ещё сливочное или, как его называли коровье. Коровье масло покупали на базаре, когда были деньги, сразу полкило. Расходовали экономно. Когда появился маргарин, масло стали покупать реже. У маргарина был какой-то специфический неприятный привкус. Когда поджаривали лук в качестве приправы к супу или жарили картошку, привкус был не очень заметен. А вот намажешь на хлеб, такое ощущение, будто солидолом намазан или каким-то ещё нефтепродуктом. Дядя Коля утверждал, что маргарин из сланцев получают. Аркаша так и не понял, шутил дядя Коля или правду говорил. Но когда в старших классах органическую химию изучал, то узнал, что из углеводородов можно получить не только вазелин, но и массу других ароматических продуктов. Так что, почему бы не могли изготовить маргарин из сланцев или нефти?

Благодаря тёти Зины ежегодно за городом получали участок земли под картошку. Сажали сообща, урожай делили на две семьи. Это было подспорьем голодающей семье.

По опушкам росла земляника. Ходили с сестрой собирать. Но даже вдвоём редко удавалось собрать больше литровой банки. Лучше обстояло дело с черникой. Трёхлитровый бидончик набирали. Варенье не варили. Так съедали. Когда было, с молоком.

Предприимчивые женщины-горожанки собирали чернику вдали от города, набирали по целому ведру, потом стаканами на базаре торговали. Для них это был летний промысел. Кучками грибы продавали. Но только белые-боровички.

Летом сорок седьмого года печёный хлеб можно было на рынке купить, сто рублей буханка. Такой хлеб семье был не по карману.

Тётя Зина не раз предлагала отцу перейти к ней жить. Питанием был бы обеспечен. Но дедушка категорически отказывался, не мог покинуть дочь с двумя детьми. Предпочёл жить в нужде, но в надежде, что хоть чем-то облегчит её жизнь.

С дедушкой пилили и кололи дрова. В сорок седьмом целое лето Аркаша с дедушкой будут пасти коров. Заработают хорошие деньги. Но трудовое лето мало облегчило жизнь семьи. Лучше жить не стали.

Аркаша размечтался на следующее лето пойти пасти коров на хутор. Рассказывали, что хуторяне и деньги платят и кормят при этом. Но где их сыщешь хуторян? В Сибирь отправили, а те, что остались, в колхозное стадо коров сдали. Не суждено было сбыться мальчишеским мечтам.

Семья продолжала жить в нужде и бедности.