Текст книги "Опыты теодицеи"
Автор книги: Готфрид Вильгельм Лейбниц
Жанр: Философия, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +12
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 21 (всего у книги 28 страниц)
Точно так же люди бывают достойны похвалы, когда по справедливости не заслуживают порицания.
С этой точки зрения все ощущения, не причиняющие нам неудовольствия, всякое напряжение наших сил, которое нас не беспокоит и прекращение которого нам неприятно, являются физическим благом, хотя бы они не доставляли нам никакого удовольствия; потому что лишение их уже есть физическое зло. Поэтому мы замечаем благо здоровья и другие подобные блага только тогда, когда лишаемся их. С этой же точки зрения я осмеливаюсь утверждать, что даже в этой жизни благо превышает зло, что наши удобства превышают неудобства и что господин Декарт был прав, когда писал (т. I, письмо 9), что естественный разум учит нас, что в этой жизни мы находим больше благ, чем зла.
252. Необходимо добавить, что очень частые и очень большие удовольствия были бы весьма великим злом. Поэтому Гиппократ сравнивал их с эпилепсией, а Сциоппий, без сомнения, только делал вид, что завидует воробьям, чтобы в своем научном, но более чем шутливом сочинении остроумно пошутить над ними. Мясные блюда с сильными приправами вредны для здоровья и притупляют развитое ощущение; и вообще телесные удовольствия сопровождаются в некотором роде ослаблением духа, хотя для одних людей они более безвредны, чем для других.
253. Тем не менее, чтобы доказать, что зло превосходит благо, цитируют г-на де Ламот Левайе (письмо 134), который не хотел бы снова появиться на свет, если бы он должен был играть ту самую роль, какую ему предназначило провидение. Но я уже заметил, что, по моему мнению, можно было бы принять предложение того, кто мог бы вновь связать нить парки, если бы только нам была дана новая роль, даже если бы эта роль не была лучше первой. Таким образом, из сказанного г-ном де Ламот Левайе вовсе не следует, что он не хотел бы роли, уже однажды им сыгранной, если бы она была новой; а г-н Бейль, по-видимому, понимает его именно так.
254. Духовные удовольствия суть самые чистые и в наибольшей степени способны продлить радость. Кардано, будучи уже стариком, настолько был доволен своим состоянием, что клятвенно доказывал свое нежелание переменить его на состояние юноши, самого богатого, но невежественного. И г-н де Ламот Левайе упоминает об этом, не выражая несогласия. Знание, по-видимому, обладает прелестью, непонятной тем, кто его не вкусил. Я имею в виду не простое знание фактов, без знания оснований, а знание, подобное знанию Кардано, который действительно был великим человеком при всех своих недостатках; и если бы у него их не было, то он не имел бы себе равных:
Дело немаловажное – быть благодарным Богу и довольным вселенной, не страшиться того, что нам предопределено, и не жаловаться на то, что случается с нами. Знание истинных оснований дает нам такое преимущество, которое является совершенно иным, чем то, какое могла дать стоикам и эпикурейцам их философия. Между моралью истинной и стоической существует такое же различие, какое существует между радостью и терпением; потому что стоическое спокойствие было основано только на необходимости. Наше же должно быть основано на совершенстве, на красоте вещей, на нашем собственном счастье.
255. Что же сказать о телесных страданиях? Не бывают ли они настолько острыми, что нарушают это спокойствие мудреца? Аристотель соглашается с этим; стоики же и даже эпикурейцы были другого мнения. Господин Декарт возобновил спор этих философов; он говорит в упомянутом выше письме, что «даже в самых печальных обстоятельствах и при самой тяжкой скорби можно всегда оставаться довольным, если только уметь пользоваться разумом». Господин Бейль отвечает на это («Ответ на вопросы провинциала», т. 3, гл. 157, с. 991), что это значит ничего не сказать, или значит указать на лекарство, приготовление которого никому не известно. Я же не считаю это невозможным и думаю, что люди могут достигнуть этого посредством размышления и упражнения. Ибо, не говоря об истинных мучениках и о людях, получавших чрезвычайную помощь свыше, существуют ложные мученики, лишь подражавшие им; и тот испанский раб, который убил правителя Карфагена из мести за своего господина и который даже среди величайших мучений радовался этому, может пристыдить философов. Почему нельзя идти так далеко, как зашел он? О преимуществах, равно как и о несовершенствах, можно сказать:
256. Даже и в настоящее время целые народы, такие, как гуроны, ирокезы, галибы и другие американские племена, дают нам в этом отношении хороший урок;
нельзя без удивления читать, с какой неустрашимостью и почти бесчувственностью они относятся к своим врагам, которые поджаривают их на медленном огне и едят по частям. Если бы эти люди к преимуществам своего тела и духа могли присоединить наши познания, то они превосходили бы нас во всех отношениях.
По сравнению с нами они были бы то же, что исполин в отношении к карлику или гора в отношении к холму.
257. Всю эту удивительную силу тела и духа, вызванную у этих дикарей исключительным чувством чести, мы могли бы приобрести благодаря воспитанию, достаточно смягченному умерщвлению плоти, постоянной радости, основанной на разуме, многократному упражнению в сохранении присутствия духа среди рассеивающих и смущающих впечатлений. Нечто подобное рассказывают о древних ассасинах, о подданных и учениках старого или, лучше, властного Монтаня. Подобная школа (но только для лучшей цели) была бы пригодна для наших миссионеров, если бы они пожелали проникнуть в Японию. Древние индийские гимнософисты[197]197
Гимнософистами (букв. «голые мудрецы») в древнегреческих источниках называли индийских жрецов – брахманов.
[Закрыть], может быть, приближались к этому; и тот Калан, который явил Александру Великому зрелище самосожжения, без сомнения, был воодушевлен великими примерами своих учителей и упражнялся в перенесении тяжких страданий, чтобы привыкнуть к боли. Жены тех же индийцев, которые и теперь еще подвергают себя самосожжению вместе с телами своих мужей, по-видимому, до сих пор сохраняют остатки мужества этих древних философов своей страны. Однако нельзя ожидать, чтобы вскоре могла быть основана религиозная община, задавшаяся целью довести человека до этой высшей степени совершенства: подобного рода люди слишком возвышались бы над другими и обладали бы слишком страшными силами. Так как редко случается попадать в крайние положения, когда есть необходимость в великой силе духа, то и не заботятся о ее приобретении ценой наших обыкновенных удобств, хотя этим выиграли бы несравненно больше, чем потеряли.
258. Но именно уже это служит доказательством, что благо превосходит зло, так как нет необходимости в подобном сильном лекарстве. И Еврипид сказал:
Гомер и многие другие поэты придерживались иного мнения, да и большинство людей согласно с ними. Это происходит оттого, что зло больше привлекает наше внимание, чем добро, но именно это обстоятельство показывает, что зло более редко. Поэтому не должно верить жалобам Плиния, который смотрел на природу как на мачеху и признавал людей самыми несчастными и суетными из всех созданий. Оба этих эпитета не согласуются между собой: нельзя считать очень несчастными тех, которые вполне заняты собой. Верно, что люди слишком презирают человеческую природу, по-видимому, потому, что не видят возле себя никаких других созданий, способных вызвать в них чувство соперничества; но, несмотря на это, они и преувеличивают свою цену и часто бывают очень довольны собой. Поэтому я соглашаюсь с Мериком Казобоном, который в своих заметках о Ксенофане Диогена Лаэрция хвалит прекрасные мысли Еврипида и говорит, что он высказал такие вещи, quae spirant ϑεόπνευστν pectus[199]199
Которые внушены боговдохновенным сердцем (лат.; греч.).
[Закрыть]. Сенека (Lib. 4, с. 5 de Benefic.[200]200
«О благод[еяниях]», кн. 4, гл. 5 (лат.).
[Закрыть]) красноречиво говорит о благах, которыми природа нас обогащает. Господин Бейль в своем «Словаре» в статье «Ксенофан» противопоставляет ему многих авторитетных авторов, и в их числе поэта Дифила в собрании Стобея, греческий стих которого может быть переведен на латынь следующим образом:
259. Господин Бейль думает, что если бы речь здесь шла только о зле виновности, или о моральном зле людей, то спор легко мог бы быть решен в пользу Плиния, и Еврипид проиграл бы дело. Относительно этого я не спорю с ним; без сомнения, наши пороки превышают наши добродетели, и это есть следствие первородного греха. Тем не менее верно то, что все же общее мнение преувеличивает вещи, и даже некоторые теологи до такой степени унижают человека, что проявляют несправедливость по отношению к провидению создателя человека. Вот почему я не согласен с теми, кто для выражения большого почтения к нашей религии говорит, будто добродетели язычников были только splendida peccata, блестящими пороками. Это остроумное выражение св. Августина не имеет никакого основания в Священном Писании и оскорбительно для разума. Но здесь речь идет о благе и физическом зле, и, в частности, надо сравнить счастливые и несчастливые случаи этой жизни. Господин Бейль почти не хочет принимать во внимание здоровье; он сравнивает его с разреженными телами, совершенно неощущаемыми, как, например, воздух; болезнь же он сравнивает с очень тяжелыми телами, обладающими большим весом при малом объеме. Но сама болезнь показывает важность здоровья, когда мы бываем лишены его. Я уже отмечал, что многочисленность телесных удовольствий была бы истинным злом, и это не могло бы быть иначе; очень важно, чтобы дух оставался свободным. Лактанций (Divin. Instit. lib. 3, cap. 18[202]202
«О божественных установлениях», кн. 3, гл. 18 (лат.).
[Закрыть]) сказал, что люди до такой степени изнежены, что жалуются при малейшем зле, как если бы оно уничтожало все блага, которыми они наслаждались. Господин Бейль думает, что людям достаточно подобного ощущения, чтобы признавать себя несчастными, потому что это ощущение становится для них мерой добра и зла. Я же ему отвечаю, что присущее нам ощущение менее всего бывает действительной мерой добра или зла, прошедшего или будущего. Я согласен с тем, что люди испытывают зло, когда предаются печальным размышлениям; но это не мешает тому, чтобы до этого они испытывали добро и чтобы добро превосходило зло, если все сосчитать и взвесить.
260. Я не удивляюсь тому, что язычники, недовольные своими богами, оплакивали Прометея и Эпиметея из-за того, что боги создали столь слабое животное, каким является человек; и сочувствовали мифу о старом Силене, воспитателе Вакха, который, будучи пленен царем Мидасом, получил освобождение, якобы сказав ему следующее прекрасное изречение: «Первое и величайшее благо состоит в том, чтобы не родиться, а второе – чтобы как можно скорее уйти из этой жизни» (Cic. Tuscul. lib. I[203]203
Циц[ерон]. Тускул[анские беседы], кн. I (лат.).
[Закрыть]). Платон думал, что души прежде пребывали в более счастливом состоянии, и многие древние, и в их числе Цицерон в своем «Утешении» (по свидетельству Лактанция), думали, что души за свои грехи заключены в тела, как в темницы. Этим они отыскивали основание для наших бедствий и подтверждали свои предрассудки в отношении человеческой жизни, ибо нет прекрасных темниц. Но, не говоря уже о том, что, по мнению даже этих язычников, несчастья этой жизни пересиливаются и побеждаются благами прошедшей и будущей жизни, я осмеливаюсь сказать, что, обсуждая вещи беспристрастно, мы найдем, что радости и скорби уравновешивают друг друга, и человеческая жизнь является сносной, а если добавить к этому религиозные мотивы, то мы будем довольны установленным Богом порядком. Но чтобы лучше судить о наших благах и наших злостраданиях, хорошо прочесть Кардано «De utilitate ex adversis capienda» и Новарини «De occultis Dei beneficiis»[204]204
«О пользе, вытекающей из несчастий»; «О тайных благодеяниях Бога» (лат.).
[Закрыть].
261. Господин Бейль распространяется о несчастьях могущественных людей, обыкновенно признаваемых самыми счастливыми; постоянно пользуясь преимуществами своего положения, они становятся нечувствительными к добру, но весьма чувствительными ко злу. Кто-нибудь скажет: тем хуже для них; если они не умеют пользоваться преимуществами природы и судьбы, то есть ли в этом вина природы или судьбы? Однако есть и более благоразумные могущественные люди, которые умеют пользоваться дарованными им милостями Бога, которые легко утешаются в своих несчастьях и извлекают пользу из собственных ошибок. Господин Бейль не обращает на это внимания; он больше верит Плинию, который думает, что Август, государь, наиболее одаренный судьбой, испытывал по крайней мере столько же зла, сколько и добра. Я согласен, что в своем семействе он имел повод для печали и, может быть, его мучила совесть за уничтожение республики; но он был слишком благоразумен, чтобы сокрушаться о первом, а Меценат, по-видимому, дал ему понять, что Рим испытывал необходимость в таком государе. Если бы Август не был убежден в этом, то Вергилий никогда бы не сказал об одном осужденном:
Август мог бы думать, что этот стих изображает его и Цезаря, потому что говорит о владетеле, поставленном в свободном государстве. Но, по-видимому, он не применял этот стих к своему царствованию, на которое смотрел как на согласное со свободой и как на необходимое лекарство от общественного зла, подобно тому как и современные государи не относят к себе того, что говорится о порицаемых государях в «Телемахе» господина де Камбрея. Каждый из них ссылается на свои прямые права. Тацит, автор беспристрастный, защищает Августа в двух словах в начале своих «Анналов». Но Август лучше, чем кто-либо, мог судить о своем счастье; по-видимому, он умер довольным – есть основание думать, что он был доволен своей жизнью, ибо, умирая, он прочел своим друзьям греческий стих, выражающий то же, что и известное Plaudite[206]206
Рукоплещите (лат.).
[Закрыть], которое обыкновенно провозглашали по окончании хорошо сыгранной театральной пьесы. Об этом говорит Светоний: Δότε ϰϱότον ϰαὶ πάντες ὑμεῖς μετά χαϱᾶς ϰτυπήσατε[207]207
Рукоплещите и отдавайтесь веселью (греч.).
[Закрыть].
262. Если бы даже на долю человеческого рода выпадало больше зла, чем добра, то и это надо было бы оправдать в отношении к Богу, так как в Универсуме существует несравненно больше добра, чем зла. Раввин Маймонид (заслуги которого недостаточно будут оценены, если мы скажем, что он был первым из раввинов, прекратившим говорить глупости) тоже очень верно рассуждал относительно того, что в мире добро превосходит зло. Вот что он говорит в своем сочинении «Doctor perplexorum»[208]208
«Врачеватель колеблющихся» (лат.). Более точное название сочинения Маймонида – «Путеводитель колеблющихся».
[Закрыть] (p. 3, cap. 12): В душах людей малообразованных часто возникают мысли, заставляющие их признавать, что в мире существует больше зла, чем добра; в поэтических произведениях и песнопениях язычников мы часто можем встретить мысль, будто можно почесть как бы чудом, когда случается что-либо доброе вместо обычного и постоянного зла. И это заблуждение распространено не только среди толпы – его придерживаются и люди, выдающие себя за мудрых. Один знаменитый автор по имени аль-Рази в своей «Sepher Elohuth», или «Теософии», говорит помимо других нелепостей, что существует больше зла, чем добра, и что если сравнить отдохновения и удовольствия, которыми пользуется человек в периоды покоя, с болезнями, скорбями, беспокойствами, недостатками, заботами, печалями и огорчениями, которыми он обременен, то надо признать, что наша жизнь есть и великое зло и сущее страдание, назначенное для нашего наказания. Маймонид добавляет, что причиной грубого заблуждения этих людей служит то, что они воображают, будто природа создана только для них, и считают ничем все, что не имеет отношения к их личности, откуда они делают вывод, что если в Универсуме что-либо совершается вопреки их желанию, то все идет дурно.
263. Господин Бейль замечает, что это рассуждение Маймонида не достигает цели, потому что вопрос состоит в том, не преобладает ли среди людей зло над добром. Но вникая в слова раввина, я нахожу, что вопрос поставлен им гораздо шире; он хочет опровергнуть тех, кто решает его на основании лишь частных причин, заимствованных из существования зла в человеческом роде, как будто бы все сотворено лишь для человека; по-видимому, и автор, которого он опровергает, тоже говорит о добре и зле в этом широком смысле. Маймонид имел право сказать, что, сравнивая ничтожество человека по отношению к Универсуму, можно ясно видеть, что преобладание зла, если только оно существует среди людей, не может иметь места ни между ангелами, ни между небесными телами, ни между элементами и безжизненными соединениями, ни между многими видами животных. Выше я сказал, что, предположив, будто число осужденных превышает число спасенных (предположение это, однако, не является абсолютно достоверным), можно согласиться, что зло преобладает над добром в отношении к известному нам человеческому роду. Но я обратил также внимание на то, что это не мешает признавать существование в разумных созданиях вообще несравненно большего добра, чем морального и физического зла; что Град Божий, включающий в себя эти создания, должен быть признан пребывающим в наилучшем состоянии, только если принять в соображение благо и метафизическое зло, существующее во всех субстанциях – как наделенных разумом, так и лишенных его; и что в этом широком смысле он содержит в себе возможное физическое благо и моральное благо, и по отношению к нему надо сказать, что Универсум, каков он есть в действительности, должен быть признан наилучшей из всех систем.
264. Наконец, господин Бейль не желает, чтобы, рассуждая о наших страданиях, принимали во внимание наши ошибки. Он прав, когда речь идет только об оценке этих страданий; но он не прав, когда допытывается, не следует ли существование страданий приписать Богу. Именно из этого господин Бейль делает главный предмет своих возражений, когда противопоставляет религию разуму или опыту. Я знаю его обычное утверждение, что ссылка на свободную волю ничего не доказывает, так как своими возражениями он пытается еще доказать и то, что злоупотребления свободной волей в равной мере должны быть отнесены за счет Бога, который их допустил или им способствовал. И г-н Бейль признает правилом, что из-за большего или меньшего числа затруднений не должно отбрасывать всю систему. Именно это он говорит в пользу ригористических методов и учения супралапсариев. Он думает, что можно придерживаться их системы, хотя при ней остаются все затруднения, ибо другие системы хотя и устраняют некоторые из них, но не решают их всех. Я же думаю, что представленная мной истинная система удовлетворяет всех. Если бы даже этого не было, то, признаюсь, я не мог бы принимать высказанное г-ном Бейлем правило и предпочел бы систему, решающую большую часть затруднений, системе, не удовлетворяющей никого. Если же мы обращаем внимание на злобу людей, навлекающую на них все их несчастья, это дает по крайней мере ясно понять, что люди не имеют никакого права жаловаться. Никакое правосудие не должно исследовать происхождение злобы преступника, когда речь идет о его наказании; нечто иное происходит, когда надо помешать преступлению. Достоверно, что природные задатки, воспитание, беседы и даже случай в значительной мере влияют на это; но становится ли человек от этого менее виновным?
265. Я согласен, что остается еще затруднение иного рода. Ибо если Бог не обязан раскрывать перед злыми причин их злобы, то он обязан ради себя самого и ради тех, которые чтут и любят его, оправдать свой образ действий в отношении допущения порока и преступления. Но Бог уже сделал это настолько, насколько это необходимо в нашей земной жизни; ибо он даровал нам свет разума и этим предоставил нам возможность решать все затруднения. Надеюсь, что я показал это настоящим своим размышлением и разъяснил дело в предшествующей части этих «Опытов», по крайней мере приблизительно, настолько, насколько это возможно сделать на основании общих соображений. После оправдания допущения греха всякое другое зло, вытекающее из греха, не представляет уже никакого затруднения; и я вправе ограничиться здесь злом виновности, чтобы показать основание зла наказания, как делает это Священное Писание и как делают это почти все Отцы Церкви и проповедники. Но чтобы кто-нибудь не сказал, что все это хорошо только per la predica[209]209
Для проповеди (лат.).
[Закрыть], надо подумать и о том, что после представленных мною решений никакой другой путь не может казаться более правильным и более точным, чем этот метод. Ибо еще до окончательных своих определений Бог, находя среди возможных случайностей и то, что человек злоупотребит своей свободой и этим приуготовит себе несчастье, и тогда уже не мог освободить себя от призвания его к бытию, как того требовал наилучший замысел. Поэтому нет необходимости говорить с г-ном Жюрьё, будто догматическое учение должно согласоваться с учением св. Августина, а проповедь – с учением Пелагия.
266. Этот метод выведения зла наказания из зла виновности, который не может быть порицаем, подходит главным образом для оправдания величайшего физического зла, каковым является осуждение. Эрнст Зонер, некогда профессор философии в Альтдорфе (в университете, основанном на земле республики Нюрнбергской), слывший за отличного аристотелика, но в конце концов признанный тайным социнианином, составил небольшое рассуждение под названием «Доказательство против вечности мучений». Оно построено было на том, достаточно опровергнутом, принципе, будто нет соразмерности между вечностью мучений и конечностью виновности. Это рассуждение, напечатанное, по-видимому, в Голландии, было доставлено мне, и я ответил, что относительно него надо сделать одно замечание, ускользнувшее от внимания покойного Зонера, а именно: достаточно сказать, что длительность виновности будет обусловливать собой длительность наказания; что осужденные, оставаясь злыми, не могут быть освобождены от своего страдания; и что, таким образом, нет необходимости осуждать продолжительность их страданий, предположив, что их грех является бесконечно тяжким по причине оскорбления бесконечного существа, т. е. Бога; это положение не было достаточно рассмотрено мной, когда я высказывал его. Я знаю, что, по общему мнению схоластиков, следующих за своим Учителем сентенций[210]210
Имеется в виду схоластик ХII в. Петр Ломбардский, автор «Четырех книг сентенций», в которых на основе Библии и сочинений Отцов Церкви дано систематическое изложение католического вероучения.
[Закрыть], в будущей жизни нет ни заслуг, ни виновности; но я не думаю, чтобы это мнение могло быть признано догматом веры, если его принять по всей строгости. Господин Фехтий, знаменитый теолог из Ростока, прекрасно опроверг его в книге «О состоянии осужденных». Он говорит, что это учение совершенно ложно (§ 59). Бог не может изменить своей природы; справедливость есть его существенное свойство; смерть закрывает двери лишь благодати, но не справедливости.
267. Я уже отмечал, что многие ученые теологи оправдывали длительность мучений осужденных теми же причинами, какими и я их оправдываю. Иоганн Герхард, знаменитый теолог Аугсбургского исповедания (in Locis Theol. loco de Inferno § 60[211]211
В § 60 его «Теологических мест», там, где говорится об аде (лат.).
[Закрыть]), в числе других аргументов приводит и то, что осужденные всегда будут отличаться порочной волей, а потому и будут лишены благодати, которая могла бы сделать их добрыми. Захарий Урсин, гейдельбергский теолог, следующий Кальвину, поставив (в своем сочинении «De fide»[212]212
«О вере» (лат.).
[Закрыть]) вопрос, почему грех заслуживает вечного наказания, и высказав обычный довод о бесконечности оскорбления, приводит еще один довод, quod non cessante peccato non potest cessare poena[213]213
Раз не прекращается грех, не может прекратиться и наказание (лат.).
[Закрыть]. И о. Дрекселий, иезуит, в своем сочинении под заглавием «Nicetas», или «Побежденная невоздержанность» (кн. 2, гл. 11, § 9), говорит: «Sunt qui dicant, nec displicet responsum: scelerati in locis infernos simper peccant, ideo simper puniunter»[214]214
Некоторые говорят, и их ответ мне нравится: поскольку грешники в аду всегда будут грешить, постольку будут всегда наказуемы (лат.).
[Закрыть]. Он приводит и разъясняет ту же самую причину в своем сочинении «О вечности» (кн. 2, гл. 15), говоря: «Nec mirum damnatos simper torqueri, continue blasphemant, et sic quasi simper peccant, simper ergo plectuntur»[215]215
И не удивительно, что осужденные будут всегда страдать, ведь они будут беспрестанно возносить хулу [на Бога], и, поскольку они, таким образом, будут постоянно грешить, постоянно будут и наказываться (лат.).
[Закрыть]. Этим он дает понять, что мнение это довольно распространено среди докторов римской церкви. Верно, что он приводит еще следующую, более тонкую причину, заимствованную у папы Григория Великого (кн. 4 «Диалогов», гл. 44) и состоящую в том, что осужденные будут вечно наказываемы за то, что Бог в силу своего среднего знания предвидел, что они всегда грешили бы, если бы всегда жили на земле. Но против этого предположения можно было бы возразить. Г-н Фехтий приводит еще многих других знаменитых протестантских теологов в пользу мнения г-на Герхарда, хотя в то же время упоминает и о придерживавшихся противоположного мнения.
268. Сам г-н Бейль в различных местах представляет отрывки двух ученых теологов из своей партии, весьма приближавшихся к тому, что я высказал. Господин Жюрьё в книге своей «О единстве церкви», написанной в опровержение книги господина Николя по тому же самому вопросу, полагает (с. 379), что «разум удостоверяет, что, поскольку какое-либо создание не перестает быть преступным, оно не может перестать быть несчастным». Господин Жакло в своей книге «О согласии веры и разума» (с. 220) утверждает, что осужденные должны вечно оставаться лишенными славы блаженствующих, и это лишение может быть основанием и причиной всех их мучений при мысли о том, что эти несчастные создания сами виновны в своем лишении вечного блаженства. Известно, какое мучительное сожаление, какая болезненная зависть возбуждается в людях, лишенных имущества или великой славы, достижимых для них, но отвергнутых ими, в особенности когда они видят других людей, их достигших. Эта мысль несколько отличается от мнения господина Жюрьё, но оба они сходятся в том, что осужденные сами виновны в продолжительности своих мучений. Последователь Оригена господин Леклерк довольно близок к этой мысли, когда в «Избранной библиотеке» (т. 7, с. 341) говорит: Бог, предвидевший падение человека, осуждает его не за падение, а за то, что, имея возможность исправиться, он не исправляется, т. е. свободно сохраняет порочные привычки до конца жизни. Если применить это рассуждение к загробной жизни, то длительность мучений злых людей надо приписать их продолжающейся виновности.
269. Господин Бейль говорит («Ответ на вопросы провинциала», гл. 175, с. 1188), что это учение оригениста есть еретическое, так как оно признает, что осуждение основывается не на грехе, а исключительно на добровольной нераскаянности, но эта добровольная нераскаянность разве не есть продолжение греха? Тем не менее я не хотел бы сказать, будто это зависит исключительно от того, что человек, имея возможность исправиться, не исправляется; я добавил бы: это зависит от того, что человек не пользуется помощью благодати для своего исправления. Но за пределами этой жизни, несмотря на предполагаемое прекращение помощи благодати, остается же у грешного человека даже после его осуждения свобода, делающая его виновным, и сила, отклоняющая его от исправления и никогда не доводящая его до этого. Ничто не мешает думать, что эта степень свободы, изъятой из принуждения, но не из уверенности, остается у осужденных точно так же, как и у людей блаженствующих. Кроме того, осужденные не будут иметь необходимости в помощи, в которой нуждаются в этой жизни, потому что очень хорошо будут знать то, чему лишь должны были верить на земле.
270. Один именитый прелат англиканской церкви, недавно издавший книгу «О начале зла», на которую господин Бейль сделал замечания во втором томе своего «Ответа на вопросы провинциала», весьма разумно говорит о наказаниях осужденных. Воззрения этого прелата предстают (согласно автору «Новостей литературной республики», июнь 1703 г.) в таком виде, как если бы он всех осужденных превращал в такое же количество глупцов, которые хотя очень живо чувствуют свои страдания, но в то же время радуются своему поведению и предпочитают пребывать такими, каковы они есть, чем вовсе не существовать. Эти люди будут любить свое состояние, как бы ни было оно несчастно, подобно тому как разгневанные, влюбленные, честолюбивые, завистливые люди сами предаются тому, что лишь умножает их бедствия. К этому надо добавить, что осужденные до такой степени приучат свой ум к ложным суждениям, что уже не в состоянии будут составлять иных; и, непрерывно переходя от одного заблуждения к другому, они не в состоянии будут отречься от неизменного желания вещей, которых не могут достигнуть и лишение которых будет ввергать их в невообразимое отчаяние. При этом опыт никогда не сделает их в будущем более благоразумными, потому что по своей собственной вине они всецело извратят свой разум и сделают его неспособным здраво смотреть на вещи.
271. Уже древние признавали, что дьявол среди своих мучений добровольно остается удаленным от Бога и не хочет искупить свою вину подчинением. Они составили повествование о том, как один отшельник в видении получил от Бога обещание помиловать царя злых духов, если он осознает свое преступление; но дьявол удивительным образом отверг этого посредника. Вообще теологи обыкновенно соглашаются с тем, что дьяволы и осужденные люди ненавидят Бога и богохульствуют; а подобное состояние не может не сопровождаться продолжительностью страдания. В подтверждение этого же можно прочитать ученый трактат г-на Фехтия «О состоянии осужденных».
272. Было время, когда полагали, что спасение осужденных невозможно. Известен рассказ о папе Григории Великом, своими молитвами вынесшем из ада душу императора Траяна, столь знаменитого своей добротой, что обыкновенно новым императорам желали, чтобы они превосходили Августа счастьем, а Траяна – добротой. Это возбудило в святом папе сострадание к последнему: Бог снизошел к его молитвам (как говорят), но воспретил на будущее обращаться с подобными прошениями. Согласно этому вымыслу, молитвы святого Григория имели силу лекарств Эскулапа, который вынес Ипполита из ада. И если бы он продолжал совершать подобные молитвы, то Бог разгневался бы на них, как Юпитер у Вергилия:
At pater omnipotens aliquem indignatus ab umbris
Mortalem infernis ad lumina surgere vitae,
Ipse repertorem medicinae talis et artis
Fulmine Phoebigenam Stigias detrusit ad undas[216]216
Но всемогущий отец в своем возмущенье, Что какой-то смертный вышел из адского мрака к свету жизни, Молнией низверг самого изобретателя такого средства И такого искусства, рожденного Фебом, в волны Стикса (лат.).
[Закрыть].
Годшальк, монах IX столетия, возбудивший всеобщий спор среди теологов своего времени и даже нашего, предполагал, что отверженные должны молить Бога сделать их мучения более сносными, но никто не должен признавать себя отверженным, пока живет. Разумнее этого прошение мессы за умерших; оно испрашивает уменьшения мучений осужденных и согласно гипотезе, изложенной здесь мною, по-видимому, желает им meliorem mentem[217]217
Лучшего разумения (лат.).
[Закрыть]. Ориген прибег к псалму XXVII, стих. 10: «Бог не забудет миловать и в гневе своем не затворит своего милосердия». Св. Августин (Enchirid. С. 112[218]218
«Руководство». Гл. 112 (лат.).
[Закрыть]) объясняет это: возможно, что мучения осужденных будут длиться вечно и тем не менее будут смягчаться. Если текст имеет этот смысл, то смягчение будет продолжаться бесконечно вместе с мучениями, и тем не менее оно будет простираться лишь до non plus ultra[219]219
Не более (лат.).
[Закрыть] в отношении степени смягчения, подобно тому как в геометрии существуют асимптотные фигуры, в которых бесконечная длина представляется как конечное пространство. Если притча о злом богаче изображает действительное состояние осужденного, тогда предположения, изображающие осужденных столь глупыми и столь злыми, были бы несостоятельными. Приписываемая же богачу в притче любовь к своим братьям не представляется согласной с той степенью злобы, которую приписывают осужденным. Святой Григорий Великий (IX. Мог. 39) думает, что богач боялся, чтобы их осуждение не отягчило его собственного, но эта боязнь недостаточно сообразуется с природными наклонностями закоренелых злодеев. Бонавентура в своих замечаниях к Учителю сентенций говорит, что злой богач желал бы видеть осужденными всех людей; но так как этого не может произойти, то он предпочитает спасти своих братьев, чем других. Этот ответ, однако, не обоснован. Напротив, желаемое им послание Лазаря должно было послужить ко спасению многих. И кто настолько радуется осуждению другого, что желал бы осуждения всех людей, может быть, будет желать осуждения одних больше, чем других, но, вообще говоря, не будет иметь склонности спасти кого-либо. Как бы то ни было, все эти частные предположения сомнительны; Бог открыл нам лишь необходимое, чтобы бояться величайшего из зол, а не излишнее, чтобы понимать все это.
Правообладателям!
Это произведение, предположительно, находится в статусе 'public domain'. Если это не так и размещение материала нарушает чьи-либо права, то сообщите нам об этом.
