Текст книги "Победитель"

Глава 26

Я сижу на пассажирском сиденье припаркованного эвакуатора. Водителя зовут Джино. Его имя вышито красным курсивом на рабочей рубашке.

– И что теперь? – спрашивает Джино.

Я наблюдаю за Элиной Рэндольф, которая вроде бы встречалась с Арло Шугарменом в бытность его студентом Университета Орала Робертса. Наблюдение веду через витрину ее салона, находящегося в торговом комплексе «Ситигейт плаза» в Рочестере, штат Нью-Йорк. С ним соседствуют витрины еще нескольких арендаторов, включая ясновидящую, налоговую службу, магазин дешевых товаров «Доллар пэлас» (здесь меня передергивает) и закусочную «Сабвей» (меня снова передергивает, уже сильнее). Судя по мигающей неоновой вывеске, салон красоты, салон причесок… или каким еще термином нынче обозначаются подобные заведения, имеет непритязательное название «Стрижки. Завивки. Прически». Не знаю, аплодировать такой простоте или залепить пулю в вывеску.

Ездит Элина Рэндольф на «хонде-одиссей» 2013 года выпуска. Номерной знак сделан на заказ и, помимо номера, содержит надпись «DO-OR-DYE»[28]28
  Непереводимая игра слов. Здесь перефразируется известное выражение «Do-or-die» («Сделай любой ценой»), которое в таком написании переводится как «Обязательно покрась волосы».


[Закрыть]. Я хмурюсь. Жаль, что рядом нет Майрона. Он обожает подобные приколы. Они бы с миссис Рэндольф наверняка нашли общий язык.

У меня звонит мобильник. Это Кабир.

– Излагай, – отвечаю я.

– Никаких звонков.

Я не удивляюсь. С тех пор как более часа назад я расстался с миссис Паркер и мистером Роуэном, мы вели за ними наблюдение. Я надеялся, что они мне солгали и, едва простившись со мной, тут же поспешили предупредить Эди и Билли о моих поисках. Но, увы, ничего подобного не случилось. Действую дальше.

– Что-нибудь еще?

– Я навел справки по Трею Лайонсу. Вы оказались правы. Бывший военный. Служил охранником в нескольких странах.

Принимаю это во внимание.

– Удвой число следящих за ним.

Если я в ближайшее время не разберусь с Треем Лайонсом, это чревато нешуточными проблемами. Как он выразился, когда мы ехали в минивэне? Он не может оставить меня в живых, а я не смогу оставить в живых его.

Я смотрю на часы. Половина четвертого. «Стрижки. Завивки. Прически» – это название нравится мне все больше – закроется только в пять. Какой бы соблазнительной ни была перспектива проторчать в обществе Джино еще девяносто минут, я отказываюсь от этого удовольствия и начинаю действовать.

– Ждите моего сигнала, – говорю я Джино.

– Как скажете.

Вылезаю из кабины эвакуатора и толкаю дверь салона. Когда я вхожу, взгляды всех присутствующих обращаются ко мне, хотя кто-то видит меня только в зеркале. Кресел всего три, и все заняты. Три посетительницы, которые сидят в черных креслах, и три работницы салона, занимающиеся их головами. Еще две женщины дожидаются своей очереди. Кофейный столик завален глянцевыми журналами, но обе женщины предпочитают экраны своих смартфонов.

Внезапное появление мужчины вызывает улыбку всех женщин, кроме одной. Элина Рэндольф оказывается высокой, худощавой особой. Невзирая на свои шестьдесят пять, она носит облегающие слаксы и топ без рукавов. Кстати, это ей идет. У нее седые, короткие и колючие волосы, птичье лицо с довольно жестким выражением. С шеи свисают очки на цепочке.

– Чем я могу вам помочь?

– Нам необходимо поговорить.

– У меня сейчас клиентка.

– Разговор важный.

– Мы закрываемся в пять.

– Извините, но столько ждать я не собираюсь.

Устанавливается тишина, которая кому-то могла бы показаться дискомфортной, но, как вы уже успели понять из моих рассказов, у меня никакая тишина не вызывает дискомфорта.

Толстая рыжеволосая женщина, работающая рядом с Элиной, предлагает:

– Давай я займусь Герти.

Элина Рэндольф смотрит на меня и молчит.

Рыжеволосая наклоняется к старухе, чьи волосы обернуты фольгой:

– Герти, вы не возражаете, если я доделаю то, что начала Элина?

– Что? – переспрашивает глуховатая Герти.

Элина Рэндольф медленно кладет на стол гребенку и ножницы, затем касается плеч Герти, наклоняется к старухе и говорит:

– Герти, я отлучусь ненадолго.

– Что?

Глаза Элины мечут в меня молнии. Я отражаю их улыбкой, которую вполне можно назвать обезоруживающей. Элина выходит из салона, я следом. Теперь мы оба стоим перед витриной заведения. Все женщины глазеют на нас. Коллеги Элины прервали работу.

– Кто вы такой? – спрашивает Элина.

– Виндзор Хорн Локвуд Третий.

– Разве я вас знаю?

– Полагаю, вы говорили по телефону с моим помощником Кабиром.

Она кивает, словно ожидала услышать именно эти слова.

– Мне нечего вам сказать.

– Предлагаю пропустить эту часть беседы и перейти к следующей.

– Какую часть?

– Ту, где вы скажете, что не желаете со мной разговаривать, и где мне придется начать не самые приятные действия. Это такая напрасная трата времени, поскольку в конце вы все равно уступите.

– Вы коп? – спрашивает она, упирая руки в узкие бедра.

– В таком-то костюме?

Мой ответ почти заставляет ее улыбнуться.

– Расскажите мне о Ральфе Льюисе. – Я протягиваю ей скан страницы из ежегодника: фото четверых «средневековых музыкантов». – Вы встречались с ним, когда оба учились в Университете Орала Робертса.

Элина мельком смотрит на снимок и заявляет:

– Не понимаю, о чем вы говорите.

Я драматично вздыхаю. Я надеялся избежать такого развития событий, но моему терпению приходит конец. Подняв руку, я щелкаю пальцами. Через пару секунд эвакуатор въезжает на стоянку и останавливается позади «хонды-одиссей». Джино выпрыгивает из кабины, надевает толстые перчатки и тянет рычаг спуска платформы эвакуатора.

– Эй! – вскрикивает Элина. – Что это вы тут устраиваете?

– Это мой главный помощник Джино, – отвечаю я. – Сейчас он конфискует ваш автомобиль.

– Он не смеет…

Я протягиваю ей документы.

– Вы серьезно задолжали, миссис Рэндольф. За машину. За дом. И за помещение, где работаете, – добавляю я, указывая на ее салон.

– Но я же договаривалась об отсрочке.

– Да, с прежним коллекторским агентством. Однако я купил ваши долги, и теперь вы должны мне. Я проверил ваше финансовое положение. Увы, оно очень рискованное. Пользуясь своими законными правами, я приступаю к немедленному изъятию вашей собственности. Джино заберет «хонду». Двое других моих людей сейчас запирают на висячий замок входную дверь вашего дома. Через десять секунд я вернусь в салон и попрошу ваших клиенток немедленно покинуть помещение.

Округлившиеся глаза Элины Рэндольф скользят по первой странице долговых документов:

– Вы не посмеете этого сделать.

Я вздыхаю, хотя уже не так театрально:

– Ваши возражения меня утомляют. – Я тянусь к ручке двери салона.

Элина загораживает мне вход:

– Я не знаю, где сейчас Ральф. Клянусь!

– Я и не говорил, что вы знаете.

– Тогда чего вы от меня хотите?

– Здесь мне бы нужно приложить руку к груди и сказать: «Правды». Но чувствую, это уже будет перебор. Согласны?

Элине не до шуток. Я не упрекаю ее. Вообще-то по природе я не игрок на нервах. Этому я научился у Майрона. Нервничающий противник лишается равновесия.

– А если я откажусь отвечать на ваши вопросы?

– Вы серьезно? Разве я не показал, чтó вас ожидает в таком случае? Ваша машина, дом и салон целиком перейдут в мою собственность. Кстати, как зовут эту рыжеволосую? Я намерен уволить ее первой.

– Есть законы.

– Да, знаю. И они целиком на моей стороне.

– Я знаю свои права. Я не обязана ничего вам рассказывать.

– Совершенно верно.

Платформа эвакуатора опускается вровень с асфальтом. Джино смотрит на меня. Я киваю ему, чтобы продолжал.

– Вы не смеете… – Глаза Элины наполняются слезами. – Это травля. Вы не можете…

– Могу, и еще как.

Мне это не нравится, но и особого возражения тоже не вызывает. Люди долгое время покупались на утверждение «все равны», которое мы, американцы, виртуозно продавали на протяжении нашей славной истории. Хотя с недавних пор становится все больше осознающих очевидную истину: деньги склоняют чаши любых весов. Деньги – это сила. Реальность не похожа на романы Джона Гришэма, где человек противостоит системе. На самом деле маленький человек не в состоянии сопротивляться. Как я предупреждал Элину Рэндольф в самом начале разговора, она непременно уступит.

Надеюсь, я не похож на героя этой истории?

Справедливо ли, что богатые имеют власть над вами? Разумеется, нет. Система не идеальна. Реальность полна стрессов. Мне не интересно портить жизнь Элине Рэндольф, и в то же время я не собираюсь лишаться сна из-за ее упрямства. Возможно, она покрывает беглого преступника. Как минимум она обладает требуемыми мне сведениями. Чем раньше я их получу, тем раньше ее жизнь вернется в нормальную колею.

– Вы ведь не отступите, – говорит она, и я снова обезоруживающе улыбаюсь. – Пойдемте в «Сабвей». Там и поговорим.

В «Сабвей»? Только этого мне не хватало!

– Я скорее соглашусь на удаление почки с помощью ложки для грейпфрута. Мы можем поговорить и здесь, так что не будем терять время. В годы вашей учебы в Университете Орала Робертса вы были знакомы с Ральфом Льюисом. Это верно? – (Элина вытирает глаза и кивает.) – Когда вы видели его в последний раз?

– Более сорока лет назад.

– Давайте оставим ложь.

– Я не лгу. Прежде чем мы начнем говорить, я хочу задать вам вопрос.

Мне это не нравится, но проще выслушать ее вопрос, чем высказывать свое недовольство.

– Задавайте.

– Вы ведь не из полиции.

– Мы это уже выясняли.

– Тогда зачем вам понадобился Ральф?

Иногда в подобной игре позволяешь себе некую неопределенность. А иногда сразу хватаешь собеседника за горло. Сейчас я выбираю второй вариант и спрашиваю:

– Вы ведь имеете в виду Арло Шугармена?

Вопрос попадает в цель. Вывод: Элина Рэндольф знала, что Ральф Льюис в действительности был не кто иной, как Арло Шугармен.

– Как вы… – Она осекается, понимая бессмысленность своего вопроса, и просто качает головой. – Не суть важно. Вы знаете, что он ничего не сделал. – (Я жду.) – Зачем вы его разыскиваете? После стольких лет.

– Вы слышали о том, что нашли Рая Стросса.

– Конечно. – Она щурится. – Постойте, а я ведь видела ваше фото в новостях. Вы владели той картиной.

– Владею, – поправляю ее я. – В настоящем времени.

– Все равно не понимаю, почему вы ищете Арло.

– Кража картин совершалась не одиночкой.

– И вы думаете, что у Арло находится ваша вторая пропавшая картина?

– Возможно.

– Картины у него нет.

– Но вы же не виделись с ним более сорока лет.

– Не важно. Арло не стал бы марать руки воровством.

Я пытаюсь бросить бомбу:

– Может, он предпочел бы замарать себя похищением и убийством несовершеннолетних девушек? – (Элина разевает рот.) – Есть большая вероятность, что именно Рай Стросс с сообщником убили моего дядю и похитили мою двоюродную сестру.

– Вы же не думаете…

– Вы встречались с Раем Строссом, когда он приезжал в кампус?

– Послушайте меня, – говорит Элина. – Арло был хорошим человеком. Самым лучшим мужчиной из всех, кто мне встречался.

– Круто! – реагирую я. – Так где же он?

– Я же вам сказала. Не знаю. Послушайте. Ральф… в смысле Арло… мы с ним встречались два года, когда учились в Университете Орала Робертса. Я выросла в жутких условиях. В детстве меня… – Из ее глаз начинают капать слезы, но она яростно их смахивает. – Вряд вы захотите выслушивать всю историю моей жизни.

– Нет уж, увольте.

Она усмехается, хотя я не считал свои слова шуткой.

– Ральф… я всегда называла его Ральфом… он был добрым.

– Когда вы узнали, кто он на самом деле?

– Еще до того, как мы начали встречаться.

Это меня удивляет.

– Он разоткровенничался с вами?

– В кампусе я была его контактным лицом от подполья. Помогла обосноваться, подыскать псевдоним. Словом, делала то, что ему требовалось.

– И это вас сблизило?

Элина подходит ко мне почти вплотную:

– В тот вечер Арло там не было.

– Когда вы говорите «в тот вечер»…

– Я про вечер, когда они бросали «коктейли Молотова» и когда погибли люди в автобусе.

– Арло Шугармен вам так сказал? – Я скептически изгибаю брови; если отбросить ложную скромность, в этом жесте я достиг совершенства. – Вы видели фотографию «Шестерки с Джейн-стрит»?

– Ту, знаменитую, где они в подвале? Конечно. Но Арло тогда был с ними в последний раз. Он думал, что все это – просто шутка и они никогда не нальют в бутылки керосин. А когда понял серьезность их намерений, дал задний ход.

– Это вам тоже рассказал Арло?

– Он мне сказал, что Рай слетел с катушек. И поэтому сам он в ту ночь не пошел с остальными.

– Но есть фотографии того вечера.

– И ни на одной его нет. Да, там засняты шестеро. Но его лица вы не увидите.

Я думаю над ее словами.

– Так почему же Арло Шугармен не сообщил об этом полиции?

– Он сообщал. Думаете, ему кто-то поверил?

– Арло мог вам и соврать.

– У него не было причин мне врать. Я все равно находилась на его стороне.

– Полагаю, что спецагента Патрика О’Мэлли застрелил тоже не он.

Элина Рэндольф моргает и смотрит на свою «хонду».

– Вы слышали о спецагенте О’Мэлли? – спрашиваю я.

– Конечно.

– Вы расспрашивали Арло о нем?

– Да.

– И?..

– Сначала сделайте так, чтобы этот придурок отошел от моей машины.

Я поворачиваюсь в сторону Джино и наклоняю голову. Он отходит.

– Арло никогда не говорил о той истории. Сразу замыкался.

Я хмурюсь и стараюсь вернуться к основной теме нашего разговора:

– Значит, вы с Арло начали встречаться?

– Да.

– Вы его любили?

– Какая вам разница? – улыбается Элина.

Туше!

– Где он сейчас?

– Еще раз повторяю: не знаю.

– Когда вы в последний раз видели Арло?

– На выпускной церемонии.

– Ваши отношения с ним тогда продолжались?

– Мы расстались. – Она качает головой.

– Можно узнать почему?

– Он нашел себе другой предмет симпатий.

Возникает странное желание посочувствовать ей, но я удерживаюсь.

– Значит, вы видели его на выпускной церемонии?

– Да.

– И с тех пор больше никогда?

– Никогда.

– А вы знали, куда он отправился после выпуска?

– Нет. У подполья свои правила. Чем меньше людей о тебе знают, тем ты в большей безопасности. Мое участие в его жизни завершилось.

Тупик.

Однако я не считаю, что наш разговор зашел в тупик.

– У меня нет намерений причинять ему зло, – говорю я.

Элина оглядывается на витрину салона. Все, кто внутри, по-прежнему глазеют на нас.

– Как вам удалось так быстро выкупить мой долг?

– Это несложно.

– Ну да, вы же владеете картиной Вермеера.

– Не я, а моя семья.

Она встречается со мной глазами и удерживает взгляд:

– Вы сверхбогач. – (Не вижу смысла отвечать.) – Я вам сказала, что Арло оставил меня ради другого предмета симпатий.

– Да, помню.

– Я назову вам имя при выполнении двух условий.

– Слушаю, – говорю я, сцепляя пальцы.

– Первое. Если вы его найдете, пообещайте внимательно выслушать его. Если он убедит вас в своей невиновности, вы его отпустите.

– Принято, – отвечаю я.

Я не считаю, что это обещание меня к чему-то обязывает. Отчасти я верю в лояльность и всякие там «Дал слово – держись». Отчасти, но не целиком. Я руководствуюсь тем, что считаю наилучшим в той или иной ситуации, а не фальшивыми обещаниями и такой же фальшивой лояльностью. Мое «Принято» еще ничего не значит.

– И какое второе ваше условие?

– Вы прощаете мне все мои долги.

Должен признаться: я впечатлен.

– Суммарно ваши долги превышают сто тысяч долларов.

– Но вы же сверхбогач, – пожимает плечами Элина.

Честное слово: мне это нравится. Очень даже нравится.

– Но если окажется, что вы меня обманули… – начинаю я.

– Не окажется.

– Вы думаете, есть шанс, что они по-прежнему вместе?

– Да. Они сильно полюбили друг друга. Так вы принимаете мои условия?

Это обойдется мне в шестизначную сумму. Однако такие суммы я теряю и приобретаю каждую минуту, как только открываются рынки и биржи. Вдобавок я филантроп, в основном потому, что могу себе это позволить. Элина Рэндольф с ее салоном кажется достойным объектом для проявления моей филантропии.

– Я принимаю ваши условия.

– Не возражаете, если мы устно это подтвердим?

– Как вы сказали?

Она включает диктофон на мобильнике и заставляет меня повторить обещание.

– Пусть останется в качестве подтверждения, – говорит Элина.

Мне хочется ей сказать, что я отвечаю за свои слова, но мы оба знаем истинную цену подобных утверждений. Эта женщина нравится мне все больше и больше. Закончив запись, она убирает мобильник в сумочку.

– Ну и ради кого Арло Шугармен вас оставил?

– Я не сразу поняла.

– Это как?

– Семидесятые годы. Мы учились в евангелическом заведении. У меня в голове не укладывалось…

– Что не укладывалось? К кому он от вас ушел?

Элина Рэндольф берет лист с отсканированной страницей из ее старого ежегодника. Потом указывает не на Арло, а на главного певца в дальнем левом углу снимка. Я прищуриваюсь, чтобы получше рассмотреть нечеткое черно-белое изображение.

– Кельвин Синклер, – говорит она.

Я вопросительно смотрю на нее.

– Потому мы и расстались. Арло осознал, что он гей.

Глава 27

К Эме я отношусь слишком заботливо, и это меня бесит.

Я никогда не хотел детей, поскольку не хотел испытывать чувство жуткой уязвимости, когда угроза благополучию другого человека способна меня разрушить. Единственный канал, через который мне можно сделать больно, – это моя биологическая дочь Эма. Сейчас она сидит напротив. Мы обедаем в моей квартире с видом на Центральный парк. Впустить ее в мою нынешнюю жизнь означает познать беспокойство и боль. Кто-то скажет, что родителям свойственно беспокоиться за детей и что это чувство делает меня человечнее. Пусть говорят. Кто хочет быть человечнее? Это ужасно.

Я не обзавелся детьми, поскольку не хотел испытывать страхи. Я не стал отцом, поскольку каждая привязка является помехой. Сейчас объясню. Я подошел к этому вопросу аналитически. Перечислил себе все позитивные моменты присутствия Эмы в моей жизни: любовь, общение, возможность о ком-то заботиться и так далее. Затем перечислил негативные, первое из которых: вдруг с ней что-то случится?

Когда я смотрю на это «уравнение», негативные величины перевешивают.

Я не хочу жить в страхе.

– С тобой все о’кей? – спрашивает Эма.

– Все клёво, – отвечаю я.

Она выпучивает глаза.

Ее настоящее имя Эмма, но она всегда носит черную одежду, красит губы черной помадой и предпочитает серебряные украшения. Когда она была классе в седьмом, какой-то тупарь заявил, что она похожа на «готов» или «Эмо». Одноклассники начали звать ее Эма, считая это остроумным и задевающим самолюбие. Но Эма обратила все в свою пользу и приняла новое имя. Сейчас она старшеклассница, дополнительно занимающаяся искусством и дизайном.

Когда Анджелика Уайетт забеременела, то не поставила меня в известность. О рождении Эмы я тоже ничего не знал. Когда же наконец Анджелика соизволила мне сообщить, я не только не рассердился, но не испытал даже малейшего раздражения. Она знала мои воззрения относительно детей и уважала их. Но через несколько лет решила раскрыть карты, сделав это по трем причинам. Первая: она сочла, что прошло достаточно времени (так себе причина); вторая: я заслуживаю знать правду (причина еще более так себе, поскольку я ничего не заслуживаю); и третья: если с ней что-то случится – тогда она очень боялась рака груди, – будет кому помочь Эме (самая разумная причина).

Зачем я вам все это рассказываю?

Я не заслуживаю отношений с Эмой. Когда требовалось, меня не было рядом, и даже если бы мне представился шанс, я бы все равно им не воспользовался. Поэтому даже в мыслях я называю ее своей биологической дочерью. Эма великолепна во всех отношениях, но я здесь ни при чем. Я не имею права купаться в лучах родительской славы и чувствовать себя причастным к ее великолепию.

Я не напрашивался на эти встречи с ней. Я вообще их не хотел (я уже объяснял вам все «за» и «против»). Но Эма сама сделала выбор, и мне необходимо его уважать.

И потому, нравится мне или нет, у нас происходят совместные завтраки и обеды.

Добавлю: Эма меня понимает.

– У меня появился бойфренд, – сообщает она.

– Даже слышать не хочу.

– Не будь таким.

– Я всегда такой.

– И даже совета не дашь?

Я откладываю вилку.

– Парни, – говорю я, объединяя этим словом всех мужчин, – стремные существа.

– Тоже мне новость! А как ты относишься к подростковому сексу?

– Прекрати, пожалуйста.

Эма подавляет смешок. Она любит меня поддразнивать. Я не знаю, как вести себя с ней. Иногда я чувствую, что кровь отливает у меня от головы. В какой-то момент Анджелика решила рассказать Эме обо мне. С ее стороны это была не самая удачная затея. Возможно, Эма подросла и просто поинтересовалась, кто ее отец. В точности я этого не знаю, и не мне об этом спрашивать.

Анджелика – мать своеобразная.

Вы наверняка часто слышите утверждение: с рождением ребенка ваша жизнь меняется навсегда. Потому-то я и избегал отцовства. Я не хочу отходить в своей жизни на задний план. Считаете это неправильным? Когда Эма наконец сообщила мне, что знает (а это было на свадьбе у Майрона, где она попросила потанцевать с ней), я был выбит из колеи. Мне стало тяжело дышать. Наш танец закончился, а это чувство полностью не исчезло.

Оно и сейчас еще не рассеялось.

Воспользуюсь лексиконом подростков: это отстой.

Я думаю о своих родителях, особенно о матери; думаю, через что ей пришлось пройти, когда я вычеркнул ее из своей жизни. Но размышление об ошибках прошлого никому не приносит добра. Я отгоняю эти мысли. Жизнь продолжается. Эма кладет вилку и смотрит на меня. И хотя сейчас происходит то, что у психологов называется проекцией, могу поклясться: я вижу глаза своей матери.

– Вин!

– Да.

– Почему ты оказался в больнице?

– Ничего особенного.

– Ты серьезно? – Она корчит гримасу.

– Вполне серьезно.

– Ты собираешься мне врать? – Она смотрит на меня в упор, а когда я не произношу ни слова, добавляет: – Мама говорит, что ты вообще не хотел быть отцом. Это правда?

– Правда.

– Ну так и не начинай сейчас.

– Я что-то не понимаю.

– Вин, ты врешь, желая меня оградить. – (Я молчу.) – Именно так поступает отец.

– Верно, – кивнув, соглашаюсь я.

– И еще, Вин, ты не знаешь, как вести себя со мной.

– Тоже верно.

– Так не надо прикидываться. Мне не нужен отец, тебе не нужна дочь. Поэтому скажи без вранья: почему ты оказался в больнице?

– Трое пытались меня убить.

Если бы она в ужасе отпрянула, меня бы это разочаровало.

Эма подается вперед. Ее глаза – глаза моей матери – вспыхивают.

– Расскажи мне все.

И я рассказываю.

Начинаю со своего нападения на Тедди Лайонса после «Финала четырех» Национальной студенческой спортивной ассоциации и объясняю, почему так поступил. Затем перехожу к убийству Рая Стросса, «Шестерке с Джейн-стрит», обнаруженной картине Вермеера, чемодану с монограммой, дяде Олдричу, Патрише, Хижине ужасов и нападению Трея и Бобби Лайонсов. Я говорю целый час. Эма сидит не шелохнувшись. Должен признаться: сам я плохо умею слушать. Я теряю фокус и через какое-то время начинаю думать о другом. Мне становится скучно, и собеседники видят это по моему лицу. Эма совсем не такая. Она потрясающе умеет слушать. Не знаю, какую часть событий я планировал ей рассказать. Здесь мне хочется быть честным и с ней, и с собой. Но что-то в ее манере слушать, ее глазах и языке тела заставляет меня держаться более открыто, чем я намеревался.

В этом она чем-то похожа на свою мать.

Когда я заканчиваю, Эма спрашивает:

– У тебя есть бумага и то, чем можно писать?

– В письменном столе. А зачем тебе?

Она встает и идет к столу.

– Я хочу, чтобы ты повторил рассказ, а я все подробно запишу. На бумаге это легче воспринимается.

Она выдвигает ящик стола. Увидев блокноты и коробку карандашей № 2, Эма радуется, как ребенок, обнаруживший игрушки.

– Так, чудненько! – Она достает блокнот и три безупречно заточенных карандаша, возвращается к большому столу и останавливается. – Что?

– Ничего.

– А почему ты улыбаешься как придурок?

– Я? Улыбаюсь?

– Вин, прекрати. У меня мурашки по коже.

Мне приходится повторить рассказ. Эма делает заметки, совсем как… вы знаете кто. Заполнив лист, она вырывает его и кладет на стол. Мы забываем о времени. Звонит ее мать. Анджелика напоминает, что время уже позднее и она готова отвезти Эму домой.

– Мам, не сейчас.

– Передай маме, что я сам отвезу тебя домой, – говорю я.

Эма передает мои слова и отключается. Мы продолжаем. Через некоторое время Эма говорит:

– Нам необходим более структурированный план.

– Что ты предлагаешь?

– Давай сначала поговорим про Рая Стросса.

Я откидываюсь на спинку стула и смотрю на Эму.

– Что? – спрашивает она.

– Однажды ты уже предлагала более структурированный план.

Эма тоже прислоняется к спинке стула и – я не шучу – сцепляет пальцы.

– Когда Майрон нашел своего брата, – напоминаю я. – Эта твоя дружба с Микки. Я тогда не мог вмешаться и помочь, о чем до сих пор сожалею.

– Вин!

– Да!

– Давай сосредоточимся на тебе. О моем прошлом поговорим как-нибудь в другой раз.

Я колеблюсь. У меня подскакивает пульс, но потом я соглашаюсь:

– Ладно.

– Возвращаемся в Раю Строссу, – говорит Эма.

– Хорошо.

– Нужно сконцентрироваться на том, кто его убил. – Эма расцепляет пальцы и начинает сортировать свои записки. – Камера видеонаблюдения зафиксировала Рая Стросса в подвале вместе с каким-то лысым типом.

– Да.

– И технические спецы в ФБР не могли сделать изображение четче?

– Нет. Битые пиксели или что-то в этом роде. К тому же убийца идет, опустив голову.

Эма задумывается:

– Интересно, он словно нарочно показал нам, что лыс.

– Прости, не понял.

– Почему бы не прикрыть лысину бейсболкой? – спрашивает она. – Может, он вовсе и не лысый. В прошлом году на конкурсе талантов несколько парней нарядились под группу «Синий человек»[29]29
  Нью-йоркская группа музыкального перформанса.


[Закрыть].

– Какую группу?

– Не столь важно. У них были особые шапочки, отчего они выглядели лысыми. Возможно, лысина убийцы – просто уловка. Может, он хотел, чтобы мы искали лысого.

Я думаю над ее словами.

– Дальше. – Эма шелестит листами. – Эта барменша из «Малаки»…

– Кэтлин, – подсказываю я.

Краткое пояснение: я рассказал Эме о своем разговоре с Кэтлин в Центральном парке, но ни словом не обмолвился о том, как привел барменшу к себе в квартиру. Честность честностью, а скабрезные подробности знать девчонке незачем.

– Да. Кэтлин. – Эма нашла нужный лист. – Итак, у вас происходит разговор, и Кэтлин тебе рассказывает, что Рай, узнав про ограбление банка, запаниковал.

– Верно.

– Но только мы знаем, что никаких денег у Рая в том банке не было. Деньги ему поступали из офшорной компании, созданной твоим дедом.

– Он же твой прадед, – добавляю я.

– Ага. – Эма смотрит на меня и улыбается. – Точно.

Я тоже улыбаюсь.

– Не суть важно. – Лицо Эмы вновь становится серьезным. – Возвращаемся к твоему разговору с Кэтлин. Как нам известно, Рай выходил из квартиры только по ночам, для встреч с Кэтлин в парке. И вдруг он выходит в середине дня.

– Да, и в тот самый день его убили, – добавляю я.

– Верно. И потому ты, – Эма тянется за желтым листом в дальнем правом углу стола, – пускаешь в ход свои возможности Сверхбогатого Парня и заявляешься в банк. Управляющая тебе рассказывает, что грабители взломали индивидуальные ячейки хранения и унесли их содержимое.

– Да.

– Тебе это не кажется странным?

Я пожимаю плечами:

– В ячейках хранилось немало ценностей.

– Да. Допускаю, грабители хотели поживиться… – с расстановкой произносит Эма.

– Но?..

– У меня на этот счет другие соображения.

Я прислоняюсь к спинке стула и развожу руки, показывая, что готов слушать ее дальше.

– Возможно, Рай Стросс арендовал банковскую ячейку под псевдонимом.

– Это не лишено логики, – говорю я, не упоминая, что подобные мысли меня уже посещали. – Есть догадки, чтó лежало в его ячейке?

– То, что его идентифицировало. – Эма постукивает резинкой карандаша по столу. – Наверное, за столько лет у Стросса накопилось несколько фальшивых удостоверений личности. Согласен?

– Согласен.

– Ему требовалось надежное место для хранения всех этих документов. Может, там же хранился его настоящий паспорт и свидетельство о рождении. Ты ведь не станешь выбрасывать такие бумаги.

– Нет, не стану. – Я задумываюсь над ее словами. – Ты хочешь сказать, что грабители вломились в банк вовсе не из-за денег и ячейки взламывали в поисках документов Рая Стросса?

– Возможно, – отвечает Эма.

– Но маловероятно.

– Маловероятно, – повторяет она. – У меня есть другая теория.

Должен признаться, что я просто наслаждаюсь нашим разговором.

– Слушаю твою теорию.

– Этот ПТ, твой наставник из ФБР.

– Он тут при чем?

Эма смотрит время у себя на мобильнике:

– Сейчас не слишком поздно, чтобы ему позвонить?

– У него нет такого понятия, как «слишком поздно». Только скажи зачем.

– ПТ говорил, что они поймали одного из грабителей.

– Верно.

– Ты можешь с ним встретиться?

– С грабителем? Зачем?

– Задашь ему вопросы, – говорит Эма. – Допросишь. Твои возможности Сверхбогатого Парня позволяют тебе устроить встречу с этим воришкой?

Я хмурюсь:

– Будем считать, что ты мне это не подсказывала.

– Вин, это наш первый шаг. – Ее лицо расплывается в улыбке, которая трогает меня до глубины души. – Позвони ПТ и организуй встречу.