Текст книги "Рукопись Бога"

6

Ривен оставил машину с чемоданом в багажнике на Пласа-дель-Дуке, неподалеку от улицы Вулкана; он понятия не имел о том, что ждет его в мансарде, но это было единственное место, куда точно должен был наведаться Альваро. До встречи с комиссаром оставалось достаточно времени, и парковщику не хотелось идти на нее, не повидавшись напоследок со священником.

Ривен разрезал окровавленную майку ножом и перевязал кусками чистой ткани глубокую царапину на боку. К счастью, шинель не пострадала, и в ней можно было ходить по улице, не привлекая любопытных взглядов. Впрочем, даже центр города был практически пуст; еще один день в преддверии потопа. Проклятие конца года.

Улица Вулкана являла собой узкий проулок с разбитой мостовой между улицей Хоакина Косты и площадью Аламеда-де-Эркулес. В одном из расположенных на ней домов было два подъезда, жилой и овощная лавка; Ривен направлялся в соседний дом с единственным подъездом, непонятно зачем обозначенным цифрой 1.

Парковщик осторожно выглянул из-за угла, проверяя, не следят ли за домом, но то, что предстало его глазам, потрясло его сильнее любой очевидной опасности.

Ривен подумал, что ошибся улицей, но украшенная изразцами вывеска была слишком приметной. Улица Вулкана. Никаких других правдоподобных объяснений он так и не придумал.

В подъезде, где они провели три ночи у женщины по имени Алеха, размещалась аптека.

Об этом сообщала нарядная реклама в рамке из пробирок, градусников и прочих медицинских приспособлений.

Не долго думая, Ривен вошел в магазин.

– Что вам угодно? – поприветствовал его симпатичный толстяк лет тридцати пяти в белом халате и при галстуке.

– Прошу прощения, но разве в этом доме нет квартир?

– Вообще-то, нет. По крайней мере, уже очень давно. – У аптекаря с утра не было покупателей, он скучал и был не прочь поболтать.

– Насколько давно?

– Значит так: видите ли, я здесь работаю девять лет. А открыл аптеку еще мой дед, в тысяча девятьсот сорок восьмом году; что было в этом доме раньше, я не знаю. Моему бедному отцу все это досталось по наследству. В нем совсем не было коммерческой жилки, но что поделаешь. А потом и мне пришлось впрячься.

– А что на верхних этажах?

– Мы, собственно, торгуем не только лекарствами, но и всяким медицинским оборудованием. На втором этаже выставлены ортопедические товары. У нас есть специальный лифт для посетителей, которые не могут ходить. На третьем этаже лаборатория, а на четвертом склад. Если хотите, я могу показать.

Ривен был сыт по горло аптекарскими «видите ли» и «собственно» и не собирался поддерживать разговор. Он лишь озвучивал собственные мысли, ни к кому не обращаясь.

– Я был здесь три дня назад. Это был жилой дом, причем очень старый. Здесь жили шлюхи. Я даже ночевал в мансарде.

– Очень жаль… Вы, должно быть, ошиблись улицей.

– Дай бог, чтобы так оно и было, приятель.

Ривен покинул аптеку, не попрощавшись с хозяином, и остановился на тротуаре, чтобы еще раз прочесть название улицы и убедиться, что никакой ошибки нет.

Все это было форменным безумием.

Развернувшись, парковщик побрел к машине, очень медленно и осторожно, словно разом утратив веру в законы природы. У него сильно болел бок. И мучительно кололо в запястье.

Ривену казалось, что теперь его вряд ли сможет удивить хоть что-нибудь, однако, дойдя до улицы Трояна, он столкнулся с феноменом еще более странным, чем исчезновение целого дома.

По проезжей части бежала свора бродячих собак.

Городские власти давно позаботились о том, чтобы на улицах не осталось ни одного бездомного пса. Большая стая, преспокойно разгуливающая по центру Севильи, была явлением из ряда вон выходящим. Девять животных разных мастей и размеров, все как один без ошейников, держались по-хозяйски уверенно и казались предвестниками новой эры.

Ривен шел через мост к своему «Рено», а на скамейке на Пласа-дель-Дуке плакала молодая женщина с большой сумкой и ярким полосатым зонтом.

7

Женщина под полосатым зонтом быстро справилась со слезами. Такое случалось не в первый раз. С тех пор как Мигель Арсаль внезапно исчез, а пожилые родители отправили ее в Португалию на аборт, у нее то и дело случались приступы рыданий. По вечерам, когда, возвращаясь домой, она замечала целующуюся парочку в машине… По воскресеньям, и во все остальные дни недели…

Немного успокоившись, девушка поднялась со скамейки и пошла по улице Альфонса Двенадцатого к дому номер девятнадцать, в котором размещалась публичная библиотека. После Португалии ровным счетом ничего не имело значения. Она по-прежнему носила линзы вместо очков, по-прежнему ходила заниматься в библиотеку, чтобы не сидеть целый день взаперти под укоризненными взглядами родителей. Она забросила диету и думала о своей диссертации не больше, чем о недостающем куске головоломки из старого сна.

Библиотека оказалась закрыта, и девушка уже собиралась повернуть назад, но вспомнила, что идти ей некуда, и, поражаясь собственной смелости, прошмыгнула в полуоткрытую дверь служебного входа. Поднявшись по лестнице, она вошла в читальный зал.

За несколько ежедневных занятий она успела познакомиться с девятью библиотекарями, двадцать одним подсобным работником и даже с директрисой. Научилась обращаться с компьютером, ксероксом и наушниками в аудиозале. Привыкла прятаться от самой себя среди стеллажей и длинных столов и по привычке продолжала работать над диссертацией, хотя давно не чувствовала ни сил, ни желания ее защищать. Тем сильнее она удивилась, обнаружив, что зал совершенно пуст.

Девушка робко постучала в дверь с табличкой «Только для персонала» и уже хотела уйти, когда на пороге появилась знакомая сотрудница с пластмассовым стаканчиком кофе в руках.

– Привет, – кисло поздоровалась та.

– Привет, Мария. Слушай, вы что, уже закрылись? Дверь внизу была не заперта, вот я и…

– Мы сегодня даже не открывались. Но не беспокойся. Ты здесь своя.

– Я думала, вы только на праздники закроетесь.

– Выходит, ты ничего не знаешь?

– Нет. Я вчера приходила, и… – Девушка пожала плечами.

– Мы и сами только утром узнали, – сконфуженно призналась библиотекарша. – Настоящая катастрофа. Сейчас многие в отпуске, но… Я даже не представляю, как такое могло случиться. Когда мы утром пришли… Это то ли какой-то культурный террор, то ли колдовство. Во всех компьютерах стерты жесткие диски. Все дискеты и микрофильмы стерты. Все наши каталоги пропали. А главное, – Мария скорбно махнула рукой, – все книги переставили. Устроили настоящий хаос. С этого года у нас полтора миллиона экземпляров. Представляешь, что это такое: переставить столько томов?

У девушки случались дни, когда не было сил купить билет на автобус; она хотела сказать об этом, но промолчала.

Зазвонил телефон.

– Придется ответить. Меня здесь оставили на случай, если будут звонить из управления. Остальные разошлись, что делать, все равно непонятно. Только не уходи. Чувствуй себя как дома.

Девушка перестала думать о библиотечном бедствии через несколько секунд. Единственное преимущество депрессии заключается в том, что, погрузившись в собственные беды, мы перестаем замечать несовершенства окружающего мира.

Выбрав стол в дальнем конце зала, она прислонила полосатый зонтик к стене и достала из сумки тетрадь и две папки.

Материалы для диссертации, которые ей удалось собрать.

Двадцать второго января тысяча девятьсот девяносто восьмого года, когда Ватикан рассекретил архивы инквизиции, она училась в аспирантуре на факультете новой истории и готовилась писать диссертацию под руководством профессора Мигеля Арсаля, с которым у них случилась связь, сексуальная для него, любовная для нее и невидимая для остальных. Вскоре она получила приглашение от самого кардинала Йозефа Ратцингера и вошла в число первых семидесяти историков, допущенных к тайнам, хранимым церковью на протяжении многих веков. Однако если интерес большинства ее коллег не простирался дальше конца восемнадцатого века, наша аспирантка решила заняться эпохой более близкой и по времени и по теме своего диплома. И с изумлением обнаружила сообщение о немыслимых событиях, произошедших во Франции в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году, через пятьдесят девять лет после того, как папа Пий Восьмой упразднил инквизицию. Доклад на девяти страницах без заголовка был подписан неким лионским священником П. Онфлером и, судя по всему, предназначался прелату римской курии кардиналу Дьеппу. На первых страницах была изложена краткая биография главного действующего лица, аббата Бульяна. Вышеназванный аббат родился в тысяча восемьсот двадцать четвертом году; будучи рукоположен в священники, еще до тридцати лет приобрел репутацию специалиста в одержимости дьяволом; провел бессчетное количество сеансов изгнания бесов, в том числе из знаменитой монахини Адель Шевалье, которая сделалась его любовницей, основал вместе с ней так называемую Церковь Искупления и предложил собственную доктрину спасения души. Согласно ей, невинные души должны были слиться с душами грешников при помощи нечестивых ритуалов, вроде смешения причастного вина с мочой и совокуплений с животными. Ходили слухи, что двоих сыновей Бульяна и Шевалье принесли в жертву. В тысяча восемьсот семьдесят пятом году аббата отлучили от церкви. Тогда же он познакомился с известным французским оккультистом Эженом Винтра, основателем секты кармелитов, которую возглавил после его смерти. Затем кюре в более цветистом стиле, приставшем скорее ловкому журналисту, чем серьезному биографу, поведал о грандиозном скандале, потрясшем французские оккультные круги: розенкрейцеры заподозрили Бульяна в том, что он проник в тайны Высшей Магии, и якобы даже заслали в его секту своих агентов. До самой смерти – приключившейся в тысяча восемьсот девяносто третьем году при обстоятельствах, которые и вправду можно было назвать странными – мятежному аббату казалось, что за ним следят. Онфлер завершил экскурс в историю непростых отношений эзотерических обществ своего времени весьма таинственной фразой: «Есть все основания полагать, что паши братья, верные последователи И., также предприняли определенные усилия, чтобы вырвать из рук Бульяна загадочную книгу, которой приписывают чудодейственные свойства». Девушка сразу догадалась, что И. означает «инквизиция». А из этого следовало, что, несмотря на буллу Пия Восьмого, положившую конец существованию зловещего ордена, он не исчез и продолжал тайком искоренять ересь. Впрочем, отец Онфлер не стал распространяться на эту тему. Покопавшись в архивах, студентка узнала, что и сам французский священник, и его адресат в римской курии вскоре скончались.

Девушка вернулась в Севилью, полная решимости сказать Мигелю о своей беременности, но тот куда-то пропал.

С тех пор она жила в перевернутом мире: в нем подлинные катастрофы казались заурядными неприятностями, а досадные мелочи приобретали катастрофический масштаб.

Библиотекарша, закончившая говорить по телефону, плюхнулась на стул рядом с читательницей.

– Я тебя отвлекаю?

– Нет, что ты. Я просто задумалась.

– Само собой, звонили из управления. Сообщить, что история просочилась в прессу.

– Ужас.

Обе замолчали, погрузившись в свои мысли. Через несколько минут библиотекарша снова заговорила:

– Только на то, чтобы правильно расставить книги, уйдет не один месяц, представляешь? Не говоря уж о том, что мы потеряли базы данных зала выдачи и региональных филиалов. С кучей книг можно распрощаться навечно…

Девушка кивнула.

Они еще долго сидели за столом, время от времени возвращаясь к обсуждению последствий библиотечного теракта.

Ни одной из них не приходилось слышать об Откровении в Слове.

8

Ривен стоял на перекрестке, ведущем к улице Саладо, дожидаясь, когда загорится зеленый. На этот раз он взял чемодан с собой.

Смеркалось. Дождь не прекращался.

Парковщик знал, что опаздывает на встречу, но чувствовал, что комиссар его дождется. Больше всего на свете ему хотелось избавиться от чемодана, получить деньги и исчезнуть.

Отыскать кабак под названием «Эль-Гальего» оказалось несложно. Дверь ресторана была закрыта, но на стук вскоре вышла официантка. Женщина лет пятидесяти, маленькая и хрупкая, но симпатичная и полная энергии. Бэйджик на кармане белой блузки возвещал о том, что ее зовут Амелия. Официантка молча провела Ривена через пустой зал и указала на отдельный кабинет; там ждал Арресьядо.

Полицейский сидел, навалившись на стол, и приканчивал вторую бутылку «Рибейро-Бланко». Перед ним стояла нетронутая порция осьминога. Остекленевшие глаза и рубашка в засохших пятнах говорили о том, что он пьет уже давно и стремительно теряет связь с реальностью.

– Кого я вижу, наш отважный боец! Присаживайся. Здесь нас никто не побеспокоит. И на время не смотри. Эта карга не закроет, пока я не уйду. За ней должок.

Официантка на мгновение обернулась на пороге кухни и послала легавому взгляд, полный обжигающей ненависти.

Ривен поставил чемодан на стул, а сам уселся на соседний.

– Выпьешь вина? Как видишь, я на тебя зла не держу.

– Что-то не хочется.

– Ты не подумай, сначала я действительно хотел тебя убить, но потом… – комиссар пожал плечами, – понял, что совсем не держу на тебя зла.

– Ты мне просто камень с души снял.

– Ведь, если так разобраться, ты кто – просто парень с ножом, в этой истории ты пешка… Знаешь, я вчера много об этом думал. Вспоминал. Обо всем… Как нашел Роману на полу… Что толку тебя винить… Тебе просто не повезло… Корни этой истории уходят очень глубоко…

– Ты деньги принес?

– …Что-то такое я пытаюсь уловить и все никак не могу… – он плеснул себе еще вина. – Сколько ни стараюсь… Проще всего…

Ривен придвинулся к столу и отставил бутылку, чтобы видеть глаза комиссара.

– Слушай, друг, ты не на приеме у психотерапевта и не с девочкой на свидании. Деньги принес или нет?

– Проще всего было бы тебя застрелить, – в подтверждение своих слов полицейский достал огромный пистолет и направил его в лицо парковщику, – и на этом успокоиться. Типа, я отомстил гребаному убийце и все такое. Но нет… Ты, конечно, редкий урод… – Ствол «Росси-971 «ходил ходуном в дрожащей руке Арресьядо, и ему пришлось опереться на локоть, чтобы удержать тяжелое оружие. – Но ты здесь ни при чем… Разумеется, никаких денег я тебе не принес… – Он подлил вина. – А виноват во всем я, это я сделал так… Вернее… Я ничего не сделал…

На протяжении этого бессвязного монолога Ривен в упор разглядывал комиссара. Он был совершенно разбит. Не из-за пушки, конечно. Парковщик и вправду расстроился из-за денег; деньги были пропуском для выхода из игры. Еще одна дверь захлопнулась у него перед носом.

– Ты не… Я никогда не думал, что это будет так больно…

– Где мне искать людей, которым нужны чемоданы?

– Дурная девка…

– Где твои хозяева?

– Бедная глупышка…

Ривену все это порядком надоело.

Проведя обманный маневр левой рукой, он ударил Арресьядо ребром ладони по запястью и заставил выпустить оружие.

Комиссар, за плечами которого имелся колоссальный опыт кабацких схваток, отреагировал мгновенно, почти инстинктивно. Но и Ривен не дал застать себя врасплох. Он схватил противника за уши и притянул к себе и тут же отбросил назад стремительным ударом колена в нос. Полицейский растянулся на полу.

Он был очень силен, но пьян, пьян, но очень силен.

Подойдя к скорчившемуся на полу сопернику, Ривен дважды пнул его в ребра и с двух сторон врезал по почкам. Потом он с размаха погрузил кулак в живот комиссара, разом выбив из него смесь желчи с выпитым за два дня алкоголем вместе с воздухом и последними остатками решимости. Выдохнув, Ривен немного отступил, чтобы не запачкать ботинки рвотой.

Повалявшись немного лицом вверх, Арресьядо начал подниматься, но парковщик тут же приставил к его горлу нож. Голос Ривена звучал очень ровно, но в глазах горел дьявольский огонь.

– Где твои хозяева?

Арресьядо зашелся хриплым смехом и едва не подавился собственной желчью.

– В соборе… В… Колумбийской библиотеке… – В искаженном болью голосе явственно слышались издевательские нотки.

– В каком приделе?

– Покаяния…

Ривен отошел в сторону. Он был слишком умен, чтобы вообразить, будто комиссар разоткровенничался от боли и страха.

Обернувшись на хозяйку ресторана, глядевшую на окровавленного полицейского с порога кухни, парковщик подумал, что давно не видел таких довольных лиц. Что ж, хоть кого-то в этот вечер он порадовал.

Ривен подхватил чемодан и, ни слова не говоря, вышел на улицу.

Там царили тьма и дождь.

Свернув за угол, парковщик заметил двух полицейских, изучавших багажник краденого «Рено».

И прошел мимо.

9

Автомобиль Магальянеса уже давно торчал в немыслимой для полупустого города пробке при въезде на улицу Мигеля де Манары, неподалеку от резиденции архиепископа.

Магальянес никуда не спешил. С тех пор как епископа направили в Севилью довести до конца дело, ради которого много лет назад был создан Союз, он постепенно терял воодушевление и теперь ощущал себя скорее не двигателем событий, а пассивным созерцателем осуществления чужой воли.

Мимо на полной скорости промчалась пожарная машина.

Потеряв терпение, Магальянес отправил шофера справиться, из-за чего образовался затор. Темнокожий священник, отвечавший за безопасность епископа, то и дело протирал запотевшее стекло, стараясь разглядеть, что происходит на улице. Водители других машин отчаянно давили на клаксоны. Новости по радио становились все тревожнее для тех, кто догадывался, в чем дело.

Шофер вернулся очень быстро.

– Монсеньор… Боюсь, это надолго.

– Что случилось?

– Архив Индий… Крыша обрушилась. Полицейские говорят, из-за дождя. Пришлось перекрыть движение. Даже военных привлекли, чтобы оцепить зону.

– Что стало с книгами?

– Говорят, почти все пропали.

Архив Индий.

Большое квадратное здание напротив Архиепископского дворца и кафедрального собора, построенное зодчим Хуаном де Эррерой, в котором хранились документы, связанные с эпохой открытия Нового Света. Тысячи уникальных манускриптов и карт. Место паломничества историков со всего мира.

Епископ мысленно приплюсовал очередную катастрофу к двум другим, о которых говорили по радио: к саботажу в Публичной библиотеке и потопу в библиотеке университета.

Кто-то вырвал страницу из книги человеческого знания.

До резиденции оставалось всего несколько метров, такое расстояние ничего не стоило пройти пешком, но Сесар Магальянес никуда не спешил; он догадывался, какую картину застанет в Архиепископской библиотеке.

Епископ неподвижно сидел на пассажирском сиденье, опустив веки, и размышлял об Откровении в Слове.

10

Нюрнбергская «железная дева».

Должно быть, самое изящное из придуманных человечеством орудий пыток.

Полый саркофаг в форме человеческого тела, утыканный шипами, которые впиваются в плоть помещенной внутрь жертвы. Шипы вынимаются, поэтому палачи могут варьировать их количество на протяжении допроса.

Альваро представился случай проверить, как работает знаменитый механизм. На собственной шкуре.

Священник знал, что находится в одной из главных городских библиотек, в зале, где хранятся редкие старинные книги. Он смутно помнил голоса людей, которые притащили его сюда в полубессознательном состоянии и бросили за тяжелой дверью, не пропускавшей наружу криков и стонов. Наедине с темнотой и болью.

Эту боль невозможно было ни определить, ни описать. Погруженный в спасительное полузабытье, Альваро не отдавал себе отчета, сколько раз вокруг него сжимались и снова разжимались железные челюсти, сколько раз палачи повторяли один и тот же вопрос.

Где пятый чемодан?

В первый раз зубья «железной девы» вошли в его руки, ноги, живот и левое плечо очень медленно. Не так глубоко, чтобы нанести существенные увечья, но достаточно, чтобы он взвыл от боли.

Потом несчастного ненадолго оставили в покое, и он, ослепший, глухой, обессиленный, медленно истекал кровью, стараясь не думать о проклятом пятом чемодане, чтобы против воли не выдать тайны.

11

Ривену пришлось долго прятаться в темном подъезде на улице Пласентинес, напротив угрюмой массы кафедрального собора, пока солдаты расставляли металлические заграждения вокруг разрушенного Архива Индий. Наконец толпа рассеялась. Ривен спрятал чемодан в мусорном баке и вновь принялся ждать, не выпуская из вида придела Покаяния.

Суровый святой, опершись на меч, следил за ним с фасада базилики.

Парковщик несколько раз терял терпение и уже намеревался лезть по стене или штурмовать вход, но стены были слишком высокими, запоры надежными, горгульи зловещими, а взгляд святого воителя делался все мрачнее. Ривен отнюдь не собирался рисковать своей шкурой, еще крепче впутываясь в это паскудное дело, он всего лишь хотел немного заработать; и, если придется, смыться из города, пока все не успокоится.

Первой появилась Эрнандес.

Девушка шла по тротуару, подняв ворот черного пальто. Ривен одним движением вытащил нож и выбросил лезвие. Прежде чем достать ключ и начать бороться с замком, Эрнандес тревожно огляделась по сторонам. Как только она отвернулась, Ривен бесшумно пересек улицу. Девушка вошла в придел и уже собиралась закрыть за собой дверь…

– Ни звука, или я вспорю твою киску до самого горла.

Как ни странно, при виде Ривена лицо женщины озарилось искренней радостью. Впрочем, наткнувшись на непреклонный взгляд его зеленых глаз, она моментально сменилась ледяной ненавистью. Ривен захлопнул дверь и прижал Эрнандес к шершавой каменной стене.

– Люди из Союза здесь?

– Да.

– Альваро?

– Тоже.

Словно в подтверждение ее слов, в дальнем углу Апельсинового дворика послышались голоса. Ривен насторожился.

– Сдается мне, здесь не одна история, а несколько сплетенных вместе. Почему бы не начать с твоей?

– Моя очень простая, – Эрнандес ни капли не испугалась; она будто и вправду ждала момента, чтобы поведать о своей роли в этом деле.

– Я слушаю.

– Защитники Церкви вышли на меня через одну монахиню, которая работала вместе со мной в приюте. Я с охотой продала бы им чемодан, хранившийся у моего… отца. Но у них был другой план. Поскольку вы рано или поздно все равно связались бы со мной, я должна была оставить чемодан в укрытии и сделать его приманкой, чтобы втереться к вам в доверие и в конце концов привести их к остальным чемоданам. За это мне обещали очень много денег. И избавление от директрисы в качестве бонуса. Разумеется, я согласилась.

У Ривена не нашлось, что противопоставить столь примитивной логике выживания, которой он и сам следовал, сколько себя помнил. Напоминать о совместной прогулке в ад не было смысла. Эта женщина жила настоящим, прочие грамматические времена она не употребляла.

– Сегодня я пришла сюда в последний раз, чтобы получить свои деньги и выйти из игры… Нам давно известно, что пятый чемодан у тебя, Альваро они пытают лишь потому, что не знают, как к тебе подступиться, – Эрнандес сделала паузу, чтобы парковщик мог как следует прочувствовать ее слова.

– Я могу быть твоим посредником. Проси у них что хочешь. Потом мы оба исчезнем. – На мгновение ее взгляд снова потеплел. – Вдвоем, хотя бы на первое время… Если захочешь.

Ривен прижал лезвие к ее горлу.

– Не переборщи; еще немного сентиментальности, и твоя героиня лишится своей притягательной тайны. Я сам хочу с ними поговорить. Мы пойдем туда вместе.

Одной рукой парковщик придерживал Эрнандес за локоть, другой прижимал нож к ее левой лопатке; так они прошли под аркой и оказались в сумрачном Апельсиновом дворике. Оба двигались медленно, глядя себе под ноги и стараясь не угодить в одну из старых оросительных канав, мокрая листва нашептывала им дурные предзнаменования. В окнах северного крыла плясали отблески пламени. На крытой галерее, вход в которую стерег череп, выбитый в стене в память о рабочих, погибших во время строительства, отчетливо слышались голоса. Судя по всему, внутри полным ходом шло веселье.

Вход в нефы, примыкающие к Колумбийской библиотеке, оказался не заперт.

Эрнандес и Ривен шли на слабое сияние с ведущей в книгохранилище лестницы. Оставив по левую руку научный зал, конференц-зал и кабинеты, они стали подниматься по ступенькам. Внезапно голоса смолкли, и их со всех сторон обступили неизвестно откуда появившиеся нищие, вооруженные ржавыми кухонными ножами всех существующих размеров.

Слишком много клинков на один складной ножик.

Ривену хватило одного взгляда на своих противников, чтобы понять: прикрываться Эрнандес, как щитом, бесполезно. Разглядеть бродяг в полутьме было невозможно. Все та же масса лохмотьев, болячек и коросты, которую парковщик привык лицезреть в последние дни; готовые в любую минуту растерзать свою жертву, они выжидали, передавая по кругу бутылки дорогого вина… С Новым годом.

Впервые за очень долгое время Ривен бросил нож.

Бродяги отвели парковщика на второй этаж, в большой длинный зал, образованный тремя смежными часовнями, по стенам которого были развешены книжные полки. Половина зала лежала во тьме: люстры зажигать не стали, чтобы свет в окнах не заметили с улицы. Лишь в глубине помещения горели свечи. Там, у странной металлической конструкции, ждали несколько человек.

– Мы знали, что ты придешь.

Посреди зала в окружении веселых пьяных бродяг, с кривой усмешкой на губах, гостей встречал Амадор.

– Я знал, что ты придешь.

Нищие расступились, пропуская Ривена к слепому. Эрнандес оказалась у него за спиной и, подумав, отошла к стене, стараясь держаться подальше от пьянчуг, так и пожиравших ее глазами.

В книгохранилище не было никакой мебели, кроме полок из темного дерева, на которых в беспорядке пылились тома и рукописи. У полок не было защитных стекол, укрепленные на стенах канделябры находились в опасной близости от ценных и весьма горючих фолиантов.

Никто не произносил ни слова; только дождь стучал по крыше собора.

– Мы, незрячие, зависим от звуков… Этот бесконечный шум сводит меня с ума.

С этими словами Амадор резко развернулся, будто хотел убежать от ненавистного шума, и, опираясь на трость с крестообразной рукоятью, проковылял к «железной деве». Дверца орудия была открыта. Поводырь вворачивал два новых шипа, длиннее других, на уровне глаз Альваро. Старик, нагой и окровавленный, жался к задней стенке «девы», жадно хватая губами воздух.

Палач завершил свое дело, вытер о штаны испачканную красным руку и присоединился к остальным, уступив место Амадору.

Ривен медленно приблизился к жуткой металлической фигуре; если бродяги хотели его запугать, у них ничего не вышло. Какие важные персоны ни входили бы в пресловутый Союз, грязная работа, как всегда, доставалась оборванцам.

Подойдя поближе, Ривен оказался лицом к лицу с Альваро, задыхавшимся от боли и ужаса в тесном железном саркофаге. Узнав парковщика, священник окинул его долгим взглядом, полным отчаяния и внезапного тепла. Он ни о чем не просил, ни на что не надеялся… «Слава богу, мне не придется умирать в одиночестве, среди этого сброда».

Ривен отвел глаза и заметил в углу четыре чемодана, которые удалось собрать Защитникам. Нищие, не долго думая, взломали замки и достали драгоценное содержимое: кипы старых, пожелтевших газет.

Амадор с кривой усмешкой посматривал на парковщика, опираясь на дверцу «железной девы».

– Итальянская, а точнее сказать, падуанская пресса пятьдесят третьего – пятьдесят четвертого годов. Никакой ценности не представляет… – Слепой дернул уголком рта. – Сколько усилий и сколько смертей, и все ради жалких пяти килограммов старой бумаги… Наш Господь большой шутник, тебе не кажется?

– У святого отца из нашего приюта не было мнения на этот счет. У него все силы уходили на то, чтобы лапать воспитанников.

Слепой хохотнул.

– Ты в точности такой, как мне описывали. Надеюсь, у тебя обо мне тоже сложилось адекватное впечатление… – И, внезапно изменив тон, спросил почти заискивающе: – Заключим сделку?

– Для того я и пришел.

– Пятый чемодан у тебя?

– В надежном месте.

– Ты его открывал?

– …

– Ладно… Не важно. Сколько?

– Двадцать кусков.

– Я дам тридцать, если буду в тебе уверен; деньги не имеют значения. А в качестве бонуса можешь забрать эту рухлядь, – слепой кивнул на Альваро.

– Я, в свою очередь, должен быть уверен, что меня отсюда выпустят. Мертвецу деньги ни к чему.

– Как скажешь. Предлагай свои условия.

– Вы… не можете… этого сделать… Ривен. – Слабый голос священника не вязался с каменной твердостью его слов.

– Не бойтесь, я без вас не уйду.

– Вы не понимаете… Вы не можете этого сделать… если чемодан у вас, книга… Книга там, где должна быть.

Амадор, готовый заставить пленника замолчать, замер, положив руку на дверцу «железной девы», и жадно ловил каждое слово.

– О чем это вы? – грубо спросил Ривен.

– Я приехал в Севилью… чтобы найти вас, Ривен.

– Вы сами не знаете, что говорите.

– Уже пробило… двенадцать?

Никто не ответил.

– Полночь… наступила?

Амадор кивнул.

– Я могу… доказать. – Альваро отчаянно ловил губами воздух. – Мой дядя кардинал Тертулли приказал мне… просил меня отдать Рукопись Бога вам, Ривен.

Парковщик повернулся к слепому, стараясь не обращать внимания на бредни старика.

– Вернемся к вопросу о деньгах. У вас вся сумма с собой?

Альваро настаивал:

– Послушайте… я могу доказать, что вы… избранный. Если новый год уже… начался, должен появиться знак… Посмотрите на свое запястье, снизу.

Ривен не двигался.

Внезапно он вспомнил, как невыносимо жгло руку.

И резким движением отдернул рукав.

На запястье горела пентаграмма.

Парковщик не произнес ни слова.

– Вы новый… Хранитель.

– Проклятые маги, – пробормотал Амадор; он не нуждался в зрении, чтобы понять: на руке Риве-на и вправду появился знак, о котором говорил священник.

Ривен хранил молчание.

Первых лет своей жизни он не помнил, настоящее казалось ему форменным безумием, а будущее он не желал принимать, но не знал, как спастись от неизбежного.

Перед глазами Ривена мелькали воспоминания последних дней, неровного пути, которому он был не только свидетелем, но и пунктом назначения, тугой спирали, пружины, готовой вот-вот разжаться.

– Старый дурак… – прошипел Амадор, обращаясь к запертому в железном чреве, окровавленному, задыхавшемуся пленнику. – Я почти поверил, что ты посланник небес, а ты, оказывается, жалкий лакей дьявола, привыкший делать грязную работу за своего хозяина. А мы, отбросы, убийцы, чудовища по локоть в крови… последняя надежда мира.

Выплюнув эти слова, полные презрения и неподдельной горечи, слепой с силой захлопнул дверцу орудия пытки. Священник успел закрыть глаза, чтобы не видеть хищных шипов, готовых вонзиться ему в лицо.

Наверное, он закричал, но герметичная дверца не пропускала звуки.

Ривен инстинктивно зажмурился вслед за Альваро.

Открыв глаза, он с изумлением обнаружил, что все вокруг позабыли о священнике и с тревогой смотрят ему за спину.