Текст книги "Продажные твари"

Пилюжный слегка порепетировал и набрал номер.

Подошел мужчина. Пилюжный пьяно и громко:

– Санек, ты? Але, Санек…

– Вы ошиблись номером, вы какой набирали?

– Ой, блин, извини, друг…

Дома!

Пилюжный спросил у первого же таксиста, как доехать до Крапивинской улицы. Старая пятиэтажка стояла в тупике проезда, особняком. Слева теснились секции старых проржавевших гаражей, справа, за домом, виднелся в мутном свете фонарей и окон неухоженный, но облюбованный водителями пустырек – там, видно, ставили машины безгаражники и гости, рискуя найти по возвращении пробоины и травмы на железных крупах своих «коней». Впрочем, ничего ценнее нескольких стареньких, дешевых и изъезженных иномарок да «жигулей» в окрестностях не просматривалось – провинция, окраина города. Со стороны трех подъездов вдоль дома и вдоль противоположного тротуара бампер в бампер тоже притулились машины – той же категории. Но по счастью обнаружилась брешь. В нее-то и проник на своей «мазде–3» Федор Пилюжный, заглушил мотор и пошел на разведку. Эти типовые хрущевские пятиэтажки он знал отлично – сам в такой жил когда-то. Они легко подсказывали количество комнат и окна квартиры, если есть ее номер и номер подъезда.

Пилюжный прикинул: 32-я была однушкой на третьем. Горели оба окна, одно балконное.

Подьезд просматривался отлично, «мазда» как раз оказалась метрах в сорока от него, и ближайший фонарь лишь слегка подсвечивал машину. Удачный наблюдательный пункт. Жаль, что окна машины не тонированы. Надо бы сделать.

Он погасил свет габаритов и остался в темноте салона, настроившись на трудную, но необходимо бессонную ночь. Она была достаточно теплой для середины октября, Пилюжный даже щелочку оставил в окне – дышать.

Он понимал, за каким опасным человеком он затеял слежку. Но он не мог осознавать, насколько опасным.

Кадык напрягся. Его так называемый стационарный телефон с местным номером обслуживался местным же сотовым оператором и представлял собой обычный мобильный телефон на подставочке. Пилюжный прокололся: дисплей высветил и зафиксировал входящий номер. Кадык прекрасно знал коды и семизначные телефонные номера Славянска. Санька спрашивал приезжий. Всякое бывает, конечно, но Кадык, тем более в такой ситуации, во «всякое» не верил.

Проверяли, дома ли. Действовать немедленно! Жаль, что нельзя дождаться утра. Он планировал уходить с утра, чтобы нормально добраться до заимки. Ночью придется где-то пережидать – ей не пройти во мраке эти десять километров. Разве что донести.

Он растолкал уже задремавшую в кресле Соню, в двух словах объяснил, что медлить нельзя, велел собираться «в тайгу». Они уже побывали там вдвоем, ей понравилось.

Даже в этом состоянии она все поняла. Через минуту он, пригибаясь, выбрался на балкончик, к счастью, обитый досками на высоту перил и остекленный – если пониже пригнуться и в угол встать, с соседского его не рассмотришь, с улицы тем более. Он стал из угла наблюдать по нижней кромке остекления за улицей и скоро увидел, как подъехала иномарка, припарковалась метрах в сорока от их подъезда, человек вышел, прошелся вдоль дома, всматриваясь в таблички над подъездами, вернулся, сел в машину и вырубил габариты. Перед этим в салоне на мгновение зажегся и погас потолочный фонарь. Как нельзя кстати: водитель был один.

Кадык прождал еще двадцать минут. Человек не выходил, сидел в темноте. Больше никто не появился.

«Появятся. Если не сейчас, то к утру точно. Наблюдатель сидит. Пока один. Странно, что один. Ждет подкрепления? В любом случае обзор у него хороший: уходить опасно. Надо решать с ним. Кстати, а вдруг он и звонил? Проверим».

Он набросил теплую куртку, обмотался толстым шарфом, сунул в карман пистолет, велел Соне не волноваться, свет ни в коем случае не выключать, продолжить сборы, как договаривались. Спустился этажом ниже и тихо вскрыл отмычкой квартиру соседки. Это был один из заранее продуманных путей отхода: Клава с двумя маленькими детьми часто и подолгу жила у матери– бабушки где-то под Краснодаром. Два окна двушки-«раскладушки» выходили на тыльную часть дома, на газон. Пристально вглядевшись в почти полный мрак, он мягко спрыгнул на землю. Метнулся к стене и замер, убеждаясь, что пусто вокруг. Свет горел уже в редких окнах, было начало второго ночи. Кадык быстро дошел до угла, обошел дом и осторожно выглянул на сторону подъездов. Тоже безлюдно. Это хорошо. До машины «сторожа» метров пятнадцать. За ним в хвост – еще три тачки. Кадык пригнулся и быстро переместился за корпус той, что почти подпирала сзади «мазду» (теперь он разглядел модель).

Его феноменальный слух плюс ночная тишина позволяли надеяться на успех. Он нашел на мобильном последний всходящий и нажал вызов. Он рассчитывал, что окно салона будет хотя бы на щелочку приоткрыто – так и оказалось. Через пять секунд до него донеслась едва различимая, глуховатая музыка звонка.

Он!

Кадык не медлил ни секунды. Сорвал с шеи шарф, обмотал локоть и предплечье правой руки поверх куртки, огляделся, и в два прыжка достиг водительской двери. Даже шарф недостаточно смягчил удар, но дикая сила и энергетика позволяли и не такое. Толстое триплексное стекло почти беззвучно треснуло, слегка спружинило после мгновенного второго удара и ввалилось в салон. Еще через три секунды Пилюжный, ничего не успевший сообразить, ощутил, как что-то железное сдавило ему горло, тотчас пальцы металлическим крюком вонзились под адамово яблоко. Спустя еще пять секунд бывший десантник Федор Пилюжный был мертв. Разорванное горло потоком исторгало на грудь и колени густую кровь. Но рука еще какое-то время продолжала удерживать возле уха мобильный телефон.

Он ошибся.

Через пять минут, подхватив тяжелую сумку, собранную Соней «по инструкции», Кадык вел ее к машине на пустырь за домом. Еще через две минуты они уже выехали на темную улицу и взяли курс к магистрали. За ночь они должны были добраться до заимки и лечь на дно.

Утром, когда возле «мазды» с разбитым стеклом и окоченевшим окровавленным трупом за рулем собрались зеваки в ожидании милиции, Паша Суздалев у себя в кабинете наткнулся на отчет инспектора Удальцова. Поскольку умом и интуицией он отнюдь не уступал покойному, решил выдвигаться немедленно и не один. Паша трезвее Пилюжного оценил, с кем ему, возможно, придется иметь дело, если подозрение оправдается. Кудрин безоговорочно дал двоих оперативников в помощь. Марьяна, сидевшая в этот момент в кудринском кабинете, умоляла взять ее с собой, уверяя, что там же и ее «клиентка»: если удастся задержать, допрос врасплох, доверительная беседа, «прокачка» в состоянии аффекта – ее стихия. Уговорила.

Еще в дороге Паша проявил даже большую дальновидность, связавшись с тишарским ОВД и попросив немедленно выйти на Мамыкина, выяснить, сообщил ли он «Александру Васильевичу» о визите Удальцова. Ему отзвонили на мобильный в машину, и у Паши начался приступ ярости, граничащей с истерикой. Он себя таким и не помнил, Марьяна и ребята в машине потрясенно молчали.

«Параллельное» следствие и здесь его опередило. Старик Мамыкин уверял, что все чистосердечно рассказал капитану Алтухову из управления внутренних дел.

Дальше все раскручивалось стремительно и в меру банально, как в крепком боевике. По адресу «Александра Васильевича Дьякова» у последнего дома по Крапивинской улице за рулем машины восседал окровавленный труп. В квартире, вскрытой при понятых, горел свет, ее покинули явно впопыхах, но Марьяна, пожелавшая принять участие в обыске, торжествующе поглядела на Пашу, когда один из понятых, сосед из квартиры этажом выше, уверенно опознал Асю по фотороботу. Позже оперативник поднял с пола на кухне таблеточку, закатившуюся за ножку стола. Она еще не была выдавлена из ячейки блистера.

– Ха-ха, знакомая таблеточка, – Марьяна понимающе улыбнулась и Паше на ушко: – Это ярина, швейцарское или немецкое средство – не помню. Противозачаточное. Сама пользовалась, как не узнать! Вопросы есть?

Одновременно с обыском началась операция «Перехват». По команде из Славянска на поиск темно-зеленых «жигулей» десятой модели (все реквизиты по регистрации в ГИБДД, в том числе и номер, с оговоркой, что может быть заменен) бросили максимум возможных сил и средств, личный состав местных и ближайших населенных пунктов. На все посты области ориентировки рассылались факсами и даже SMS-сообщениями на личные телефоны сотрудников, если пост был технически плохо оснащен. Тотально опрошены были постовые и дежурные мобильные экипажи, работавшие в ночь. Милиция начала массовые «интервью» на автобусных и железнодорожных станциях, в общественных местах. К концу дня при поддержке из Москвы удалось подключить соседние области, дать фотороботы и приметы по нескольким телеканалам. Завтра обещали решить вопрос со всероссийским розыском. Разумеется, взяли под контроль центральный аэропорт Славянска и все местные.

Казалось бы, машина «завелась» во многом благодаря отчаянным усилиям Кудрина, совершенно взбешенного наглостью, жестокостью убийцы, исчезавшего как призрак. Андрей Иванович рвал и метал, телефон его раскалился, расплавленные эмоции растекались по проводам даже в кабинеты высоких руководителей следственного управления, а оттуда в прокуратуру.

На самом деле параллельно задействованные в поиске люди придали сильный дополнительный импульс, поскольку Игорь Тимофеевич Гришаев (больше известный кое-кому как Гриня) был взбешен не меньше Кудрина.

2 октября, 22.00. Супермаркет «Перекресток» на северной окраине города.

– Добрый день, Олег Олегович!

– Здравствуйте! Надеюсь, в добром здравии?

– Вашими молитвами.

– Слышал, археологи так и не нашли клад. Как сквозь землю провалился.

– Отличный каламбур, браво! Увы, не нашли пока. Но ищут, ищут. И наши археологи, и их коллеги по профессии. Вот даже одного нашего несчастье постигло. Погиб в экспедиции.

– Ах, вот что! Так это в газетах-то писали…

– Да-да, наш, наш археолог, отличный человек и профессионал. Скорбим.

– Я вот что думаю… Для вас в этом кладе ничего ценного нет, для меня тоже. Лучше, чтобы его содержимое, оба предмета, никто и никогда больше не увидел. Так что, если вдруг ваши археологи все же наткнутся первыми или получат такую возможность позже…

– Я вас понимаю, Олег Олегович. Вы правы. Обещать на сто процентов, увы, не могу. Территория поиска теперь большая слишком. Но искать будем. Как только найдем и ознакомимся – тотчас снова зароем. Если коллеги окажутся не слишком заинтересованными в хранении, тоже постараемся… зарыть. Навсегда.

– Вот и славно. Я восхищаюсь вашим умом и порядочностью. Всего доброго!

– До свидания!

Дымков, как это бывало и прежде, еще побродил по супермаркету, купил каких-то мелочей и вышел на улицу. Водитель поджидал, покуривая в открытое окошко.

Он ехал на дачу и утверждался в мысли, что не зря прибегает вновь (теперь уж точно напоследок) к услугам Грини, на этот раз формулируя просьбу несколько более настойчиво и – впервые! – такую просьбу. Это было вообще впервые в его жизни. Он даже помыслить себе не мог, что дойдет до этого. Но ничего не поделаешь. С приближением отъезда, мягко говоря, крайне неприятные мысли донимали все назойливее и злее, просто не давали жить. Опять почти паранойя – паника. А в канун события, определявшего всю его (их с Лерочкой!) оставшуюся жизнь, он не мог позволить себе даже толики сомнений и риска.

«В конце концов, о ком речь? Матерый убийца и какая-то шлюха!»

Прошло трое суток с момента исчезновения «Александра Васильевича», точнее – преподавателя военного дела средней школы города Тишары Николая Викторовича Петрова, и его подруги-спутницы. Пока их следы искали по области и даже по стране, группа Кудрина делала что могла: строили версии и проверяли. И снова строили версии и снова проверяли.

Разумеется, никого с таким именем, приметами и известными по анкете вехами биографии ни по каким базам не нашли. Многочисленные допросы школьных коллег, соседей, разговоры с учениками не дали решительно ничего, кроме издевательски проступившего портрета очень порядочного, доброжелательного, справедливого и всегда по делу строгого мужика, можно сказать, своего в доску, но о себе никому толком ничего не рассказавшего.

Они сидели в кабинете Марьяны.

– Неужели ушли далеко? – сокрушался Паша Суздалев. – У них фора была всего лишь ночь да полдня следующих. Легли на дно где-то в области или все же сумели за столь короткий срок вырваться за ее пределы, просочиться в соседний регион, уйти дальше на восток страны, или же наоборот – рвануть в сторону Москвы, чтобы затеряться в муравейнике мегаполиса? Он все мог. Волчара сверхматерый, свирепый, нечеловеческой силы. А как внешность меняет! В натуре-то оказалось – светлые, слегка рыжеватые волосы, никаких шрамов и родинок, глаза темные (Лейкинду при встрече синими линзами отсвечивал), нос ровный, без малейшей горбинки. Неужели ушел? Странно, что машину обнаружить не могут. Какую-то часть пути они на ней передвигались, но он-то понимал, что долго нельзя. Куда-то доехал и бросил. Сжег? Может быть. Но сообщений о сожженных авто пока тоже не поступало.

Паша попытался поставить себя на место убийцы: способ банальный, книжный, но правильный. Он умерил свою фантазию (стрельба шрапнелью) и старался рассуждать последовательно.

– Убийца с женщиной. Если, конечно, не свернул ей шею и не закопал где-нибудь как обузу.

– Ну, это вряд ли! – Марьяна прервала молчание, но не изменила любимой позы: подбородок опирается на согнутую кисть руки, голова неподвижна, застывший взор устремлен в некую точку в пространстве. – Если бы хотел, оставил бы труп в квартире. Кроме того – любовь.

– Чего-чего?

– Любовь, Пашенька… Перефразируя Карамзина, и убийцы любить умеют.

– А у него как, у Карамзина?

– У него «крестьянки», Паша. «Бедную Лизу» не читал?

– Я вот бедную Соню прочесть пытаюсь. Точнее – вычислить.

– А я, как мне кажется, прочла этого киллера-горлодера. Ни за что не взял бы с собой, если бы не любовь.

– Допустим! – продолжил Паша. – Дальше… Изменить себя и ее до полной неузнаваемости вряд ли удалось. Понимал, что искать будут тотально, усердно. Классический выход – пересидеть. Где? В городе, в поселках, в столице – везде ищут, фотороботы (пусть и не слишком точные), телевизоры и радио в спецзаставках вопят: «Увидишь такого-то и такую-то – немедленно звони! Особо опасны!» В городе рискованно. Значит, лес. Этого добра вокруг на сотни километров. Доехали до какого-то пункта, какой он заранее приглядел. Закатили машину в лес, в ближний овраг. Сбросили, замаскировали, хрен найдешь. Дальше пешком. Куда? Утренний автобус на трассе? До ближайшей станции? А вдруг уже розыск, патрули, стукачи, зоркие пенсионеры?

– В лес. Они могли в лес уйти. И там будут пытаться выживать неделю, две, месяц – пока мы не снизим интенсивность поиска, – пробубнила Марьяна.

– Все-таки октябрь, Марьяша… В этом году, как видишь, холоднее обычного. Что-то жрать надо, где-то спать. Он-то ладно, он Рембо, выживет где угодно. А она… Ты же говоришь – любовь…

– Если взаимная, станет партизанкой. Они жить хотят, спастись. Какие проблемы? Живность, ягоды, коренья.

– Стоп! Слушай, он ведь больше года назад приехал. Зачем никто не знает. Но руку на отсечение даю, за ним кровавый след через полмира тянется. Первое, что сделал, – продумал отход, побег. Мог он себе в глухом лесу избушку заброшенную присмотреть? Запросто. И провизии туда мог подгрести, и одежду, и оружие, и чего угодно. Кстати, помнишь, директорша сказала, что он короткий отпуск брал в мае. На это и использовал, я думаю. Все, надо идти к Иванычу, докладывать, просить, чтобы добивался чеса. В смысле чтобы людей мобилизовать, лесников, егерей, милицию – и прочесывать участками от магистрали на восток на глубину до десяти-пятнадцати километров. Опросить местных, кто знает про заброшенные избы, хутора, заимки. Как думаешь?

– Согласна! – вяло отреагировала Марьяна, от противоположной стены. – Правда, схрон могла организовать и она, Софья Кутепова. Причем в городе – мало ли знакомых образовалось на ее многолюдном жизненном пути.

– Слушай, ты, вообще, о чем думаешь, а?

– О любви, Паша, только о любви. О ней проклятой.

– Нашла время втюриться!

– Во-первых, ей все возрасты покорны – надеюсь, это произведение ты читал… А потом, Пашенька, не о своей, увы, я думаю – о чужой. О Сониной, Миклухиной и этого изверга. Я думаю, если мы их поймаем, в чем я далеко не уверена, откроется такая любовная история, о каких мы с тобой даже в книжках не читали.

Паша посмотрел на нее с состраданием, как на умом тронувшуюся подругу. И призвал: «Ну, к Кудрину!..»

– Сколько мы будем здесь торчать?

– Не меньше двух недель, Сонюша. Потерпи. Вон я тебе книг сюда прихватил, еда, вода, водочка есть. Печка греет, я тоже в некотором роде источник тепла. Потерпи. Ты ведь получила все, что хотела. Теперь приходится платить. Но ты со мной, не волнуйся. Мы выберемся и уедем туда, где нас никто не найдет.

– Мне плохо, Коля, мне все надоело. И ты мне надоел.

– Успокойся, ты просто выпила не в меру, я же просил. Ну, девочка…

– Отстань. Я не хочу. Я больше ничего не хочу. И никого.

– Хорошо, успокойся.

– Кого хотела, Коленька, того уж нет. А больше мне никого не надо. Больше никто… слышишь? – никто…

– Все, замолчала, хватит истерики. Будешь орать – убью.

– Давай, мочи, бей по горлу, как ты любишь! Обоим легче станет. Без меня ты смоешься надежней. Отдохнешь и снова за работу. Вон сколько еще живых по земле-то ходит!

– Ну и сука ты, Соня!.. Прости… все… ладно… прости… Я не хотел тебя обижать, я тебя люблю, ты моя дорогая, самая близкая, самая хорошая. Успокойся, иди ко мне, я слезки вытру…

Прошла неделя с тех пор, как «Александр Васильевич» ушел с Соней– Асей в бега, оставив после себя очередной труп.

Утром в понедельник Кудрин проинформировал Пашу и Марьяну о том, что мобилизовать достаточное число людей на поиск беглецов не удалось по двум причинам. Во-первых, нет столько личного состава по отделениям и отделам, а во-вторых, наложен был категорический запрет на привлечение даже сотрудников лесного хозяйства: слишком велик риск, слишком опасен убийца. Если что, ответственность на себя брать никто не хотел. Тем не менее рейды вооруженных групп милиционеров, усиленных срочниками из окрестных военных частей, прошли по довольно обширным лесным массивам, прилегающим к магистрали и региональным дорогам. Были обследованы, в том числе и с помощью розыскных собак, десятки брошенных сел, хуторов и заимок, выявленных с помощью егерей и местных жителей. Дополнительно опрошены сотни людей в населенных пунктах.

Кудрин раскрыл на столе карту и, словно отчитываясь о проделанной работе, обозначил кончиком шариковой ручки территорию, которую отработали. Швырнул ручку на стол и с тихой злостью констатировал: «Эффект ноль. Или ушел, гад, или так зарылся, что вся армия его не сыщет. Действительно матерый гад!»

Осень оказалась на редкость студеной. Утром в понедельник, 14 октября, резко захолодало, и пошел частый мокрый снег. Он через час прекратился, оставив окрест первое серьезное предупреждение о скорой зиме.

Почтальон Полина Дюжева огорчилась, но приняла снег и погрозившую пальчиком зиму как неизбежное. В ее работе чем дольше тепло, тем лучше, но что поделать.

Она сидела одна с сумкой на автобусной остановке на трассе, в двух километрах от села Стоговое, ожидая прибытия автобуса по расписанию через пятнадцать минут. Автобус перевозил ее до следующего села Пасечное, где «подавалась» адресатам вторая, и последняя, порция почты и газет, избавляя Полину от груза обязанностей в прямом смысле слова.

Скоро подоспеет еще кто-то из сельчан. Она крутила головой направо-налево, не столько любуясь природой, декорированной первой белой драпировкой, сколько заставляя себя не дремать: шутка ли в пять подниматься и переться на почту?

Слева из подлеска, метров за триста от остановки, вышла девочка и какой-то странной, по-взрослому усталой, тяжелой походкой направилась в ее сторону. «Незнакомая. Откуда забрела? Вроде всех стоговских знаю, кто к этому рейсу подходит».

По мере приближения фигуры лицо виделось отчетливее, и Полина уверилась, что не девочка это вовсе – просто девушка низкорослая в лыжной шапочке, мокрых грязных джинсах, изгвазданной куртке и кроссовках, отмесивших километры слякотных лесных дорог и троп. В руках сумка спортивная. Она не шла – почти ползла, едва передвигая ноги.

Когда оставалось ей метров сорок, Полина вгляделась и обомлела: «Она!» В прошлый вторник районный участковый показал ей два изображения на бумаге, компьютерные, но узнать можно. Мужик и девушка. Так это ж та самая!

У Полины талантов было немного, иначе б не сумку с почтой таскала. Но зрительной памятью Бог не обидел. Да еще профессия натренировала.

«Она! Девка этого убийцы… А сам-то где? Господи, неужто сзади подобрался, окружают?»

Она панически оглянулась назад, где за широкой придорожной колеей, за сосновым перелеском просвечивали вдалеке окраинные постройки села. По дороге к остановке двигались двое, она их тотчас узнала: Потапыч, как обычно, жену свою Наталью в Славянск сопровождал, в поликлинику. Больше никого. Девушка тем временем приблизилась, глаза красные, руки без перчаток прихватил нежданный утренний мороз, лицо истомленное и отчаянное.

Полина не будь дурой поприветствовала радушно, посокрушалась, «не заблудились ли в лесу-то нашем, а то у нас бывает», пообещала, что автобус вот-вот подойдет. Девушка села рядом и молчала, словно и не слышала ее.

– Вид у вас неважный, может, помогу чем?

– Спасибо, все хорошо. Гад один ночью подвозил, хотел изнасиловать, а я выскочить успела из машины и в лес. Бежала вслепую, действительно заплутала. Вот только сейчас выбралась.

– А едете-то куда?

– В Славянск, я там живу.

– Что ж это делается-то, а? Одни бандиты да насильники вокруг. Как же вас угораздило с таким…

– Знаете, извините меня, не могу сейчас говорить, устала очень.

Полина умолкла, краем глаза наблюдая за подходившими к остановке Потапычем и Натальей. Тут как раз и показался вдалеке автобус. «Как всегда, по расписанию точно – молодец, Димка».

Она заботливо помогла обессилевшей девушке взобраться на ступеньку, та прошла в середину салона, села. Народу было всего человек десять. Полина шлепнула сумку на первое сиденье, сама села поближе к водителю Димке и завела с ним разговор вроде ни о чем, но потом громким шепотом, надежно заглушаемым тарахтеньем двигателя, поведала, кто в салоне.

Через полчаса езды, когда Полина уже сошла и примерно час оставался до Славянска, Димка скрытно достал мобильник и набрал номер.

Ее взяли на подъезде к городу, у бензоколонки, куда Димка по договоренности подрулил, объявив, что заправится. Она была абсолютно безучастна. Она почти и не проснулась, когда двое милиционеров взяли ее под локотки, завели назад руки, а третий защелкнул наручники.

Кадык не понимал, проснулся или нет. Он лежал на спине. Сон, вязкий как болото, тянул в забытье, в какой-то сюжет с размытыми лицами и стрельбой. Усилием воли он заставил сознание включиться и тотчас удивился, почему не может продрать глаза. Память сработала назад, во вчера, и подсказала, что не пил больше обычного. Прошел внутренний сигнал тревоги, на который его организм был запрограммирован в результате специального тренинга и развившихся рефлексов.

«Включиться, разомкнуть веки, голову направо! Она… Где она? Сумка под столом? Нет. Сбежала. Снотворное. Было в лекарствах. Феназепам».

Он попытался приподняться, подступила тошнота, голова закружилась. Все ясно.

Информация прошла из области в Славянское управления внутренних дел, а оттуда через пятнадцать минут к Кудрину. Паша и Марьяна были у себя. Услышав «Взяли ее, ко мне живо!», Паша как ошпаренный бросился к шефу, а Марьяна пару минут сидела, пытаясь унять приступ жуткого, необъяснимого волнения, такого, что дыхание перехватило и сердце защемило. Она постаралась быстро дать этому объяснение, и стало легче: «Еще бы, столько усилий, чтобы вычислить, разгадать, понять поступки, найти ее, наконец». Марьяна постоянно ловила себя на мысли, что только и думает об этой Асе, Миклухе, убитых юристах, мучительно странном переплетении событий и обстоятельств, первопричина которых смутно брезжит, но не проясняется, не дается, ускользает. «Но теперь-то… Господи, наконец повезло!..»

Кадык, пересиливая себя, вышел из заимки и растер лицо несколькими горстями мокрого, живительного снега. Живительного, но и предательского: следы. Еще заторможенный, начал собираться. Но чувствительность и упругость мышц возвращались, сознание прояснялось. Через пятнадцать минут он набил рюкзак тем, что решил взять с собой, приладил один пистолет за пояс, другой сунул в карман куртки. Еще раз развернул и взглянул на карту, освежая в памяти маршрут, намеченный загодя. Не оглядываясь на убежище, в котором то нежно, то нервно и раздраженно, но все равно чувственно и счастливо он прожил с нею эти дни, Кадык ринулся в сторону ручья. Его русло – его тропа. Мышцам полностью вернулась упругость и сила. Это значило, что взять его будет очень трудно.

Он сразу перешел на небыстрый бег. Стайерская дистанция и ледяная вода все же предполагали экономное расходование энергии. Через шесть километров он дошел до примеченного заранее места, где по соседству с ручьем лежали неровной шеренгою близко друг к другу несколько поваленных толстых стволов, а дальше землю устилали ветошь и обильный валежник. Кадык с ходу выпрыгнул из ручья на ствол, с него на соседний, присыпая за собой порошком, отбивающим собачий нюх, – он всегда был при нем. Так по стволам и гниющему настилу он сместился метров на сорок и взял на северо-восток. Через полчаса он остановился на мгновение, чтобы поднять голову и возблагодарить небеса. Они всегда помогали ему в опасности. Вот и сейчас снова пошел мелкий, но частый снег, заметавший следы. «Ищите, псы!»

На этот раз поиск шел не наобум. Около сотни милиционеров с тремя «мухтарами» и еще рота вооруженных солдат углубились в тайгу на участке охватом до пятнадцати километров, приняв за центр шеренги место, где вышла из леса Софья Кутепова.

Ее доставили в отделение милиции города Тишары, а через час с лишним примчавшийся Паша уже нависал на ней, грозно твердя лишь одну фразу-вопрос: «Где он?»

Она молчала. Потеряв зря полчаса, Паша пришел к простому умозаключению: эта хрупкая женщина не могла пройти десятки километров по тайге, не сбив в кровь ноги. С нее сняли кроссовки. Ноги были слегка стерты. Значит, место, где прятались, недалеко, в радиусе десяти-пятнадцати километров от села Стогово. Не пытать же ее! Сами теперь найдем.

Разумеется, та группа, в задачу которой входило окружить заимку, была усилена Пашей Суздалевым по его непререкаемой инициативе. Он был абсолютно уверен, что никого в укрытии нет, но хотел лично увидеть, где прятался противник и откуда направился в неизвестном пока направлении.

Дальше начались находки и потери. В трех километрах от села, прямо возле трассы, где начинался лес, в кювете обнаружили две широкие толстые доски, прикрытые лапником. Воображения хватило: переехал кювет. Короткая просека как раз шириной в кузов привела к глубокому оврагу. Там, опять-таки под лапником и несколькими срезанными сосенками кое-как укрыт был автомобиль. И как не заметили, когда прочесывали?!

Через десять километров группа из троих поисковиков, куда входили Паша и овчарка Нептун, наткнулась на заимку с признаками недавнего присутствия людей: еще теплая печь, остатки пищи, предметы одежды, книги и журналы и всякая мелочь. Паша по рации оповестил «командный состав» облавы. Одна полешка в печи еще слегка тлела. Из этого Суздалев сделал вывод, что фора бандита – от двух до пяти часов, не больше. Рано утром уходил, не ночью. А ночью она сбежала. Или накануне вечером. Но как от такого сбежишь? Непонятно. Такие и спят как волки, на шорох – шерсть дыбом. Снотворного что ли подсыпала?

Паша, как это нечасто бывало, сразу пальнул в «десятку», того не зная. Дело оставалось за малым: взять на мушку убийцу. Он надеялся, что это произойдет в самое ближайшее время. А пока Нептун, поменявшись ролями с милиционером-кинологом, вел того на поводке, идя по запаху рваных штиблет «Николая Викторовича», обнаруженных под лежанкой. Потом рванул увереннее, они побежали. Уперлись в ручей. Дальше Нептун не пошел, покрутился и сник. Все ясно: бежит по ручью, в ледяной воде. Теперь вопрос, где выскочит. Они пошли параллельно, время от времени примечая следы ботинок на редких илистых участках и регулярно сообщая по рации свои координаты.

К вечеру на автозаке Соню доставили в следственный изолятор Славянска. Утром, к 11.00, к ней в одиночную камеру КПЗ вошла Марьяна Залесская. В 12.10 Марьяна вышла. Допрос закончился. На все попытки что-то узнать, на все вопросы, на все словесные ухищрения с целью расположить, разбуркать, задеть ответом было глухое, упорное, отстраненное молчание. Угрозы тоже не действовали. Глаза Сони были устремлены в одну точку, как это часто бывало у самой Марьяны. Но время от времени она ловила на себе затравленный, полубезумный взгляд.

Пройдя вдоль ручья километров восемь, они остановились в растерянности. На дне, теперь устланном мелкой галькой и водорослями, следов уже не различалось. Но и вернувшись километра на три назад и еще раз пройдя вдоль края, они не нашли места, где он мог сойти с водной тропы. Собака так и не взяла след за пределами змеящегося русла, поросшего по краям мхом и кустарником, а кое-где уходившего под поваленные временем стволы. А потом ручей и вовсе вытягивался в узкую полоску и нырял в чащу, под сплошную густую массу таежной растительности. Объект не мог двигаться дальше, не задевая ее, не ломая ветки. Но собака не реагировала. Кинолог пожимал плечами.

Паша получил сообщение о вертолете, который уже барражировал над участками возможного передвижения объекта. Толку-то! Что оттуда увидишь! Тем более туман…

«Плохи дела. Он где-то ушел от ручья, а пес не учуял. Рванул то ли на восток, в таежные дали, где километров на двести глухомань, то ли на запад, в обход Стогово и по дуге, тайгою же, в направлении Славянска. Второй путь исключается – это самоубийство. Стало быть, в тайгу. А такая, видать, тренированная и живучая сволочь может там обретаться хоть месяц, хоть два. Даже несмотря на зиму. И где он оттуда выйдет, и когда – поди знай. Считай, что пока ушел. Плохо!»

Прошло еще четыре дня. Следов «Николая Викторовича» в тайге так и не обнаружили. И ладно бы он вырвался из сектора, который охватывала облава. Но ведь вообще следов не нашли, хотя снег то затевался, то прекращался раз пять за тот день. Отдельные группы прошли в глубь до тридцати километров и более. Но стемнело, пришлось возвращаться. Один из лесничих, человек бывалый и опытный, предположил, что коли бандит такой матерый и в тайге жить умеет, – мог и на высокое дерево забраться, пересидеть там, а собак с толку сбить специальным порошком, какого раздобыть не проблема. А мог и скоростью взять, выскочить за сектор охвата. Теперь один выход: обложить весь таежный массив и ждать. «Хорошая идея! – подумал Паша. – Взять всех бездельников, кабинетных взяточников, гаишников, стреляющих стольники на трассе, а заодно и часть армейского личного состава, изнывающего от безделья и дедовщины, – тысяч так сто-двести народу, – и расставить по периметру на тысячи километров: пусть караулят, глядишь – кто и нарвется».