Текст книги "Четыре друга эпохи. Мемуары на фоне столетия"

Часть пятая
Эпоха непонятых

Изгнанник в муфте. Композитор Сергей Рахманинов

В августе 1932 года в Московском горкоме (МГК) партии состоялось необычное совещание. Пожалуй, впервые сюда вызвали всех мало-мальски значимых руководителей музыкальных организаций столицы.

В повестке дня значилось два вопроса:

1. Подготовка к новому учебному году

2. Разное.

Первый пункт обсудили сравнительно быстро.

Второй – еще быстрее.

– Есть мнение, – стоящий на трибуне один из секретарей МГК многозначительно поднял палец кверху, – пересмотреть программу обучения наших школьников и студентов, а также внести изменения в репертуар театров и филармоний. А именно – навсегда вычеркнуть из славного списка выдающихся социалистических, – тут докладчик запнулся, – ну и русских, то есть недостойных называться советскими, композиторов позорное имя Сергея Рахманинова, чье так называемое творчество есть отражение загнивающего мелкобуржуазного духа, особенно вредного в условиях острой борьбы на музыкальном фронте. На этом, товарищи, все. У кого вопросы? У вас?

– Да. Чайковского играть можно? Рахманинов же дружил с ним, называл своим учителем. Не пришло еще время и с ним разобраться? А то прямо засилье какое-то…

– По поводу товарища Чайковского никаких распоряжений не поступало. Его фамилии в «Нью-Йорк таймс» под призывом к Госдепартаменту США воздержаться от закупки советских товаров в знак протеста против якобы незаконных арестов, происходящих в СССР, кажется, не было. Но я прикажу еще раз перечитать письмо 110 эмигрантов. Может, пропустили…

А в это время на веранде роскошной виллы «Сенар», названной по первым буквам имен хозяев (СЕргей и НАталья Рахманиновы), неподалеку от Люцерна, сидели двое.

– Сережа, ты знаешь, что тебя запретили исполнять в России? – спросила женщина.

Но собеседник – худой, коротко стриженный господин лет шестидесяти – кажется, не слушал ее. Сосредоточенно глядя на газетный лист, он отпивал маленькими глоточками свой любимый кофе со сливками и молчал. Наконец газета была отложена в сторону.

– России больше нет, Наташа. Я, кажется, повторяю это тебе по тысяче раз на дню. Есть страна, которой правит кучка красных бандитов. И их мнение меня абсолютно не интересует. К тому же денег за исполнение моих произведений в России все равно не отчисляют.

– Ага, вот и проговорился. Ты сам назвал Советский Союз Россией. А мне выговариваешь.

– Прекрати ловить меня на слове. Я всегда делал, делаю и буду делать только то, что считаю нужным.

Женщина чуть заметно улыбнулась. Спорить с мужем она не собиралась. Тем более когда он вновь коснулся своей больной темы – денег.

– Понимаешь, Наташа, – говорил когда-то юной девушке ее симпатичный кузен. – У всех людей существует только три сорта дел: сердечные, денежные и служебные. Когда я с тобой, за первый сорт мне покойно. А вот за второй…

Со времени того разговора мало что изменилось. Вопрос денег всегда занимал Рахманинова чрезвычайно.

– Я только и думаю о том, как бы получить и где бы достать. И реже – как бы отдать, – признался однажды композитор своему другу Шаляпину.

С казначейскими билетами Рахманинов обращался чрезвычайно трепетно, единственный раз позволив себе сыграть в рулетку в Монте-Карло, когда семья оказалась в полном безденежье. Он взял тогда последние сто франков и поставил на цифры, соответствующие числам написания его Второго концерта. И выиграл несколько тысяч.

Другим болезненным для Сергея Васильевича был вопрос самостоятельности принимаемых им решений. Рахманинов свято верил, что делает все исключительно по собственной воле.

Но тут он, увы, заблуждался. За всю свою семидесятилетнюю жизнь композитор поступал по своему желанию всего несколько раз.

Ну, во-первых, бросил учиться. И хотя тот факт, что знаменитый композитор до двадцати лет писал с ошибками, не помешал его карьере, к достоинствам Рахманинова явно не относился. Как ни пыталась матушка Любовь Петровна убедить чадо в необходимости исправно посещать гимназию и училище, слова ее не имели ровным счетом никакого воздействия. Да и вечные споры с отцом Сергея – отставным офицером Василием Аркадьевичем, проводившим все дни то за карточным, то за обеденным столом, не способствовали созданию нормальной обстановки в семье.

– Завтра я обязательно выиграю двести тысяч, и мы все порешаем. – Вечная отговорка мужа-фантазера порядком раздражала медлительную, расчетливую и несколько холодноватую в общении Любовь Петровну.

Представить себе двух более неподходящих друг другу людей, чем родители Рахманинова, было сложно. И тем не менее даже мать иногда попадала в сети отцовского обаяния и, как и все, поверив в скорый выигрыш непременных двухсот тысяч («Никак не меньше!»), просила для мужа в долг у многочисленных знакомых.

Вторым серьезным поступком молодого Рахманинова стала женитьба на двоюродной сестре Наталье. Расплата за этот брак окажется страшной: больные дети, страдания которых были так ужасны, что, по воспоминаниям современников, «уж лучше бы они вообще не рождались».

И многочисленные романы Сергея Васильевича на стороне. Впрочем, его супруга нашла довольно оригинальное решение этой проблемы: всех приглянувшихся мужу женщин она немедленно делала своими подругами и вводила в семью. После пары-тройки совместных обедов пыл Рахманинова к ним заметно охладевал.

А вот на самый главный поступок его жизни – отъезд из России – Рахманинова побудили скорее обстоятельства, нежели собственная воля. Первый звонок – в буквальном смысле слова – прозвучал в марте 1917 года, когда в дверь квартиры Рахманиновых в доме Первой женской гимназии на Страстном бульваре позвонил вновь назначенный домоуправ и сообщил, что отныне в квартире музыканта появится новый жилец.

Им, а вернее, ею оказалась дородная украинка из Харькова Христина Пафнутьевна, которая с первых минут пребывания в доме почувствовала себя так вольготно, что хозяева для того, чтобы воспользоваться ванной, утюгом или пригласить гостей, стали интересоваться, не имеет ли она ничего против.

– Шо грыте? – переспрашивала каждый раз Христина Пафнутьевна, однако против гостей не возражала.

– Да гоните вы ее в шею! – как-то в сердцах посоветовал Рахманинову Федор Шаляпин.

– Не могу, Феденька, – ответил Сергей Васильевич. – Ее ведь временно подселили. Да и неудобно это – человека ни с того ни с сего за дверь выставлять.

Но вскоре соседство с гостьей из Харькова стало действовать композитору на нервы. Взаимоотношения обострились после того, как домоуправ предупредил жильцов, что туалеты в доме больше не работают и единственным близлежащим местом для справления нужды отныне будет уборная на Ярославском вокзале. И если у Рахманиновых хватало сил ходить на вокзал, то Христина Пафнутьевна все свои дела предпочитала решать дома, прямо на паркетном полу коридора.

25 марта 1917 года Рахманинову предстоял очередной концерт в Москве. Как всегда в день выступления, он встал в восемь утра, выпил кофе со сливками, прошелся до Чистых прудов. В четыре часа семья вновь собралась за столом. Подали чай. Неожиданно глава семейства громко ударил чашечкой о фарфоровое блюдце.

– Я должен задать вам один вопрос. – Рахманинов поднялся из-за стола, вследствие чего и без того высокий и широкий в плечах показался домочадцам почти великаном, чей длинный нос с горбинкой в полумраке весеннего дня напоминал ветку дуба, не к месту проросшую на стройном стволе. – Как мы с вами живем? Живем мы так себе. Скорее скверно, чем хорошо. Да хорошо сейчас кто живет? Утешением служит тот факт, что и вся Москва сейчас почему-то находится в таком же положении. А посему я принял решение уехать на юг. Возражений нет? Тогда завтра начинаем сборы – и прочь из этого дома.

Известие о большевистском перевороте настигло Рахманиновых в дороге.

– Жить в стране, пока ею правит красная банда, я не собираюсь. Тем более что мы полностью готовы к путешествию. Вы ведь не забыли мою муфту? – На красиво очерченных губах музыканта появилась улыбка. – Недавно я придумал великолепный способ греть перед концертом руки: кладешь в муфту грелку, и – готово. Как думаешь, Наташа, может, патент на изобретение взять? – И Рахманинов заразительно рассмеялся.

Из России семейство, как ему казалось, уезжало на время…

P. S.

Не стало великого композитора, зарабатывавшего последние годы на жизнь пианистом, в 1943 году. О возвращении на Родину он, скучавший по России безмерно, не хотел и слышать. А незадолго до смерти даже принял американское гражданство.

Похоронили Рахманинова на кладбище близ Нью-Йорка в цинковом гробу. Чтобы когда-нибудь перевезти прах в Россию…

Игра с судьбой. Певец Марк Бернес

Поздней августовской ночью 1958 года в московскую квартиру на Малой Сухаревской улице, в которой вместе с пятилетней дочерью Наташей жил овдовевший Марк Бернес, позвонили. На пороге стоял невысокого роста мужчина.

– Вы ко мне? – удивился Бернес.

– К вам, товарищ артист. Вас… это… В карты вас проиграли.

Оказалось, что после выхода на экраны детективного фильма «Ночной патруль», в котором Бернес сыграл роль завязавшего с криминальным прошлым воровского авторитета Огонька, жизнь артиста действительно была поставлена на кон. Реальные воры приняли происходящее на экране за правду и решили наказать «предателя Огонька». К счастью, среди игравших оказался большой поклонник Бернеса, который и решил предупредить своего кумира. При этом он, правда, не выдал имени бандита, который должен был «разобраться» с артистом.

Рано утром следующего дня Бернес отправился к начальнику Московского уголовного розыска. На время, пока муровцы выслеживали бандита, к Бернесу была приставлена охрана. Сняли ее только после того, как преступник был нейтрализован.

Марк Бернес не раз становился героем моих публикаций. Писал я, основываясь на рассказах его друзей, коллег и знакомых. Ну и, конечно, статьях киноэнциклопедий и книгах. И однажды допустил ошибку.

На нее мне указала читательница, позвонившая в редакцию, где я тогда работал, и попросившая секретаря соединить с автором очерка о Бернесе. Я взял трубку и через несколько мгновений невольно встал со стула: на другом конце провода была Лилия Бодрова-Бернес, вдова моего героя.

– Почему вы не связались со мной, когда писали о Марке? – услышал я немного хрипловатый голос. – Думали, что меня уже нет? Зря. Если хотите узнать правду, то записывайте адрес и приходите. Кто же вам еще может рассказать о Бернесе?

В дом на Сухаревской улице, фасад которого украшает мемориальная доска в честь певца, я отправлялся с повинной. Но был принят по-дружески. И уходил, зная о Бернесе, кажется, все. Ну или почти все.

Он родился в небольшом украинском городке Нежине.

С детства носил фамилию Нейман. Театр стал местом его работы сразу после окончания школы – Марк Нейман продавал билеты.

Хотя родители хотели, чтобы сын стал бухгалтером, сам юноша мечтал конечно же совсем о другой жизни. А потому, став Бернесом, поехал покорять Москву. Когда впоследствии его просили объяснить, почему он выбрал себе именно этот псевдоним, Марк Наумович только отшучивался.

Еще в поезде он узнал, что главные театры страны находятся на Театральной площади. Туда он и отправился, едва ступив на московскую землю. Самое удивительное, что молодого человека приняли сразу в два театра – Большой и Малый. Потом сам Бернес в шутку говорил, что таким образом судьба подсказала ему, что он будет и петь, и играть.

Хотя, если честно, петь в Большом театре Марку Бернесу не довелось. На прославленной сцене он изображал стражника в массовке. А вот в Малом ему действительно пару раз доверили произнести какие-то реплики.

Он не был большим певцом и великим актером. Но обладал особым талантом – быть искренним. И этого хватило, чтобы покорить многомиллионный зрительный зал Советского Союза.

Одна из самых известных ролей Бернеса – одессит Аркаша в фильме «Два бойца». Эта картина, снятая во время Великой Отечественной, была так же важна для победы, как добрый десяток новых танков. Потому, наверное, за работу в этом фильме Бернес был награжден боевым орденом Красной Звезды.

Песня «Темная ночь», которую с экрана пел герой Бернеса, жива и по сей день. Рассказывали, что во время производства пластинки с этой песней случилось непредвиденное. Сам Бернес быстро записал фонограмму. Но когда дошло непосредственно до изготовления пластинки, то дело неожиданно застопорилось. Причина была в… слезах женщин, которые следили за выпуском. Они слушали Бернеса, плакали, а в итоге матрицу, на которой был записан голос, пришлось из-за попавших на нее слез отправлять в брак.

Но едва ли не более удивительно то, что никаких репрессий в адрес чувствительных слушательниц не последовало. Когда руководству завода грамзаписи и самому Бернесу стало известно о причинах брака, они отнеслись к этому совершенно спокойно. Марк Бернес сделал новую запись, и пластинка увидела свет. Песня «Темная ночь» зазвучала по всей стране.

Бернес умел так проговорить свои песни – а часто он именно таким образом исполнял музыкальное произведение, – что они почти мгновенно становились, говоря современным языком, настоящими шлягерами. «Шаланды полные кефали», «Я люблю тебя, жизнь», «С чего начинается Родина»… Продолжать можно долго. Но достаточно назвать всего одну песню, чтобы понять, каким певцом был Марк Бернес.

Речь идет о «Журавлях» на стихи Расула Гамзатова. Кстати, самого Бернеса тоже можно считать автором слов. Изначально в стихотворении Гамзатова речь шла о джигитах, которые после смерти превращаются в гордых птиц. Марк Наумович предложил чуть изменить текст, и в итоге песня о солдатах, не пришедших с кровавых полей, стала таким же гимном памяти, как и знаменитая «День Победы», – без них уже невозможно представить себе 9 Мая.

Но для самого Бернеса «Журавли» стали не только данью ушедшим навсегда воинам. Но и песней-прощанием. Он сделал запись всего за несколько дней до своей смерти и попросил, чтобы именно «Журавли» звучали на его похоронах. Вдова актера Лилия Бодрова-Бернес не могла не выполнить посмертную волю мужа. На гражданской панихиде звучал голос Бернеса. Он сам отпевал конец своей земной жизни.

Супруги прожили вместе девять лет. Несмотря на солидную разницу в возрасте – их разделяло 18 лет, – это был очень счастливый брак. До женитьбы на Лилии Бодровой Бернес уже был один раз женат. Его первой избранницей стала московская красавица Паола Линецкая.

Актер обожал свою жену, но легенды о его новых победах на любовном фронте все равно то и дело будоражили Москву. Когда друзья спрашивали у Марка, что он говорит супруге, когда возвращается под утро домой, он отвечал, что произносит только одно слово «здравствуй», а дальше уже говорит сама жена.

При этом, как это часто бывает, слухи о романах Бернеса не всегда соответствовали действительности. Людмила Гурченко рассказывала мне, как страдала из-за разговоров о ее связи с женатым Бернесом. Одно время они жили в одном доме на Садово-Сухаревской улице, что давало лишний повод для сплетен.

В один из вечеров Гурченко зашла в лифт и вдруг услышала за своей спиной знакомый всей стране голос:

– Так вот, оказывается, какая у меня любовница.

Это стало первой встречей актрисы с ее якобы сожителем, который тоже спокойно возвращался домой.

Тогда же, в лифте, Бернес преподал молодой Гурченко важный урок: быть актером – значит постоянно находиться на виду и, чтобы выстоять, надо иметь толстую кожу и чаще закрывать уши.

Первая жена певца, Паола, скончалась от рака. Несколько лет Бернес жил один. Пока 1 сентября 1960 года, отведя в первый класс дочь, не познакомился с Лилией Бодровой. Та тоже пришла на торжественную линейку: в первый класс шел ее сын Жан. Имя мальчику дал отец-француз, корреспондент журнала «Пари матч» в Москве.

Как вспоминала сама Бодрова-Бернес, поначалу она приняла Марка Наумовича за его коллегу, актера Николая Крючкова. Ее поправил первый супруг: «Ты что, это же Бернес».

Жана и Наташу посадили за одну парту. А вскоре на родительском собрании рядом оказались и Бернес с Бодровой. Спустя время Лилия Бодрова переехала в дом одноклассницы своего сына и стала Бодровой-Бернес.

Незадолго до смерти Лилия Михайловна вспоминала, что их совместная жизнь наладилась не сразу, все-таки оба родителя вошли в нее с собственными маленькими детьми.

– Но скандалов никогда не было, – рассказывала Лилия Бодрова-Бернес. – Марк всегда говорил: «Лилька научила меня красиво жить». Марк любил, чтобы все было чисто и красиво. Правда, по дому сам никогда ничего не делал: просто его голова была занята другими мыслями – работой, творчеством. Гвоздя в жизни не вбил. Хотя, если где-то что-то покосилось, обязательно увидит и скажет: «Лиль, поправь».

Марк Бернес прожил всего 57 лет. Почти три месяца он боролся с раком, но болезнь все-таки победила. Его вдова вспоминала, что о смерти мужа узнала, увидев в окне его палаты подушку, которую врачи выставили сушиться на солнце.

Лилия Михайловна поняла, что Марк ушел навсегда…

P. S.

Похоронили певца на Новодевичьем кладбище, хотя по статусу – идиотская придумка властей, существующая и поныне, – ему полагалось только Ваганьковское.

Когда кто-то заметил, что у покойного нет обязательного для «чести» быть похороненным на главном погосте страны звания народного артиста СССР, один из чиновников заметил: «Значит, будет». И точно: через три дня вышел указ о присвоении Марку Бернесу высшего актерского звания. Который так и не вступил в силу…

Герой не своего времени. Актер Олег Даль

В марте 1981 года по Москве поползли слухи: в Киеве покончил жизнь самоубийством Олег Даль. Смерть популярнейшего молодого – всего-то тридцать девять лет – актера стала потрясением для всех.

Через пару дней выяснили, что никакого суицида не было, у Даля отказало сердце. Сотрудники киевской гостиницы, в номере которой было обнаружено тело артиста, потом рассказывали, что на лице Даля застыло выражение какого-то блаженства. Словно он наконец достиг того, о чем мечтал.

Даль и в самом деле много говорил о смерти. Когда в 1980 году не стало Владимира Высоцкого, с которым его связывали не то чтобы дружба, а скорее взаимное поклонение таланту друг друга, Даль обронил на похоронах:

– Следующим буду я.

Эту же страшную фразу он произнес, когда в Малом театре ему выделили гримерную, принадлежавшую недавно скончавшемуся актеру Алексею Эйбоженко.

Даже в последний день своей земной жизни он сказал артисту Леониду Маркову, с которым снимался в одной картине:

– Ну, я пошел к себе. Умирать.

Он словно звал смерть. И она откликнулась на его зов.

Вообще у Олега Даля была завидная актерская судьба несмотря на то, что его мало снимали в кино, да и в театре он сыграл лишь полпроцента из того, что мог и был должен. Зато все работы Даля были, что называется, «отборными». И ни за одну из них, как говорила его жена Лиза, ему никогда не было стыдно.

Он снялся едва ли в пяти десятках картин. Но при этом имя Даля знакомо даже тем, кто родился годы спустя после его ухода.

Для кого-то он навсегда остался щеголем из комедии «Не может быть», для кого-то – солдатом из «Старой, старой сказки», для кого-то – Принцем из «Приключений принца Флоризеля». Его помнят. А не это ли мечта для каждого, кто посвятил жизнь лицедейству?

В детстве Олег Даль и не думал, что пойдет в театральный. Его мечтой было стать летчиком. Но проблемы с сердцем не позволили осуществить заветное.

Победить собственное сердце он не смог. Зато сумел преодолеть другой, казалось бы, смертельный для сцены дефект – он картавил. Даль сам занимался речью и в итоге начал говорить так, что никто и подумать не мог, что этот парень когда-то картавил.

Родители поначалу были категорически против того, чтобы сын становился артистом и «кривлялся». Когда же Олег все-таки поступил в театральное, отец с матерью мечтали, что сын станет играть директоров заводов и получит звание народного артиста. Но Далю был интересен Шекспир и сказки.

По крови он был прямым потомком того самого Даля, автора знаменитого словаря. Рассказывали, что, когда Олег пришел сдавать экзамены в театральное, один из педагогов посоветовал ему:

– Пойдите в Третьяковку, посмотрите, каким вы будете в старости.

Имелся в виду портрет Владимира Даля кисти Перова, выставленный в галерее.

Популярность Олегу принес первый же фильм, в котором он снялся, – «Мой младший брат», по знаменитой повести Василия Аксенова «Звездный билет». Но судьбоносным для Даля фильмом стал «Первый троллейбус», на съемках которого он впервые по-настоящему влюбился. Избранницей актера стала Нина Дорошина, с которой Даль играл в одном театре «Современник».

Дорошина была старше Олега на семь лет и меньше всего могла себе представить, чем для нее закончатся эти съемки. Она любила руководителя «Современника» Олега Ефремова, и именно о нем были все ее мысли.

Ефремов обещал приехать в Одессу на съемки, и Дорошина ждала его. Но Олег Николаевич отчего-то не приезжал.

В один из дней Нина отправилась купаться и вдруг почувствовала, что тонет. В тот момент она и загадала, что тот, кто спасет ее, станет ее мужем. Этим человеком оказался отдыхавший тут же на берегу Олег Даль.

Когда они вернулись в Москву, то на единственные в их почти семейном бюджете 15 рублей купили одно обручальное кольцо, которое было решено дать Олегу. В их паре именно жених мечтал о свадьбе.

Невеста, наоборот, делала все, чтобы бракосочетание не состоялось. Дорошина придумывала всевозможные предлоги, чтобы отменить торжество. Говорила, что вступила в кооператив и сможет получить квартиру только в том случае, если будет не замужем. В те времена действительно существовали дикие для сегодняшнего человека правила, и отговорка актрисы звучала весьма убедительно.

Но Даль не поверил. Потому что знал, что было реальной причиной их расстраивавшейся свадьбы. У этой причины было имя – Олег Ефремов.

Потом вся театральная Москва будет обсуждать поведение худрука «Современника», который во время свадебного застолья – бракосочетание все-таки состоялось – посадил невесту к себе на колени и произнес во всеуслышание:

– А любишь ты все-таки меня, да, лапуля?

Даль, как и все, ставший свидетелем этой сцены, тут же ушел из квартиры, а затем и из жизни Дорошиной.

Но предательства не забыл. И когда много лет спустя они окажутся на одной сцене в спектакле «На дне», где Даль сыграл Ваську Пепла, одну из своих самых пронзительных ролей, Олег с такой силой швырнул Дорошину-Василису, что она отлетела за кулисы. Но из ее уст не вырвалось ни слова упрека…

Даль был очень красив, о его внешности говорили с придыханием. А его знаменитые вельветовые пиджаки и вовсе были притчей во языцех. Неудивительно, что следствием всего этого были десятки поклонниц во всех городах необъятного Союза.

Но самому Далю все это было совершенно не нужно. Однажды его так утомили восторги обступивших девушек и их признания в любви, что он бросился с тротуара в море прямо в одежде и так и доплыл до гостиницы.

Главной женщиной его жизни было суждено стать Лизе Апраксиной, с которой он познакомился на съемках фильма «Король Лир» режиссера Григория Козинцева. Так уж совпало, что два самых важных человека его судьбы появились практически одновременно.

Великий Козинцев был, пожалуй, единственным режиссером, который сумел по-настоящему понять масштаб одаренности Олега. И почувствовать, что плата за него окажется чрезвычайно высока. Козинцев терпеть не мог актерских опозданий и уж тем более увлечения спиртным, но Далю прощал все. Говорил: «Мне его жалко, он – не жилец».

Лиза прожила с Далем десять лет. За которые ей пришлось испытать немало. Первые годы Олег жестоко пил, а когда бросил, то принялся срывать свое недовольство именно на жене.

На несколько лет в череде сменяющих друг друга запоев наступил перерыв. Марина Влади привезла из Парижа «торпеду», которая на пару лет положила конец возлияниям Высоцкого и Олега Даля. Но потом кто-то из «друзей» проболтался, что срок действия «торпеды» всего полгода и потом можно начинать по новой. И Высоцкий с Далем снова сорвались.

Спустя годы после кончины Даля его вдова рассказывала о личной жизни актера до их встречи:

– Когда Олег появился в театре, то почти сразу же женился на Нине Дорошиной. Они вместе снимались в фильме «Первый троллейбус». Дорошина долгое время была возлюбленной Олега Ефремова. Когда они с Ниной стали любовниками, Даль даже испугался: «Что я делаю?! Я увожу женщину у своего кумира!» В самый разгар их свадьбы Ефремов, уже хорошо принявший, сказал: «Ну, Нинок, посиди-ка у меня на коленях». Она села. Собственно, на этом свадьба и кончилась. И началось его прикладывание к бутылке. К тому же в театре в ту пору все поголовно очень сильно пили. Они с Ниной прожили какое-то время, она несколько раз пыталась покончить с собой, он ее таскал в Склифосовского, потом женился на Тане Лавровой, но тоже неудачно. Как-то мама спросила у него о причине развода, он ответил кратко: «Она была злая». И все, о Тане больше ни слова. Он не был бабником, хотя в него влюблялись безумно.

Материальная жизнь семьи складывалась весьма непросто. Денег почти не было. А если случалась работа в кино, то Олег мог с легкостью отдать весь гонорар в долг, тут же забыв имя человека, которому только что вручил огромную сумму. Даже хоронить Даля пришлось на собранные друзьями деньги, гроб и венки покупали в складчину…

Он, безусловно, знал себе цену как актеру. Об этом свидетельствуют его дневники, которые он вел последние десять лет жизни. Отгородившись от всего мира в четырех стенах маленького кабинета в квартире на Садовом кольце, Даль на страницах дневника раскрывал свою душу.

Его записи остры, порой ядовиты, факты бьют по нервам, а сама летопись в своей основе довольно трагична. Как и вся жизнь, которая выпала автору.

Во время одной из творческих встреч его представили, как народного артиста. Даль вышел на сцену и поправил конферансье:

– Я не народный, я – инородный.

У него почти не было работы. На «Мосфильме» на Даля был наложен негласный запрет. Киноначальство не могло простить строптивому артисту регулярные отказы от съемок.

Даль действительно часто отказывался от заведомо выигрышных ролей. Так, в свое время он отклонил предложение Эльдара Рязанова сыграть Женю Лукашина в «Иронии судьбы», а Александру Митте ответил отказом исполнить главную роль в ставшем затем культовом фильме «Экипаж».

Даль мог в последний момент фактически сбежать из театра, где репетировал сразу две главные роли. Именно так произошло с готовящимися к постановкам пьесами Эдварда Радзинского в Театре на Малой Бронной. Дошло до того, что драматург вместе с директором театра бросился домой к исполнителю главной роли. Он умолял, чтобы Даль вернулся в театр. Оба спектакля обещали стать настоящим событием, недаром во время репетиций даже осветители забывали менять свет, все внимание было приковано к Олегу. Но он не вернулся.

Годы спустя Радзинский поставит ему диагноз – мания совершенства. И расшифрует: выйди Даль на сцену, он просто не смог бы долго выдержать заданного им самим уровня.

Правда, у Лизы Даль была иная версия – Олег горел работой, а все вокруг только тлели. А этого он ни понять, ни простить не мог.

Даль сам вызывал огонь на себя. И первый страдал от ударов чиновников.

– Они добили меня, – скажет он незадолго до смерти.

Но самое главное, что он никогда ни о чем не жалел.

Даль очень хорошо пел. Как-то оказался в одном гостиничном номере с американским актером и певцом Дином Ридом. Михаил Казаков, присутствовавший на тех посиделках, рассказывал, как Рид исполнил несколько своих песен под гитару и заметил, что является обладателем нескольких золотых дисков. Затем гитару взял Олег Даль и запел: «Эх, дороги…» Американец был столь впечатлен, что смог задать только один вопрос: сколько золотых дисков на счету его российского коллеги. Но Даль лишь усмехнулся в ответ…

Его кумиром был Михаил Лермонтов, ранняя смерть которого не казалась ему странной.

– В те времена я бы даже до двадцати не дожил, – говорил Даль. – Стрелялся бы через день…

P. S.

Так получилось, что я жил по соседству с Далем. Помню его вдову, Лизу Апраксину-Даль, которая выходила из их с Олегом высотного дома, чтобы купить продукты в магазинчике, расположенном в подземном переходе под Садовым кольцом.

Лиза была знаменитой красавицей. До встречи с Олегом побывала замужем за режиссером Леонидом Квинихидзе, автором популярного фильма «Небесные ласточки». Был влюблен в нее и Иосиф Бродский.

Лиза рассказывала:

– Однажды мои соседи, писатели Бакинские, папа с сыном, пригласили меня в гости. У них сидел Иосиф Бродский. Иосиф был уже очень известен в Ленинграде, но еще не во всем мире. Он сразу покорил меня тем, что спел в своем переводе «Лили Марлен», а потом пригласил танцевать. В ту пору мне было около тридцати, да и ему тоже. Кружа меня в танце, он как бы между прочим сказал: «Я хочу назначить тебе свидание». Я, как в гипнозе, киваю. «Давай встретимся завтра в четыре на середине Кировского моста». На следующий день я удрала с работы, иду по мосту и думаю: «А где же середина?» И тут натыкаюсь на Осю – мы интуитивно шли по одной стороне моста. Он повел меня в Петропавловскую крепость, по дороге читал стихи, пел, все время что-то рассказывал. Был такой смешной: рыжий, конопатый, но в джинсах, что в 60-х считалось очень престижным. Когда мы прощались, он витиевато заметил: «Я считаю, что самый лучший способ ухаживать за девушкой – это пригласить ее ночью покататься на велосипеде».

Ровно в полночь он стоял под моим окном с велосипедом. Я спустилась вниз и с большим трудом уговорила его подняться и выпить кофе, а не рисковать моей жизнью. Мы затащили велосипед на четвертый этаж и расположились на балконе. Чудная белая ночь, крепкий кофе, тополь под окном. Бродский тут же стал громко читать свои стихи. Я замерла в ужасе: писательский дом, своих поэтов туча, сейчас непременно будет скандал. Но, слышу, окна открылись, и все молча слушают, внизу собралась небольшая кучка людей. Так мы просидели до утра: он все читал и читал, я сидела в благоговейном оцепенении и непрерывно варила кофе.

Потом у Лизы были недолгие отношения с Сергеем Довлатовым. Ну а затем в ее жизни появился Олег. И это была судьба.

Лиза вспоминала, как в день рождения Высоцкого, 25 января 1981 года, Даль вышел к завтраку со словами:

– Я видел во сне Володю, он ждет меня.

Жена попыталась отшутиться, что Высоцкий сможет и подождать. Но навстречу к нему торопился уже сам Даль. Меньше, чем через два месяца, его не стало.