Текст книги "«Русская освободительная армия» против Сталина"

Правда, по воспоминаниям офицеров РОА Пекарского, Ресслера, Антонова и Донорова, пленение Власова происходило несколько иначе. После изучения их сообщений, совпадающих не во всех деталях, вырисовывается примерно следующий ход событий. 12 мая в 14.00 замок Шлюссельбург покинула колонна машин, во главе ее – американский джип, за ним – две машины дивизионного штаба, в передней – генерал-майор Буняченко, подполковник Николаев (за рулем), старший лейтенант Пекарский и еще один офицер. За ними следовали две машины главнокомандующего, в хвосте находились одна или две американские бронемашины. Сам Власов со своим адъютантом капитаном Антоновым и старшим лейтенантом Ресслером в качестве переводчика находились в передней машине армейского штаба, управляемой солдатом Лукьяненко, в автомобиле типа «Уондерер». По пути Николаева окликнул водитель стоявшей у дороги машины, очевидно, знакомый ему унтер-офицер: «Куда едете, господин подполковник?» В ответ на это тот пригласил его присоединиться: «Поехали с нами, Миша!» Эта машина – очевидно, Кучинского, в которой находился и Якушов, – в нескольких километрах к югу от Шлюссельбурга, при переходе через речку Копрживнице, обогнала колонну и задержала ее, встав поперек дороги. Якушов подошел сначала к машине генерал-майора Буняченко, который, однако, не подчинился требованию выйти, т. к. считал себя пленным американской армии. Вскоре Якушов с советскими солдатами заставили пассажиров автомобиля, в котором находился Власов, покинуть свою машину. Вслед за этим старший лейтенант Ресслер пошел к американскому офицеру, возглавлявшему конвой, чтобы побудить его вмешаться, но американцы не реагировали, а лишь молча наблюдали за сценой. Лукьяненко и Антонов воспользовались возникшей перепалкой, чтобы развернуть свою машину и поехать назад, к замку Шлюссельбург. Власова, к которому добровольно присоединился и Ресслер, наконец, угрожая оружием, заставили сесть в машину Кучинского и на большой скорости доставили в штаб 25-го танкового корпуса. Во всяком случае о том, что Власов, как утверждала советская сторона, еще предпринял жалкую попытку к бегству, не может быть и речи. Кстати, встреча в штаб-квартире 25-го танкового корпуса была еще до некоторой степени корректной. Советские офицеры и солдаты относились к Ресслеру с интересом и даже с некоторой доброжелательностью. Правда, генерал Фоминых утверждает, что под угрозой немедленного уничтожения его «банды» добился от Власова приказа солдатам 1-й дивизии РОА о сдаче Красной Армии. Власова, Буняченко и других офицеров после первых допросов контрразведкой «СМЕРШ» привезли в штаб 13-й армии, а затем, по приказу маршала Конева, доставили самолетом из Дрездена в Москву.

Обстоятельства пленения Власова, тот факт, что у него, как и у его сопровождающих, предварительно отобрали оружие и что их насильно увели из конвоя, сопровождаемого солдатами США, а те не вмешались, приводит к выводу, что их намеренно отдали в руки Советов. В русских сообщениях говорится об американском полковнике по фамилии Мартин, якобы коменданте лагеря военнопленных при Гораждёвице, вероятнее, однако, офицере из штаба 12-го корпуса, служебные задачи которого во всяком случае как-то связывали его с Красной Армией [622]. Этот полковник Мартин якобы внезапно появился на месте событий и велел американским солдатам не вмешиваться в «русские дела». Кое-что свидетельствует в пользу этой гипотезы Кромиади и других. Но с уверенностью можно констатировать одно: комендант Шлюссельбурга капитан Донахью не имел отношения к этим махинациям. Сообщения всех свидетелей сходятся на том, что Донахью предпринял все возможное, чтобы добиться пропуска 1-й дивизии через американские позиции и помочь бежать самому Власову. Уже в ночь после пленения Власова он лично доставил находившихся в замке русских – подполковника Тензорова, майора Савельева, капитана Антонова, лейтенанта Донорова, шофера Лукьяненко и некоторых других – в глубокий американский тыл, вручил им бумаги и отпустил их. Американские офицеры и солдаты и в других местах спасали жизнь или свободу власовским солдатам своей сочувственной позицией. В этой связи следует упомянуть коменданта Фридберга, который на просьбу командира запасной бригады РОА полковника Койды сразу же ответил готовностью выдать военнослужащим бригады справки об освобождении [623]. В течение 10 дней таким путем 15 офицерам и 600 рядовым удалось добраться до Баварии, где они укрылись. Акция освобождения была прекращена лишь по распоряжению генерал-майора Меандрова, который в это время уже возлагал все свои надежды на американцев и, как тогдашний заместитель Власова, придавал значение тому, чтобы на будущее удержать вместе массу солдат РОА. Он увидит, что жестоко заблуждался.

Примечания

599. Auský S. Vojska generéla Vlasova. S. 179; Ауски С. Предательство и измена. С. 227.

600. Архипов А. Воспоминания. С. 26. // Архив автора.

601. Будерацкий – редактору газеты «Голос Народа», 3.12.1951. // BA-MA. MSg 149/8.

602. Швеннингер Г. Отчет. С. 23 (на нем. яз.). // IfZ.

603. Шатов М. Ответ на вопросы участников Освободительного Движения. // Новое Русское Слово, 4.2.1962; Архипов А. О переговорах Первой Дивизии РОА. // Там же, 20.5.1962.

604. Dyer G. XII Corps. P. 434; Steward H. Thunderbolt. P. 140, 142; Pogue F. The Supreme Command. P. 505.

605. Антонов Р. Последние дни генерала Власова. // BA-MA MSg 149/48; Воспоминания о Власове. // Там же; Антонов Р. (по записи Б. Яковлева, 1946) Прага – Пильзен – Шлюссельбург. // С Народом за Народ, № 5, декабрь 1965; Запись опроса кап. Антонова, сделана полковником Поздняковым, 1946. // Поздняков В. Андрей Андреевич Власов. С. 431; Пекарский И. Как был захвачен генерал Власов. // Там же. С. 416; Ресслер В. Вот что сохранилось в памяти. // С Народом за Народ, № 5, декабрь 1965; Поздняков В. Последние дни. // Голос Народа, 1951, № 33, 34.

606. Фоминых Е. Как был пойман предатель Власов. // Известия, № 239, 7.10.1962; Кромиади К. Историческая правда по-советски – Генерал Фоминых и его воспоминания. // BA-MA. MSg 149/48; Ауски С. Предательство и измена. С. 235, цитирует сообщение 90-й пехотной дивизии о встрече американского и советского командиров корпусов.

607. История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941–1945. Т.5. С. 328–329; Штеменко С. Генеральный штаб в годы войны. Кн. 2. С. 448–449.

608. Поздняков В. Первая Пехотная Дивизия. Л. 24. // BA-MA. MSg 149/49.

609. Пекарский И. Как был захвачен генерал Власов. // Поздняков В. Андрей Андреевич Власов. С. 416.

610. Выдержки из воспоминания полковника Артемьева. С. 15–16. // BA-MA. MSg 149/49.

611. Поздняков В. О переговорах 1-й дивизии РОА с советскими. // Новое Русское Слово, 9.6.1962; Он же. Андрей Андреевич Власов. С. 395.

612. См. прим. 603.

613. Steenberg S. Wlassow. S. 222; Поздняков В. Андрей Андреевич Власов. С. 440, 446.

614. Blumenson M. The Patton Papers. Vol. 2. P. 696.

615. Там же. P. 701; См. прим. 604; Auský S. Vojska generéla Vlasova. S. 170; Ауски С. Предательство и измена. С. 216.

616. Архипов А. Воспоминания. С. 26. // Архив автора.; Поздняков В. Последние дни. // Голос Народа, 1951, № 34.

617. Auský S. Vojska generéla Vlasova. S. 193, см. также: Ауски С. Предательство и измена. С. 235, 247–248, на основе американских документов.

618. Швеннингер Г. Отчет. С. 26 (на нем. яз.). // IfZ.

619. Auský S. Vojska generéla Vlasova. S. 206, 195; Ауски С. Предательство и измена. С. 263, 249, 264.

620. См. прим. 605; Поздняков В. Как советчики захватили генерала А. Власова. // Новое Русское Слово, 16.10.1962.

621. См. прим. 606; История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941–1945. Т. 5. С. 328–329; Конев И. Сорок пятый. С. 259; Матронов П. За злату Прагу. С. 95–96; Перн Л. В вихре военных лет. С. 110; Штеменко С. Генеральный штаб в годы войны. Кн. 2. С. 448–449.

622. Auský S. Vojska generéla Vlasova. S. 244, 198; Ауски С. Предательство и измена. С. 253, 310. Полковник Пол М. Мартин был заместителем начальника штаба 12-го корпуса, см.: Dyer G. XII Corps. P. 534. Б. Суварин пишет, что «поступок ответственных американцев», выдавших Власова, «которого нужно было отдать под беспристрастный суд на Западе, Сталину, т. е. его палачу», «нельзя оправдать ничем» (Souvarine B. Stalin. S. 624).

623. Койда С. Запасная бригада. // Архив автора; Кап. Б.Н.П., Последние дни РОА (в газете «Наша Страна»). // BA-MA. MSg 149/8.

12
Выдача

В то время как около 20 тысяч человек из северной группы РОА (главнокомандующий и 1-я дивизия) в большинстве своем уже находились в советских руках, части, насчитывавшие 25 тысяч человек южной группы (армейский штаб, офицерский резерв, офицерская школа, 2-я дивизия, запасная бригада, батальон охраны, строительный батальон и другие подразделения), были сконцентрированы американцами в Кладенске Ровне – Фридберге, а после 26 мая 1945 г. – в Ландау (Бавария). Сами солдаты ощущали себя военнопленными или – поскольку охрана в первые недели почти полностью отсутствовала и офицеры даже продолжали владеть своим ручным огнестрельным оружием – интернированными американской армией. В целом великодушное обращение со стороны лагерных властей и, к тому же, благожелательные, хотя и не полномочные заявления американских офицеров, что все военнослужащие РОА будут демобилизованы и переведены в гражданский статус, вызывали поначалу уверенное настроение и питали надежду, что идею Освободительного движения удастся сохранить и в изменившихся условиях [624].

Уже в первые дни пленения в Кладенске Ровне офицеры армейского штаба собрались с несколькими присутствовавшими членами КОНР, чтобы создать политический руководящий орган, преемника Комитета освобождения [625]. Председателем во вновь созданном органе, который, разумеется, представлял собой лишь импровизацию, порожденную ситуацией, стал бывший начальник офицерской школы РОА генерал-майор Меандров, который уже был командующим в отсутствие Трухина. Его заместителем стал бывший начальник оперативного отдела армейского штаба полковник Нерянин, другими членами были: полковник Богданов (ранее начальник штаба 2-й дивизии), полковник Богун, майор Чикалов (ранее начальник контрразведки армейского штаба), майор Конев, полковник Денисов (ранее начальник организационного отдела армейского штаба), подполковник Грачев (ранее начальник разведывательного отдела армейского штаба), капитан профессор Гречко, подполковник Корбуков (ранее начальник отдела связи армейского штаба), полковник профессор Новиков (ранее начальник санитарного отдела армейского штаба), майор Музыченко и майор Тархов.

Прошения по адресу американцев позволяют заметить на первой стадии плена еще далеко идущие ожидания в отношении возобновления политической деятельности. Тексты написанного в эти дни меморандума генерал-майора Меандрова и его приказа № 15 не сохранились, но по содержанию они, видимо, соответствовали письму, которое генерал-майор Бородин, старый эмигрант, командир Донского казачьего полка группы Туркула, направил 20 мая 1945 г. из лагеря пленных Бишофсхофен «Главному командованию американских и английских вооруженных сил в Германии» [626]. Оно, как и ряд аналогичных документов, характеризуется двумя моментами. Во-первых, продолжающейся и неослабевающей враждебностью к диктатуре большевизма в России и, во-вторых, столь понятным теперь стремлением подчеркнуть антагонизм между Русским освободительным движением и национал-социалистической Германией и причислить первое к идейному миру демократических устремлений. В этом духе утверждается, что давно в действительности существующее русское движение сопротивления получило возможность «открытой идейной и вооруженной борьбы» с советской системой только в результате германо-советского конфликта. Дескать, союз с Германией был в сложившихся условиях «исторически и логически неизбежен», т. к. лишь он мог предоставить необходимую материальную и организационную помощь. Однако Германия, мол, в сущности, всегда относилась к Освободительному движению с недоверием и потому препятствовала созданию политических организационных форм, а также не предоставляла оружия в требуемом объеме. Но, несмотря на эти малоблагоприятные условия, главнокомандующему генерал-лейтенанту Власову и КОНР удалось выявить «громадный потенциал антибольшевистского освободительного движения», а также освободить множество русских людей из немецкого плена. Офицерам и солдатам РОА, считавшим самих себя борцами за свободу для новой России, теперь, после войны, невозможно вернуться на родину, т. к. это означало бы их «физическую или гражданскую смерть». Поэтому генерал-майор Бородин высказал просьбу о гарантии личной безопасности и достойного человека существования без немецкой опеки, он просил также разрешить как можно быстрее установить связь с главнокомандующим и с еще существующим, как считалось, Комитетом освобождения.

Отмежевание от прежнего немецкого союзника, нашедшее теперь столь сильное выражение, плюс подчеркнутое желание установить в России такие условия, которые господствуют и в демократических странах, – «справедливость и социальный мир», далее стремление к «братскому сотрудничеству с другими народами Старого и Нового света» – это было искусное приспособление к требованиям начинающегося послевоенного периода. Правда, русские могли с полным основанием сослаться на то, что подобные цели были провозглашены уже в Пражском манифесте от 14 ноября 1944 г. Однако, когда Бородин и другие, не переводя дыхания, заявляли о готовности тотчас снова взять в руки оружие для «защиты культуры всего человечества от ужасной и постоянной угрозы большевизма», они упускали из вида решающий момент. А именно, то, что военный союз с СССР в это время еще был незыблемым и западные державы видели и своего врага в каждом, кто выступал против сталинского режима.

Поэтому все попытки привлечь на этой основе к Русскому освободительному движению политические симпатии США и Великобритании были заведомо обречены на неудачу. Не позднее 6 июля 1945 г. и генерал Меандров счел попытку продолжить политическую работу в прежнем духе бесполезной. Теперь речь могла идти лишь о жизни и свободе солдат РОА. Стремясь отвратить непосредственно угрожавшие им опасности, Меандров, а также генерал-майоры Ассберг и Севастьянов из армейского штаба придавали огромное значение сохранению в полном объеме военной организации и внутреннего порядка в нынешней «Группе войск РОА во главе с генералом Меандровым» [627]. Например, офицеры по-прежнему носили свои знаки различия – теперь, по возможности, русского образца. Строго практиковалось обязательное отдание чести. «Организованность, дисциплина, внутренний порядок… сверх того трудолюбие, инициатива и честность, – заявил Меандров 4 июля 1945 г. на собрании офицеров и солдат, – вот средства, чтобы добиться признания американцами в качестве фактора, полезного для оккупационных войскы» [628]. Поначалу, видимо, и казалось, что ожидания оправдываются. Генерал-майор Бородин, переселившийся 30 июня 1945 г. в лагерь Ландау, с похвалой отмечал привлекательный и дисциплинированный облик солдат РОА, в противоположность своим собственным, уже несколько распустившимся людям. Это, очевидно, производило определенное впечатление и на американцев. В июле 1945 г. – но, вероятнее, еще в мае – полковник Хенфорд доверительно спросил Меандрова, как бы тот отнесся к отправке войсковой части РОА на Дальний Восток с целью участия в войне против Японии. Казалось, здесь приоткрывался выход. Вопрос стал предметом широкого обсуждения ведущих офицеров, которое в конечном итоге привело к однозначному решению принять подобное предложение, но одновременно настоять на том, чтобы было образовано собственно русское войсковое соединение под национальным командованием. Возражений не последовало и против использования власовских частей в тыловых службах американской оккупационной армии, вопрос о котором вентилировался, видимо, в то же время.

Части южной группы РОА, интернированные в Кладенске Ровне и в Ландау, в эти недели действительно все еще ощущали себя своего рода партнером по переговорам с известной свободой принятия решений. Это впечатление еще более усиливалось из-за заметного стремления советских военных инстанций к установлению контактов с командованием до сих пор ускользавших от них солдат РОА. Командующий Красной Армией в районе Крумау 24 мая 1945 г. пригласил генерал-майора Меандрова на беседу в свой штаб и в конце концов направил майора с предложением, чтобы он со своей частью все же перешел в советскую оккупационную зону [629]. В Крумау по желанию американцев действительно имели место непосредственные контакты офицеров РОА с офицерами Красной Армии. Так, командир запасной бригады полковник Койда, а также подчиненные ему офицеры в звании полковника: Барышев, Кобзев, Трофимов и Садовников – встретились здесь с делегацией высших советских офицеров [630]. На этих переговорах речь тоже шла о проблеме добровольного возвращения военнослужащих бригады, на которых советская делегация стремилась воздействовать всеми средствами. Однако Койда откровенно объяснил советским офицерам, что он и его товарищи, военнопленные или перебежавшие офицеры и солдаты Красной Армии, вступили в армию генерала Власова не ради «куска хлеба», а сознательно и добровольно, как борцы за политическую идею. Мол, все они не думают возвращаться на Родину, пока там существуют нынешние условия. Совещание, в котором участвовал и генерал США, которому переводились важнейшие высказывания, видимо, было для присутствующих американцев очень поучительным, тем более что советский представитель многозначительно напомнил о судьбе находящихся в Советском Союзе членов семей солдат РОА.

Политическая тактика Меандрова, сводившаяся к завоеванию доверия американцев, привела к тому, что лишь меньшинство его людей – в одном месте говорится о 1400 лицах – использовало возможности индивидуального побега, которых в Кладенске Ровне и Ландау имелось предостаточно. Большинство с готовностью следовало директиве своего генерала – спокойно ожидать дальнейшего развития событий. Но уже в начале августа 1945 г. условия в Ландау стали заметно ухудшаться. Советские комиссии, не раз посещавшие лагерь, осознали, что все усилия побудить русских солдат к возвращению в Советский Союз останутся бесплодными, пока они будут подвержены влиянию своих лидеров и военная организация РОА не будет окончательно разгромлена. По советскому настоянию 7 августа 1945 г. поначалу 6 генералов – бывшие советские граждане Меандров, Ассберг, Севастьянов и старые эмигранты: Ангелеев, Белогорцев, Бородин – были переведены в Регенсбург, в огороженный и охраняемый лагерь военнопленных. В середине месяца последовало отделение офицеров от рядовых, офицеры также попали в Регенсбург, солдаты – в Пассау [631]. 29 октября 1945 г. обе категории были собраны в Платтлинге, но 4 ноября 1945 г. генералов перевели в Ландсхут. Режим стал более строгим. 17 ноября 1945 г. начала свою деятельность американско-советская комиссия по выявлению бывших советских граждан. Возник призрак выдачи.

Возвращение всех лиц, имевших советское гражданство на 1 сентября 1939 г. и находящихся в англо-американской зоне, в частности, плененных в «немецкой униформе» военнослужащих добровольческих частей, включая РОА, было согласовано 11 февраля 1945 г. в Ялте и должно было осуществляться без исключений и без учета личных пожеланий данных лиц, при необходимости силой. В предысторию и ход этих акций выдачи, объединенных под понятием «репатриация», уже внесена достаточная ясность, прежде всего исследованиями Науменко, Эпштейна, Бетеля и Толстого [632]. Но в данной связи необходимо отметить, что выдача началась уже 31 октября 1944 г., за месяцы до договоренности в Ялте [633]. Еще в 1930 г. теперешний британский премьер-министр Черчилль говорил о необходимости борьбы против «этого низменного позора большевизма», из-за которого «границы Азии и условия мрачнейших времен… продвинулись от Урала до Припятских болот» и Россия оцепенела «в бесконечной стуже жестоких доктрин и нечеловеческого варварства» [634]. «Если Россию нужно спасти, как я молюсь, чтобы ее спасли, – писал он, – то она должна быть спасена русскими. Лишь благодаря русской храбрости и русской добродетели может быть осуществлено спасение и возрождение этой некогда могущественной нации и этой превосходной ветви европейской семьи». И именно эти русские, на которых когда-то рассчитывал Черчилль, выдавались в 1944–1945 гг. большевикам по настоянию правительства Черчилля и Форин-оффиса, поскольку лондонская политика теперь стремилась добиться благосклонности Советского Союза к Великобритании. Как писал министр иностранных дел Иден, британское правительство сознательно хотело отречься от того, чтобы «быть сентиментальным». Жертвами политики насильственной репатриации стали на первом этапе прежде всего военнослужащие добровольческих частей, воевавших на Нормандском фронте, которые сдались в британский плен, причем отчасти доверившись обещаниям фронтовой пропаганды союзников, что выдача не будет иметь места [635]. Из британских портов с 1944 до 1946 гг. были вывезены в Советский Союз в целом 32 259 военнопленных этой категории [636]. Уже через несколько недель после окончания войны пункт о репатриации, обговоренный в Ялте, был впервые применен и к обширной группе лиц, которая к этому моменту формально слилась с Освободительной армией генерала Власова. Речь шла о сосредоточенных в Каринтии казачьих частях, воевавших на стороне немцев, а именно о Казачьем стане генерал-майора Доманова, охватывавшем около 24 тысяч военнослужащих и гражданских лиц в районе Лиенца, о Кавказской группе из 4800 человек во главе с генералом Султан-Гиреем Клычем при Обердраубурге и, прежде всего, о 15-м казачьем кавалерийском корпусе численностью от 30 до 35 тысяч человек во главе с немецким генерал-лейтенантом фон Панвицем в районе Фельдкирхен – Альтхофен– Клейн-Санкт-Пауль. Выдача этого круга людей входила в компетенцию главнокомандующего союзными войсками на Средиземноморском театре военных действий, британского фельдмаршала Александера, который когда-то, в период интервенции 1919–1920 гг., в чине подполковника временно командовал Балтийским ландесвером в борьбе против большевиков. Похоже, фельдмаршал Александер поначалу действительно колебался, но затем получил строгие указания из самой высокой инстанции, предположительно – лично от премьер-министра Черчилля, которые не оставили ему иного выбора и которым он нехотя последовал под определяющим влиянием своего политического советника Макмиллана, будущего премьер-министра [637]. Последствия своего образа действий были ему во всяком случае ясны, ведь он уже 17 мая 1945 г. в телеграмме Объединенному комитету начальников штабов писал, что выдача казаков «может быть пагубна для их здоровья» [638]. Его начальник штаба генерал Морган назвал вещи своими именами, когда заявил 28 августа 1945 г. по поводу стоящей на повестке дня депортации оставшейся группы, «что эти несчастные люди посылаются почти на верную смерть».

Насильственная выдача от 50 до 60 тысяч военнопленных и беженцев, предстающая в британских армейских актах как военная «операция», была тщательно подготовлена штабом британского 5-го армейского корпуса под руководством генерал-лейтенанта Кейтли и участвовавшими в ней войсковыми соединениями (36-я пехотная бригада, 78-я пехотная дивизия, 7-я танковая бригада, 6-я бронетанковая дивизия, 46-я пехотная дивизия) [639]. Сначала намечалось применять отвлекающие маневры, но вскоре пришлось использовать жестокие методы. Эта депортация «по своему вероломному характеру», как позднее утверждал Солженицын, была «вполне в стиле традиционной британской дипломатии» [640]. События разворачивались так, что 28 мая 1945 г. 2756 офицеров генерал-майора Доманова под фальшивым предлогом встречи с фельдмаршалом Александером были отделены от своих подчиненных и членов семей и доставлены в строго охраняемый лагерь в Шпиттале [641]. Речь шла о 35 генералах, среди которых всемирно известный как писатель генерал от кавалерии П.Н. Краснов, далее С. Краснов, Доманов, Васильев, Соломахин, Бедаков, Тарасенко, Силкин, Головко, Тихоцкий, Тихорецкий, Задохлин, Скляров, Беднягин, Беседин, Толстов, Есаулов, Голубов, А.Г. Шкуро, Лукьяненко, Шелест, Черногорцев. Генерал-лейтенант А.Г. Шкуро был арестован британцами уже 25 мая. К 167 полковникам принадлежали: Шорников, Бондаренко, Медынский, Маслов, Зимин, Часовников, Чебуняев, Кочконогий, Якуцевич, Белый, Михайлов, Колпаков, Зотов, Корольков, Тюнин, Березневый, Чернов, Лукьяненко, Доманов, Кузуб, Егоров, Полухин, Хренийков, Коротков, Кисянцев. К категории этих офицеров принадлежали далее 283 войсковых старшины (подполковника), 375 есаулов (майоров), 460 подъесаулов (капитанов), 526 сотников (старших лейтенантов), 756 хорунжих (лейтенантов), 124 военных чиновника, 15 офицеров медицинской службы, 2 военных фотографа, 2 походных священника, 2 военных дирижера, 2 переводчика, 5 офицеров связи РОА. Некоторым из задержанных удалось на следующий день избежать выдачи путем бегства. Другие, как генерал Силкин, покончили самоубийством, еще некоторые были застрелены британцами при попытке к бегству. Подавляющее большинство казачьих офицеров, среди них 125 кавказских офицеров генерала Султан-Гирея Клыча, были 29 мая переправлены в Юденбург и там переданы органам «СМЕРШ» [642].

1430 выданных офицеров были старыми эмигрантами, которые никогда не являлись советскими гражданами. Немалое число из них, например, генерал от кавалерии Краснов, сражались как союзники Великобритании на стороне британских интервенционных войск против большевиков. Генерал-лейтенант Шкуро был награжден королем орденом Бани. Однако все попытки Краснова напомнить фельдмаршалу Александеру о старом братстве по оружию остались без отклика. То, что советским властям были переданы и эти казачьи офицеры, не подлежавшие репатриации даже согласно договоренности в Ялте, а также еще 3000 старых эмигрантов из группы Доманова, также не объяснялось случайностью, а было неотъемлемой составной частью британского плана выдачи [643]. Правда, если Форин-оффис считал, что тем самым заслужит особое признание советских властей, то его ожидало разочарование. Образ действий британского правительства вызвал на советской стороне сначала удивление, а затем нескрываемое презрение, ведь он был верно расценен как то, чем в действительности и являлся, – как симптом морально-политического разложения [644]. «Англичане… поскольку ни старые белогвардейские генералы, ни их воинство не представляли какой-либо ценности, загнали всех их в автомашины и передали в руки советских властей», – злорадно заметил еще генерал армии Штеменко в своих воспоминаниях. Старший лейтенант Н.Н. Краснов, внук легендарного генерала и писателя[51]51
  Н.Н. Краснов имел чин подъесаула и приходился генералу П.Н. Краснову не внуком, а внучатым племянником.


[Закрыть], передал слова, сказанные генералом МВД Меркуловым во время допроса на Лубянке: «…Что вы поверили англичанам – так это действительно глупость. Ведь это – исторические торгаши! Они любого и любое продадут и даже глазом не сморгнут… Мы их заперли на шахматной доске в угол и теперь заставили их плясать под нашу дудку как последнюю пешку… Милости нашим… пресмыкающимся и заискивающим союзничкам – не будет!» [645]

Устранение командного состава явилось прелюдией назначенной на 31 мая и 1 июня депортации массы казаков и кавказцев из района Лиенц – Обердраубург. 31 мая и на следующий день кавказцы из Обердраубурга, среди которых имелись представители горских народов – карачаевцев, кабардинцев, балкарцев, чеченцев и ингушей, ставших в 1943–1944 гг. жертвами советского геноцида, были переданы в Юденбурге советским властям. 1 июня 1945 г. наступил тот день, который, как было сказано, «вписан кровавыми буквами в историю казачества. День, который останется в памяти на все времена как день невероятной жестокости и бесчеловечности, проявленных западными союзниками в лице англичан в отношении безоружного населения Казачьего стана на берегах Дравы» [646]. В лагере Пеггец вокруг импровизированного алтаря собрались несколько тысяч людей. Молодые мужчины и казачьи юнкера образовали защитный круг возле стариков, женщин, детей и духовенства, служившего заупокойную мессу. Британские солдаты, которые должны были выполнить приказы правительства Черчилля – Идена, сначала пытались расколоть массу, но когда эта тактика не принесла результата, стали палками, прикладами и штыками без разбора бить и колоть сопротивляющихся, чтобы суметь затащить их на стоящие наготове грузовики. Засвидетельствовано, что у матерей вырывали детей, чтобы сделать первых послушными. По беглецам открывали огонь, их преследовали бронемашины и даже самолеты [647]. Многие из казаков намеренно бросались в Драву и тонули. Во всех лагерях Казачьего стана в долине Дравы разыгрывались в эти дни аналогичные сцены: то солдаты Аргайлского и Сатерлендского шотландского полка и Иннискиллингские фузилеры, то в другом месте Королевский Вест-Кентский пехотный полк, разведывательный полк и другие подразделения использовали грубую физическую силу против совершенно отчаявшейся и охваченной паникой массы людей, загоняли их на грузовики и отвозили в Юденбург. Британские войска, частично – в сопровождении советских офицеров организации «СМЕРШ», в последующие недели устроили настоящую охоту на бежавших в горы. В ближних и дальних окрестностях места событий находили сотни трупов, казаков любого возраста и пола, застреленных во время британской операции или покончивших с собой [648].

В те же дни, когда советским властям передавали казаков группы Доманова, в 100 км восточнее решилась судьба 15-го казачьего кавалерийского корпуса. Сначала, 28 мая, произошла выдача генерал-лейтенанта фон Панвица и большого числа военнопленных немецких офицеров и солдат из состава корпуса. При этом нельзя не отметить особо, что среди выданных находился и полковник фон Рентельн, соратник фельдмаршала Александера по Балтийскому ландесверу, поддерживавший с ним в межвоенный период деловые отношения. Как до него Власов, так и генерал-лейтенант фон Панвиц оставил без внимания совет доброжелательных британских офицеров воспользоваться случаем и бежать, поскольку он, как заявлял, не хотел оставлять доверенных ему казаков в этой ситуации на произвол судьбы. Депортация отдельных частей Казачьего корпуса, размещенных под Фельдкирхеном, Альтхофеном и Клейн-Санкт-Паулем, также происходила по схеме, использованной в других местах. Это означало прежде всего отделение офицеров от их подчиненных при маскировке подлинных намерений [649]. Еще 24 мая британский полковник публично заявлял на казачьем собрании, что выдача несовместима с честью Великобритании. Казаков лживо уверяли в том, что их передислоцируют в Италию, а в дальнейшей перспективе предоставят возможности выезда в Канаду и Австралию. Там, где подобные отвлекающие маневры не удавались или где – как в районе 6-й бронетанковой дивизии – от них сознательно отказывались, практиковалось грубое насилие. Путем показной подготовки расстрелов и демонстрации действия огнеметного танка подавлялась в конце концов моральная сила сопротивления и последних людей, так что погрузку и отправку в Юденбург можно было производить так, как намечалось.