Текст книги "Дело победившей обезьяны"

«А интересно, – вдруг подумал Баг, – ему она тоже кажется похожей на принцессу? Или это лишь у меня заворот мозгов? Надо будет спросить потом…»

Богдан, словно и на сей раз услышав его мысли, задорно сверкнул трещиной в стекле очков и вернулся к разговору, а Баг неловко хмыкнул и, воровато оглянувшись – может, еще кто заметил, как они с Чунь-лянь глядели друг на друга? – подошел к стене. Стараясь побороть вдруг охватившее его чувство смущения, принялся вытаскивать глубоко засевший боевой нож, коим был пришпилен намертво уже пустой халат Евохи. Но перед глазами упорно стояло лицо Цао Чунь-лянь – а сама она, буквально в трех шагах, повеселевшим голосом отвечала на торопливые вопросы Казаринского, – тут Баг почувствовал, что… неудержимо, прямо как мальчишка краснеет.

«Милостивая Гуаньинь… – тяжело бухала кровь в голове, – да что же это со мной?!»

Нож давно уже готов был занять свое место в ножнах, но Баг упорно продолжал впустую раскачивать его в дереве стены; это было глупо, даже смешно, но о том, чтобы обернуться ко всем с краской на лице, ланчжун боялся даже думать.

Тут на счастье в комнате появился старший вэйбин Юсуп Ерындоев – Баг немного знал этого коренного мосыковича по одному совместному со здешним Управлением человекоохранительному действию – плотный, скорее даже толстый преждерожденный с круглым бледным лицом и вечной папиросой марки «Еч» в углу рта; впрочем, папироса, в виду наличия высокого начальства, быстренько исчезла; Богдан переключился на вновь прибывшего, и Юсуп стал внимательно слушать его, иногда кивая и по мере необходимости отдавая подчиненным короткие, емкие приказы.

Баг, воспользовавшись моментом, обернулся к окну, подставил пылающее лицо под дыхание морозного воздуха; это быстро помогло, и когда он повернулся, понять, порозовел ли он от ледяного ветерка, или от каких других причин, было уже невозможно. Честный человекоохранитель вытащил сигару.

Баг подошел к Ерындоеву; тот почтительно приветствовал ланчжуна, а на лице Богдана улавливалось легкое недоумение, причину коего Баг легко опознал: Юсуп по старой привычке, разговаривая с минфа, смотрел ему то в лоб, прямехенько между глаз, то на кончик правого или левого уха; в результате у минфа создалось впечатление, что Ерындоев смотрит прямо в глаза, но он, Богдан, – поймать взгляд старшего вэйбина отчего-то не в состоянии. Обычно эта метода хорошо действовала на тех подданных, которым предстояло по собственной воле признать себя заблужденцами: раздражала, выводила из себя, что способствовало скорейшему достижению человекоохранительских целей. Баг сам первое время не мог взять в толк, в чем тут загвоздка, и однажды прямо спросил Юсупа, как он это делает; а Богдану, привыкшему смотреть собеседнику в глаза, такое тем более показалось удивительным: ну ведь смотрит в упор, а взгляд – не поймать!

С появлением старшего вэйбина, имевшего по рангу доступ к секретному предписанию, дело пошло быстрее и без излишних, даже невозможных разъяснений; государственная же тайна, тридцать три Яньло… Сомлевшие жертвы Козюлькина были препровождены в покойную лекарскую повозку и направлены в Мосыковское Управление внешней охраны; Пашенька со товарищи также воспользовались повозкой, но другой, с забранными решеткой окнами, и с ветерком поехали туда же, но совершенно в иной отдел; три вэйбина, вооружившись большим фонарем, отправились осматривать подземный ход, который и впрямь обнаружился в подвале дома – именно оттуда, в обход выставленных на страже студентов, и явились Крюк со товарищи; наконец, были вызваны еще две легковые повозки, на которых студенты, Баг и Богдан отбыли в «Ойкумену». Отъезд в гостиницу ускорила ханеянка. Тихим голосом она сказала: «Драгоценный преждерожденный ланчжун Лобо, надо бы поспешить, ведь драгоценная преждерожденная Гуан, наверное, волнуется». «Да, – выдавил в ответ Баг, стараясь не глядеть на нее, – вы правы. Но называйте меня просто еч Лобо». Казаринский с Хамидуллиным обменялись потрясенными взглядами.

Стася действительно волновалась.

С внутренним сожалением поручив Цао Чунь-лянь заботам ее сокурсников и приказав «лежать, лежать и еще раз лежать, пока лекарь не появится, вы оба отвечаете!», Баг повел Богдана к себе в номер и застал там Стасю нервно расхаживающей перед включенным телевизором. Несказанно удивившись и обрадовавшись появлению Богдана, Стася пригляделась к нему и воскликнула: «Да на вас лица нет, Богдан! У вас щека поцарапана и кровь на шее! Что случилось?» «Потом, все потом, – улыбнулся ей минфа самой обезоруживающей из своих улыбок, – драгоценная Стася, а можно я приму душ?» «Да конечно, да о чем вы, Богдан!.. Может, вы голодны?» «Он голоден, – вступил молчавший до того Баг, рыская глазами по комнате: на Стасю он старался не смотреть. – Он целый день ничего не ел». Стася поспешила к телефону, дабы позвонить в буфет трапезной, и уже подняла трубку (а Богдан уже взялся за ручку двери в умывальную), как вдруг уронила трубку на место: «А вы знаете, какой тут кошмар случился? Не знаете ничего? Не слышали? Только что по телевизору передавали: из гробницы, здесь, в Мосыкэ, ночью украли из саркофага мумию вместе с внутренним гробом! Какое святотатство!» Богдан отпустил ручку, тяжело вздохнул, покачал головой и уселся в ближайшее кресло. Баг непонимающе уставился на друга.

– Как все одно к одному ложится… – задумчиво пробормотал минфа.

Гостиница «Ойкумена»,

7-й день двенадцатого месяца, четверица,

середина дня

– Так… так… Ну и?.. Задержали?.. Так… Какие бананы? Озимые? Из Мурманова уезда? Подождите, подождите, преждерожденный Ерындоев, не так быстро, помедленнее… Да, я все понимаю, не нервничайте. Говорите толком… Хорошо. Мы сейчас к вам приедем. – Баг положил трубку гостиничного телефона и хмыкнул. – Нашли гроб. Пустой.

– Пустой? – переспросил Богдан.

…Минфа к тому времени принял душ, съел громадную тарелку оладий с медом, выпил три огромные чашки чаю с чудовищным количеством сахара и с лимоном, а когда из лавки принесли очки с новенькими стеклами, вовсе пришел в себя и стал необычайно деятелен. Даже отказался от вызова лекаря, чтоб тот осмотрел громадную шишку, воцарившуюся на его ученом затылке после прогулки в пирамиду Мины: «Это потом, это успеется…»

Да, было не до лекарей: Богдану и Багу столько следовало немедленно рассказать друг другу! Стася, заказав еду, тактично покинула номер Бага – а может, дело тут заключалось и не только в чувстве такта, Багу некогда было размышлять на эту тему; и пока Богдан отъедался после относительно недолгой, но вполне чувствительной голодовки, оставшиеся наедине ечи без помех обменивались разнообразными сведениями и наблюдениями. Судьба свела их сызнова, и случайностью то быть никак не могло. Промысел Божий. Карма.

Баг меланхолически курил и говорил. Богдан торопливо ел и тем не менее умудрялся говорить не меньше.

Баг поведал о посещении родителей Крюка и о том, что они рассказали, потом – о своей сомнительной выдумке со студентами, приведшей, однако ж, к столь блистательному результату. Вспомнил и поэта, подсевшего к ним со Стасею… ни одну мелочь не следовало сбрасывать со счетов. «И ведь всюду, еч, сплошные гируды! Представь, мы были в одной местной трапезной и там на поэта натолкнулись, так он тут же прочел стихи про пиявок, которые вцепились в хвосты друг друга!» Богдан в ответ недоуменно поднял бровь и, в свою очередь, поделился обстоятельствами дела о плагиате, которое привело его в Мосыкэ; рассказал о сектах хемунису и баку; некоторое время Баг хихикал над удивительной ладьей обмена, по мысли баку единственно своим круговым движением и сообщавшей мирозданию ход; а когда Богдан живописал посещение Цэдэлэ-гуна, встречу с видными мастерами художественного слова Хаджипавловым и Кацумахой – о Глюксмане Кова-Леви минфа стесненно умолчал – и то, что выяснилось из разговора с обоими, Баг стал необычайно серьезен. И когда Богдан дошел до того, как отреагировали писатели на показанные им фотографические портреты исчезнувших игоревечей, перебив друга, спросил:

– Крюк?

Богдан кивнул.

– Да, в своем тайном благодетеле-советчике Кацумаха опознал есаула Максима Крюка. – Помолчал, вздохнул. – А теперь догадайся, кто другой.

– Один из тех, кого ты сегодня приказом на подчинение остановил, – уверенно сказал Баг. – Так ведь?

– Именно так, – подтвердил Богдан, переходя к очередной оладье. Откусил изрядный кус. – Милбрат из «Тысячи лет здоровья» Кулябов, – весьма невнятно уточнил он, жуя. Но Баг давно понимал друга с полуслова. – И вот что занятно, еч… И Крюк, и этот милбрат встретились с нашими писателями тайно, под покровом ночью, и – практически одновременно. Через два дня после встречи местного градоначальника Ковбасы с ведущими литераторами города.

– Ага… Слушай, еч… Это что же получается…

Некоторое время они молчали, обдумывая услышанное; Богдан шумно дохлебывал последнюю чашку чаю. В пальцах Бага, забытая, дотлевала очередная Дэдлибова сигара. Мысли не радовали. Путаница… Честно говоря, ни шайтана было не понять.

– «Кошка с собакой дерутся, но победит обезьяна», – немного нараспев продекламировал Баг. Заново раскурил сигару и, заметив недоуменный взгляд минфа, пояснил:

– Это гатха такая. Понимаешь, как мы с тобой одно дело ведем, великий наставник Баоши-цзы так ли, сяк ли мне гатху свою присылает, и в ней всегда намек на разгадку. Только, пока сам не поймешь, что к чему, из гатхи этой, хоть тресни, ничего не вылущишь… а потом, задним числом: ах, так это же как раз об этом!

– Интересно… Ну-ка, еще разок…

Баг повторил. Затянулся, глядя на нахмурившийся лоб Богдана, и добавил:

– Там дальше так: «Однако победа ей впрок не пойдет».

– Глубоко копает, – уважительно проговорил минфа.

– Ну! Хемунису и баку кто-то специально сталкивает лбами, вот что выходит, еч. Некая обезьяна. Ищите, мол, обезьяну.

– Да это-то я и без гатхи понял… Вопрос – кому какая выгода с их мерзких дрязг? Стыдобища ведь! – помолчал. Непроизвольно погладил шишку на затылке. – Победит обезьяна… Победит… Выходит, бой идет какой-то, а, еч? Может, даже война невидимая?

В голове у Бага в ответ на эти слова что-то вязко шевельнулось.

– Знаешь, Богдан… Глупо, конечно… но… там рядом с домом тем, где тебя… того… кстати, надо же разобраться с владельцем – что это он строение до такого состояния довел, да еще и квартиры сдавать тщится – ведь явно же одни хацзалюбцы селиться там станут!.. – Он затянулся. Мысли скакали. – Так вот, там рядом с тем домом – особняк североамериканского торгового представителя. Я когда мимо проходил – подумал…

Богдана посмотрел на него очень внимательно и проговорил задумчиво:

– И Кова-Леви в Цэдэлэ сидел с каким-то великобританцем, что ли… писателей накручивали…

– Кова-Леви? Асланiвський?

– Угу.

– Что ж ты сразу не сказал…

– Да, понимаешь, неприятно мне от него. Представь: он меня даже не узнал…

– Вот скорпион, – в сердцах крякнул Баг. – Повадился…

– Любой бы повадился. У себя он один из множества таких же, а тут с ним носятся, как с писаной торбой…

Помолчали.

– Так, может, это они – обезьяна? – тихо спросил Богдан. – Кому наши свары выгодны? Чем больше мы тут лаемся, тем они там у себя пуще: друа де л’омм, друа де л’омм…

– Чего? – не понял Баг. Богдан досадливо сморщился. – Ну, так все сходится! Аспиды как-то на опиявленных вышли…

– Как? – тут же перебил Богдан. – Откуда иноземцам?..

– А разведка их что, дремлет, что ли? – азартно вскинулся Баг.

– Большое дело – три беглеца полоумных, чтоб разведку на них нацеливать…

– Полоумные – да покорные. Через них что хочешь можно учинить, и все шито-крыто.

– Не верю, что за рубеж утечка могла быть… – начал было Богдан и осекся, вспомнив про кусок предписания, невесть как залетевший к Шипи́гусевой.

– Предположим все ж таки, – увлеченно развивал мысль Баг. – Стало быть, они, иноземцы, случаем удобным воспользовались – через опиявленных поссорили писателей, из-за писателей уж и секты перегрызлись… а потом…

– Ну и что потом? Мина-то им зачем понадобился? Ведь тут явно те же лица действуют – кто опиявленными завладел. Опиявленные эти два разных дела в одно увязывают, вот ведь безобразие какое! Кто писателей стравил – тот и фараона покрал…

Баг ожесточенно всосался в сигару.

– Может, это французы по сию пору жалеют, что нам его подарили… хотят себе вернуть, – без особой уверенности в голосе проговорил честный человекоохранитель. – Создают, так сказать, обстановку. Вот потому и Кова-Леви опять тут, аспид неблагодарный…

Богдан молчал. Хмыкнув, Баг попытался посмотреть на это нелепое дело под другим углом.

– Действительно, – пробормотал он. – Фараон-то тут при чем?! Лежит себе тихохонько, никого не трогает. Гроб, я понимаю, ценный – но не настолько же, чтоб вот так красть! Святотатство же, как к этим хемунису не относись… Или настолько?

– Маска золотая, – раздумчиво проговорил Богдан. – Отделка из драгметаллов. Каменья…

– Ага, – воодушевившись, подхватил Баг. Это он понимал. Каменья, золото; все ясно. – Так, может…

– Погоди, – сказал Богдан. – Давай по порядку. Меня по башке стукнули, потому что они воровать пришли, а я мешал. Торчал там, на саркофаг любовался. Значит, получается, спешили они, что ли? Потому как воровство, и даже воровство святотатственное – одно, а разбой – отнюдь другое. И тем не менее против меня лично они, похоже, не имели ничего. Просто стукнули.

– Точно, – подтвердил Баг. – Была у них спешка. Мне сообщили… – Он замялся, не ведая, как назвать свою негаданную помощницу, потому что помнил уставленные на Цао Чунь-лянь вытаращенные глаза Богдана, – сообщили, что те, кто тебя вырубил, некоторое время ждали при входе, а потом Крюк другому сказал: пора, время поджимает, только без членовредительства.

– Кто сообщил? – заинтересовался Богдан.

Баг совсем смешался.

– Студентка Цао… – проговорил он так же невнятно, как говорил Богдан с недожеванной оладьей во рту. – Которую ранили.

– Слушай, Баг… – негромко сказал Богдан. – Эта твоя студентка – она…

– Не знаю, – тут же отрезал Баг. – Понятия не имею. И не хочу.

Богдан шумно втянул воздух носом.

– Понял… – сокрушенно покачал головой. – А ведь я ее встречал осенью… с Жанной еще… случайно – они как раз окончание вступительных праздновали в Благоверном саду…

– И не сказал?

– А что я мог сказать? Ты же вот мне тоже не сказал…

– А что я мог сказать?

Они переглянулись с невеселой иронией – и с минуту молчали, забыв о деле и предаваясь воспоминаниям. Каждый своим.

И тут зазвонил телефон.

… – Пустой, – подтвердил Баг. – Водителя… э-э-э… водителей, их там двое… грузовая повозка дальнего следования, маршрут Мурманов – Прямой Рог… задержали. Едем?

Бережно оглаживая шишку на затылке, Богдан встал. Лицо его было измученным.

– Ну, теперь я уж совсем ничего не понимаю, – тихо проговорил он.

Мосыковское Управление внешней охраны,

7-й день двенадцатого месяца, четверица,

вторая половина дня

Мосыковское Управление внешней охраны занимало подвал и три нижних этажа огромного многоэтажного здания современной постройки на другом конце Мосыкэ, недалеко от кольцевой дороги, близ Хорошиловского тракта. Городские власти, справедливо полагая Мосыкэ в первую очередь городом торговым, несколько лет назад отселили сюда все крупные ведомства и служащих в них чиновников, дабы основные нити руководства уездными делами были сосредоточены в одном месте: и работать удобно, и срединной, исторической части города никаких помех не чинится. Для этого и был выстроен управленческий комплекс, получивший название «Мосыковское Средоточие», а в народе звавшийся попросту Мосред. Главное здание с трех сторон окружали пристройки поменьше – хозяйственные службы; вокруг всего Мосреда шла невысокая толстая стена, иногда прерываемая вратами, и от самых больших из них, центральных, брала начало четырехрядная дорога, пересекавшая кольцевую и выходившая на Хорошиловский. «Средоточие» вмещало многое: например, здесь были две большие гостиницы для приезжих чиновников, большой парк со сложной системой каналов и озер – летом по водной глади скользили с присущим им природным изяществом белые лебеди, а ручных красивых рыб в сих мирных водах было видимо-невидимо (оттого Мосред порой называли еще Рыбным Садком или даже, на заморский манер, Аквариумом). У вод уставшие от трудов на благо Отечества чиновники могли вновь обрести силы в умиротворяющих прогулках, навевающих возвышенные поэтические строки; или может, любуясь природой, найти верные решения важных общественных вопросов. С некоторых пор на территории комплекса, позади парка стали возводить жилые здания для тех служащих, которые не желали терять драгоценное время служения городу, уезду и стране на дорогу домой и обратно; жилые дома обросли гаражами и всякими сопутствующими учреждениями вроде разнообразных лавок и детских садов.

Задержавшись во вратах, дабы предъявить бдительным вэйбинам в толстых и длинных – до пят – тулупах пайцзу, Богдан велел водителю повозки такси ехать прямо к центральному входу в главное здание, а Баг связался со старшим вэйбином Ерындоевым, и когда повозка, мягко шурша, подкатила к высоким дверям с бронзовыми завитушками, Юсуп уже курил на ступенях в ожидании.

– Пока ничего, – с ходу доложил он, шустро спрятав папиросу где-то в необъятной ладони и отдав прибывшим положенный церемониальный поклон. – Подданный, именующий себя Евохой, уже склонен к признанию заблуждения, а остальные – ни в какую.

– Ладно, еч Ерындоев, мы с драгоценным единочаятелем минфа Оуянцевым хотели бы взглянуть на тех, других.

– Прошу, – распахнул двери старший вэйбин. – Как вы и распорядились, – продолжал он по дороге, – мы ждали вас.

– Как нашли гроб? – поинтересовался Богдан.

– В таких случаях мы проводим обычное деятельно-разыскное мероприятие «Вихрь-противуналет», – начал Ерындоев.

– Это когда досматриваются все грузовые и легковые повозки, следующие по городу, из города и в город на предмет похищенного предмета. В нашем случае – тяжелого изделия из ценных пород дерева, украшенного каменьями и затейливой резьбой, – видя недоумение на лице друга, пояснил Баг.

– Вот именно, – подхватил Юсуп. – В результате была задержана дальногрузная повозка, перевозившая груз озимых бананов из Мурманова, там как раз сезон начался. На славу нынче бананы в Мурманове уродились… Что интересно: гроб стоял прямо за первым рядом ящиков, не особенно и спрятанный, почти на виду. Само собой, мы его осмотрели. И что интересно…

– Ну?..

– Гроб оказался пуст. Прошу!

В небольшой комнатке без окон за пустым железным, привинченным к полу столом маялся, сгорбившись, здоровенный детина: клочная борода встрепана, лицо налито нервной кровью, особенно же – могучий, бугристый нос, неуклюжие пальцы с обломанными ногтями, все во въевшихся в кожу пятнах, переплетены в напряженном ожидании.

– Здравствуйте, преждероженный…

– Клим. Клим Махоткин, – здоровяк поднял на вошедших маленькие острые глазки и неуклюже встал.

– Садитесь, преждерожденный Махоткин, – Богдан придвинул стул, взглянул на Бага, но тот отрицательно качнул головой и остался стоять за его правым плечом. Старший вэйбин Ерындоев пристроился на табуретке у двери.

– Я – Срединный помощник Александрийского Возвышенного Управления этического надзора Оуянцев-Сю, – представился Богдан. Здоровяк Махоткин, услыхав, кто перед ним, испуганно сглотнул и сгорбился еще больше. – А это – ланчжун Александрийского Управления внешней охраны Лобо, – кивнул минфа на Бага. Глазки водителя забегали. «Вот попал так попал!» – говорил его вид. – У нас к вам несколько вопросов. Первое. Где вы взяли обнаруженный у вас в повозке предмет?

– Дак это… Бес попутал! Точно: бес! – торопливо забормотал Махоткин.

– Говорите толком… преждерожденный, – подал голос Баг.

– Ну я и говорю… – Водитель стрельнул в Бага глазами. – Едем эта… мы по кольцевой, а Никишка, мой сам-друг сменщик, и грит: а давай, Климка, через центр свернем, очень на кремль посмотреть охота. Ну а я чего… почему не свернуть? Он ишшо молодой, Никишка-то, пусть себе любуется, верно? Ну и свернули. Едем эта… едем, не торопимся, а тут – гля! оно и лежить себе посеред улицы прямо. А дело-то утром, кругом ишшо никого… Ну и вот… Никишка-то и грит: а чой-то такое, Климка, валяется, давай глянем. Ну эта… вышли мы, а как же? смотрим – вещь царская, красы неописуемой! И – так себе лежит посеред улицы-то, спокойненько. А Никишка эта… и грит, давай, Климка, поближе посмотрим? А я ему: да ить боязно, оченно на гроб похоже. Ну да Никишку рази остановишь, коли втемяшилось ему. Подошли, эта… зачали рассматривать. Красотишшша… Всюду буковки какие-то заморские да рисунки затейные. Только я-то вижу: и впрямь гроб! Но как есть – царский: каменья на нем цены немалой. Аж светятся… – Махоткин замолк и опустил буйную голову.

– Ну и дальше?

– Да грю ж: бес попутал!.. Никишке загорелось: возьмем да возьмем! Средь бананов положим и поедем себе дальше, на юга. А я смотрю: и то правда! Лежит эта… на дороге, никого рядом, ничейная вещь-то.

– Отчего ж в ближайшую управу не сдали, раз ничейная?

Махоткин, опустив голову на скрещенные руки, погрузился в долгое молчание, время от времени хрустя суставами пальцев. Баг уже собрался было повторить вопрос, как водитель поднял лицо: взгляд у него был отчаянный.

– Дак… Захотелось деньжат по-легкому срубить… Мы с Никишкой так рассудили, что за эдакую вещицу на юге хорошую цену взять можно…

– Ну а куда мумию девали? – наклонился над столом Баг. – Там же внутри мумия была, вся в золоте. Говорите уж все, преждерожденный. Где и когда припрятали?

Водитель вытаращился на Бага, потом распрямил плечи и осенил себя широким крестом.

– Святые угодники, ничего внутри не было!..

И так это искренне прозвучало, что Богдан поверил.

И, что уж вовсе странно, поверил даже Баг…

А про Стасю ланчжун опять не вспомнил ни разу.