Текст книги "Футуризм и всёчество. 1912–1914. Том 2. Статьи и письма"

<Тифлис, 1 марта 1913 г.>

Гозинаки оказались такими вкусными – приготовление Зины – что нужна была усиленная охрана, что<бы> они не были «испробованы» все. Особенно Аркаша – стоял с просительной физиономией и, как маленькие дети, всё тянул «ручки»… Насчёт Эльдорадо – я заметила нескладицу, но так как подлинного текста не помнила, то подумала, что вина в тебе⁶¹. Ну что же, всегда между писателями, редакциями и цензурой война, почему бы тебе нужно было быть счастливее других. Твои голубо-синие письма так прекрасно чисто и красиво пишутся, что и почтальон их с особенной почтительностью подаёт на блюде из «Русского Слова». Будь здоров и весел.

В. 3<даневич>

Кир<илл> завтра поступает в учебную команду.

<Тифлис, 3 марта 1913 г. >

Наконец, сегодня отправлена эта злосчастная посылка! Право, не стоит брать такие поручения, наверное, удовольствие от гозинак и чучхел далеко не будет настолько сильно, насколько была утомительна возня с этими лакомствами. Когда уже гоз<инаки> были сварены, оказалось, что нет во фрукт<овых> лавках чучхел. Скоро татарский празд<ник> Байрам⁶², ну, и почему-то нет чучхел. Но, в конце концов, всё окончено, и только тебя ждёт разочарование насчёт «сюрприза». Но сделать его нет, не было возможности. Вот если ты найдёшь возможность взять стоимость посылки (5 ф<унтов> чучх<ел> – 1 р. 50 к., мёд – 90, орехи 80, перес<ылка> 65 = 3 р. 85), то вот тебе и сюрприз. Часы идут отлично, мы их заводили в течение недели. Заводи всегда в один и тот же час и не перекручивай, и будут идти хорошо. Хотя мне и не хотелось бы говорить о деньгах, но всё же приходится напомнить тебе об экономии, а то что-то «уплывание» делается слишком хронически-фамильным. Следовало бы уже давно отослать А<лександру> П<етровичу> 25 р., а мы до сих пор не можем, между тем, это неудобно, м<ожет> б<ыть>, у него нет денег. Я ничего не имею, когда ты тратишь на себя, но у меня твёрдая уверенность, что ты не по чину меценатствуешь и покровительствуешь ничего не делающим землякам, а это совсем не умно, когда ты знаешь, что каждый рубль папа вырабатывает далеко не лёгким трудом. Да и вообще, тебе и для себя лично не мешало бы помнить, что «копейка рубль бережёт». Будет очень жаль, если ты повторишь папину судьбу: всегда много зарабатывать и никогда ничего не иметь. Ты уже начинаешь легко делать долги… Завтра-послезавтра ты получишь стипендию, а наверное, к 20-му будешь без гроша. К моему итогу, кот<орый> я как-то написала, ещё нужно приписать 25 А<лександру> П<етровичу>: выходит без 15 р. – 200! (без дороги). Ты на это ничего не возражай. Факт. Ничего не значит, что твоих тут 75 унв., от этого не легче; да и, повторяю, меня пугает не то, что ты развеешь наши деньги, а что вообще приучаешься тратить без оглядки. Бери себя в руки теперь, после поздно будет. Экономия должна касаться главным образом того, без чего можно обойтись, а ты, конечно, первым делом начнёшь голодовку, не забывая давать Дантю на выпивку. Если ты что-нибудь из этого письма примешь к сведению – хорошо, нет – нет. Но ничего не отвечай. Неприятно. Мне никогда не хочется делать тебе самую маленькую боль, но неужели правда всегда колет. Нет, сыночек, мне так надоело общее безденежье, задолженность и все сопряжённые с этим унижения и нечистоплотности, что я с ужасом думаю, что и ты будешь таким же… – вечно жаждущим «перехватить» – «занять» – «достать»… Все так живут, вот это-то и ужасно. Папу тот франт, кот<орый> взял у него 10 р. в день твоего отъезда, конечно, надул, и никто его больше не видел. Вот, всё письмо вышло о деньгах, ничего не поделаешь – вопрос очень уж близок. Сейчас пришёл Фёдор – наш бывший дворник. Аркаша начал балаганить, уверил его, что ты женился (потихоньку от матери), а у него, Аркаши, – деревянная нога; затем пошла беседа о войне и вообще о политике. Было весело, но Арк<аша> напоил старика, и тот начал нести чепуху, но всё-таки умный бестия Фёдор. Кирилл валился под стол от хохота! Вообще все были довольны неожиданным визитом. Аркаша поддакивает, хохочет; Зина уже плакать начала от смеха, Тигран и Сосо молча слушают, а Фёдор рассказывает, как он Турцию брал. Вчера была я в Школе, там была небольшая очередная выставка, мне понравились вещи Саши Меликова. Кирилл повесил свои старые манглисские этюды⁶³ да «Тавриз», больше у него ничего и нет. Ничего не пишет. Совсем его сбили с толку все твои приятели, впрочем, и его тоже.

<Приписка-вставка К.М. Зданевича:>Ллъя/ Сказал ли ты Анико о «намёке», что она ходит с Чернявским? Сегодня уехал в Питер Флоренский⁶^. В Тифлисе всё то же – ерунда, ничего хорошего. У Николая был, но не застал – пишет большое панно. Если есть у тебя подробное письмо в Зак<авказскую> Речь, пришли – будет переведено и помещено в <«Речи»>⁶⁵. У Канчели не был. Когда, ты не знаешь, откроется «Мишень»⁶⁶? Поклон от Аркаши. [Трояновская выставляет в] <нрзб. > делая вид, что сердится, или правда. Целую, Кира. Как Муся – не приедут ли на Кавказ летом?

Будь здоров, миленький сыночек, не сердись на меня и никогда не огорчайся моими письмами. Я всегда пишу вовсе не с желанием обижать тебя, ты знаешь ведь это. Целую «глазки» и «носик».

В. Зданев<ич>

P. S. Алекс<ею> Петровичу суд отказал в иске к Ком<мерческому> училищу. 4 яйца (поручи покупку хозяйке) и бутылку молока.

<Петербург, 5 марта 1913 г. >

Ты можешь успокоиться, мама, т. к. выступление не состоялось. После доклада выступил тот самый Злотников⁶⁷, который пробовал говорить о евреях на докладе Петрова-Водкина⁶⁸, но принуждён был уйти. На этот раз он начал то же, свистели. Когда утихли, опять принялся за своё и, по неумению председателя, сумел сорвать заседание. Так до нас очередь и не дошла. Получил открытку, что гозинаки варятся, а чучхелы? Из-за твоей неторопливости принуждён не показываться к Штейн⁶⁹. Ужасно нелепо. Длинных писем больше не буду писать, т. к. нет времени. Да и потом, всё равно ответы – в несколько строк.

И. 3<даневич>

<Петербург, 6 марта 1913 г. >

Как я ни польщён твоими замечаниями об изяществе сине-голубых писем, принуждён пока перейти на презрительные открытки. Новостей на нашем горизонте никаких, кроме солнечных дней. Насчёт «Эльдорадо» – не нескладица, а свинство. Зине за гозинаки вперёд благодарность, а чучхелы? В моей комнате столько солнца, что распустились красные лилии. Вчера был у проф. Брауна⁷⁰. Очень любезный господин.

<Петербург, 7 марта 1913 г. >

Получил известие, что посылку выслали. Благодарю. На неприятное письмо, согласно твоему желанию, не отвечаю, но если ты думаешь, что это мне неприятно, то напрасно: я привык, и никакого впечатления они не производят. Отчасти это хорошо, а быть может, и плохо. Я бы очень просил тебя перестать в каждом письме [плохо отзываться] писать о Дантю, это мне не доставляет никакого удовольствия. Он пьяница, на этом и покончим. 30-го уезжаю на два дня в Москву читать лекцию⁷¹.

Илья Зданевич

<Тифлис, 8 марта 1913 г.>

№ «Сатирикона» помещён в твой шкаф⁷³, к прочим словесам «младого художника». А что до сходства, то тебе ведь везёт быть рисованну «похоже»… И этот «художник» хорош по-своему, только вот широкополая шляпа – напрасно… Кто тебе указал тебя? Да, не забыть бы: ходил ли ты куда-нибудь в редакцию с тетрадкой юной Кражовской? Кажется, ты писал К.Я.⁷³, но об этом промолчал. Они не ожидают благоприятного ответа, так что их не очень огорчишь, если «тетрадка» вернётся обратно. По тону твоих писем, Илюнчик, я вижу, что ты чувствуешь себя хорошо, ну и слава Богу, очень рада. Илья, будь здоров и весел, больше ничего от тебя не требуется. Кира уже в учебной команде, проводит там и ночь, и день, только от ^х/₂ 5 до 8 дома. Поварчивает, но ничего, не долго ведь, к 15 мая производство в унтер-офицеры, а там – почти конец, так <как> уже занятий не будет. А Сашу Меликова опять забрали и отправили в Одессу, он бунтовал страшно, не хотел ехать, собирался стреляться нт. д. Наконец, согласился, собрали ему кое-как 40 р. – сунул он их в карман, а на вокзале какой-то остроумный субъект вытащил их у него… Так и поехал ни с чем. Вот уж когда стреляться-то впору бы! При всём желании сообщить тебе какие-нибудь новости или хоть сплетни – ничего нет. На страстной неделе едем – гимназия и мы, родители твои – в Батум. Тепло уже и сегодня страшное, неужели конец зимы? Если сможешь поехать в Новгород, конечно, поезжай. Ты говоришь: Поповы… Сколько же «их» и кто они? Я думала только одна… А как старые знакомые, у кого был: Завад<ский>, Держав<ин>, Пор<оховщиков>⁷⁴, Охот.? Съел гозинаки?

В. Здан<евич>

<Петербург, 8 марта 1913 г. >

Сообщаю подробности о предстоящем выступлении в Москве. Буду читать у Беаты Анджелико, танцовщицы⁷⁵, для интимного круга. Плата 50. На следующий день – в аудитории Политехнического музея для публики. Плата 50. Кроме того, на дорогу 25. Отнимет 30<-е>, 31-е и 1-е, т. к. доклад написан ещё в прошлом году⁷⁶.

И. 3<даневич>

<Петербург, 9 марта 1913 г. >

Вчера был у П.Н. Милюкова⁷⁷ днём. А вечером у Е. Лансере⁷⁸. Милюкова не застал и пойду вновь на днях. А у Лансере сидел и беседовал. Е<вгений> Е<вгеньевич> сказал, что теперешние марки – 2-х рублёвая, 4-х копеечная, 14<-ти> копееч<ная> – нарисованы им. Говорили о докторе Соболевском⁷⁹, художественной жизни и прочем. После был с Жорой Чернявским⁸⁰ в Цирке модерн на борьбе⁸¹. Занятно.

Илья

P. S. Большое спасибо за часы. Очень рад. И за посылку. Получу нынче же за неё 3.50

<Тифлис, вечер 9 марта 1913 г. >

Была сегодня у Фогеля, давно – с осени не видела их, люблю их семью, но, отчасти, неприятно ходить в дом Андроникова⁸², отчасти стычки Киры с Борисом Александр<овичем>⁸³ создают атмосферу не такую, какая бывала прежде. Впрочем, сегодня эта отчуждённость выразилась только в том, что о нём, [т. е.] о Кирюше, не было сказано ни слова. Б<орис> А<лександрович> рассказывал о Соболевском, приехавшем вчера и уезжающем сегодня; об обеде у Ананова⁸⁴, об общем визите к музыканту и критику Корганову⁸⁵, о разных сплетнях о наместнике, его болезни⁸⁶, его деньгах (гов<орят>, полмиллиарда) и т. п. Пришли туда Амираджиби, Авлевские, говорили о музыке, композиторах. Пришла Верховская⁸⁷, толстоватенькая особа… Вернулась я домой к 11<-ти>, опять пусто; Кира спит, папы и Зины нет. Скучно, лягу и я сейчас. Будь здоров, родненький, целую тебя крепко и очень, всё-таки пиши, моё золотце, твоей маме…

<Тифлис, 10 марта 1913 г. >

Ильюша, у нас уже «жара», и потому все простужены. Тепло очень, но дождей нет, так что можешь себе представить, сколько пыли… Но у нас отлично мои «зелёные дети» ведут себя, <от>лично и вполне оправдали мои надежды: растут и цветут изо всех сил! Столько молоденьких, ярких клейких листочков, сколько розовых, как бабочки, цветов на бегонии, как пахнет petasporum, как флердоранж! Сижу дома, шью, вышиваю, читаю, жду почту… Вот все мои дела. Кирилл выкопал в учебной команде однофамильца, а м<ожет> б<ыть>, и родственника – вольноопр<еделяющегося> 2-го (?) раз<ряда>. Поплавский-Зданевич. Литвин. Наговорил, что Зданев<ич> – фамилия очень древняя, очень редкая, литовская. И есть, мол, несколько человек и сейчас в Литве Зданевичей, и он их знает наперечёт. Сам какой-то пшют, сорит деньгами, угощает Киру <нрзб.> и т. д. Кира совершенно влюбился в армянскую девицу – дочь духанщика – это стильно и последовательно: «Николай – лучше всех» и т. д.

Целую

В. Здан<евич>

<Тифлис, 10– И марта 1913 г. ⁸³>

Напрасно сердишься, Илья, я пишу и делаю всё, как могу… ведь ты подумай, о чём бы ни писать, столько не выйдет, как у тебя, когда ты там у самого центра разных впечатлений сидишь. Ну, не можешь писать много, пиши, как хочешь, только имей хорошее настроение! Теперь ты уже, конечно, побывал у Штейн и больше не сидишь под страхом; а ты не занимайся сочинительством, мелкое враньё ещё неприятнее крупного. Александр Петр<ович> пишет мне письма с адресом без фамилии, иногда просто: В. К<ириллов>не, а сегодня: «m-me Сердитой»; вот, говорят, письма пропадают, не пропадают же эти! Не знаю, что на почте думают. Вот он пишет в прекрасном тоне: «чувствую себя превосходно!» Ну и отлично. Сейчас солнце так жарит, что нельзя сидеть за письменным столом; по случаю воскресного дня все разбежались, кто куда – я одна дома, получила сейчас почту и твою открытку с сожалением о пропавшем триумфе, посылаю тебе в утешенье описание подвигов Маринетти⁸⁹. Семёнов ничего не написал папе – очевидно, дело не выгорело, но папа, кажется, всё-таки поедет в Париж, что-то он организует: не то свою экскурсию, не то, не знаю что. Жаль будет, если опять он возьмёт учеников, но так как иначе он не сможет поехать, то я не вмешиваюсь, потому что всё же лучше – Париж, чем, напр<имер>, Квишхеты⁹⁰, и лучше – ученики-экскурсанты, чем ученики готовящиеся. Что же делать, когда вся наша жизнь связана с ними и, по правде сказать, ими только и держится. Вероятно, я останусь дома, а ты, если папа организует поездку, поедешь с ним. Кира что-то выдумывает, чтобы не ехать в лагерь и, вообще… думаю, что экзамена на прапорщика запаса он не выдержит… уже и теперь он подговаривается, что это вовсе неважно и ненужно. Ты как-то сказал, что я бесхарактерна или безвольна что ли. Это правда, но как я могла быть настойчива, когда во мне нет уверенности, что нужно именно то, чего я хочу? Вот всё время меня томит Кириллова неопределённость, тысячу раз возвращаюсь к прошлому и думаю: надо ли было настоять на окончании гимназии⁹¹? И не знаю. А если бы из этих настояний вышла какая-нибудь трагедия? И дальше то же будет… Безвольна, конечно, да ещё и трусиха, всего боюсь, не хочу ничем причинить горя, а, м<ожет> б<ыть>, его выйдет гораздо больше. Как знать?.. Будете ли вы больше знать, что будет нужно вашим детям? К сожалению, не увижу я этого. С удовольствием жду поездки в Батум; если будет можно, я там немного поживу, потом поеду в Кутаис, сделаю визит бабушке, а то время уходит да уходит, пожалуй, не увижу и её, как и дедушку⁹². Аркадий до сих пор не получает ответа от Алек. Ив. Можиевского, теперь я его дразню, что поеду сама в Полтаву устанавливать своё родство, он же рекомендует нам всем отправиться в Литву для поисков корней зданевичевского рода. Со всех сторон родня и родственники, а ни одного наследства! Целую тебя, не бурчи, и не сердись ни за что!

В. Зданевич

Зина кланяется. «Кивает», по-твоему.

<Тифлис, 12 марта 1913 г. (по почтовому штемпелю)>

Ильюша! Папа решил быть эко<но>мным и начинает с того, что посылает тебе деньги завтра, взяв их в счёт жалованья, чтобы не тратить 1 р. 30 к. там, где можно препроводить их тебе за 15 к., да и ты не будешь томиться ожиданием. Письма твои получили, но Киры до сих пор нет (6 ч<асов>), не знаю, почему не пришёл обедать. Ужасно ему трудно в учебной ком<анде> – строгость и дисциплина в ней несравнима с ротой. Особенно трудно учение в такую жару, какова теперь. Так хотелось бы хорошенького дождя, чтобы полезла зелень. «В Москву, в Москву!» Ну что же, поезжай, вероятно, хорошо проведёшь время, если не слишком набегаешься и не простудишься. Киваю и я.

В. Здан<евич>

<Петербург, 12 марта 1913 г. >

Хотел написать, чтобы выслали каталог футуристов⁹³ в Москву для лекции, но не надо. Не успеет, лекция 23-го. Гозинак не только не поел, но и денег ещё не дали. 20-го деньги можно выслать в Питер почтой. Что до Алекс<ея> Петровича – ничего не могу. Если 20-го не вышлете, отдам из полученного в Москве. Поповы – это Марина Алексеевна, её сестра и брат. Но пока, прощайте.

Скоропалительный Илья

<Тифлис, 14 марта 1913 г. >

«Вот видишь, какой у тебя сын!», – сказал Аркаша, когда прочёл твою выразительно-лаконическую открытку: сегодня пятьдесят, завтра 50!.. Кирилл пришёл из злосчастной учебной команды загорелый, потный, измученный, злой… Угощаю его твоей известностью – читает, улыбается и шепчет: «ах, с<укин>с<ын>», потом: «Хоть бы десятку бедному солдату прислал». Папа добродушно, весело промолвил: «Знаем эти “50” – хорошо, если 10 получит». Мож<ет> б<ыть>, ты хочешь знать, что скажу я? Во 1-х, я очень рада, что ты получишь приятное развлечение, поедешь, приобр<етёшь> новые знакомства, повидаешь своих друзей и т. д., во 2-х, очень хорошо, что ты можешь прочесть и, вероятно, хорошо прочтёшь, а в 3<-х>, как было бы хорошо, если бы эта лекция была о чём-нибудь другом, а не об этом хулиганствующем футуризме.

В. Зданев<ич>

Когда вернёшься из Москвы, непременно напиши всё подробно, как там и что будет. Получил посылку? Надеюсь, на лекциях не будешь в «зелёных»? Целую крепко.

В. Зданев<ич>

<Петербург, В. О. Малый 35/35, 15 марта 1913 г. >

Дорогая мама, сегодня пятница, а во вторник у меня были «гости». Никого не ждал. Но вот явился Чернявский, далее Доморацкий. Через некоторое время стук в дверь – Анико. [Знакомлю. Видимо, была недовольна, что застала «посторонних».] Ещё промежуток – Марина Алексеевна [Попова]. Но, несмотря на такое обилие пришедших, разместились и просидели до третьего часа. Вчера был на вечере тифлисского землячества при высших женских курсах. Встретил множество тифлисцев, от общества которых так отвык. Вели себя по-тифлисски, по стенам были плакаты работы Тринева и Берояна и т. п. Устроен был духан, на духан вовсе не похожий, однако шуму и гвалту и танцев было много! Была Турова, издали созерцал Аргутинских⁹⁴, вспоминал Коджоры⁹⁵ и время седьмого [восьмого] года с Лизой Миримановой⁹⁶, убедительно просил Тринева вернуть долг, говорил с Родиборским и т. п. Удивительно, мне всё время казалось, что я в Тифлисе, в Артистическом обществе⁹⁷. Эти люди сохранили те же привычки, слова, те же манеры и мысли. Очевидно, вращаясь [всё время] в землячествах, они вовсе не способны отрешиться от Тифлиса и стать [хоть] сколько-нибудь петербургскими. [Вот почему я так бегу от землячеств.] А с другой стороны, мне до боли ясно бросилось в глаза милое [гимназическое, лучше] тифлисское время, и стало жаль его. И Коджоры, и Манглис и сололакскую⁹⁸ компанию, и [многое] иное. [Быть может, не покидать тифлисское было бы лучше, но ведь нужно отрешаться и бросать.] Засиделись до пяти часов, и я возвращался домой, когда рассвело. Михаил Васильевич сегодня насовсем уезжает в Москву. Доклад, который я буду там читать, по всей вероятности, будет повторён здесь [в Петербурге]. Устраивает Художественно-Артистическая Ассоциация". Кириллу желаю всякого успеха в отыскании однофамильцев. Всем кланяюсь и всех целую.

Илья

<Тифлис, 18 марта 1913 г. >

Миленький Ильюшенька, ввиду того, что ты делаешься «Крезом», посылаю тебе твою сберегательную книжку, м<ожет> б<ыть>, тебе понадобится рубль, кот<орый> ещё на ней положен… Папа пошлёт 10 руб. 20 к. Алекс<андру> Петр<овичу>, остальное, ввиду праздничных расходов и пр<очего>, доплати ты сам, если сможешь. Желаю тебе всяческого благополучия.

В. Здан<евич>

<Петербург, 19 марта 1913 г. >

Мама, сегодня неожиданно получил [от вас] тридцать рублей. Большое спасибо, но я ведь писал, что можно прислать и к 26-му, т. к. пока есть. 20-го оставшиеся Александру Петровичу отдам в Москве, когда получу за выступление. В Петербурге мой доклад состоится седьмого апреля, в вербное воскресение. Получу пятьдесят рублей, гроши, так как полный зал даёт 500 чистых и, следовательно, устроители рублей 400 положат себе в карман ни за что ни про что. Но что поделаешь, по молодости моей и начинанию ничего не дают. Во всяком случае, будут деньги на поездку в Новгород. Так как во время доклада я буду [придётся с кафедры] демонстрировать современные башмаки, разглагольствуя об их красоте, то придёт<ся> обзавестись таковыми. Между прочим, одна фирма предлагает устроителям доклада сто рублей за то, чтобы на афише было написано: «Башмаки из фирмы такой-то», как пишут: «Рояль фабрики Беккер», но, хотя мне получить сто и соблазнительно, я от этого предложения отказался, так как могут попасть сведения в печать, и тогда весь доклад получит характер оплаченной рекламы. Сегодня пять недель как я в Петербурге, а пройдено лишь русское право¹⁰⁰, хотя я занимаюсь не менее шести часов каждодневно. В Москву собираюсь ехать послезавтра, 21-го, а вернусь 25-го или 26-го. С каким удовольствием я побегаю по бульварам, посижу в «Богемии»¹⁰¹, беседуяс Лопатинскими… побуяню. Доклад кое-где пришлось переправить, так как я не предполагал, что год назад мог писать так [не глупости] скверно. 23-го утром – вернисаж «Мишени», жаль что будет только [три] четыре вещи Николая¹⁰². С собой везу «Портрет поэта Зданевича» работы Ле-Дантю. Римское выступление Маринетти великолепно¹⁰³.

Я, однако, не думаю прибегать к таким агрессивным формам. Большое спасибо, что ты прислала вырезку, – войдёт в качестве материала в доклад. Здесь праздновалось 75-летие со дня рождения И. Чавчавадзе¹⁰⁴. Г. Робакидзе¹⁰⁵, говорят, сказал блестящую речь о трагедии Грузии, но мне на вечер попасть не удалось. Здесь уличные манифестации по поводу Адрианополя¹⁰⁶. Позавчера был у Лизы Миримановой и наблюдал за тифлисцами. Вот дикари неизвестных стран! Афиши и программы вышлю. Целую и киваю.

Твой Илья