Текст книги "Победитель"

Глава 23

Кабир спрыгивает с вертолета и придерживает рукой чалму, чтобы не снесло ветром от останавливающихся лопастей.

На нем черная шелковая рубашка, зеленый жилет-пуховик, поношенные синие джинсы и ослепительно-белые кеды в стиле ретро. Я оборачиваюсь, поднимаю голову и вижу отца, стоящего у окна. Как и следовало ожидать, он хмурится, глядя на гостя, в его глазах – нежелательного иностранца.

Я жестом подзываю Кабира и веду прямо в винный погреб, в бабушкин кабинет. Когда мы приходим туда, он восхищенно озирается по сторонам, кивает и бормочет:

– Офигеть!

– Вот именно.

Когда пресса наконец узнала, что убитым, которого обнаружили вместе с украденной картиной Вермеера, оказался Рай Стросс, история эта, как вы догадываетесь, была преподнесена под огромными заголовками. В прошлом она бы не сходила с первых страниц днями, неделями, а то и месяцами. Но не сейчас. Сейчас продолжительность нашего внимания такая же, как у ребенка, получившего новую игрушку. Мы увлеченно играем день или даже два, затем нам становится скучно. Мы видим новую игрушку, а эту закидываем под кровать и забываем о ней.

Бóльшую часть времени, на которое пришлась лихорадка СМИ по поводу Рая Стросса, я провел в больнице. В конечном итоге каждая сенсация – здесь я позволю себе еще одну метафору – подобна костру. Если туда не подбрасывать поленья, он погаснет. Пока новости этим и исчерпались. Украденная картина, «Шестерка с Джейн-стрит», убийство – все это «вкусно» само по себе, а вместе образует пьянящую смесь. Но это было одиннадцать дней назад.

СМИ пока еще не знают о чемодане с моими инициалами, найденном в башне, и о связи этой истории с Патришей и Хижиной ужасов. С моей точки зрения, это хорошо. Это облегчает мне проведение дальнейшего расследования.

Кабир аккуратно выкладывает на старый бабушкин стол привезенные папки. Главная причина, почему я вызвал сюда своего главного помощника и решил поработать вместе с ним, – это общий взгляд на проблему. Кабир знает: я визуал и люблю, чтобы факты и доказательства были представлены в упорядоченном виде. Все папки имеют одинаковый размер (девять на четырнадцать дюймов) и одинаковый цвет (ярко-желтый). На этикетке каждой его аккуратным почерком сделана надпись.

– Вся «Шестерка с Джейн-стрит», – говорит Кабир.

Шесть папок, аккуратно положенных в ряд. Я читаю имена на этикетках, двигаясь слева направо: Лайонел Андервуд, Лейк Дэвис, Эди Паркер, Билли Роуэн, Рай Стросс, Арло Шугармен. Алфавитный порядок соблюден. Отвечаю на ваш вопрос: я не страдаю обсессивно-компульсивными навязчивыми состояниями, но считаю, что, как и в случае со «Шкалой Кинси»[24]24
  Попытка измерить сексуальную ориентацию человека в диапазоне от 0 (гетеросексуальность) до 6 (гомосексуальность). Разработана американским биологом и сексологом Альфредом Кинси в 1948 г.


[Закрыть], мы все подвержены определенным отклонениям, даже если и не желаем это признавать.

– Можно начинать? – спрашивает Кабир.

– Прошу.

– Нам известна судьба Рая Стросса и Лейк Дэвис, – говорит он и откладывает их папки. Остается четыре. – Теперь сообщаю новости по остальным.

Я жду.

– Начну с Эди Паркер. Ее мать до сих пор жива. Живет в Баскин-Ридже, штат Нью-Джерси. Утверждает, что с того трагического вечера не видела свою дочь и не получала никаких вестей. Миссис Паркер отказалась говорить с журналистами, но поговорить с вами она готова.

– Почему со мной?

– Я сказал ей, что в квартире Рая Стросса нашли вашу картину. И еще намекнул на вашу возможную осведомленность о местонахождении остальных членов «Шестерки с Джейн-стрит». То есть на эксклюзивные сведения, которые вы по понятным причинам не разглашаете.

– Ай-ай-ай, Кабир.

– Да, босс, сказывается ваше дурное влияние на меня. Позволите перейти к Билли Роуэну?

Я киваю.

– Похоже, отношения между Билли и Эди были куда серьезнее, чем казалось. Отец Билли тоже жив, а мать умерла двенадцать лет назад. Но вот какой интересный момент: десять лет назад отец Роуэна ушел на пенсию и перебрался из Холиока в штате Массачусетс в Нью-Джерси. Он поселился в пансионате для пожилых в Бернардсвилле.

Я обдумываю услышанное:

– Бернардсвилл находится почти рядом с Баскин-Риджем.

– Да.

– Значит, миссис Паркер и мистера Роуэна уже не разделяют сотни миль, как раньше.

– Если точно, теперь между ними всего одна целая и две десятых мили.

– Это не может быть совпадением.

– Я тоже так думаю, – соглашается Кабир. – Думаете, они там занимаются непотребствами?

– Непотребствами? Какими именно?

– Шпилят друг друга, трахаются, устраивают перепихон и так далее.

– Да. Благодарю за расширение моего словарного запаса.

– Конечно, если учесть, что обоим под девяносто. – Кабир морщится, словно почуял запах одеколона «Евротреш», потом его лицо снова становится серьезным. – Поговорить по телефону с Уильямом Роуэном – так зовут старика – я не смог. А вот миссис Паркер сказала, что она и отец Билли готовы встретиться с вами завтра, в час дня, в пансионате. Конечно, если вы в состоянии туда поехать.

– В состоянии. Что-нибудь еще?

– По Паркер и Роуэну? Нет.

Кабир кладет папки Паркер и Роуэна поверх папок Стросса и Дэвис. Остается еще две.

– Сразу скажу, что найти какие-либо новые сведения по Лайонелу Андервуду мне тоже не удалось.

Он убирает папку Андервуда. Остается всего одна папка.

Арло Шугармен.

Я смотрю на Кабира. Он улыбается.

– А здесь целая россыпь, – говорит Кабир.

– Продолжай.

– Как вы знаете, об Арло Шугармене годами не было ни слуху ни духу. Застрелив сунувшегося агента ФБР, Шугармен словно в воду канул. Но вы кое-что сумели узнать у Лейк Дэвис.

– Да. О том, что он объявлялся в Талсе.

– Верно. Точнее, Дэвис вам рассказала, что Арло Шугармен выдавал себя за студента Университета Орала Робертса. Надеюсь, вы не сказали об этом ПТ?

Я качаю головой.

– Учитывая, что Лейк тогда находилась в бегах, я прикинул, когда она и Рай могли пересечься с Арло. Получилось где-то между семьдесят третьим и семьдесят пятым годом. На всякий случай я продлил этот период до семьдесят седьмого, поскольку Арло, выдававший себя за первокурсника, мог провести в университете четыре года.

– И?..

– И затем я начал копать. Список выпускников Университета Орала Робертса впечатляет. – Кабир наклоняет голову. – Вы знаете, что там училась Кэти Ли Гиффорд?[25]25
  Кэти Ли Гиффорд – американская певица, драматург и телеведущая.


[Закрыть] – (Я молчу.) – Словом, я воспользовался фотошопом и изменил фотографии Арло Шугармена. На всех известных у него длинные волосы и курчавая борода. Вроде как у меня. Согласны?

– Как пить дать.

– Если уж на то пошло, одна вещь недурно помогла бы мне замаскироваться.

– Какая?

– Чалма. Вот только никто из вас не умеет правильно ее завязывать. Итак, с помощью фотошопа я сделал Арло чисто выбритым и коротко подстриженным. Ведь это Университет Орала Робертса. Отнюдь не место для патлатых радикалов. Потом я попытался установить контакты с выпускниками того периода. С бывшими старостами групп и подобными им. Эти группы весьма активны в Facebook. Я получил довольно много ответов. Большинство оказались бесполезными, но двое написали мне, что снимок напомнил им парня по имени Ральф.

– Какой Ральф?

– То-то и оно. Его фамилии они не знали. Да и воспоминания о нем какие-то туманные. Впрочем, так и должно быть, если Шугармен стремился затеряться среди студентов. Итак, у меня были лишь имя и годы его возможного нахождения в университетском кампусе. Словом, мне понадобилось получить доступ к ежегодникам той поры. Это стало моим следующим шагом.

– И ты получил?

– Да.

– Каким образом?

– В электронном виде. Есть целый сайт. Там собраны сканы каждой страницы огромного количества ежегодников старших школ и колледжей. За определенную плату их можно просматривать в онлайне. Если заплатить побольше, вам пришлют сканы всего ежегодника.

Кабир испытывает мое терпение.

– И ты стал их просматривать, ища Ральфа?

– Да. Я перешерстил кучу снимков. Нашел нескольких Ральфов, но ни один не был похож на Арло Шугармена.

– Наверное, ему хватало ума не попадать на групповые фотографии.

– Наверное. Я не слишком затягиваю рассказ?

– Было бы неплохо прибавить скорость.

– Ладно. Перехожу к сути. Задача хотя и кажется сложной, но вполне решаемая. Когда я запустил программу лицевой идентификации, она мне нашла вот это.

Кабир открывает папку Арло Шугармена и достает черно-белую распечатку:

– Это сто тридцать восьмая страница ежегодника Университета Орала Робертса за семьдесят четвертый год.

Он протягивает мне страницу. Она озаглавлена «Театральные моменты». На двух страницах помещены пять фотографий. На одной запечатлена женщина с ангельскими крыльями. Вторая похожа на сцену на балконе из «Ромео и Джульетты». На третьей вижу четверых мужчин в средневековых костюмах, играющих на музыкальных инструментах и поющих.

Второй справа, с мандолиной в руках, – Арло Шугармен.

– Вот это да! – вырывается у меня.

На снимке сорокалетней давности у Шугармена очки в черной оправе. Ни на одной из прежних фотографий я не видел его в очках. Он чисто выбрит. Вьющиеся волосы стали короче. Узнать его можно, только если тщательно вглядываться, что и сделала компьютерная программа идентификации лиц.

– Короче говоря, я отыскал студента, бывшего тогда режиссером студенческого театра. Его зовут Фран Шовлин. Он служит в мегацеркви Хьюстона. Он вспомнил и фамилию Ральфа: Льюис. Что самое интересное: в той группе действительно числился некий Ральф Льюис, но он болел и не ходил на лекции. Думаю, Арло просто взял себе его имя.

– Вполне допускаю.

– Шовлин хотя и помнил Ральфа, но плохо. Единственное он сообщил, что Ральф встречался с девушкой по имени Элина. Я нашел ее. Сейчас она Элина Рэндольф. Разведена. Владеет салоном красоты в Рочестере, штат Нью-Йорк. Я позвонил ей, но, стоило мне упомянуть про Ральфа Льюиса, она немедленно отключилась. Я звонил еще несколько раз, однако она наотрез отказывается говорить.

– Интересно, – говорю я. – Полагаю, затем ты провел всесторонний поиск сведений уже по Ральфу Льюису?

Кабир кивает:

– И ничего не нашел.

Неудивительно. Наверное, в последующие годы Шугармен не раз менял имена. Не исключено, что он не пытался оформить удостоверение личности на имя Ральфа Льюиса, а просто воспользовался этим именем. Его путали с настоящим Ральфом Льисом, и такая путаница была ему как нельзя на руку, поскольку отводила внимание властей. Сейчас такой трюк вряд ли удался бы. Колледжи постоянно отслеживают своих студентов, а меры безопасности достаточно строги. Но в семидесятые годы любой мог разгуливать по кампусу и присутствовать на занятиях, не вызывая подозрений.

Мы с Кабиром составили график. Завтра, в час дня, я встречусь с матерью Паркер и отцом Роуэна в пансионате для пожилых в Крестмонте. Туда проще всего добраться на машине. Ехать около полутора часов. Затем, если надумаю, я могу нанять частный самолет в аэропорту Морристауна и полететь в Рочестер на откровенный разговор с Элиной Рэндольф. Организацию моих перемещений Кабир возьмет на себя.

– Поищи зацепку, которая сделает Элину Рэндольф разговорчивой, – прошу я.

– Принято. – Кабир встает.

– Хочешь остаться на обед?

– Не-а. У меня горячее свидание.

– Насколько горячее? – спрашиваю я.

– Вин, мне она нравится.

– Можешь взять вертолет на весь вечер.

– Что-что?

– Я сказал, бери вертолет. Свози ее в мой пляжный клуб на Фишер-Айленде. Я договорюсь о столике на террасе с видом на океан.

Кабир не отвечает и указывает на желтые папки:

– Вам их оставить?

– Да.

– Босс, спасибо за щедрое предложение. Но я, пожалуй, от него откажусь.

Я выжидаю минуту, затем спрашиваю:

– Позволь узнать почему?

– Если на четвертом свидании я устрою ей такое грандиозное торжество, что я стану делать на пятом? – пожимая плечами, вопросом отвечает Кабир.

– Разумно.

Оживает мой мобильник. Увидев, что звонит Анджелика Уайетт, я ощущаю укол страха и порывисто нажимаю на зеленую кнопку. Раньше, чем мне удается произнести традиционное «Излагай», Анджелика говорит:

– С Эмой все в порядке.

Удивительно, насколько хорошо Анджелика меня знает, особенно если учесть, что мы практически не видимся. Да, мне звонит та самая Анджелика Уайетт, кинозвезда.

– Что нового? – спрашиваю я.

– Эма постоянно спрашивает о тебе.

Эма – старшеклассница и моя биологическая дочь.

– Я возила ее к тебе в больницу, – сообщает Анджелика.

Услышанное мне не нравится.

– Тебе не следовало этого делать. – Я сердито смотрю на Кабира, но продолжаю говорить с матерью Эмы. – Как вообще она узнала, что я…

– В то утро у тебя был намечен завтрак с ней.

– Да. Точно.

– Вин, она беспокоилась.

Я молчу. Мне это не нравится.

– Когда она сможет увидеться с тобой?

– Завтра устроит?

– У тебя дома? К обеду?

– Да.

– Я привезу ее.

– Ты тоже заходи, если хочешь.

– Вин, это уже лишнее.

Разумеется, Анджелика права. Мы договариваемся о времени. Я завершаю разговор, продолжая сердито смотреть на Кабира.

– Эма позвонила и спросила, где вы, – поясняет Кабир. – Знаю, вам бы не понравилось, если бы я ей соврал.

Я хмурюсь, поскольку он прав, но мне все равно это не нравится.

– Что ей известно?

– Только то, что вы попали в больницу. Я сказал, что вы быстро поправитесь. Она мне не поверила. Даже хотела остаться в вашей палате.

Сам мне знаю, как на это реагировать. Когда дело касается Эмы, я теряю почву под ногами. Привычная уверенность куда-то девается. Эти новые отношения, если вам угодно их так называть, часто оставляют меня в подвешенном состоянии, лишая точки опоры.

Мысли об Эме перебивает другая мысль.

– Трей Лайонс, – говорю я.

– Что насчет его?

– Сейди говорила, он отправился лечиться домой.

– В западную часть Пенсильвании, – уточняет Кабир. – Там у него что-то вроде ранчо.

– Я хочу, чтобы за ним следили постоянно.

– Понял.

– Два человека. Я в любое время должен знать, где он и что делает. Выясни, чем он занимался в прошлом.

Кабир забирается в вертолет и возвращается на Манхэттен, где его ждет горячее, хотя и серьезное свидание. Я иду на тренировочную площадку, чтобы попрактиковаться в паттингах и заодно прочистить голову. Идя туда, замечаю Патришу: она спускается с холма. Потом направляется ко мне, расправив плечи. Лицо у нее мрачное. Не нужно быть знатоком языка тела, чтобы понять: с ней что-то не так.

Я быстро улавливаю подобные состояния, поэтому спрашиваю у сестры:

– Что-то случилось?

– Ты позволяешь мне быть пугливой трусихой.

– Масло масляное, – отвечаю я.

– Что?

– По определению, пугливая уже означает трусиху. Так что называй себя либо пугливой, либо трусихой. А пугливая трусиха – это перебор.

– Вин, я серьезно, – заявляет она и скрещивает руки на груди.

Подумываю, не сказать ли ей, чтобы любила меня со всеми недостатками, но воздерживаюсь.

Патриша берет клюшку (для тех, кто в теме, это айрон, «девятка») и начинает ходить взад-вперед.

– После нашего разговора я вернулась в приют, где мы помогаем пострадавшим подросткам. Вин, это моя работа. И ты об этом знаешь. – В ее голосе проскальзывает пафос; я молчу. – Может показаться, что с недавних пор я только и занимаюсь разным административным дерьмом, собирая деньги на свою благотворительность. Но в конечном итоге все это делается ради подростков, которых мы спасаем, поскольку больше им никто не поможет. И в этом миссия «Абеоны». Мы помогаем несовершеннолетним, попавшим в беду. Это ты понимаешь?

– Конечно понимаю.

– И ты знаешь, чтó привело меня на этот путь?

– Да. Я читал твою брошюру.

Патриша продолжает ходить, однако слово «брошюра» заставляет ее вскинуть голову.

– Что?

– Ты прошла через суровые и жестокие испытания. Это заставило тебя осознать необходимость помощи другим.

– Да.

– Невзирая на пережитые тобою ужасы, тебе повезло. У тебя были средства и поддержка, что помогло тебе пережить трагедию. Нынче твоя миссия заключается в том, чтобы помогать тем, кто оказался менее удачлив.

– Да, – снова подтверждает Патриша.

Я взмахиваю руками, словно говоря: «И тем не менее».

– Зачем ты наговорил мне про чтение брошюры?

– Мне думается, там выложена не вся история.

– Как это понимать?

– Тобою двигало что-то большее, чем осознанная потребность помогать другим.

– Вроде?

– Вроде чувства вины, какое испытывает выживший, – отвечаю я. – Ты сумела бежать из Хижины ужасов. Остальным девушкам это не удалось. – Патриша молчит, и я продолжаю: – Теперь ты считаешь, что у тебя долг перед этими девушками. Проще говоря, эти жертвы преследуют тебя, поскольку у тебя хватило дерзости остаться живой. Именно это и движет тобой, Патриша. Не столь уж важно, что у тебя были средства, а у других нет. Ты выжила и, как бы иррационально это ни звучало, коришь себя за то, что живешь.

Патриша хмуро смотрит на меня:

– Да, не зря ты в Дьюке получал высшие баллы по психологии. – (Я жду.) – И ты знаешь, почему мне сейчас так паршиво?

– Могу высказать предположение.

– Валяй.

– После нашего разговора ты вернулась в «Абеону», но не поднялась в свой начальственный кабинет, а засучила рукава и, образно говоря, вышла на поле. Тебе вдруг остро захотелось ощутить свою причастность, вернуться к корням. Можно подобрать еще какое-нибудь банальное сравнение. Ты жаждала действий. Возможно, ты вскочила в пикап и отправилась кого-то спасать. Возможно, провела психологическую беседу с одной из недавних жертв. И в какой-то момент ты подняла голову, обвела взглядом внушительный приют, который построила. Твои глаза подернулись влагой, и ты, удивляясь себе, сказала что-то вроде: «Все эти девочки такие храбрые, а я страшусь разговора с ФБР, поскольку я пугливая трусиха».

– Недурно, – отвечает Патриша и смеется.

– Я почти угадал?

– Почти угадал. Мне нужно идти дальше. Ты это понял.

– Что понял я – значения не имеет. Я рядом и готов тебя поддержать.

– Хорошо, но в одном ты ошибся, – добавляет она.

– Просвети в чем.

– Ты говорил про девочек, не сумевших вырваться из Хижины ужасов. Они меня не преследуют. Они просто ждут, что я добьюсь для них справедливости.

Глава 24

Мы не видим причин тянуть время. Звоню ПТ и говорю, что Патриша готова к встрече.

– Рад, что ты решил нам позвонить, – отвечает ПТ.

– Почему?

– Потому что мы уже летим к вам. Через час будем.

Он отключается, но мне не понравился его тон. Спустя час – ПТ всегда отличался точностью – вертолет ФБР приземляется в Локвуде. Мы обмениваемся банальными любезностями, после чего идем в гостиную. Смотрю на раму – символ украденной картины Вермеера, – и мне почему-то кажется, что она стала больше. ПТ привез с собой молодого сотрудника, которого представляет как спецагента Макса. У спецагента Макса очки в неоново-голубой оправе. Не знаю, звать его Максом или это его фамилия, но мне все равно.

ПТ и Макс садятся на диван. Патриша выбирает старое дедовское кресло. Я остаюсь стоять, непринужденно прислонившись к каминной полке, словно Синатра к фонарному столбу. Если вы ищете слово для описания моего облика, подсказываю: «обходительный».

ПТ сразу переходит к делу:

– Вин мне говорил, что чемодан, обнаруженный в квартире убитого, принадлежал вам. Это так?

– Да, – отвечает Патриша.

– Разумеется, вы знаете об этом убийстве.

– Естественно.

– Рай Стросс, ставший жертвой убийцы, вам знаком?

– Нет.

– Вы его никогда не встречали?

– Насколько помню, нет.

– Вы когда-нибудь бывали в его квартире в «Бересфорде»?

– Конечно же нет.

– А вообще вам приходилось бывать в «Бересфорде»?

– Я так не думаю.

– Вы так не думаете?

– Может, и была когда-то на какой-нибудь встрече.

– На встрече?

– Это мог быть сбор средств для благотворительных целей, торжество или иное мероприятие.

– Значит, вы бывали в «Бересфорде» по упомянутым причинам?

Мне не нравится направление разговора.

– Нет, – отвечает Патриша, которой это тоже не нравится. – Не думаю. Не помню. Есть какая-то доля вероятности. Я посещала благотворительные встречи во многих домах Верхнего Вест-Сайда, но, если одна из них и происходила в «Бересфорде», я попросту не помню.

ПТ кивает, словно он полностью удовлетворен ответом, затем спрашивает:

– Где вы были пятого апреля?

Он имеет в виду день убийства. Мне не нравится само построение разговора, больше смахивающего на допрос, чем на доверительную беседу. Я решаюсь нарушить ритм, заданный ПТ:

– Куда вы клоните?

ПТ разгадывает мое намерение, но не отвечает, а обращается к Патрише:

– Миссис Локвуд, я задал вам вопрос.

– Называйте меня Патришей.

– Патриша, где вы были пятого апреля?

– Это не секрет.

– Я не сказал, что это секрет. Я спросил, где вы были?

– Прекратите! – вмешиваюсь я.

Теперь ПТ поворачивается ко мне:

– Вин, вопросы сейчас задаю я.

– Я отвечу, – говорит Патриша. – Об этом все знают. Вечером я находилась в ресторане «Чиприани», где собирала деньги для своих приютов.

Должен признаться, слова сестры меня удивляют.

– Вы имеете в виду ресторан «Чиприани» в средней части Манхэттена? – уточняет ПТ.

– На Сорок второй улице. Возле вокзала Гранд-Сентрал.

– Значит, вы находились в Нью-Йорке?

– Если Гранд-Сентрал и Сорок вторая улица по-прежнему считаются Нью-Йорком, то да, – с оттенком раздражения отвечает Патриша.

– Когда вы приехали в Нью-Йорк?

Патриша откидывается на спинку кресла и смотрит в пространство.

– Я провела две ночи в отеле «Хаятт Гранд-Сентрал». Приехала в пятницу поездом «Амтрака» и уехала в воскресенье. – В гостиной становится тихо; слова Патриши дают богатую пищу для предположений, и потому она тут же добавляет: – Не смотрите так. Мы недавно открыли еще один приют «Абеона» в Восточном Гарлеме. Поэтому за последние полгода я постоянно курсировала между Филадельфией и Нью-Йорком. Могу показать вам свой деловой календарь, если это поможет.

– Было бы неплохо, – отвечает ПТ.

– Какой в этом смысл? – снова вмешиваюсь я.

– Вин! – Резкость в голосе Патриши присутствует, но несколько притуплена. – Позволь мне самой отвечать.

Она, конечно же, права.

– И какая теория успела появиться у вас? – Патриша смотрит на ПТ и Макса. – Спустя четверть века после того, как моего отца убили, а меня похитили, я… каким-то образом узнала, что мой похититель живет затворником в Нью-Йорке, и решила его убить?

– Не нужно защищаться, – говорит ПТ.

– Я и не защищаюсь.

– Это ясно чувствуется по вашему тону. Ваш чемодан так или иначе связывает вас с местом убийства. С моей стороны было бы халатностью не рассмотреть все версии. А это возвращает меня к тому вечеру, когда убили вашего отца и похитили вас.

– Каким образом? – спрашивает Патриша.

Спецагент Макс достает папку и подает ПТ.

– Я изучил все заявления, сделанные тогда, и хотел бы кое-что прояснить.

Патриша смотрит на меня. «Что ему надо?» – спрашивает ее взгляд. Я отвечаю легким пожатием плеч.

– Алина Локвуд, ваша мать, вернувшись домой, обнаружила тело вашего отца и сразу вызвала полицию.

ПТ замолкает. Он намеренно делает тягостную паузу, чтобы посмотреть, не появится ли в поведении Патриши что-то подозрительное. Его уловка не срабатывает.

– Почему вашей матери в момент нападения не оказалось дома? – спрашивает ПТ.

Патриша шумно вздыхает:

– В показаниях это отражено.

– Там сказано, что она была в супермаркете.

Мы молча ждем.

– Почти в десять часов вечера, – продолжает ПТ.

– Агент… – Патриша осекается. – Можно называть вас агентом ПТ?

– Достаточно просто ПТ.

– Нет, мне как-то неловко. Так вот, агент ПТ, когда моя мать вернулась, я уже находилась в багажнике машины, связанная по рукам и ногам и с повязкой на глазах. Поэтому я ничего не могу сказать о действиях матери.

– Я всего лишь спрашиваю, часто ли ваша мать ездила за покупками в столь позднее время?

– Часто? Нет. Иногда? Да. Ведь ФБР проверяло алиби моей матери?

– Да, проверяло.

– И получило подтверждение, что она действительно ездила в супермаркет?

– Да. – ПТ ерзает на диване. – Вам никогда не казалось это странным? Я говорю о ее поездке в супермаркет. Путь туда и обратно плюс время на покупки – все это занимает меньше часа. То есть временной интервал весьма узок. И как раз в этот момент появляются убийцы. Вы не находите это… удобным?

– Вау! – восклицает Патриша и качает головой.

– Вау?

– Неужели вы думаете, что за столько лет я не прочла досконально все материалы, касающиеся этого дела? – Пока сестра еще держит себя в руках, однако градус ее раздражения повышается. – Моя мать никогда не жаловалась, хотя какой только чепухи ни пытались повесить на нее ваши сотрудники. Разумеется, они думали, будто это она убила собственного мужа. Вы держали ее под колпаком, тщательно проверяли ее финансы. Опрашивали всех, с кем она была знакома. И все равно ничего не нашли.

– Возможно, тогда не нашли.

– Как это понимать?

– А вы, Патриша, почему в тот вечер находились дома?

– Я снова не понимаю.

– Я говорю о времени, когда явились убийцы. Вы были привлекательной восемнадцатилетней девушкой. Вы пользовались вниманием сверстников. Это был вечер пятницы. По-моему, самое время для развлечений вне дома. Мне думается, убийцы рассчитывали, что застанут вашего отца одного. Согласно показаниям, вы находились в своей комнате. Вы услышали шум, а затем выстрел. Выбежав из комнаты, вы увидели двоих мужчин в масках и мертвого отца, лежащего на полу.

– К чему вы клоните? – резко спрашивает Патриша.

– А вот к чему. Если убийцы явились расправиться с вашим отцом, откуда им было знать, что в доме он не один? Повторяю, это был вечер пятницы. Вы тогда не имели своей машины?

– Нет.

– Следовательно, нападавшие никак не могли увидеть ее возле дома. Итак, они подъехали. У дома стояла только машина вашего отца. Машины вашей матери не было. Убийцы вламываются в дом, убивают вашего отца, и вдруг «бам»! Вы удивляете их своим появлением. Такое возможно?

– Возможно, – соглашается Патриша.

– А что было потом?

– Вы же знаете. Это есть в материалах дела. Я бросилась в свою комнату.

– Они погнались за вами и вышибли дверь?

– Да.

– И дальше?

– Они приказали мне собрать чемодан и ехать с ними.

– Зачем понадобилось собирать чемодан?

– Не знаю.

– Но ведь похитители потребовали собрать именно чемодан?

– Да.

– И вы собрали? – (Патриша устало кивает.) – Вот этот эпизод мы в ФБР никогда не понимали, – говорит ПТ, кивая спецагенту Максу. – Ни тогда, сразу после убийства вашего отца, ни сейчас, более двадцати лет спустя. – (Патриша ждет.) – Я про историю с чемоданом. Никого не хочу оговаривать, но чемодан никак не вяжется со всем остальным. Знаете, к какому выводу тогда пришли мои коллеги? В смысле, когда они узнали о собранном чемодане. Ведь ваша мать им не сказала. Похоже, просто не заметила исчезновения чемодана. Один из агентов зашел в вашу комнату и увидел в гардеробе пустые вешалки.

Патриша сидит неподвижно.

– Патриша, мы действительно не понимаем этой истории с чемоданом. А вы?

Глаза сестры наполняются слезами. Мне так и хочется потребовать прекращения допроса, но она бросает на меня косой взгляд. «Не вздумай вмешиваться», – говорит он.

– А вы? – снова спрашивает ПТ.

– А я понимаю.

– Тогда расскажите. Зачем им понадобилось заставлять вас собирать чемодан?

Патриша слегка наклоняется вперед.

– Они хотели дать мне надежду, – тихо говорит она.

Наши гости из ФБР молчат. Раздается бой напольных часов. Снаружи доносится стрекотание включенной газонокосилки.

– Какую надежду? – нарушает молчание ПТ. – Поясните.

– Ко мне в комнату вошел только один из них. Главарь, – продолжает Патриша. – Его голос звучал почти ласково. Он сказал, что мне предстоит некоторое время пожить в прекрасной хижине у озера. Поэтому надо взять что-то из одежды. Он даже сказал: «Не забудь купальный костюм». Он хотел, чтобы мне было удобно. По его словам, я проведу там несколько дней. Самое большее неделю. Он постоянно это делал.

– Что он постоянно делал? – оживляется ПТ, подаваясь вперед.

– Давал мне надежду. Я думаю, он просто ловил от этого кайф. Иногда, после того как изнасилует меня в хижине, он говорил: «Патриша, ты скоро поедешь домой». Он говорил, что моя семья наконец согласилась заплатить выкуп. Однажды он сообщил, что деньги получены. Бросил на пол наручники и повязку для глаз. Велел надеть это на время поездки. Сказал: «Теперь, Патриша, ты едешь домой». Он вывел меня наружу, помог забраться на заднее сиденье машины. Даже прикрыл мне рукой макушку, чтобы я не ударилась. Я помню, с какой нежностью он застегивал на мне ремень безопасности. Казалось, он вдруг стал настолько скромным, что боялся ко мне прикоснуться. Потом он сел рядом. Машину вел кто-то другой. Возможно, его напарник, с которым они вламывались в наш дом. «Ты едешь домой, – твердил мне насильник. – Чем ты займешься сразу, как только окажешься свободной? Что захочешь съесть?» Это продолжалось снова и снова. Мы ехали несколько часов… затем машина наконец остановилась. Оба вывели меня под локоть. Я надеялась, что это действительно свобода. Я ничего не видела, поскольку глаза оставались завязанными, а руки – в наручниках. «Твоя мамочка уже здесь, – шептал он. – Я ее вижу». Но теперь-то я знаю.

– Что знаете? – спрашивает ПТ.

Кажется, Патриша его не слышит.

– Они провели меня через дверь.

В гостиной – мертвая тишина, словно даже стены затаили дыхание.

– Я знаю наверняка, – говорит Патриша.

– Что знаете? – повторяет вопрос ПТ.

– Знакомое зловоние.

– Не понимаю.

– Такое зловоние не забывается. – Патриша поднимает голову и встречается глазами с ПТ. – Я снова оказалась в том сарае. Все это время они возили меня по кругу. Я слышала их смех. Я вернулась в хижину, со скованными руками и завязанными глазами. Потом они оба вошли…

Она вытирает глаза, пожимает плечами и силится улыбнуться.

Какое-то время никто не произносит ни слова. Даже старый дом, где вечно что-то поскрипывает и потрескивает, затихает из уважения к моей сестре. Потом ПТ кивает Максу, и тот достает лист бумаги.

– Этот человек мог быть похож на того, кто вас насиловал? – деликатнейшим тоном спрашивает ПТ.

Он подает лист с шестью разными снимками Рая Стросса. Первый – увеличенный фрагмент знаменитого фото «Шестерки с Джейн-стрит». На последнем запечатлен уже мертвый Рай Стросс. Еще четыре снимка, вероятно, сделаны с использованием компьютерной программы, изменяющей лицо с возрастом. Теоретически, так Стросс мог выглядеть в тридцать, сорок, пятьдесят и шестьдесят лет. На одних снимках он с бородой, на других нет.

Патриша смотрит на фотографии. Ее глаза успели высохнуть. Я прокручиваю в голове разные варианты. Был ли Рай Стросс знаком с моим дядей Олдричем? Предполагаю, что да. Шантажировал ли Рай Стросс Олдрича или мою семью, требуя значительные суммы денег? И вновь ответ на мое предположение утвердительный. Что произошло потом? Зачем понадобилось воровать картины? Зачем убивать Олдрича и похищать Патришу?

Что я упускаю в своих рассуждениях?

– Не знаю, – качает головой Патриша. – Может, тогда он так и выглядел. Похититель всегда носил маску. Но я допускаю, что это он.

ПТ убирает снимки.

– После побега вы нашли способ заставить вашу личную трагедию служить доброму делу.