Текст книги "«Русская освободительная армия» против Сталина"

778. Поздняков В. Генерал-майор Федор Иванович Трухин. С. 255. О том, что и в западных странах, особенно во Франции, власовскую проблему пытались по возможности замолчать, см.: Souvarine B. Stalin. S. 621, 624.

779. Grigorenko P. Erinnerungen. S. 170.

780. Указ Президиума Верховного Совета СССР об амнистии советских граждан, сотрудничавших с оккупантами в период Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. Председатель К. Ворошилов, cекретарь Н. Пегов, Москва, Кремль, 17.9.1955. // BA-MA. MSg 149/12.

781. См., например: За Возвращение на Родину, № 12, октябрь 1955, № 44, сентябрь 1956, № 65, ноябрь 1956. // BA-MA. MSg 149/12; Письмо председателя Комитета Н. Михайлова, № 70/56/3/, 17.1.1956. // Там же; Радиостанция «За Возвращение на Родину», 5.1.1957, 14 часов. // Там же; Обращение Комитета «За Возвращение на Родину». // Там же.

782. Амнистия…

783. Гимн ненависти: Наше Общее Дело, № 23. // BA-MA. MSg 149/12; Шум вокруг рассказа Сергея Воронина о власовце. // Новое Русское Слово, 13.11.1959; Поздняков В. Почему? Власовцы в Советском Союзе. // Там же, 16.2.1967.

784. Смирнов С. Именем солдата. // Литературная Газета, № 132, 27.10.1959. О роли литературного функционера С.С. Смирнова в клеветнической кампании против лауреата Нобелевской премии Бориса Пастернака в 1958 г. см.: Heller M., Nekrich A. Geschichte der Sowjetunion. Bd. 2. S. 270.

785. Дело Брунста. // Посев, № 50 (813), 10.12.1961.

786. Василакий. Путь к правде. // Известия, № 209, 2.9.1962; С. Н. Любопытная перекличка. // Новое Русское Слово, 19.10.1962.

787. Васильев А. Н. В час дня, Ваше превосходительство. // Москва, 1967. № 9; Поздняков В. Новое задание […] (О Власовцах в советской литературе). // Новое Русское Слово, 30.11.1967; Он же. Чекистская «достоверность». // Там же, 14.2.1970.

788. Мартынов. Правда о Власовцах. // Голос Родины, № 89 (938), ноябрь 1965.

789. Кривицкий А. Отголоски прошлого. // Литературная Газета, 1970, № 1.

790. Теремов А. Пылающие берега. С. 273.

791. Solschenizyn A. Der Archipel GULAG. S. 252.

792. Жилин П. Проблемы военной истории. С. 291, 289, 325.

793. Калягин А. По незнакомым дорогам. С. 270–271.

794. Огин П. Командир Передовой Дивизии. // Правда, 1940, № 237; То же. // Русское Освободительное Движение. Комитет Освобождения Народов России. С. 3–9.

795. Новые методы боевой учебы. // Красная Звезда, 3.10.1940; Генерал Власов – по новым советским материалам. // Новое Русское Слово, 6.7.1970.

796. Grigorenko P. Erinnerungen. S. 172.

797. Награждение начальствующего и рядового состава Красной Армии. // Известия, 23.2.1941. О биографии Власова см.: Андрей Андреевич Власов (Краткая биография), 1944. // BA-MA. MSg 149/1; А.Р. Кто такой генерал Власов? 19.5.1948. // Там же; Памяти Вождей Освободительного движения. 2 августа 1946 г. – 2 августа 1949 г. Сборник статей. // Там же; Шатов М. Материалы и документы.

798. Стрижков И. Герои Перемышля. С. 18–19.

799. История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941–1945 гг. Т. 2. С. 42; Баграмян П. Героическая оборона. // Военно-исторический журнал, 1963. № 10. С. 64.

800. Московская битва в цифрах. // Военно-исторический журнал, 1967. № 1. С. 99–100.

801. Эренбург И. Перед весной. // Красная Звезда, 11.3.1942; Ehrenburg I. Waiting for Spring. P. 262; DerS. March Winds. P. 264.

802. Эренбург И. Люди, Годы, Жизнь. С. 89; Самарин, Эренбург о Власове. // Новое Русское Слово, 3.5.1963.

803. Мерецков К. На службе народу. С. 275.

804. История Великой Отечественной войны Советского Союза 1941–1945 гг. Т. 2. С. 470. Против утверждения советской историографии, что гибель 2-й ударной армии была вызвана якобы предательством или недостатками Власова как командующего, решительно выступил уже Солсбери: Salisbury H. 900 Tage. S. 516, 522, который представил этот вопрос «в мрачном свете сомнительной советской внутренней политики». См. также неделовую критику Солсбери: Щелоков А. Комаров Н. Оборона Ленинграда в ложном свете мистера Солсбери. // Военно-исторический журнал, 1970. № 6. С. 85–91.

805. Мерецков К. На волховских рубежах. // Военно-исторический журнал, 1965. № 1. С. 55; Он же. Оборона Ленинграда. С. 188; Он же. На службе народу. С. 282.

806. Василевский А. Дело всей жизни. С. 184.

807. Генерал-майор Иван Михайлович Антюфеев. Враги просчитались. // BA-MA. MSg 149/12.

808. KTB/OKW. Bd II/1. S. 77, 29.6.1942, S. 460.

809. Тишков А. Предатель перед советским судом. С. 89.

810. Solschenizyn A. Der Archipel GULAG. S. 259.

811. Василевский А. Дело всей жизни. С. 186.

812. Жилин П. Контрнаступление Кутузова. М., 1950; Он же. Разгром турецкой армии в 1811 году. М., 1952; Он же. Контрнаступление русской армии в 1812 году. М., 1953; Он же. Гибель наполеоновской армии. М., 1974.

813. Жилин П. Как А. Солженицын воспел предательство власовцев. // Известия, № 24, 29.1.1974.

814. Мерецков К. На службе народу. С. 297.

815. Чистяков Н. На страже социалистической законности; Цветков А. Полвека на страже социалистической законности; Государственная Библиотека СССР имени В.И. Ленина (Н.Г. Самохина), № М 108, 10.12.1980. // Архив автора.

816. Минасян Н. Международные преступления Третьего рейха. С. 371.

817. Михайлов В. Возмездие. С. 349.

818. Минасян Н. Международные преступления Третьего рейха. С. 376.

819. Николаев С. Что кроется за «формулой самооправдания». // Голос Родины, № 8, январь 1970.

820. Минасян Н. Международные преступления Третьего рейха. С. 382.

821. Там же. С. 379.

822. Корниец Г. Его профессия – провокатор. // Голос Родины, декабрь 1966.

823. Ценное собрание материалов полковника Позднякова о Русском освободительном движении при посредничестве автора передано в Федеральный архив – Военный архив во Фрайбурге.

824. Карцов В. Портрет предателя без ретуши. // Известия, 29.9.1968.

825. Штеменко С. Генеральный штаб в годы войны. Кн. 2. С. 447.

826. Зорин С. Крокодиловы слезы Кромиади. // Они среди ваС. С. 9–11.

827. Ков В. Бизнес Сахарова – преступления. // Там же. С. 12.

828. В.С. Прислужник обер-предателя. // Там же. С. 14–16.

829. Корниец Г. Без пяти минут гитлеровский генерал. // Там же. С. 17.

830. Николаев С. Предатели и их радетели. // Голос Родины, июнь 1970.

831. В действительности полковник Поздняков и в период своей деятельности в Риге защищал права своих соотечественников, см.: Поручик Балтинш – полковнику Позднякову, представителю Русской Освободительной Армии в городе Риге. // BA-MA. MSg 149/26.

832. Старший прокурор земельного суда в Бонне. Прекращение производства по делу от 30.3.1961 (на нем. яз.). // Архив автора; Raschhofer G. Der Fall Oberländer; Переписка автора с профессором Оберлендером в 1968–1979 гг.; Беседы 13/14.9.1969, 8/9.7.1970, 18.12.1970, 24.1.1971, 23.10.1976.

833. Der Diplomat Hans v. Herwarth; Herwarth H. Zwischen Hitler und Stalin. S. 241–261, 262–277, 286–304, 305–331, 332–344; Переписка автора с Гансом фон Гервартом в 1970–1982 гг.; Беседы 11/12/13.5.1977, 10/11.6.1980.

834. Московское искусство лжи. Ответ газете «Известия» д-ра Баймирзы Хаита (на нем. яз.). // Архив автора. К этому разряду принадлежит и дело бывшего командира дивизиона в Калмыцком кавалерийском корпусе Лукьянова, который после Второй мировой войны получил бельгийское гражданство, в 1968 г. по легальной туристической визе въехал в СССР и там был арестован. Лукьянов 15 лет содержался в советских психиатрических клиниках, затем был объявлен вменяемым и на грандиозном процессе перед военным трибуналом Северо-Кавказского военного округа летом 1983 г. приговорен к смертной казни – расстрелу. В заявлении официального информационного агентства ТАСС от 16 августа 1983 г. в качестве основания для осуждения названы мнимые военные преступления. В действительности же смертный приговор был вынесен на основе ст. 64, п. «а» Уголовного кодекса РСФСР 1978 г. исключительно за политические преступления (измена родине). Этот приговор явно противоречит изданному главой государства Ворошиловым Указу Президиума Верховного Совета СССР от 17 сентября 1955 г. об «амнистии советских граждан, сотрудничавших с оккупантами в период Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.». Он привлек большое внимание бельгийской и западной печати. Европейский парламент в Страсбурге выразил своим решением протест против вынесенного в Элисте смертного приговора и, как и 260 депутатов бельгийского парламента, потребовал немедленного освобождения Лукьянова. Автор по поручению из Бельгии составил экспертное заключение о политическом процессе в Элисте (см. ниже). – Лукьянов был расстрелян в середине мая 1984 г.

835. Churchill W. Nach dem Kriege. S. 157, 261, 265.

836. Conquest R. The Great Terror. P. 525; Hoffmann J. Die Sowjetunion bis zum Vorabend des deutschen Angriffs. S. 51.

837. Передача функций ведения особых судебных процессов в службе иммиграции и натурализации Министерства юстиции в уголовный отдел Министерства юстиции. Главный прокурор Бенджамин Р. Чивилетти, распоряжение № 851-79, 4.9.1979 (на англ. яз.). // Архив автора.

838. Краткое описание особых судебных процессов. Управление специальных расследований Министерства юстиции, 24.12.1981 (на англ. яз.). // Архив автора.

839. Басс – автору, 7.12.1980. О диссертации Басса (Buss Ph. The Non-Germans in the German Armed Forces) автору сообщил заместитель начальника Управления специальных расследований Артур Синай в письме от 22.1.1980.

840. Начальник Управления специальных расследований Аллан А. Райан-мл. – автору, 10.2.1982; см. также прим. 837.

841. Автор этих строк 17 сентября 1979 г. имел во Фрайбурге возможность подробно изложить представителю Управления специальных расследований Министерства юстиции Д. Спенсеру, рассудительному историку, проблему добровольческих частей и Русской освободительной армии со своей позиции, а также передать ему некоторые документы о методах советской пропаганды в этом вопросе. Запись беседы находится в архиве автора.

842. Вербальная нота посольства США № 126 от 28 марта 1980 г. (на англ. яз.). // Архив автора; Вербальная нота посольства США № 31 от 17 января 1983 г. (на нем. яз.). // Там же. Автор не передал документы, находившиеся в его распоряжении.

15
Историческое место Освободительного движения

Советское руководство после некоторых колебаний окончательно перешло к тому, чтобы рассматривать власовскую проблему исключительно как дело, относящееся к юстиции. Поэтому понятно, что и советскую общественность можно было проинформировать в 1973 г. о Русском освободительном движении только в стиле уголовной хроники. Два хроникера, Тишков и Титов, стремились в этом аспекте рассеять всякие сомнения в законности процесса против генерала Власова и одиннадцати других обвиняемых перед Военной коллегией Верховного суда СССР в 1946 г. Каждый пункт обвинения, каждый эпизод «преступной деятельности обвиняемых», утверждали они, были в соответствии с Уголовно-процессуальным кодексом РСФСР «исследованы со скрупулезной точностью» и подкреплены «показаниями свидетелей и другими доказательными материалами». Одно предварительное следствие продолжалось 16 месяцев, были допрошены 28 основных свидетелей, были учтены показания 83 других лиц, и даже была проведена графологическая экспертиза для установления подлинности подписей. Доказательный материал охватил 3 объемистых тома [843]. Похоже, стало быть, на безупречный процесс, вот только напрашивается вопрос: почему о его конкретных деталях становится известно только спустя 27 лет? И если обстоятельства дела были столь однозначны, почему же тогда его слушание проходило на тайном процессе, даже не в тех скромных рамках подконтрольной гласности и информации, как это все же еще имело место на аналогичном в некоторых отношениях процессе против генерал-фельдмаршала фон Вицлебена перед Народным судом Великогерманского Рейха 7–8 августа 1944 г.? Почему даже сегодня еще приходится гадать о том, председательствовал ли на суде пользующийся дурной славой по показательным процессам 1930-х годов тогдашний генерал-полковник юстиции Ульрих [844], кто были члены суда и кто адвокаты, если они вообще существовали, и что они имели сказать? Как смог сообщить в своих воспоминаниях генерал-майор Григоренко, первоначально, видимо, имелось намерение организовать открытый суд в стиле показательных процессов. Однако власовцы «расстроили эти планы» органов госбезопасности [845]. Ведь ни Власова, ни генерал-майора Трухина и «большую часть из них» не удалось ни по-хорошему, ни по-плохому склонить к даче требовавшегося от них признания в измене Родине. «Все они заявили, – сообщает Григоренко, – что боролись только против сталинского террористического режима; они хотели освободить Россию от этого режима и потому являются не изменниками, а патриотами». На угрозу ужаснейших пыток Власов и – почти теми же словами – Трухин ответили следующее: «Я знаю, что вы собираетесь сделать с нами. Это ужасно. Но самое ужасное – оклеветать самого себя. Я не изменник и никогда в этом не признаюсь. Я ненавижу Сталина. Я считаю его тираном и скажу это и на процессе. Меня пугают пытки, но мы вынесем их не напрасно. Придет время, когда народ почтит нашу память». Стойкое поведение Власова и остальных командиров РОА, подтвержденное и с другой стороны [846], может служить объяснением секретности и бросающейся в глаза спешности процесса перед Военной коллегией Верховного суда СССР, который начался за закрытыми дверями 30 июля 1946 г. и завершился уже 1 августа смертными приговорами всем двенадцати обвиняемым. В тот же день генерал Власов и его соратники были повешены во внутреннем дворе Таганской тюрьмы в Москве [847].

Тишков и Титов, не нашедшие этому объяснений, во всяком случае, позволяют понять, что они преследовали публикацией подробностей процесса почти 30-летней давности глубоко политические цели [848]. Несколько раз они настойчиво подчеркивают, что «судебный процесс сорвал с лиц изменников маски «идейных борцов» и вскрыл подлинные причины и мотивы их преступлений». Чтобы окончательно убедить советскую общественность в криминальном характере власовского движения, приводятся мнимые факты, которые до сих пор неизменно и тщательно утаивались. Но вот дилемма: одновременно приходится утверждать, что Власов совершил «особо опасные государственные и военные преступления против СССР». Из хроники Тишкова и Титова можно увидеть, что в действительности припомнили Власову: активную контрреволюционную и антисоветскую деятельность через возглавляемый им КОНР и тот факт, что в целях вооруженной борьбы с советской властью была сформирована армия, которая, хотя и ненадолго, все же вступила в бой с частями Красной Армии. Власова обвиняют в криминальных деяниях, и все же Тишков и Титов распространяются лишь о его военно-политической деятельности. Эта противоречивость проясняет, насколько необходимо еще раз сопоставить советские обвинения с тем, что в действительности представляло собой Русское освободительное движение.

Первостепенное значение в этом отношении имеет вопрос о том, какие, собственно, цели преследовало Власовское движение и на каких основах должна была создаваться новая Россия. Ответ на это дается в политической программе Пражского манифеста. Показательно, что официальная версия никоим образом не касается содержания этой декларации от 14 ноября 1944 г. и довольствуется несколькими критическими сентенциями общего характера. Так, читателю внушается, что здесь налицо «отвратительный гибрид» из идеологии власовцев и эмиграции, «странная смесь», объединяющая в себе идеи «национал-социализма» с «архиреакционными лозунгами Союза Михаила Архангела» и программой НТС. Произносятся слова о «гитлеровском документе», «мерзком документе» – попросту уже потому, что он ратовал «за новую Россию без большевиков и капиталистов» [849]. На то, что вызвало особое негодование, в одном месте, по крайней мере, намекается: это – требование о восстановлении частной собственности, особенно на землю, а также требование о прекращении марксистской классовой борьбы. Правда, это были лишь некоторые детали, выхваченные без разбора из обширной программы в 14 пунктов, которая в случае своей реализации могла бы явиться прочной основой современного социального правового государства [850].

Уже один взгляд на провозглашенные в Пражском манифесте политические цели Власовского движения позволяет увидеть, почему с советской точки зрения было практически невозможно сделать их предметом публичного обсуждения. Здесь шла речь о свержении «сталинской тирании» и «большевистской системы» в качестве предпосылки для возвращения народам России прав, «завоеванных ими в народной революции 1917 года». Стало быть, как следует отсюда, имелся в виду вовсе не возврат к дореволюционным условиям царской России, а завершение дела либеральной Февральской революции. Наряду с общими формулировками, становящимися обычно составной частью подобных прокламаций, Пражский манифест содержит требования, означающие однозначное самоопределение. Так, требуется, чтобы место «режима террора и насилия», «насильственных переселений и массовых ссылок» занял порядок, «защищающий человека от произвола и не допускающий присвоения результатов его труда кем бы то ни было, в том числе и государством». С прямо-таки «классической ясностью» провозглашаются основные гражданские права [851] – как свобода религии, совести, слова, собраний, печати, так и неприкосновенность личности, жилища и «частной трудовой собственности».

Предусматривалось создание независимой судебной власти, и – в отличие, например, от того, что имело место именно в процессе против вождей Освободительного движения, – во всех случаях должен был строго соблюдаться принцип гласности судебных заседаний. В социально-экономической сфере требовалась ликвидация колхозной системы и передача всей используемой в сельском хозяйстве земли в частную собственность крестьян, а кроме того – восстановление свободы торговли и ремесел. Однако достигнутая таким образом свободная игра хозяйственных сил подлежала важному ограничению. Ведь недвусмысленно постулировался принцип «социальной справедливости», т. е. защиты всех трудящихся от всякой эксплуатации. В социальном отношении должна была поддерживаться семейная жизнь. Гарантировались равноправие женщины, установление минимальной оплаты труда в размерах, обеспечивающих достойный человека уровень жизни, право на бесплатное образование, на отдых, на обеспечение старости и медицинскую помощь для всех граждан независимо от их происхождения и прошлой деятельности. Эти положения распространялись и на представителей ликвидированной системы. Кроме того, Пражский манифест прямо гарантировал всем, кто боролся за Сталина и большевизм, защиту от актов мести и преследования независимо от того, велась ли эта борьба по убеждению или вынужденно.

Чтобы оценить всю значимость Пражского манифеста, нужно еще раз бросить сторонний взгляд на политические основы русско-немецкого сближения – именно потому, что советские авторы не устают подчеркивать, будто Власов продался «немецким фашистам», «торжественно» заверял Гитлера в своей преданности и связал со своим именем «одно из самых подлых и черных деяний в истории Великой Отечественной войны» [852]. Как же в действительности обстояло дело с отношением Власова к немцам и в особенности к национал-социализму? Вожди Освободительного движения с самого начала никогда не скрывали, что сотрудничество с Германией для них возможно только на базе абсолютного равноправия – «как равных с равными». Соответствующие высказывания за весь период Освободительного движения столь многочисленны, что можно ограничиться несколькими соответствующими примерами. Так, Власов использовал любую возможность, чтобы высказать критику в адрес германской восточной политики. Уже весной 1943 г. он на публичном собрании в Пскове перед своими соотечественниками со всей остротой заклеймил привычку многих немцев видеть в русских людей второго сорта. Как говорится в одном немецком сообщении, он «среди прочего произнес и слово «недочеловек» (Untermensch) на немецком языке, при этом констатировал в отношении своей персоны, что не чувствует себя недочеловеком, и обратился к мужчинам и женщинам с вопросом, чувствуют ли они себя недочеловеками» [853]. После всего, что произошло, Власов в речи перед военнослужащими ВВС РОА 18 февраля 1945 г. открыто возложил на Германию «часть вины» за ненависть, существующую между двумя «великими народами» [854]. Один из его ближайших сотрудников, тогда полковник, а позднее генерал-майор, Боярский, еще в июне 1943 г. без обиняков заявил своим немецким слушателям, что русские и немцы могут «стать лучшими друзьями, но и злейшими врагами». Он настоятельно предостерег немцев от «измены» принципам равноправного союза и возложил ответственность за развитие двусторонних отношений исключительно на их образ действий. Примечательно, что непреложной предпосылкой сближения являлось для него уважение национальной целостности России. «В качестве территориальной компенсации» он уже тогда принимал во внимание лишь Польшу и Прибалтику. «Украина и Белоруссия, – заявил он, – должны быть отданы национальной России» [855].

Примечательные требования, от которых русские никогда не отступали. Это выразилось и в словах, сказанных в речи начальника личной канцелярии Власова, полковника Кромиади перед восточными рабочими в Сосновце 23 декабря 1944 г.: «Мы честно протягиваем Германии свою руку, но одновременно мы требуем в качестве ответа честного отношения к нам» [856]. Заключенный в Праге союз характеризовался в сложившихся условиях как чисто утилитарный, как «военное содружество», порожденное нуждой. КОНР, говорится в Пражском манифесте прямо-таки в извинительном тоне, «приветствует помощь Германии на условиях, не затрагивающих чести и независимости нашей родины. Эта помощь является сейчас единственной реальной возможностью организовать вооруженную борьбу против сталинской клики». Генерал-майор Григоренко спрашивает в своих воспоминаниях: «Могли ли люди, подобные Нерянину, добивавшиеся свержения сталинского режима, отвергнуть такую возможность, которую им предоставили немцы?» [857] Против подозрений, связанных с союзом с Германией, ясными словами высказался уже старший лейтенант Дмитриев в своей речи на большом митинге в берлинском Доме Европы 18 ноября 1944 г. [858]: «Агенты НКВД и вся большевистская пропаганда поднимутся, чтобы нас оклеветать и представить нас безыдейными наймитами немецкой армии. Но мы спокойны […] мы не наймиты Германии и не собираемся ими становиться. Мы союзники Германии, идущие на борьбу для решения собственных национальных задач, для воплощения наших народных идей, чтобы создать свободное независимое Отечество». Внутренняя свобода русских нашла выражение и в требованиях Пражского манифеста о заключении «почетного мира с Германией», и далее – на языке, напоминающем уже о будущей эпохе, – об «установлении дружеских отношений» и с другими странами при «всемерном развитии международного сотрудничества».

То, что Пражский манифест не имел практически никакого отношения к политическим взглядам национал-социализма, проявилось в важном, с точки зрения последнего, вопросе. Рейхсфюрер СС Гиммлер, который под напором ухудшающейся военной ситуации открыл путь Освободительному движению, хотел включить в Манифест пассаж, который должен был привязать и русских к близкой для него «борьбе с еврейством» и тем самым скомпрометировать их [859]. Но именно это наглое требование было отвергнуто Власовым со всей решительностью, со ссылкой на одновременно провозглашенный принцип «равенства всех народов России», а следовательно, и представителей еврейского народа. Пражский манифест действительно свободен от антисемитских тенденций [860]. «Нойе Цюрхер Цайтунг», которая 6 декабря 1944 г. основательно осветила первый номер печатного органа КОНР «Воля Народа», отметила как примечательный факт, что уже название этой газеты связано с известной по русской революционной истории организацией «Народная Воля», из которой позже развилась крупнейшая партия России – партия прокрестьянских социалистов-революционеров. Кроме того, «Нойе Цюрхер Цайтунг» не сомневалась, что «Власов всерьез относится к своей демократической программе», и поставила вопрос о том, как «такая программа могла быть разрешена национал-социалистической Германией» [861]. «Его программа, – утверждает британский историк Конквест в отношении Власова, – показывает, что он не питал никаких симпатий к нацизму и заботился только о демократической России» [862]. И американец Шапиро подчеркивает как самое заметное явление полную независимость Власова, который был свободен от «нацистской идеологии» и являлся искренним русским патриотом [863].

Венский философ, профессор Айбль, автор «Великой хартии евразийства», сблизился с Власовым, поскольку, как ему показалось, обнаружил в Пражском манифесте целый ряд моментов, указывавших, по его мнению, на то, «что в истории человечества заметен новый подъем, основоположником которого следует считать Власова» [864].

Каким образом политические устремления Освободительного движения шли вразрез с таковыми национал-социалистического Рейха, не в последнюю очередь видно и по определенным обвинениям, выдвигавшимся против Власова уже в 1944–1945 гг. Так, власовцы были представлены Восточному министерству как бескомпромиссные поборники принципа «единой и неделимой России» [865]; иными словами, им припомнили именно то, что для любого любящего Родину человека, собственно, само собою разумеется именно выступление за неприкосновенность территории своего государства. Утверждалось, что многие из них «не являются подлинными и верными друзьями Германии» и, в сущности, «негативно настроены против всего немецкого». Руководитель организации «Винета», подчиненной Министерству пропаганды, д-р Тауберт заметил 31 декабря 1944 г., что Власовское движение не является национал-социалистическим, оно даже попросту «издевается» над «национал-социалистическим мировоззрением» и точно так же не борется против еврейства и вообще не признает еврейского вопроса [866]. То, что санкционированное им Русское освободительное движение вскоре стало развиваться по собственным законам, пришлось, в конечном счете, испытать и Гиммлеру. В тот же день, когда член Президиума КОНР, начальник Главного управления пропаганды генерал-лейтенант Жиленков находился с официальным визитом в Словакии и был принят здесь президентом Словацкой республики, монсиньором д-ром Тисо, 8 января 1945 г., Гиммлер выразил свою обеспокоенность, что Власов последует за «панславистскими идеями» и будет проводить собственную политику, особенно в отношении славянских народов Балкан [867]. Показательно, однако, что он не рискнул выступить против этого открыто. Будто в издевку, русская печать, например военный орган «За Родину», 18 января 1945 г. с помпой поместила сообщение информационного бюро КОНР о ходе официального визита генерал-лейтенанта Жиленкова и полный текст его речи в Пресбурге [Братислава. – Примеч. пер.] о целях Русского освободительного движения, которая завершалась следующими словами: «Мы считаем, что найдем в этой борьбе поддержку всех свободолюбивых народов мира, в первую очередь поддержку славянских народов» [868]. Таким образом, все признаки подтверждают то, что генерал добровольческих частей, генерал кавалерии Кёстринг, не имевший особо близких отношений с Власовым, сказал в 1946 г.: генерал Власов с его «впечатляющей личностью» не стал «преданным сателлитом», «его действия определялись только интересами своей страны» [869].

Но обвинения власовцев в измене, выдвигавшиеся советской стороной, являются не просто необоснованными с фактической точки зрения. Из уст политических наследников Ленина они воспринимаются несколько странно еще и в другом смысле. Так, по праву указывалось на то, что вождь Октябрьской революции и основатель Советского государства, который заявлял в 1917 г., что для него самого «борьба против Германии – ничто», а «открытое поражение России» – все, в свое время не стеснялся принимать, хотя и скрытно, помощь и деньги от врага своей страны [870], чтобы попасть из «проклятой Швейцарии» на арену событий – в Россию, свергнуть там демократическое Временное правительство, развалить русский фронт обороны против немцев и самому захватить власть [871]. «Мое подсознание нашептывало мне ленинские лозунги: «Война войне!» и «Да здравствует поражение!», – вспоминал и генерал-майор Григоренко. – Да, Владимир Ильич, тут уж Ваша логика сослужила мне недобрую службу! Меня так и подмывало громко сказать: сегодня мы до небес превозносим большевиков, которые, чтобы свергнуть царизм, дрались за это вплоть до поражения своей собственной страны; так почему те, что хотят устранить большевистское, коммунистическое правительство, не должны иметь такое же право?» [872] Как пишет полковник Кромиади, ленинцы уже с этой точки зрения не имеют морального права оперировать против генерала Власова понятием измены родине [873].

Если еще было возможно затушевать перед советской общественностью политические цели Освободительного движения, то советским авторам стоило несравненно больших усилий представить «антисоветские организации» КОНР и РОА как простые орудия в руках немцев. Советские хроникеры пребывали в этом отношении перед попросту неразрешимым противоречием. Ведь, с одной стороны, утверждается, что именно Гиммлер через своего уполномоченного, обергруппенфюрера Бергера, шефа кадрового управления СС, давал Власову конкретные указания о создании КОНР и РОА и контролировал их исполнение через своего постоянного представителя при генерале, оберфюрера д-ра Крёгера [874]. Влиятельная, хотя и скрытая, роль приписывается, наряду с этим, гестапо, которое, якобы, заранее проверяло и одобряло всех членов Комитета освобождения и вообще крепко держало КОНР в своих когтях и через агентов контролировало каждый его шаг. Дескать, КОНР был создан лишь благодаря общим усилиям Гиммлера и гестапо. Тишков договорился даже до того, что термин КОНР вообще, мол, был только фирменной вывеской для дезинформации внешнего мира, а во внутренней переписке «гитлеровцы» в действительности называли его «Зондеркоманда V кадрового управления СС» – в корне ложное представление о реально существовавшей структуре, которая, однако, выполняла совершенно иные функции. Ведь подразумеваемая здесь «Зондеркоманда Ост» представляла собой рабочий штаб Главного управления имперской безопасности, укомплектованный в основном симпатизировавшими Власовскому движению балтийскими немцами, который видел свою задачу прежде всего в том, чтобы поддерживать «власовскую акцию», используя так называемую «имперскую рутину», и не в последнюю очередь защищать ее от враждебных поползновений со стороны партии и гестапо [875]. Потому руководитель зондеркоманды д-р Бухардт и хотел считаться скорее выразителем русских интересов перед немцами, а не наоборот.