Текст книги "Продажные твари"

Теперь записка… Напоминаю содержание: «Навеки твой. Миклуха». Шариковая ручка, печатные буквы, выведено неверной, подрагивающей рукой. Разумеется, идентификация невозможна, однако наш славный дедушка Базилич, дай ему господь до ста лет трудиться нам на радость, на свой опытный глаз предположил, что по некоторым приметам эти буковки выводила женщина. В крайнем случае – ребенок. Но не мужчина в зрелых годах и с твердой рукой. Есть какие-то мудреные признаки, особенности… ему виднее.

Теперь – кто такой Миклуха? Никаких сомнений, что это прозвище, кличка, псевдоним, дразнилка или что-то еще, подразумевающее фамилию Миклачев. Как думаете, Марьяна?

– Никаких сомнений, – в тон шефу произнесла Залесская, не меняя ни положения корпуса, ни направления все такого же задумчиво-статичного взгляда (Паша, отмечая эту ее особенность, всегда вспоминал о проявлении одного психического расстройства под названием «кататония», однако был далек от мысли, что у Марьяны именно эта штука, – просто порой ассоциация возникала: уставится в одну точку и хоть над ухом стреляй).

И вдруг глаза ее оживились, взгляд переместился из какой-то точки на противоположной стене – к креслу шефа, и стало ясно, что эксперт-аналитик Марьяна Залесская не просто стряхнула дрему, но и готова формулировать.

– Вы просили тезисно, Андрей Иванович… Так вот… Позиция первая, общая: суровая реальность ставит перед нами немало вопросов, без ответов на которые эти преступления до конца не раскроем. Даже если завтра возьмем убийцу и он расколется, – все равно окончательной ясности не будет. Потому что история здесь не такая примитивная, какой представляется теперь, после находки в почтовом ящике. Точнее так: она не столь примитивная, какой ее хотел бы изобразить для нас преступник.

Позиция вторая: с порога отбросим мистику, эзотерику и прочую аномальщину. Миклачев свой орган сам не отрезал и по почте его не высылал – здесь, я думаю, двух мнений нет… (все улыбнулись).

Позиция третья: если записку все-таки писала женщина, но убийцей окажется мужчина, которого мы возьмем, то первоочередная задача – установить, какая между ними связь. Тогда многое или почти все прояснится. Звучит банально, но иной, более экстренной задачи я не вижу. Тогда же, я думаю, станет возможным и даже единственно верным объединить два дела в одно производство, и мы узнаем, кто и за что убил Голышеву.

И наконец… Не дожидаясь итогов завтрашней операции, которые могут оказаться для нас как замечательными, так и прискорбными, – ну, допустим, он просто не позвонит и вообще ляжет на дно, – было бы, на мой взгляд, правильным не терять времени и с утра начать опрос всех коллег, знакомых, родственников Миклачева. Вопрос один: кто знает его под кличкой или прозвищем Миклуха? На всякий случай, для чистоты результата, лучше формулировать так: «Было ли у него прозвище, кличка?» Если да, пусть сами вспомнят. Если нет, озвучить «Миклуху». Это ниточка. У меня пока все.

Кудрин согласился, уточнил пару мелких деталей предстоящей операции, отдал распоряжение Паше. После чего они еще раз внимательно рассмотрели фоторобот «Александра Васильевича Дьякова» и прочли сопровождающее описание, данное свидетелем.

Перед Лейкиндом предстал мужчина весьма привлекательной внешности, спортивная фигура, ростом примерно метр восемьдесят семь, в темно-синей бейсболке с надписью «NIKE», надвинутой на лоб почти до бровей. На вид лет тридцать пять – тридцать семь. Одет в джинсовый костюм неопределенной фирмы, под курткой белая футболка. Белые грязноватые кроссовки. Из-под бейсболки выбивались черные вьющиеся волосы. Черные же усы кончиками слегка заходили за уголки губ. Сами губы узкие. Уши нормальные. Широко поставленные светло-голубые глаза, нос слегка удлиненный, с небольшой горбинкой ближе к переносице. Овал лица немного вытянут. Подбородок волевой. Две особые приметы: на левой щеке возле скулы пятно, похожее на родинку размером примерно три-четыре миллиметра, а на правой щеке, ближе к уху, красноватый шрам миллиметров тридцать длиной. Голос низкий, приятный. Речь грубовата, характерна для человека не слишком образованного, но и не безграмотного. Слово-паразит, часто используемое «Дьяковым», – «короче» – весьма распространенное у широкого контингента людей, мягко говоря, не самых интеллигентных профессий и не самого высшего образования. Шаг и выправка выдают военного или бывшего военного.

– Неплохая зрительная память у этого Лейкинда, даром что темновато уже было. Да и слуховая… – с подозрением в голосе отметила Марьяна.

– Он в юности живописью увлекался, – уточнил Паша. – По счастью…

– Зачем это? Зачем? Я не выдержу… Мне и так безумно… безумно…

Губы коснулись мизинца левой ноги, поочередные легкие поцелуи до большого пальца… правая нога… то же самое… подушечки подошв… и резко вверх… туда… Господи!..

В девять утра реальный человек, риелтор по имени Зиновий, в сопровождении коллеги привез деньги. Паша поблагодарил, заверил, что на сутки-двое, вернул расписку, и те ушли.

Владелец расписки позвонил в десять утра на мобильный. Лейкинд нервно кивнул Паше и постарался, как просили, говорить спокойно.

– Да, все у меня… (слушает). Договорились…

Леонард Семенович отвел трубку от уха и не стал, как просили, нажимать клавишу «отмена».

Разговор продолжался ровно десять секунд. Его прослушивал сотрудник компании сотовой связи и специалист управления «И» уголовного розыска. Паша перезвонил, узнал. Соединение из телефона-автомата. Из какого именно – не успели засечь, слишком короткое соединение. Вариант можно было предположить.

«Александр Васильевич» назначил встречу через час в центре города, на площади Свободы у памятника маршалу Жукову. Времени было в обрез. Этот гад страхуется: место открытое, цейтнот – туда от дома Лейкинда езды полчаса, собраться, пробки, то-се… Да, в обрез.

Паша отзвонил Сафронову, старшему группы спецназа. Назвал место и время. Его инструкции были не нужны: ребята опытные, сами решат, как выстроить засаду. Но понятно, что с серьезной маскировкой ничего не выйдет. Не успеть. Будет риск засветки, если этот «Александр Васильевич» мальчик матерый. Скорее всего, так. Убийца с военной выправкой – выводы напрашиваются.

Друг следствия и правосудия, он же подсадная утка, он же скаредный адвокат, позарившийся на деньги убитого приятеля, Лейкинд Леонард Семенович простоял у памятника Жукову с пухлой кожаной деловой папкой под мышкой битый час. Паша следил за ним из газетного киоска на противоположной стороне площади, имитирую бухгалтерскую ревизию. «Александр Васильевич» не явился.

Лейкинду не пришлось волноваться «на публику». Он и впрямь дрейфил по полной программе, ибо вообще не отличался храбростью, в армии не служил, в уличных драках в детстве не участвовал и представлял из себя существо сугубо мирное и физически чахлое.

Втайне Леонард Семенович даже рад был, что операция не удалась, поскольку миновала опасность непредвиденного развития событий. Например, этот здоровый мужик мог исхитриться взять его в заложники со всеми вытекающими. «Это мне было надо?..» – риторически спросил себя Лейкинд, направляясь в переулок к своей машине после звонка Паши на мобильный и его короткой команды: «Домой поезжайте, никуда носа не высовывайте, я позвоню».

Паша был удручен, но не подавлен. Он доложил по телефону Кудрину о неудаче, но выразил надежду, что убийца решил перестраховаться. Он вряд ли «расшифровал» двух оперативников, устроивших импровизированный маскарад. Один, бомжеватого вида, слегка пошатываясь, не слишком навязчиво приставал к прохожим, прося добавить на бутылку, демонстративно громко извинялся, получая отказ, и со смиренным видом отходил, ища нового кандидата в благотворители. Другой, в бороде и под убедительным гримом, придавшим ему, сорокалетнему, морщин лет так на двадцать вперед, в очках за толстыми линзами, в грязноватой бейсболке, сидел на лавочке метрах в ста, покачивал детскую коляску с поднятым верхом с большой куклой вместо ребенка и увлеченно, почти не отрываясь, читал газету.

Кудрин разделил сдержанный оптимизм Паши и велел продолжить операцию. Паша перезвонил Лейкинду в машину, дал инструкции.

– Значит, так, сидите дома, ждите его звонка. Если прорежется, демонстрируйте возмущение. Он, скорее всего, назначит новую встречу. Если снова через час да еще там же, пошлите его грубо… Скажите, что через час в любом случае не можете. Сами назначайте ближе к вечеру у ресторана «Алмаз», где у вас сегодня якобы деловая встреча. Если откажется, просите звонить завтра. По результату – отзваниваете мне. С паузой в две минуты. Все поняли?

Леонард Семенович подтвердил и поинтересовался, будут ли его пока охранять.

– Обязательно! – успокоил Суздалев. – Вас и не переставали охранять.

Дав команду одному из опергруппы переместиться к дому Лейкинда и неотрывно следить за подъездом из автомобиля, он поехал туда же. «К нему поближе – от греха подальше! И вообще, «миллионеров» надо охранять». Паша хотел лично убедиться, что Лейкинд не выкинет какой-нибудь фортель, например, не отправится со своей пухлой папочкой в магазин за колбасой.

Он подоспел вовремя. Лейкинд как раз перемещался от припаркованной машины к подъезду. «Жигуленок» соседа Кузьмы Даниловича благополучно отсутствовал. «Зря я! Слишком он благоразумен и трусоват, чтобы с миллионом по городу бегать», – рассудил Паша. Сопроводив Леонарда Семеновича взглядом до двери и сделав паузу, Паша тихо вошел вслед за ним, услышал, как лифт остановился на четвертом этаже, как захлопнулась дверь квартиры. Дождался приезда оперативника, «сдал» клиента и отправился в управление, где стол был завален материалами сразу по пяти незакрытым делам. Доложил Кудрину по внутреннему, попросил еще раз напрячь спецназ на возможную вечернюю акцию. Открыл папку с другим делом. Но не работалось. Паша ловил себя на том, что ждет звонка от юриста. В 16.00 не выдержал, позвонил сам. Мобильный не ответил.

Леонарда Семеновича Лейкинда убили тотчас, как он вошел к себе в квартиру. Такой вывод можно было сделать по результатам осмотра трупа, произведенного в 18.10.

Пашу кольнуло дурное предчувствие сразу, как только не ответил мобильный. Звонок оперативнику, дежурившему недалеко от подъезда в неприметном «жигуленке», не успокоил, хотя тот решительно никого, даже отдаленно похожего по описанию на убийцу, входившим или выходившим из подъезда не видел.

Удар в горло спереди, страшной силы. «Адамово яблоко», или, как его еще называют, кадык вбито до шейных позвонков. Мгновенная и беззвучная смерть. Удар, аналогичный тому, которым добили Голышеву. Только ей еще изуродовали лицо.

Дверь убийца прикрыл за собой, но не запер: меньше звуков. Работа профессионала – никаких сомнений. Деньги пропали, папка, в которой их носил Лейкинд, валялась на полу. Убийца не оставил отпечатков. Оставил только записку. Половинка стандартного листа. Шариковая ручка, печатные буквы: «В РАСЧЕТЕ. МИКЛУХА».

Он вылез с верхнего девятого этажа на чердак, спустился в третий подъезд, который плохо просматривался из машины прикрытия по вине раскидистого клена в зоне наблюдения, и благополучно покинул дом № 22 по улице Независимости. Паша Суздалев со всей своей опергруппой прокололись жутко, по полной программе. Ценой прокола стала жизнь человека.

День Олегу Олеговичу выпал утомительный. Два судебных заседания и оба с присяжными – по делам скандальным, шумным, нервным. Крикливые, нагловатые, изворотливые адвокаты, которых приходилось то и дело осаживать… Бездарные и самоуверенные государственные обвинители, словно диктовавшие присяжным непререкаемый приговор от имени высшей власти… По большей части сонные или тупо безразличные физиономии присяжных, представителей народа, чей вердикт был очевиден Дымкову с первого же дня разбирательства…

Он каждый раз играл сам с собою в полюбившуюся и, надо признаться, весьма прибыльную игру, на пороге процесса предвосхищая вердикт. Но это не могло быть грубо уподоблено слепым ставкам на красное-черное, на чет-нечет. Многолетний опыт, умение «читать» лица и предвидеть реакцию каждого конкретного присяжного на конкретного обвиняемого – в зависимости от его, присяжного, социальной, конфессиональной и профессиональной принадлежности, национальности, от его поведения на суде – позволяли Олегу Олеговичу предсказывать точный расклад с вероятностью девяносто к десяти. Он часто с усмешкой думал о том, что, если бы мог ставить на вердикт присяжных, как на тотализаторе, заработал бы не меньше, чем они с Миклухой получали от заинтересованных лиц.

Собственно, он и ставил частенько на их вердикт. Но иначе. Наводя Миклуху на конкретное дело, он безошибочно определял, когда прозвучит «виновен» и примерно по каким из статей обвинения, если было их несколько. Иногда даже – по каким пунктам…

Разумеется, при таком обвинительном уклоне, который тотально преобладает в судах страны, Дымков не имел оснований строить из себя Кассандру или Нострадамуса и так уж сильно гордиться собою. Но всякое бывает. И статья-то, как правило, не одна. Поэтому дальше – юридическая казуистика при написании приговора, коей Дымков овладел в совершенстве, и арифметика – в том смысле, что ножницы по статьям, по которым подсудимый будет обвинен, почти всегда есть.

Можно «по совокупности» семь лет, а можно всего четыре наскрести.

Можно «строгий режим», а можно и общий.

Можно – на тяжких и особо тяжких! – с тюрьмы начать, а можно помилосердствовать и сразу в лагерь на строгий режим или особый.

Можно учесть рецидив по полной, а можно и гуманней.

Все можно, только осторожно! И все свою цену имеет. Их с Миклухой прейскурант корректировался за эти годы не раз. А как же! Политическая обстановка, веяния сверху, конкретные обстоятельства то есть степень риска, личность преступника, ориентировочные финансовые возможности «интересантов», курс доллара (сперва только в них работали), а потом и евро, инфляция, наконец, – они учитывали все. Дымков озвучивал свои соображения, Миклуха давал четкие коррективы, быстро сходились на цифре и быстро расходились, точнее – разъезжались. И каких – то пять-шесть обломов за все годы да пять-шесть уступок в цене, не принципиальных. И все тип-топ, в лучшем виде… Эх, Миклуха!

Олег Олегович собирался домой, машина ждала. Поднялся с кресла, свежая газета, с утра не пролистанная, уже отправлялась в портфель. Но последняя полоса, резанув глаз, заставила замереть и впериться.

Под рубрикой «Криминальная хроника» Дымков прочел:

«ПАРТНЕРОВ ИСТРЕБЛЯЮТ ПО ОДИНОЧКЕ»

Вчера в Левобережном районе города, в доме № 22 по улице Независимости в собственной квартире зверски убит адвокат Леонард Лейкинд. Служба по связям со СМИ Следственного управления Следственного комитета РФ при прокуратуре Славянской области пока никаких подробностей не сообщает. Однако наш источник проинформировал, что адвоката зарезали и ограбили, унеся крупную сумму денег. Самое поразительное и настораживающее в том, что за последний месяц это уже третье убийство сотрудника юридической фирмы «Миклачев, Лейкинд и партнеры». Мы писали о жестокой, сопровождавшейся членовредительством расправе над главой фирмы Анатолием Миклачевым, а спустя всего неделю – о насильственной смерти (опять же по месту жительства) адвоката Аллы Голышевой. И вот теперь еще одна, третья жертва из числа партнеров фирмы – а их всего четверо. Таким образом, зарегистрированное название этой организации представляет собой скорее мемориальную запись. Более того, как сообщил тот же источник, последний оставшийся в живых партнер по фамилии Севрук арестован и содержится в следственном изоляторе по подозрению в причастности к убийству Миклачева. Создается впечатление, что кто-то открыл охоту именно на это маленькое юридическое сообщество и целенаправленно истребил почти всех его членов. Логично предположить, что все три преступления объединят в одно дело, если уже не объединили. Связаны ли эти преступления с профессиональной деятельностью жертв или здесь какие-то иные, более сложные мотивы и причины – предстоит выяснить следствию. Мы постараемся узнать подробности этого дела, взятого, как нам сообщили, под особый контроль областной прокуратурой».

Дымков в задумчивости снова вернулся в кресло и замер, уставясь на газетный лист. Впрочем, очень скоро в глазах его легко можно было причитать ставшую навязчивой тревогу, а потом и паническую растерянность.

«Господи, может, он уже вернулся?»

Дымков вытащил мобильный и дал SMS на известный ему номер. Это был второй способ, уже без всякой «мадам». Казалось бы, бессвязное, хаотическое для непосвященных сочетание букв и цифр, словно кто-то произвольно прогулялся по клавиатуре телефона: «ад7щ%шхк».

Это был условный сигнал, означавший, что он просит о встрече Гриню.

Прошла неделя, как убили Леонарда Лейкинда. На столе у Андрея Ивановича Кудрина лежали материалы по всем трем преступлениям и постановление прокуратуры, объединяющее три дела в одно. Ему не пришлось долго убеждать начальство – слишком настойчивы были сами обстоятельства, факты и приметы преступлений. Тексты записок, подброшенных убийцами, сыграли для Кудрина роль «царицы доказательств», как когда-то, во мрачные времена террора, квалифицировали признание подозреваемого. Именно записки издевательски абсурдного содержания он выложил как главный аргумент. А еще следы кроссовок на пыльном чердачном полу, по размеру подходивших как раз человеку ростом с убийцу – в интерпретации Лейкинда. А еще – черт возьми! – нашелся-таки свидетель. Мальчик тринадцати лет, поджидавший у того подъезда приятеля, чтобы вместе покататься на роликах, видел высокого мужика в бейсболке и «кажется, в белых кроссовках», поспешно выходившего из дверей и чуть ли не бегом рванувшего к сквозной арке соседнего дома, где он сел в автомобиль «вроде бы белый или бежевый – марку не заметил», и по газам. Взглянув на фоторобот, парнишка неуверенно подтвердил: «Вроде он…»

Романа Севрука выпустили под подписку о невыезде. Марьяна Залесская, как назло, свалилась с жестокой ангиной и температурой под сорок и всю эту неделю каждый день звонила Паше, чтобы узнать новости. Выслушав, еле слышным хрипловатым голосом благодарила, обещала думать и скоро выйти с готовыми версиями.

Вот, собственно, и все. Начальство рвало и метало. Кудрин востребовал и получил в помощь еще несколько оперов, были задействованы ребята «с земли» – сотрудники районных ОВД. Паша Суздалев, терзаемый чувством вины, лез из кожи вон и палил картечью идей так густо, что убийца и его пособники, казалось, должны были давно «истекать кровью» чистосердечных признаний в следственном изоляторе… но увы! Серьезных подвижек не было. Главный «аргумент» следствия – фоторобот, розданный всем участникам розыска, – никого из сотен опрошенных «не вдохновил». Изучение документов партнерства, всех последних дел, которые вели убитые юристы, допросы людей, обратившихся за помощью, беседы с родственниками и знакомыми жертв – все это пока не добавило принципиальной, существенной информации, не дало ниточки, за которую стоило бы всерьез потянуть, ухватившись за нее дружно, как за канат. А чтобы проверять все безумные версии Паши, не хватило бы и целого батальона оперов и следователей.

В понедельник появилась Марьяна. Тяжелая ангина измочалила ее основательно. Заметно похудела, щеки бледные, глаза еще более «тухлые», чем бывали у нее обычно в минуты мучительных раздумий о судьбах следствия.

После докладов двух оперативников, приданных следственной бригаде, – докладов, в очередной раз абсолютно не давших повода для оптимизма, – они остались втроем, и под потолком кудринского кабинета повисла тягостная пауза.

– Ну, что мы имеем? – по обыкновению произнес Андрей Иванович, вполне безнадежно уставясь на Марьяну. – Павел говорил, что держал вас в курсе. Я не беспокоил…

– Все нормально, Андрей Иванович, я оклемалась и владею информацией. С позволения сказать, думала всю эту неделю, когда здоровье позволяло мозгами шевелить. Простите, если буду излагать, как говориться, по бреду, более стройно пока не получится. Так вот… Двум жертвам, Голышевой и Лейкинду, прислали приветы с того света. Обратим внимание: по мнению эксперта, их писали или, если угодно, рисовали разные люди. Голышевой – женщина, а Лейкинду, как Паша мне передал, лицо неустановленного пола – Базилич, эксперт наш бесценный, затрудняется… Но писал уже другой автор, что важно. Далее… Первая записка, из почтового ящика, выдержана, скажем так, в лирико-ироническом ключе, с философско-мистическим подтекстом. «Навеки твой. Миклуха»! В подтексте еще и горечь слышится, досада, злобная мстительность, если вспомнить, какую посылку записочка сопровождала.

– Да, такое не забудешь! – вставил Паша, словно физически испытав еще раз это брезгливое, мерзкое ощущение.

– Короче говоря, градус самой фразы очень высокий, она внутренне эмоциональна и в чем-то истерична. Я убеждена, что Базилич прав. Ее писала женщина. Притом «женщина за гранью нервного срыва», перефразируя название замечательного испанского фильма режиссера Альмодовара.

Паша, у которого с высоким киноискусством отношения с юности не заладились, посмотрел на Марьяну с нескрываемым уважением.

– Далее… Вторую записку скорее писал мужчина. Жестко, прагматично по сути, категорично, полностью соответствует конкретной ситуации с денежным долгом.

– А кто, собственно, сомневался, что мужчина? – изумленно произнес Кудрин. – Более того, убийца и писал, как я понимаю.

– Не факт, Андрей Иванович, не факт! – возразила Залесская. – Во всяком случае, рукой мужчины-убийцы могла, фигурально выражаясь, водить та же женщина. Я проклинаю себя за то, что не расспросила у Голышевой про ее предшественницу. Или предшественниц. А вдруг она что-то знала, слышала о них, но промолчала. У меня стойкое ощущение, что в случае с Голышевой мы имеем дело с местью. С женской, на почве ревности, или иной жестокой обиды. Но почему тогда убийца этого несчастного Лейкинда, банально ограбив его на миллион, оставил такого же типа послание, от того же потустороннего адресата? Я себе отвечаю на этот вопрос так: либо ему надиктовано, либо он писал по собственной инициативе, как бы в подражание первой записке. При обоих вариантах предлагаю считать аксиомой: эта женщина и этот мужчина, убивающий ребром ладони, знакомы.

– Не факт! – в тон Залесской отрезал Паша. – Убийца залез к Миклачеву с целью ограбления, застал случайно, грохнул его, нашел расписку. Потом известное нам предложение Лейкинду. Но до этого «Александр Васильевич» как-то узнает – а утечка-то вполне возможна: свидетели, болтуны в управлении, слухи! – про записку в почтовом ящике Голышевой. И решает на всякий случай сбить нас с толку, поиграть с нами в загадочный детектив. Он пишет-рисует свое послание от имени покойного, побуждая тебя, Марьяна, искать близкую связь между ним и автором первой бумажки. А на самом деле связи нет.

– А вы оба полностью исключаете вариант нетрадиционных, так сказать, отношений между Миклачевым и убийцей? – вдруг спросил Кудрин, попеременно поглядев на Пашу и Марьяну. – Его репутация ловеласа еще ни о чем не говорит. Могли быть и тайные склонности, бисексуальность.

– Вот именно! – подхватил Паша, воодушевленный возможностью выстроить очередную увлекательную версию. – Любовник расправляется с ним за измену, а потом еще мстит тем, кто отнял у него любимого партнера. Ведь мы же не знаем наверняка про Лейкинда… Возможно, что и он тоже был нетрадиционный. Наличие семьи, как известно, не исключает… Или же убийца действовал по заказу интимного друга этого Миклухи… Голубые – они же все такие эксцентричные, романтичные, с фантазией. И крайне жестокие, между прочим, в разборках…

– Ну ты и знато-ок! – протянула Марьяна с нескрываемой иронией. – Только мне кажется (уже серьезно, обращаясь к Кудрину), что мы сами себя запутываем и загоняем в тупик. Надо просто искать параллельно двоих: убийцу и некую женщину, которая была связана с Миклачевым и знакома с убийцей. Таков результат моего домашнего анализа – с поправкой на отвратительное самочувствие.

– Ну, убийцу-то мы ищем максимально широко и упорно, – констатировал Кудрин. – Зона поиска, считай, вся страна. Фоторобот и ориентировки разве что только в общественных туалетах не расклеены.

– Может, зря? – осмелилась поерничать Марьяна, но осеклась под строгим взглядом начальника.

– Сейчас делаем акцент на бывших и нынешних бойцах спецподразделений, людях, прошедших горячие точки, – словно бы доложил Кудрин. – Во всех трех убийствах чувствуется рука мастера боевых искусств – жестокая и уверенная. По женским связям Миклачева всех, кого можно было, вроде бы допросили. А вот как дальше действовать в направлении «шерше ля фам»?

– Я знаю как! – уверенно произнесла Марьяна.

Славянск, 5 августа, четверг, десять вечера, супермаркет «Перекресток» на северной окраине города. Дымков прошел по пустому в этот час магазину, вдоль стеллажей и витрин, побросав в корзинку несколько упаковок съестного, и неторопливо двинулся в торец большого торгового зала, к полкам, где предлагались промышленные товары типа посуды, пластмассовых изделий, электрочайников и проч.

Здесь и вовсе никого не было, однако собеседники не поворачивались друг к другу лицом: каждый рассматривал, вертел в руках свои предполагаемые покупки, и разговор, как обычно короткий, но не сразу конкретный, со стороны мог показаться обменом ничего не значащими репликами между двумя незнакомыми покупателями, просто оказавшимися рядом в праздном рассматривании ординарного товара. А услышать беседу точно не мог никто – они говорили тихо.

– Вечер добрый, Олег Олегович!

– Здравствуйте! О трех неприятностях юридической конторы наслышаны, надеюсь?

– Как же, как же… Газеты читаем…

– Из чистого любопытства хотелось бы узнать, кто мог учинить такой жестокий беспредел? Коллеги все – таки… С некоторыми как – никак встречался на процессах. Приличные люди. А женщина – так просто милая особа. Жаль… Такой человек заслуживает наказания.

– Не то слово. Два господина, мои знакомые, год назад пользовались услугами одного из убитых, последнего. Так, по мелочи, но остались довольны. У нас нет информации, кроме официальной, но нам интересно. Общество хочет стабильности и безопасности. Все хотят. Встряски и ЧП нам ни к чему. Следствие, похоже, идет ни шатко ни валко.

– Не знаю, не мое дело. Но я повторяю: мой интерес скорее праздный. Поэтому, если требует больших дорогостоящих усилий – обойдусь.

– Никаких проблем. Что узнаем, доложим, что сможем – исполним. Готов повторить в который раз – мой долг перед вами неоплатен.

– Ну, будет вам!(Пауза.) Напоминать излишне?..

– Обижаете, Олег Олегович? Это только наш интерес. Вы, как всегда, не фигурируете даже в моих мыслях. Не говоря уж о будущих исполнителях вашей просьбы.

– Вашей!

Ну конечно, конечно…Всего доброго!

Гриня исчез.

Олег Олегович повертел еще в руках какую-то кружку с восточным орнаментом, голубой бокал с золотистым ободком, поставил на место и отправился к кассам, поглядывая на часы. Лерочка, наверно, ждет, надо позвонить, чтоб ложилась, а то пока доеду… Ей важно не нарушать режим, а то читает допоздна, а потом давление… Кстати, не кончаются ли таблетки ее от гипертонии, хорошо бы проверить…

В конце июля 2002 года в жаркий полдень полевой командир Салех вел свой отряд хоженой тропой, петлявшей в густой зеленке и отлично маскируемой самою природой от наблюдения с небес или окрестных вершин. Отряд менял дислокацию. Салех получил добро на район пещер Махруз, что в четырех километрах от забытого Аллахом, да святится имя его в веках, маленького горного села Кишкен-юрт. Двенадцать моджахедов, которых он вел за собой, воевали с ним уже два года в неизменном составе. Он не потерял никого. Он знал их семьи до пятого колена, верил каждому как себе, потому что все они были из одного рода, из одних мест и вместе пролили реки крови неверных. Каждую минуту любой из них готов был стать шахидом. Отлично обученные бойцы, полный боекомплект, сердце, горящее ненавистью к врагам Аллаха. Волчий безошибочный нюх, хладнокровие и безжалостность…

Через неделю им предстояло показать еще раз, на что они способны ради свободы и веры. Ниже, в долине, куда по сигналу должны спуститься две сотни таких, как они, предстояло окружить и вырезать, выжечь роту пришельцев с запада, вырвать сердца иноверцев – оккупантов, жалких трусливых шакалов, прятавшихся за надолбами и брустверами своей базы, ощетинившейся гаубицами и гранатометами.

Они шли за Салехом смело и слепо. Он был старшим среди равных. Опытнейшим среди матерых. Он ничего не скрывал от них. Ничего не утаивал. Никогда.

Сейчас – впервые. В подкладку черной куртки, поверх которой носил он удобный жилет-раскладку, как у русского спецназа, зашито было письмо. Он не знал, что в нем. Он не читал его, а даже если бы прочел – ничего бы не понял. Это был шифрованный текст, написанный арабской вязью очень большим человеком из большой, правоверной страны, расположенной в том же краю, что и священная Мекка. Записку надо было передать самому Надиру из рук в руки, прошептав на ухо пароль его личному телохранителю Магомеду.

Да, только самому Надиру, ведущему их всех, во имя Аллаха, да благословенно имя его, на смерть и вечную райскую жизнь.

Они шли уверенно, но все равно осторожно. Это была их земля, но в здешних горных лесах расплодились иноземные гадюки. Могли ужалить. Вряд ли тут, на тропе – куда им! Но на всякий случай двое пробирались по заросшему склону слева над тропой, метрах в трехстах впереди, а еще двое замыкали, прикрывая тыл.

Салех шел в середине колонны.

Он не мог слышать, как синхронно и мягко сползли на землю тела двух замыкавших колонну воинов.

Он не слышал последних звуков их жизней, потому что рты несчастных были зажаты железными ладонями ликвидаторов, когда их ножи вошли по рукоятки в подлопаточную область слева, вспоров сердца.

До его слуха не донесся сдавленный предсмертный хрип одного из двух разведчиков, страховавших впереди, – диверсант внезапно нарисовался перед ним, и молниеносный, страшной силы удар ребром ладони под подбородок, по адамову яблоку все же подарил долю секунды голосовым связкам, прежде чем они разорвались вместе с гортанью, сухожилиями и шейными позвонками. Второй убийца был аккуратнее, но действовал традиционно: зажатый рот, нож по рукоятку…

Салех шагал, придерживая «калаш», – он покачивался, ремень слегка ослаб, надо бы подтянуть. Воин смотрел то под ноги, то вперед, на спины впереди идущих Руслана, Доку и Демильхана. Руслан споткнулся и рухнул на тропу. И тотчас вслед за ним – Демильхан и Доку. Они упали как подкошенные, и из голов их брызнула кровь вперемешку с мозгами.