Текст книги "Футуризм и всёчество. 1912–1914. Том 2. Статьи и письма"

11-го апреля <1913 г. >

[Дорогой] Григорий Витальевич²⁷⁹

Да прости мне, мой друг, месячное молчание, но встревоженная совесть мучила меня и понуждала поправить дело. Однако месяц бесплоден, и молчание теряет приличие. Посему каюсь и пишу.

Дело в том, что уезжая отсель, я, после неуклонных просьб, дал одному поэту прочесть книгу Каролины²⁸⁰. Когда же вернулся и потребовал оную, муж ответствовал, что книга затеряна, как и куда не ведает. Я приложил все старания и дал заказ во все лавки, но новой не нашли. Мне ужасно неудобно, тем более что ты в свою очередь обещал Каролину Юрию Никандровичу²⁸¹, но что делать.

Иной раз буду осторожней.

За сей месяц я побывал в Москве, где проповедовал футуризм и получил за сие в голову стакан и блюдечко. На днях читал здесь, но кончилось благополучно. [Думаю, что о докладах ты читал в ведомостях.] Подробности сообщу.

Ныне душа моя погрузилась в науки и дрожит, чуя экзамены. Слышал, что в Южной Америке были Сологуб и Северянин, так ли это?²⁸² С Мариной Алексеевной бродим по Собакам, выставкам и Венам²⁸³, творя суд над жизнью. Относительно майолики сделал что мог, беседовал с Евгением Евгение<виче>м,²⁸⁴ но плод<ов> пока не видимо.

Почему мне не ответил Борис? Видел ли наших в Батуме. На обратном пути шествую через Батум и тогда, сидя за столиком на бульваре и глядя на пальмы и слушая море, я тебе долго буду говорить о том, как твой маленький друг вступил в жизнь и [об озверелой толпе, и о том как тяжело и душно] о многом ином, и сумерки петербургских скверов, где ловил я и нанизывал мысли, родившие вихрь и неистовство толпы. Пока прощай. Мне всё-таки как-то неудобно.

Твой Илья

СПБ. Кронверкский 65, кв. 7.

19.4.1913.

Многоуважаемый Илья Михайлович!

Будьте добры если у Вас готово отдельно об Нат<алии> Сергеевне, пришлите мне для того чтобы напечатать к её отдельной выставке. Если можно пришлите Манифесты к Москве и к Петербургу.

Если можно немедля.

Ваш М. Ларионов

19-го Апреля 913 г.

20-го<апреля 1913 г.>

Михаил Фёдорович,

Статью вышлю завтра. Манифесты слишком ничтожны, но пошлю. Когда выставка Наталии Сергеевны. Пишите подробно.

И. Зданевич

<Отправлено (по штемпелю): 24.4.1913;

получено (по штемпелю): 25.IV. 1913 г.>

Многоуважаемый Илья Михайлович!

Ваша рукопись немного запоздала пришлось мне самому написать о Наталии Сергеевне. Первое что вы написали будет напечатано к Осенней выставке. Оказывается что между первым и вторым нет разницы. Вы мне могли об этом написать и прислать конец прямо в письме дело было бы скорей – От Кирилла Михайловича ничего не получил пока – сделаю снимки и клише сам с его работ этого года – жаль что нет прошлогодних. Спросите у Михаила Васильевича Ле-Дантю нет ли у него рисунка с портрета Фаббри²⁸⁸ или ещё с какой-нибудь композиции если есть пускай скорее пришлёт мне.

Относительно Кульбина и Кручёных Жалкая сволочь и более ничего²⁸⁹.

Ларионов

21-го<апреля 1913 г. >

Многоуважаемый Борис Николаевич,

я бы был очень вам благодарен, если бы Вы мне сообщили, где и когда были статьи и рецензии по поводу моего доклада, ибо я не имел возможности следить за печатью.

Примите уверения

Илья Зданевич СПБ

2-го мая <1913 г. > Не послан<о>

Многоуважаемый Валерий Яковлевич

Я весьма виновен за столь долгое отсутствие ответа на Ваше любезное письмо от 30-го марта. Но молчание <объясняется> неопределённостью положения, в которой находилось наше дело. Ныне мы обладаем достоверными данными, свидетельствующими о ненужности нашего вмешательства, и о желании Константина Димитриевича Бальмонта лично разрешить дело правовым порядком. Посему извиняясь за беспокойство я должен сообщить об оставлении намерения. Если же к нему придётся вернуться, то мы позволим себе воспользоваться Вашим любезным согласием.

Примите уверения.

Илья Зданевич

СПБ. Кронверкский 65, кв. 7.

22-го<мая 1913 г.>

Мои намерения, дорогой Григорий Виталиевич, не сбываются вновь и едва ли скоро удастся вырваться из [крепких] объятий Тифлиса. Я во власти праздности и домоседства – лишь [иногда] заглядываю к Канчели²⁹³, нынче же поздравлял Фогель²⁹⁴ [Борис<а> Александрович<а>, где застал Бориса Львовича²⁹⁵].

[Здесь ныне] То скверная жара, то милые дожди и покой, и ни о ком тебе ничего не знаемо, грозы чреваты нехорошими громами. На днях помешался Чернявский²⁹⁶, [и теперь сидит запертым], рвёт книги и твердит, что всё подлежит разрушению. [Завтра его куда-то увозят.] Он путешествовал по военно-грузинской дороге и привезён из Ананура в автомобиле. Одним другом меньше.

В Артистическом <кружке> Ганако Оота²⁹⁷, хожу на её спектакли и гляжу удивлённо. В субботу, кажется, едет в Батум Майневский²⁹⁸ – ему передам твои вещи. Марине Алексеевне кланяйся и сообщи, что поручение Арзумановым выполнено.

Прощай.

Твой Илья

18/IV <19>13 г.

Разъезжая 3 кв. 3 СПБ.

Кв. инж. Линда

Милостивый Государь!

Ваша лекция о футуризме так заинтересовала нас, что мы решили обратиться к Вам с просьбой указать нам источники, из кот<орых> мы могли бы получить ответы на многие вопросы, возникшие по прослушании Вашего доклада.

Если бы Вашей любезности хватило настолько, чтобы лично объяснить нам то, что мы не поняли и что не было досказано Вами 7-го апреля, мы были бы Вам крайне признательны. Заранее благодарная

В. Ермолаева

Т. 469-49 от 6 до 8 веч.

1 мая <19>13 г.

Милостивый Государь

Илья Михайлович!

После разговора по телефону мы решаемся написать Вам те вопросы, на кот<орые> оч<ень> желаем получить ответы; заранее извиняясь за то беспокойство, кот<орое> причиняем Вам.

1) Даёт ли футуризм достаточные средства для выражения знания (представления) предмета? Выражение знания крайне субъективно, нет критерия.

2) Есть ли в работе футуриста неподвижная точка? Кто в движении – автор или изображаемый предмет? Напр<имер>, «драка на улице». Если художник передаёт своё движение, то никто из неучаствовавших в этом движении не может его понять (крайний субъективизм).

3) Композиция у футуристов? Мы поняли вещи Брака (Бубновый Валет) как иллюстрацию теории, с кот<орой> он сроднился, между тем как у Пикассо, так же футуристов есть живописные задачи, кот<орые> давно знакомы и даже вечны.

4) Какую роль играют индивидуальные способности художника?

5) Вопрос нам наиболее близкий: как и чему учились футуристы и нужна будущим футуристам наша классическая или импрессион<истическая> и т. д. школа?

6) Какую роль играет живопись, как отношение цветовых плоскостей? Как окрашены картины футуристов? Раз все изображаемые предметы не имеют перспективного места, и одна плоскость или предмет изображены на том же самом месте, как и другие, то из цветовых плоскостей получается ли грязь, или одна краска покрывает другую?

7) Должна ли работа футуристов давать зрительное эстетическое удовлетворение, или это только умственное достижение в новой форме?

На этих важных для нас вопросах, к сожалению непоследовательно выраженных, так как со дня Вашего доклада прошло много времени, мы пока остановимся, надеясь, что Вашей любезности хватит, чтобы ответить если возможно до воскресения, дня моего отъезда. Ваше письмо я получу во всяком случае, но только с задержкой.

Уважающая Вас

В. Ерм<олаева> Разъезжая 3 кв. 3 кв. инж. Линда.

22-го<мая 1913 г.>

Милостивая Государ<ын>я,

извиняясь за промедление, вызванное рядом причин, я, согласно обещанию, попытаюсь ответить Вам на предложенные Вами вопросы.

Ваши вопросы я нахожу основательными, ибо ими затронуто почти всё то, что является наиболее важным во всякой художественной теории – [это делает честь Вашему пониманию сторон мастерства], затронуто то, чего я почти не касался в своём докладе, преднамеренно носившем демонстративный [и шумный] характер и бывшем неким стоком футуристских идей в наиболее удобопонятной и вызывающей форме.

Прежде всего отмечу, что футуризм есть направление, имеющее врагов в области взглядов и пытающееся по-новому воспринимать мир, отмечу это само собой разумеющееся положение для того, чтобы сказать, что футуриста в этом мире занимает то, что может не занимать его идейных врагов и наоборот. В этом он подобен кубизму, лучизму и иным направлениям, глядящим на мир со своей особой точки зрения и пытающимся передать то, что ими считается наиболее занимательным. «Всего» сразу передать нельзя. Отсюда понятно, что по мере того, как мастер стремится передать ту или иную часть этого «Всё», часть взгляда на мир или нашего восприятия и предмет нашего представления предмета, нашего знания о предмете – возникают последовательно или одновременно различные направления. Футуризм пытается передать динамику вещей прежде всего, о чём я упоминал в докладе. Таким образом, Ваш вопрос – даёт ли футуризм достаточные средства для передачи наших представлений предмета, неминуемо должен свестись к вопросу – даёт ли футуризм достаточные средства для передачи динамизма, т. е. достигли футуристы мастера того, к чему стремились, и выполнили взятые на себя обязательства? В своём докладе я упомянул, что на этот вопрос придётся, пожалуй, сказать нет. Почему – я тоже упомянул вскользь. Ибо движение как выражающееся через форму, только через форму и может быть выявлено, футуристы или пытались её обойти, или она просто слаба, за отсутствием твёрдой преемственности, для формы безусловно необходимой.

Но динамизм может быть двояким. Первый – это динамизм окружающих нас вещей, его мы воспринимаем благодаря зрению и уже через посредство зрения проникаем в его суть. Второй – наш личный, его ощущаем не только благодаря зрению, но и чувствуем интуитивно. Таким образом раньше, чем ответить на Ваш второй вопрос, но предложить ещё один – вводный – изображение какого динамизма может быть предметом живописи – динамизма ли посредственного, воспринимаемого внешним ощущением, или и динамизма непосредственного, интуитивного. Если живописи касается только динамизм первого порядка, то совершенно безразлично, кто движется – наблюдающий и наблюдаемое, ибо разница будет лишь количественной, но никак не качественной [когда наблюдающий стоит и видит лишь один двигающийся предмет, наир, локомотив, то в системе было лишь одно в движении, и его движение только и приходится передавать, когда же наблюдающий на этом движущемся локомотиве, то разница лишь в том, что в поле его зрения не один движущийся предмет, а множество]. Если же живопись компетентна и в переживаниях – только тогда может иметь значение Ваш вопрос и указание о важности того, есть ли неподвижная точка в работе футуриста. У футуристов – <у> Боччиони мы встречаем ряд работ, называемых состояниями души – я не наблюдал приписывания живописи подобных свойств (это дело поэзии). Неподвижная же точка может быть, может и не быть в зависимости от того, какова обстановка [структура] картины, каково отношение находящихся на ней вещей в смысле движения друг к другу.

Мы заметили о слабости формы у футуристов и печальном влиянии этого факта на попытку передать движение на полотне. Но если мы отрешимся от взгляда на футуризм как таковой и обратимся к футурист<ическим> полотнам как к произведениям искусства вообще, мы должны будем признать, что слабость формы влечёт за собой не только ряд недостатков в передаче движения, т. е. [в конечном осуществлении цели, но и в областях формы, процессе этого осуществления. Я хочу сказать, что недостаток в области передачи движения свидетельствует о ряде недостатков в разных частях формы]. В частности о недостатках футуристской композиции картин. Но Вы задаёте вопрос значительно шире. Вы пишете – композиция у футуристов? А на подобный вопрос может быть ряд ответов в зависимости от того, как его понять. Этот вопрос может заключать вопрос о том, какова композиция картин (её характер), каково её происхождение, т. е. какова связь с композицией т. и. «искусства прошлого», наконец каковы достоинства или недостатки, если они есть, вопрос, к которому я пришёл выше. На все эти три подразделения Вашего общего вопроса я могу ответить так: согласно Вашему письму Вы сами заметили, что характер композиции у футуристов различен в зависимости от мастера.

Таким образом, слова едва ли помогут, и лучше непосредственно обратиться к полотнам. Однако могу добавить, что у всех футуристов композиция носит случайный характер, у одних более, у других менее, наиболее строг, пожалуй, Пикассо.

Далее симметрия и симметричный орнамент ими отвергаются безусловно. Но отвергая симметрию, некоторые из футуристов забывают и равновесие, что неминуемо ведёт к грубейшим недостаткам, хотя при господствующей у футуристов случайности композиции (каковая вытекает из-за неправильной постановки ими задач) равновесие вообще вещь едва ли легко достижимая. То, что у Пикассо Вы отыскали композиционные задачи, которые «вечны», это вполне понятно, ибо как [мне кажется] иными они и не могут быть. К тому же и потому вне преемственности они едва ли возможны, а колеблясь между преемством и абсолютной самобытностью, футуристы вновь и вновь [портят дело] сбиваются. В частности возводя иногда в принцип отсутствие равновесия или случайность композиции, не умея или не желая их избегать они совершают крупнейшие художественные промахи, [которые лишь могут дискредитировать их мастерство даже в глазах самых сухих и внимательных людей].

Не будем забывать, что всякое направление, а футуризм особенно, постоянно имеет две стороны: одну относящуюся к ремеслу как таковому, иную к области философских идей и взглядов, ремеслу сопутствующих, но органически и абсолютно с ним не связанных. Так требование футуристами самобытности имеет значение лишь относительное: мастер должен стремиться к наибольшей полноте и разнообразию, многосторонности данного мастерства в его целом. Но непосредственно, безотносительно к ремеслу это положение не относится. Ибо в данном полотне важно то, как использованы средства передачи, а не то, самобытно оно или нет и насколько самобытно. Поэтому если мы с Вами станем на точку зрения общую, взглянем на живопись в её целом, то на Ваш вопрос – какую роль играют индивидуальные способности художника? – придётся ответить словами Маринетти – футуризм прежде всего возвеличение самобытности – или фразой из живописного манифеста – нужно прославлять все виды оригинальности, т. е. индивидуальные способности почти все; если же мы будем говорить специально о достоинствах того или иного произведения, как проявления ремесла, то придётся ответить – решительно ни<ка>кой, и даже заявить, что копия равноценна оригиналу, если также хороша, как оригинал, и более ценна чем оригинал, если лучше [т. е. утверждать то, что высказ<ывал>ал М.Ф. Ларионов в предисловии к каталогу выставки художники группы «Мишень», высказавшиеся в предисловии к каталогу их выставки за признание копии художественным произведением].

Какой из двух подходов важнее, в этом для мастера не может быть сомнений – конечно второй. Но и важность первого не должна быть приуменьшаема. В частности, требование самобытности особенно возросло за [конец] прошл<ого> век<а> (обратите хотя бы внимание на прежнее и на нынешнее отношение к заимствованиям) и в этом деле футуризм лишь продолжатель предшественников. Но как бы не было велико значение второго подхода к произведению, он никогда не сможет и затмить или умалить первый, иначе искусство обратилось бы в погоню за оригинальностью. А т. к. достоинство ремесла как таково<го> требует преемства, всякий мастер необходимо должен быть учеником, ученики и футуристы. Я нарочно остановился в своём докладе на этом вопросе, т. к. у нас в России некоторые мастера, наир. Давид Бурлюк, [даже, пожалуй, некоторые итальянцы] любят заявлять, что они вышли из самих себя. Таким образом, я могу считать, что в общем на Ваш вопрос, учились ли футуристы и нужна ли им культура – я ответил в докладе. Но Вы спрашиваете подробней, как и чему учились, и нужна ли им наша классическая и импрессионистская культура. Отвечу: как, этого я Вам указать не могу, не могу сказать и чему, ибо при двойственном отношении футуристов к прошлому и их отличию друг от друга, это как и чему каждым разрешалось по-своему, и для выяснения нужно обратиться непосредственно к мастерам. Относительно культуры повторю Сезанна: нужна, другой вопрос, поскольку нужна именно наша классическая и импрессионистическая культура: нужность последних определяется прежде всего их ценностью, и поэтому вопрос о их нужности разрешим лишь по разрешении вопроса о их ценности? На этот вопрос футуристы отвечают частью отрицательно, причём большая дань

отдаётся импрессионизму, [как ближайшему]. Ваш шестой вопрос – какую роль играет живопись как отношение цветных плоскостей – мне не совсем ясен, ибо я не могу определить, о какой именно роли вы спрашиваете? Если вы подразумеваете роль живописи как искусства, т. е. спрашиваете о значении живописи, то на этот вопрос ответить я отказываюсь, т. к. не считаю возможным взяться за разрешение подобных задач на страницах этого письма. На вопрос же, как окрашены картины футуристов, я кроме сказанного на докладе что-либо затрудняюсь прибавить, ибо считаю, что словами говорить трудней всего о красках. Единственный путь – обратиться непосредственно к полотнам. [Впрочем, быть может вы более подробно расчлените вопрос тогда, так что можно будет что-либо ответить.]

Относительно последнего я могу заметить, что умственное достижение как таковое едва ли дело искусства. Безусловно, работа футуриста должна давать прежде всего [зрительно] – эстетическое удовлетворение. Хотя бы и по-новому понимаемое. Быть может, этому разросшемуся письму не удастся удовлетворить Вас – Ваши вопросы столь лаконичны, что могли быть превратно поняты. Во всяком случае, если Вам будет желательно задать иные вопросы, я обещаю ответить. Но во избежание неправильного понимания, заме [чу] одно: я не футурист, я лишь проповедник, [правильней был проповедником футуризма], ибо мне кажется, что раньше чем приступить к пропаганде исповедуемых мной идей, необходимо дать усвоить публике хоть сколько-нибудь футуризм, который является лучшим фундаментом для всякого будущего строительства. Примите уверения

Илья Зданевич

Кавказ

Тифлис, Кирпичный переулок д. 13.

Добавление. У Боччиони мы встречаем ряд работ, называемых «состояниями души». Об этой живописи душевных состояний он распространялся в своём докладе, читанном в Риме 6 мая позапрошлого года. По его возражение переживаний не более как попытка определить ассоциации, вызываемые в нашем представлении теми или иными линиями, и на этом основании употреблять линии, соответственные сюжету. Что же до приписывания живописи способности передавать переживания как таковые (что является скорее делом поэзии), то у футуристов я подобного утверждения не наблюдал.

24-го<мая 1913 г. >

Многоуважаемый Сергей Владимирович³⁰³,

лишь ныне пишу Вам, ибо многое и многое произошло за те две недели, как я приехал, и совсем сбило меня с толку. Самое тяжёлое это болезнь Чернявского, как-то внезапно разразившаяся и принявшая очень тяжёлые формы. Когда я вернулся из Петербурга, то не нашёл в нём никакой особенной перемены, он лишь был очень бледен и сильно нервничал. По-видимому, на него весьма также повлияло и северянинское столкновение³⁰⁴. Неделю назад он ушёл пешком на военногрузинскую дорогу. Оттуда его привезли в автомобиле, а на днях увезли в Харьков. Здешние врачи относительно излечимости не сказали ничего определённого.

Вообще у нас не весело, к тому же плохая погода. Когда уеду из Тифлиса не знаю, едва ли скоро. Несколько раз встречал Сергея Захарьевича, бывал у него, приводил в порядок его запущенные дела. Здесь Ганако Оота и Гельцер³⁰⁵ [и «Летучая Мышь»³⁰⁶]. Но мне не до театров. Не знаю, застанет ли Вас это письмо, быть может Вы уже в Павловске.

Мой низкий поклон Екатерине Владимировне³⁰⁷ и привет Люсе.

Ваш Илья Зданевич Тифлис, Кирпичный 13.

23/6 <1913 г.> Тифлис

Прибыл нынче в Тифлис благополучно. Прогулки мало интересны, лишь предлагается руководительство выгодное. Приму ли, нет, не знаю.

Получил вести, что Ларионов с Гончаровой ездили в Москву на разбирательство дела о диспуте и М.Ф. приговорили к штрафу в 25 рублей. Дело прошло тихо.

На Съезде³⁰⁹ оживлённо, [но пахнет неприятным дилетантством и бестолковщиной]. В городе жарко и душно [и тяжело]. Из предлагаемых руководительств самое скучное – Боржом – Бакуриани, но конец желанен – Батум.

Вечером зайду к Верховскому. Был у Канчели – не застал. Приветы мои Марине Алексеевне и тебе, и тому Солнц<у>, что при отплытии моём падало в выдохшееся море и перекинуло от себя ко мне мост из [огня]. Наши пути по горящим мостам. Но конец желанен – Солнце.

Твой Илья