Текст книги "Продажные твари"

Коля уходил на работу или в магазин, и она снова вспоминала Его, Миклуху. И нестерпимо хотела. Его. И когда он стал мертвым, когда в морозильной камере холодильника был временно похоронен его отрезанный член, продолжала хотеть. Еще сильнее и острее, на грани помешательства.

В сексе с Колей она пыталась представлять Его. Это была мука, ничего не получалось, она стала играть страсть.

Оставаясь одна, Соня воображала его и ласкала себя в отчаянной попытке испытать хотя бы подобие тех ощущений. Все заканчивалось жалкой иллюзией, фикцией, коротким физическим облегчением, и очень скоро приходила, накатывала и душила смертельная тоска.

Она шла как сомнамбула, погруженная в себя, и ничего, никого не замечала вокруг. Она шла по направлению к центру, к «Пьяной пантере», ведомая путеводителем подсознания.

Весь путь от изолятора ее сопровождал сзади, метрах в ста, темно-зеленый «ниссан микро». Изящная женская машинка двигалась, можно сказать, кралась, по правому ряду с включенной аварийкой, раздражая до глухой матерщины тянувшихся сзади водителей авто и городского транспорта, пока тем не удавалось втиснуться во второй ряд и обогнать, повернуть голову и еще раз смачно проклясть тетку, которая «села, блин, водить не может…».

Уже на подходе к клубу у «ниссана» погасла аварийка, он чуть обогнал Соню и припарковался у обочины. Марьяна вышла и преградила маленькой женщине путь.

– Ну, и куда ты направилась?

Соня не сразу переключилась, смотрела несколько секунд отсутствующе.

– А-а, ты? Тебе какое дело? Вали отсюда!

– Погоди, Соня. Завтра с утра ты пойдешь или поедешь куда тебе в голову взбредет. Мне от тебя ничего не надо. Вопросы закончены, если ты, конечно, сама не захочешь что-нибудь еще рассказать. Я просто решила предложить тебе заночевать у меня. Помыться, поесть, выпить водки, выспаться, сменить одежду, а дальше – катись куда хочешь. Немного денег на первое время я тебе дам. Пошли к машине.

Последнюю фразу Марьяна произнесла уже в тоне приказа. Профессиональный психолог, она слишком хорошо чувствовала, где, когда и какой тон необходим.

Соня, как робот, получивший команду, молча зашагала к автомобилю.

Было все как пообещала Залесская. Сама она выпила пару рюмок и не препятствовала Соне допить чуть не всю бутылку. Марьянин халат был Соне сильно велик, хотя хозяйка квартиры пышной комплекцией вовсе не отличалась. Сообразив, что одеждой снабдить не удастся, Марьяна постирала Сонину куртку и джинсы, повесила на батарею. Решила: «Свитер подберем».

Соня закурила предложенную Марьяной сигарету.

– Зачем я тебе? Все равно больше ничего не расскажу. – Язык слегка заплетался, но после такой дозы она была на удивление трезва. – Да и нечего больше… Так, мелочи.

– Ты мне не нужна. И мелочи уже не нужны. Все, кто погиб, – погибли. Ты осталась жить, вот и живи. Я просто хотела чуть-чуть помочь тебе в первый день после тюрьмы. Он всегда трудный, если податься некуда.

– Почему некуда? Что, пока я сидела, все панели и бардаки позакрывали?

– Нет, на твою долю хватит. Сейчас пойдешь спать, а утром можешь двигать в «Пьяную пантеру» к этой твоей Анжеле Гукасовне. Я позвоню, скажу, что у следствия претензий к тебе нет. Примет с распростертыми. И все же, Соня, один, последний вопрос перед сном. Не хочешь – не отвечай. Ты и вправду считаешь, что только Миклуха, Миклачев Анатолий Зотович, виноват в такой твоей судьбе?

– Нет. Еще мать. Но она давно в могиле. Прочих подонков, которые меня со школьных лет трахали, я не помню и помнить не хочу. Все равно всех не перебьешь. И еще один человек. Но его вину я взвесила на своих весах. На одной чашечке зло, на другой добро. Хотел он того или нет, но так вышло. Как фигурка – то называется, у которой глаза завязаны и весы в руке?

– Фемида.

– Во-во, Фемида. Вот я, как Фемида, взвесила. И решила, что ему прощается. Так, нервишки ему пощекотала, и хватит с него.

– О ком ты, Соня?

– Все, Марьяна… как там тебя по батюшке?..

– Юрьевна.

– Все, Марьяна Юрьевна, хорош, я спать пошла. Спасибо за приют и водочку. Ты нормальная баба. Чего одна-то?

Не дожидаясь ответа, слегка пошатываясь, Соня двинулась в холл, где ей на диванчике было постелено.

Утром Соня от завтрака отказалась, глотнула кофе, напялила Марьянин свитер на два размера больше, чем надо, с трудом натянула на него высохшую куртку, влезла в джинсы и кроссовки. Еще раз поблагодарила скупо и ушла.

Марьяна всю ночь не спала, думала об этой девочке, о феномене сексуальной сверхпривязанности, с которым столкнулась впервые, о бедном Паше, о несчастной, ни в чем не повинной Алле Голышевой, о своей жизни и еще о многом, что лезло в голову и не давало уснуть. Она решила отринуть от себя эту историю и заняться работой, домом, как-то развлечься и уж точно не вспоминать про Соню.

Но прошло четыре дня, подступил Новый год, Марьянин ухажер полугодичной давности, вполне приличный мужик, запропастившийся куда-то, наконец прорезался и позвал в компанию, где она многих знала. Марьяна с удовольствием согласилась и сейчас занималась столь нелюбимым ею макияжем.

Почему вспомнилась Соня? Она не знала. Вот вспомнилась, и все. Вероятно, встречает Новый год в кругу коллег по профессии или в компании богатеньких разгильдяев, снявших «девочек под елочку». Выживет. Одно на другое наслоится, время залечит, синдромы и комплексы уйдет. Все равно жалко почему-то суку эту до сих пор! «Черт, не позвонила армянке-сутенерше в клуб! Обещала ведь!»

Марьяна выискала в рабочей записной книжке, которую всегда таскала с собой, мобильный телефон Анжелы из «Пьяной пантеры», набрала. Та вспомнила быстро.

– Не волнуйтесь, к вам по-прежнему никаких претензий. Хотела узнать, как там девочка эта маленькая поживает, Соня. Добралась до вас?

– Нет, простите, я ее не видела с тех пор, клянусь. А что, вы ее нашли?

– Она точно к вам не приходила? Я повторяю, претензий нет, только не врите мне.

– Да я клянусь вам чем хотите… Я ж вам помогала… Зачем мне врать и какое мне до нее дело?

Марьяна положила трубку. «Все, поиски кончились. Будем считать, что она уехала навсегда. Забыли. Едем встречать Новый год».

Универсам на окраине Славянска. 21.45.

– Добрый день! Как самочувствие?

– Благодарю. Какие новости?

– Ожидавшиеся. Болезнь была неизлечима… Она в заброшенной могиле, и никого не оповестили о дате и месте похорон. Вечное забвение. Грустно.

– Полагаете, не успела оставить завещания?

– Кто знает, кто знает… Но разве что устно. А устное завещание, как говорится, к делу не подошьешь. Кстати, перед кончиной бедняжка встречалась с той дамой, которая разыскивала ее профессионально, заботилась о ней и ее спутнике, когда были живы. Так что – кто знает…

– В любом случае премного вам благодарен. Вы глубоко порядочный и честный человек. Больше я не побеспокою вас своими просьбами. Годы нашего знакомства и сотрудничества буду вспоминать с теплотой.

– Я также не забуду тот давний эпизод, он слишком много для меня значил. Прощайте.

– Всего доброго!

Марьяна была права: Сонечка Кутепова действительно уехала навсегда. Точнее, ее увезли навсегда на попутной машине в те же края, куда она отправила его.

Но и там он ее не ждал.

Земмеринг. Знаменит самой старой в Австрии горной железной дорогой. Чуть более ста километров от Вены. Дивный климат, удобства и преимущества курорта, некоторая суета в городке от обилия лыжников лишь зимой и ранней весной, и то по выходным, но в этом даже прелесть. Улыбчивые и доброжелательные местные жители.

Они устроились и пообжились в Земмеринге. С того момента, как он помог Лерочке выйти из «мерседеса», и она увидела своими глазами их особняк, прошло два месяца. Была уже поздняя весна, в саду перед домом вовсю праздновали тепло три дуба и две лиственницы, составив компанию соснам и елям как по периметру участка, так и ниже по склону, и там, в ложбине, на дальнем отроге, и вокруг, везде, от земли до неба, на всем бесконечном, головокружительном пространстве Нижних Альп.

Теперь в природе по-хозяйски расположился июль, галантно преподнося каждое утро сумасшедшие ароматы горных цветов и альпийской хвои.

В саду росли розы и рододендроны, за которыми Лерочка ухаживала с любовью, не растраченной на собственных неродившихся детей. Она словно ожила в этом райском уголке, волшебным образом почти ушли боли в ногах, сердце не беспокоило, новые рецепты, другая пища и воздух изрядно притормозили столь опасно прогрессировавший в Славянске диабет.

Когда Олег Олегович не занят был в Вене обустройством своей маленькой консалтинговой фирмы, в которой предполагалось только два русскоговорящих сотрудника-австрийца и секретарша, они медленно прогуливались по восхитительным окрестностям Земмеринга. Недавние поселенцы почтительно раскланивались с местными пожилыми парами, которых встречали не первый раз, пили чай с фантастическими пирожными в центральном кафе у подъемников (при ее-то сахаре она как капризный ребенок выклянчивала у Дымкова снисхождения, тот ругался, ворчал и сдавался) и шли к себе мимо роскошного отеля «Панханс», дивной католической церквушки и таких же, как у них, игрушечно-милых, уютных особняков, аккуратных и тихих, как жизнь вокруг.

У нее здесь были любимые книги Бронте и еще много других, пришедших с контейнером. Спутниковая антенна помогала не разлучаться с русскими каналами, на которых она с удовольствием смотрела старые советские фильмы, какие-то сентиментальные сериалы и изредка новости. Дымков с удовольствием составлял ей компанию, только от новостей часто уходил в свой кабинет и там освежал в памяти немецкий, который теперь нужен был, как никогда прежде. Он чувствовал, как она счастлива и спокойна, радовался тому, как быстро адаптировалась она к новой жизни, и в который раз мысленно спрашивал себя, а реально ли все это, они ли это, Альпы ли вокруг? Неужели свершилось, удалось, состоялось? Неужели не напрасно он столько лет копил, корпел над бумагами, притворялся, лицемерил, унижался, делая вид, что отправляет правосудие – правосудие в стране, где никто в него давно не верит?!

Он как ребенок все не мог до конца осознать реальность подарка, о котором так мечтал.

Сегодня пятница. Он торопился из Вены домой в желании застать эту милую помощницу по хозяйству фрау Штоймлер, чтобы расплатиться с ней за неделю и выразить удовлетворение ее работой – так просила Лерочка, успевшая за месяц привязаться к своей ровеснице, по счастью, по стечению жизненных обстоятельств говорящей немного по-русски. Он предвкушал воскресную поездку в Венскую оперу, куда они наконец отправятся с Лерочкой, увенчав начало новой жизни на родине Моцарта и Штрауса. Билеты уже заказал.

Он подъехал к дому, но не смог въехать во двор. Дорогу перегородила машина скорой помощи. Он притормозил рядом, выскочил из машины и с колотящимся сердцем бросился к двери. В этот момент дверь раскрылась, на порог вышла фрау Штоймлер и вытянула вперед руки, словно преграждая ему путь. Он замер, ноги подкосились, и он услышал – нет, это ему послышалось: «Мне очень жаль, герр Дымков, мне очень жаль…»

ЭПИЛОГ

ЗВОНОК С ТОГО СВЕТА

Через три дня после гибели Анатолия Зотовича Миклачева высокий, спортивного вида человек в бейсболке и легкой темно-синей куртке вошел в кабину телефона-автомата возле отделения связи № 13 на углу Суворовской улицы и Путинского переулка, что на северной окраине Славянска. Он огляделся, нет ли кого поблизости, достал из бокового кармана вдвое сложенный листок, развернул и набрал номер.

– Олег Олегович! Привет. Это Миклуха. Не узнаешь?

– Кто это? Что…

– Миклуха, подельник твой. Только трубочку не отключай, не надо, очень плохо будет.

Голос был совершенно незнакомый.

– Кто это, я не понимаю?

– Сейчас все поймешь. Слушай внимательно. Твоя дача в Ручейках заминирована, и за ней следят постоянно. Ничего не предпринимай, не стоит. Пульт дистанционный, как кто появится рядом с участком, сразу все на воздух – сбережения твои, которые ты там припрятал, и жена Валерия Павловна, и все имущество. Жену вывозить не вздумай – сразу ба-бах. Не говори ей ничего, не волнуй. И сам не волнуйся. Обещаю, все обойдется, если выполнишь условие. Условие легкое, говна пирога. В ближайшие несколько дней каждый вечер заглядываешь за мусорный бак у забора. Скоро обнаружишь там сверточек. В нем будет лежать мой член отрезанный, записочка и отмычка маленькая. В перчатках вскрой, прочитай, ознакомься с содержимым. Извини, может попахивать. Обрызгай чем-нибудь вроде одеколона. Припрячь в морозилку. Утром по дороге на работу отпусти водителя, доберись по адресу Енисейская, 14. Осмотрись, чтобы никого рядом, открой внизу в подъезде отмычкой почтовый ящик 35-й квартиры, это легко, но в перчатках работай обязательно, положи туда и закрой тщательно. Все. Свободен. Гарантирую, что к вечеру мины не будет. Гарантирую полную тайну. Навсегда и от всех на свете. Я же мертвый. А про тебя я никому не рассказывал. Почти никому. Так, одной только телке намекал. Но она тоже никому. Железно. Поклялась памятью бабушки своей любимой. Той самой, которую я задавил. Так что живи совершенно спокойно до ста лет. Ты меня знаешь, я не подведу. Все запомнил? Молодец! Навеки твой, Миклуха.

Кадык озвучил первый в жизни литературный текст, сочиненный Сонечкой. Она решила попробовать себя в жанре мистики. В других уже не довелось.

Она любила читать и получала в школе пятерки за сочинения, пока иные сюжеты не увлекли ее. Кто знает, кем бы стала, если бы не обстоятельства! Может быть, русской Агатой Кристи или Шарлоттой Бронте, которую так любила Лерочка, покойная жена Дымкова. В крайнем случае стяжала бы славу Дарьи Донцовой.

Три варианта: не реагировать; звонить Грине; поверить и выполнить.

Самые кошмарные дни в жизни Дымкова: он решил поверить и выполнить. И ждал, проверяя за баком во дворе. А потом почтовый ящик Голышевой, дрожащие руки в перчатках, ужас при мысли о том, что кто-то сейчас войдет в подъезд…

Он понимал, что до последних дней жизни не сможет забыть этот сладковатый смрад, пробивавшийся сквозь едкую, приторно-тяжелую завесу дешевого одеколона, которым обильно окропил пакет с Миклухиной плотью.

Запах беспощадно возвращался с физиологической ощутимостью. А с ним и нестерпимая боль при воспоминании о фрау Штоймлер, стоящей, как смерть, на пороге их нового австрийского дома с предостерегающе вытянутыми вперед руками.

– Бо-оже! Как я хочу! Все будет, ну все будет – поверь! Будет ЭТО, поверь! Я знаю точно… Вот, сейчас, давай, пожалуйста, умоляю тебя, пожалуйста…

Симанович Григорий Самуилович Москва, 2009 г.

723-6815 моб.

632-9178 служ.

8 499 7405190 дом.