Текст книги "Свет вылепил меня из тьмы"

Меня всегда интересовало, как происходит следующее. Вот человек здесь, вот он старается воспринять то, что здесь происходит (большинство из нас знают, что надо воспринимать то, что здесь происходит, а не только то, о чем здесь говорится). И вот он выходит из этой комнаты, а через каких-то 15–20 минут возвращается совсем другое существо…

Как же ему удается перед собою оправдаться, совместить противоположное? Оказывается, очень просто – за счет сверхоценивания своей повседневной жизни. Примитивно, но гениально. Наша повседневная жизнь нам самим кажется безумно сложной, наполненной грандиозным количеством сложнейших проблем, ждущих решения, огромными трудностями, которые необходимо преодолеть, обязательствами, требующими выполнения, и т. д. и т. п. И вот за счет приравнивания масштабов этой повседневной жизни к духовно-предельной проблематике, то есть суперувеличения этих масштабов, мы чувствуем себя нормально, пребывая «здесь» и пребывая «там».

Иными словами, мы гениально совмещаем величие претензий (которые здесь сейчас присутствуют) с маленьким человеком, который оживает, как только вы выходите из аудитории. Как? За счет резкой смены масштаба. Если же вы встанете в позицию человека, живущего за пределами Великого Среднего, станет трудней себя обманывать (не скажу, чтобы вы уже не обманывали себя, – мы знаем, что ложная личность – великолепная штука, гениально сделанная). Еще раз повторяю: единственный прием, с помощью которого вам до сих пор удается сидеть на двух стульях, – это резкое изменение масштаба оценки. Здесь вы, это я вам тысячу раз каждому персонально доказывал, автоматически ее занижаете. Максимально, сколько можете занижаете, а там завышаете максимально, сколько можете. И в результате – ровненько, более или менее…

Видите, кажется, просто, а я только-только додумался. Я восхищался этим, но никогда проблема не стояла передо мной с такой остротой, чтобы все-таки найти в себе мотивацию и ответ. Я просто восхищался, когда это видел… вокруг себя и в себе. И только сейчас, прижатый вами, нашим договором, своим согласием участвовать в этой ситуации, вынужден был пробиться до конца. Теперь не только восхищаюсь, но уже вижу, как это сделано. Могу проследить просто поэтапно – сколько времени занимает и как, словно по ступенькам, нарастает.

Именно поэтому я окончательно знаю, что устремленность можно растить. Тут же скрываются и ответы на ряд вопросов. Можно ли вырастить в человеке Любовь? Да, но при желании с его стороны. Какие нужно поставить условия, чтобы это произошло, и в какой последовательности? И чего человек боится? Здесь уже следует порассуждать.

В мир Знания человека можно ввести (и он даже не успеет ахнуть, как там окажется) при всем страхе, который будет попутно возникать, в силу культурной обусловленности, сверхценностного отношения к знанию. «Бог с ним, мне трудно, но ведь это же знания! Надо брать, брать». А вот в мир Любви – нет. Опять в силу культурной обусловленности – это не ценность, но большой страх. Стоят такие себе демоны безумия и ждут, когда бы меня «слопать», мой едва народившийся разум.

Но вернемся в «между»… Что еще нужно сделать для приближения себя к этому? Попытаться поверить в то, что возможен способ бытия, при котором нет никакой фиксированности. Образно говоря, аналогия может быть такая: я не делаю никаких запасов, то есть я не пытаюсь носить с собой постоянно свои запасы знаний, запасы любви, запасы умений, я пытаюсь оказаться в таком качестве, когда каждый момент времени я имею все, что нужно для данного момента времени, – ни больше ни меньше… Собственно говоря, это и есть то, что называют первым просветлением или резонансом Я-мир.

Или еще образ – «птичка божия не знает ни заботы, ни труда» (что не означает отсутствия забот и труда). Аллегория, конечно. Но суть в том, что вы из состояния, в котором всегда чего-то нет (еще нет, уже нет, не хватает), попадаете в состояние, когда есть все. Но не за счет того, что вы приобрели и имеете, а за счет того, что в этом резонансе с пространством Свободы попадаете в ситуацию, в которой вам открывается: в каждый момент времени у вас все для данного момента времени есть. Это принципиально иной способ бытия… Это «мастерство без мастерства», «знания без знаний», «богатство без богатства», «идущий позади меня идет впереди» и «великий квадрат не имеет углов».

Наверное, трудно, а может быть, даже невозможно предсказать – с акцентом на Знание или с акцентом на Любовь тот или иной конкретный человек может попасть в это место. Одно безусловно: для этого нужно научиться оперировать тем, что мы привыкли называть абстракциями, как реальностью. Чтобы в себе самом для себя бытие и в себе самом для других бытие, скажем, обладали реальным наполнением и реальной разницей, чтобы сознание было готово и не тормозило нас в этом движении. С другой стороны, чтобы такие вещи, как «всечеловеческая любовь», «всечеловеческая боль», «всечеловеческое страдание» или «кипящий котел жизни», тоже были для вас реальностью, с которой вы можете работать, которую можете чувствовать. Это работа должна идти постоянно, чтобы быть готовым уловить звучание пространства Свободы, не испугаться и опознать его.

Вот у меня иногда спрашивают: «Ты потратил двадцать лет жизни и говоришь, что достиг всего, чего хотел, узнал все, что хотел знать, умеешь все, что хотел уметь. Что это? Что ты знаешь? Что ты умеешь? Что ты постиг?» И когда я пытаюсь не отшутиться, а искренне ответить – самое точное, что я могу сказать словами: «В каждый момент времени у меня есть все, что мне нужно для данного момента времени». У меня всего хватает в каждый момент времени, поэтому для многих это выглядит так, будто мне ничего не надо. Нет, мне очень много надо, очень много… гораздо больше, чем вам…

Еще раз повторяю эту мысль: человек, который имеет в каждый момент времени все, что ему надо для данного момента времени, вам всегда будет казаться человеком, которому ничего не нужно. Это непростая вещь. Вам так будет казаться, ему-то – нет. Потому что он знает, что ему нужно в каждый момент времени. Но слово «знает» употреблено здесь с определенной долей условности, ведь там несколько иное происходит – это нельзя уже назвать ни Знанием, ни Любовью. Это «между», это другое пространство. Но чтобы совершить такой прыжок в невероятное, нужно быть не тем рыбаком, который мечтает поймать самую крупную рыбу, а на рыбалку берет с собой снасть, рассчитанную на обычную. Нужно быть тем рыбаком-чудаком, что ходит на рыбалку только со снастью, способной выдержать рыбу, о которой он мечтает…

Меня всегда восхищало, что человек не берет билет в купейный вагон, чтобы сэкономить, а потом съедает и пропивает в жутких условиях общего вагона в три раза больше того, что он сэкономил. Это и есть абсурд, о котором я говорил вначале. Этот абсурд рождается по все той же причине: посмотрите внимательно вокруг – все завышают, мягко выражаясь, оценку предлагаемой им жизни. Неважно, завышают в минус или в плюс – значения не имеет. Это функциональный прием сидения на двух стульях, настолько фундаментальный, что даже вам это удается осознать лишь после шести лет обучения.

И снова возвращаемся к «между»… Мы очень фиксированы, поэтому нам трудно воспринять степень реального, осознать возможности бытия, лежащие за пределами нам знакомого. Но даже если мы готовы допустить такие возможности, то хотим знакомиться с ними только через гарантию. Наша фиксированность выражается в идее гарантированного будущего. Это очень навязчивая, я бы даже сказал, параноидальная идея.

Хотя трезвым умом мы понимаем: гарантированного будущего в современном динамичном, постоянно меняющемся мире быть не может, но в нас, как рудимент ушедшего в прошлое времени стабильной культуры и медленно развивающейся цивилизации, живет желание гарантированного будущего. Мы видим еще пока, сколь безумны были наши родители, угробившие свою жизнь за эту гарантию, и чего они реально достигли. Нам еще кажется, что мы так делать не будем, но мы уже делаем так – и давно, что увидят, в свою очередь, наши дети. Это одна из самых величайших цепей, которую мы на себе носим. Маниакальная идея гарантированного будущего.

Когда у нас не хватает возможности самообмана, мы начинаем обманываться за счет наших детей – говорим, что это для них. Это для них на земле столько оружия, что хватит пять раз всех уничтожить? Вам кажется, что между вашим гуманистическим устремлением обеспечить ребенку будущее и этим фактом нет ничего общего. Но это ведь было сделано во имя гарантий будущего!

Почему я так уверенно об этом говорю? Подумайте сами внимательно. Идея гарантированного будущего мгновенно уничтожает ценность настоящего и прошлого. Потому что и прошлое, и настоящее становятся средством достижения гарантированного будущего. Как только эта идея овладевает людьми государственного масштаба, появляются Сталин, Гитлер, Мао Цзэдун и им подобные. Как только любимый становится средством, умирает Любовь, потому что умирают настоящее и прошлое. Средство нужно только до тех пор, пока оно работает как средство. Потом оно выбрасывается. Кто будет хранить отработавшее средство?

Я знаю людей, что с двадцати лет думают о том, какая у них будет пенсия, и все делают для того, чтобы она была побольше. Человек, поверивший в идею гарантированного будущего, – раб, его всегда можно поманить, пообещать ему это будущее. А почему бы и не пообещать? Это что, накладывает какие-то обязательства? Ведь речь идет о будущем. Потом можно сказать: «Не получилось. Попробуем еще раз, не наши дети, так наши внуки, не внуки, так правнуки…»

А вы говорите – царство Свободы. Что вы будете делать с этой свободой? Быть свободным – значит не иметь гарантий, никаких. Да их и нет вообще. Есть несвобода, вот в ней и гарантии. Гарантия – это орудие несвободы, это главное орудие несвободы. «Ты меня долго будешь любить, ты меня всегда будешь любить?» – и все кончилось. Известно, что будет дальше. «Мы будем счастливы? Конечно, будем…» Все, все известно. «Я достигну просветления? Конечно, достигнешь» – все известно, что дальше. Это смерть. Это голос смерти. Каждый раз, когда вы слышите о гарантиях, – это голос смерти.

У Свободы нет гарантий, они ей просто не нужны. Так же, как человек, который все имеет, кажется человеком, которому ничего не нужно, так и человек, который свободен, кажется смертью. С одной стороны посмотреть: несвобода, гарантии и смерть, а если с другой посмотреть – свобода есть смерть. Как в той истории: сначала гусеница, потом личинка, потом бабочка…

Поэтому, строго говоря, то, что мы называем царством Свободы, нельзя так называть. Это тоже уводит в сторону. Это свобода и несвобода – иными словами, которые кажутся мне наиболее адеквактными, – пространство Присутствия. Тут, наверное, будет правильным, перефразируя Кастанеду, сказать: первый враг человека – страх, второй враг человека – могущество, третий враг человека – усталость, четвертый враг человека – смерть. У меня такое ощущение, но, может быть, я не совсем прав, что вы сейчас одновременно желаете могущества и уже заранее устали от него. Вы отказываетесь от могущества, не имея его, чтобы иметь право быть усталым… вряд ли это получится, вряд ли…

На этом сегодня закончим.

У нас осталась последняя встреча. Ну, попробуем… поприсутствовать… Все.

Беседа десятая

Я расскажу вам

Аркадий, человек, который был мне явлен как Учитель, однажды сказал мне таким профессорским голосом – он уже тогда имел склонность к профессорским образам, а я думал, он так, ляпнул: «Вот когда ты будешь проходить мимо пьяного, валяющегося в собственной блевотине, и услышишь через него сказанные тебе слова – считай, что ты чему-то научился». Странный образ из уст интеллигентного европейского профессора – правда, тогда он еще не был профессором, его еще гоняла ГБ. И я так и запомнил – да, учитель, образ.

И вдруг годика через три с половиной я осознаю себя в потрясающей ситуации – я иду мимо пьяного, валяющегося в собственной блевотине, и он не своим голосом сообщает мне совершенно потрясающую вещь. Я не побежал спрашивать у Аркадия, как он получил это предвидение. Он и сам не знает как. Да и не надо этого знать. Он сказал. Я услышал. Оно случилось. Все. Ну, три года – это же не так много. А мимо скольких людей мы проходим, отмахиваясь от них, как от мух. «Я по духовность. Кыш, люди, кыш! Не мешайте мне, я иду… я на пути. Кыш. Кыш. Кыш!» А знание-то, ведь оно так и существует – в форме людей, ибо каждый человек именно поэтому и является проводником бесконечного океана знания и силы, лежащих позади него.

На сем позвольте откланяться, искренне Ваш, Игорь. До свидания.

Встреча такого рода – встреча-размышление… Сегодня попытаемся найти слова для хотя бы косвенной передачи того, что можно назвать окончанием пути, того странного переживания реальности, к которому приходят – назовем их духовные искатели – в течение уже нескольких тысячелетий. И те, кто доходит, пытаются, каждый на своем языке, хоть как-то передать свое переживание, и каждый раз это очень трудно. Иногда возникает мысль: а надо ли это делать? И все-таки пытаются. Хотя Лао-цзы сказал: «Говорящий не знает, а знающий не говорит», – и он пытался это передать.

В прошлый раз мы, заходя с разных сторон, касались того, что назвали пространством Присутствия. И уже тогда почувствовали, что находимся за пределами даже косвенного понимания. Думаю, это нормально и естественно. Постепенный ход наших встреч все больше и больше удаляется от такой задачи, как просто понять. И все ближе и ближе оказывается к такому качеству, как оставить след, обозначить будущие события и будущие переживания.

Что же такое окончание пути? Как смогу, попробую выразить… Может быть, это исчерпание возможностей восприятия, переживания, некое качество, являющееся пределом природы человека в его отношениях с Миром. А может, это какой-то намек на совсем иное бытие. Я вам уже говорил, что слово, которым как-то обозначилось это восприятие реальности для меня, – Присутствие. Что такое присутствие? Это при сути. Не сама суть, а при ней, прикосновение к ней, прибытие к ней… Наверное, не случайно именно такое слово родилось для обозначения.

Конечно, это переживание непосредственного отношения к оформленной ежедневной жизни не имеет. Оно может только как бы просвечиваться в ней в каких-то формах, которые, вероятно, и выделить невозможно. Очевидно, невозможно и сказать: «Вот! Вот здесь». Но обычно окружающие каким-то образом это воспринимают… Не всё, но кое-что воспринимают. Какое-то есть проявление этого. И оно, я уже говорил об этом, позволяет людям, окончившим путь, независимо от того, в какой традиции они его окончили, вступать в отношения и опознавать друг друга.

И поскольку в этом переживании снимается окончательно и полностью вся проблематика достижения, все смыслы, имеющие отношение к достижению, исполнению, овладению, осознанию и т. д., то, естественно, возникает самое большое несовпадение текстов – текста внешней явленности и внутреннего глубинного переживания. То есть как бы реализуется максимальный объем, максимальное неравенство человека самому себе. И в то же время присутствует ощущение максимальной реализации.

Думаю, что этот максимальный разворот, максимальное неравенство себя для себя и себя для других создают то колоссальное напряжение, из которого потом у некоторых рождаются, с одной стороны, этакая фатальность и жажда ухода туда, в эту глубину, а с другой – свобода и легкость в явленности, потому что минимальным становится разброс ценностей, исчезают колебания между маленьким человеком и манией величия, между единичностью и всеобщностью. Открывается какой-то странный контекст, в определенном смысле совершенно бесполезный, не несущий никакой прагматической ценности. Контекст, возвышенные слова в стиле древних или метафоры, увлекающие своей красочностью. Мне кажется, что для нас, сегодняшних, это будет неверно, нас будет тянуть туда, к тем образам, к тем временам. И эти времена начнут казаться более «хорошими», более духовными – ведь тогда так красиво об этом говорилось. А времена, они, как и погода, не бывают ни хорошими, ни плохими – это мы оцениваем их как хорошие и плохие.

Открывается какая-то сверхобъективность всего, и, казалось бы, она снимает субъективность как таковую. Но недаром об этом говорят как о пространстве, в котором одна вещь в то же время две вещи и две вещи в то же время одна вещь. Я бы сказал: открывается нечто придающее ценность бытию как таковому независимо от того, бытие это объективной или субъективной реальности. Открывается бытие, в котором есть и то и другое, – и в то же время это одно. Открывается ситуация пребывания в Мире, и Мира во мне, и всего во всем, какая-то тотальность. Очень трудно найти сочетания слов, которые более определенно намекнули бы… То есть открывается пространство Присутствия, в котором, как волны или сгущения-разряжения, возникают, развиваются и опять сливаются с Присутствием события. Но это события, которые воспринять можно только как некий объем. Это такое место, где все и ничего действительно соединяются. Не пустое и не заполненное (в прошлый раз мы говорили, что это как бы щель между пустым и заполненным). Можно сказать, что там нет индивидуального Я, а можно сказать, что только там оно и есть: и то и другое будет соответствовать какой-то части этого переживания.

Я, как и вы, прочитал, наверное, несколько десятков описаний этого переживания, сделанных в разные времена и разными людьми. И почему-то уже второй раз всплывает знаменитое выражение Лао-цзы: «Великий квадрат не имеет углов», то есть великий квадрат – он просто квадрат. Можно, конечно, попробовать воспользоваться концепцией Платона, который говорил: «В мире чистых идей». Но это не то… Думаю, Лао-цзы совсем не близок в этом смысле Платону. Это не мир Идей, неоформленных, обладающих способностью оформляться, потом освобождаться от формы и опять оформляться… Нет. Потому что все-таки мир Идей состоит из идей. О нем можно сказать, из чего он состоит. Как мир атомов, состоящий из атомов, мир Любви, состоящий из людей, и т. д. А здесь мир, в котором принципиально невозможно даже поставить такой вопрос: из чего? Он ни из чего не состоит, непрерывен в любом измерении, не имеет частей, он тотален, и в то же время в нем все присутствует. Для меня максимально точное по смысловому полю выражение: в этом Мире все присутствует и этот Мир во всем присутствует…

Можно вспомнить одну из самых изощренных картин Мира, описанных в работе Тартанга Тулку – «Пространство, Время, Знание». Но там Мир, о котором говорит Тулку, состоит из действия: «время разворачивает знания в пространстве», в котором есть некие три составляющие этого предельного для Тартанга Тулку Мира. Это Мир Предела, выраженный как Мир Троицы. Единство трех ипостасей. По числу три мы сразу определяем Мир Предела сознания, осознавания, думания, понимания, знания… Тот Мир, о котором я пытаюсь сейчас говорить, – не говорить, наверное, именно это имел в виду Лао-цзы – «знающий не говорит»….

Я не говорю – это не есть говорение в обычном смысле слова, это, может быть, называние, может быть, вызывание, заклинание, это ближе. Какая-то попытка соединить вас с этим, попытка соединить в себе себя – протянуть нить через весь этот разрыв, через этот объем, через все эти контексты, которые мы прошли размышлением, переживанием. Это, конечно, требует предельных собранности и внимания, предельного отпущения – мы пока до этого не дошли, еще суетимся (то ли на всякий случай, то ли заранее себя пугая, то ли от беспокойства мысли, то ли от чего-либо другого…). Но здесь сейчас у нас суета. Мы пока в ситуации, которая часто у нас бывает: вы слушаете говорящего, вы еще не вышли в этот поток.

Поэтому я и начинаю с таких странных для этого Мира вопросов: а зачем вообще нужно такое переживание? Что оно дает? Оно, безусловно, открывает окончание… Без этого открытого окончания пути, без, пусть смутного, предположения, что какое-то окончание есть, невозможна ответственная, творческая жизнь. Если бы не было смерти, жизнь превратилась бы просто в поглощение. Но поскольку при этом не осталось бы никого, кто производит то, что поглощается, жизнь просто бы исчезла. Без окончания ответственность исчезает, исчезает возможность творческого акта, который должен вобрать в себя начало и конец, – и конец превратить не просто в конец, а в окончание… И вот это открытие окончания, открытие пространства, не имеющего меры до такой степени, что о нем нельзя даже сказать – бесконечное, – потому что и эта мера… открытие пространства, не имеющего качества…

Пространство, рождающее чувство максимального удаления. Я бы так это назвал – именно максимального удаления начала и конца, растяжения себя. Потому что если появляется чувство глубины, то сразу возникает желание погружения в нее. Здесь нет погружения в нее – есть разворачивание себя в Мире и Мира в себе. Это максимальный разворот, когда нет ничего нераскрытого, когда все раскрыто. Или когда нет скрытого, если пользоваться отрицательным определением. Тогда приходит Присутствие.

И когда оно приходит, то, будучи бескачественным, постепенно становится тем, что можно назвать плотью смысла… Вкушая эту плоть, пропитываясь ею, ты как бы заново начинаешь входить в Мир жизни… И жизнь, в которую ты начинаешь входить и которая начинает входить в тебя, – это как бы другая жизнь. Потому что это жизнь, где все раскрыто… Раскрытость приводит к такому видению, что живое, истинно живое есть только то, что выросло из тайны. Что суть, ткань живая образуется только там, где есть тайна. Тайна, данная на хранение или принятая – пожалуй, это точнее – принятая на хранение. Тайна не может быть упомянута, нельзя на ее содержание даже намекать, потому что тайна может очень легко от небрежности превратиться в секрет и убить живое. Секрет убивает живое, ведь секрет – это всегда оружие. И когда мы к Миру, к жизни, к себе, к Любви, к Знанию встаем в позицию добывающих некоторый секрет, который от нас природа ли, Бог ли, какие-либо субъекты или объекты скрывают, мы как бы попадаем в войну. И мы убиваем, и нас убивают. Начинается пространство смерти…