Текст книги "Другая белая"

– И ведь как строят-то тут! Это ж руки бы им пообрывать за такое строительство – ветер во все щели.

– Скажите, Вера Ивановна, а в своем Крыму вы бы получили от властей хоть какую-нибудь хибару, да еще так быстро?

– Ну так я ж сюда и переехала! В «цыхвылызацию» ихнюю! Здесь меня ихнее государство и поддерживает.

– Вы ошибаетесь, Вера Ивановна, вас тут содержат. Вы на содержании у простых британцев, многим из которых вы не по карману. («Муж и жена – одна сатана, оказывается», – вспомнила Марина уроки Дэвида.)

Вера Ивановно обиженно запыхтела:

– Они все богатенькие, с них не убудет.

Марина попрощалась под причитания о том, как бы попить чайку и по душам поговорить. Когда Вера Ивановна позвонила во второй раз, Марина попросила ее больше не звонить, сочинив, что мужу не нравится, когда она говорит по-русски.

– Вот-вот, все они подлые…

Марина положила трубку.

* * *

Молодой голос:

– Здравствуйте, землячка. Есть время немного поболтать? У меня перерыв на обед.

– Конечно есть, у меня сейчас все дни – перерыв на чай.

– Что так? Не работаете? С английским проблемы?

– Вроде нет, но не работаю.

– А мне только при этом условии и разрешили въехать в страну. Муж материально не мог меня содержать, обратился к депутату своего округа, и тот пошел нам навстречу: написал в британское посольство в Москве, что гарантирует мне работу в своей администрации. В нашем городке очень мало образованных людей. Работа скучная, канцелярская, но это не имеет никакого значения – я очень счастлива.

– Расскажите, пожалуйста, мне очень интересно.

Не за один разговор, но постепенно Марина узнала, что Наде – так звали москвичку – было сорок пять лет, в Москве она преподавала английский – и на курсах, и частно. Муж был инициатором развода, сказал, что она его никогда не понимала и была занята только материальными проблемами. Действительно, из-за постоянной занятости Нади «о высоком», как было в молодости, они уже не говорили. Зато двоих красивых детей вырастили и выучили. Детей при разводе разделили – старший сын остался с мужем, восемнадцатилетняя дочь ушла с Надей. Больше делить было нечего. Квартиру Надя оставила мужу, потому что знала: она, работая на двух основных работах и пяти-шести подработках, заработает еще, муж – никогда. После нескольких месяцев слез в подушку она решила взять судьбу в свои руки – сбросила десять килограммов, сфотографировалась у профессионального фотографа, нашла английский сайт знакомств, выбрала нескольких подходящих кандидатов и послала всем письмо одинакового содержания: «Не красавица, но чертовски привлекательная женщина, уже вырастившая детей, ищет любовь на всю жизнь». Получила два-три отклика (напугала, наверное, джентльменов своей открытостью) с извинениями, что, мол, спасибо, но уже нашли, что искали, и одно письмо: «Вы хотите любви? Тогда я – тот, кого вы ищете!» Больше Надя никому не писала – начался ее роман с жителем небольшого городка под Манчестером. Роман развивался стремительно: встреча на Кипре, обмен визитами, свадьба в Москве, борьба за право въехать в страну проживания мужа… Надю не остановило то, что у ее избранника была инвалидность, в Москве она показала его светилам неврологии, и те, ужаснувшись тому, до какого состояния был доведен человек в цивилизованной стране, обещали помочь.

– Сколько ни проживем, все лучше, чем одной в Москве! Многое оказалось совсем не так, как я себе представляла, но я ведь знала, зачем ехала. Мужа я люблю всем сердцем. Он очень простой человек: был тренером по плаванию, но это там, в Москве, у нас мерки, а он мне стихи пишет. Очень хороший человек, заботливый, понимающий. Два года ухаживал за умирающей женой. Она была на восемь лет его старше. Мне, конечно, страшновато было ехать в чужой дом, где до меня он жил с другой женщиной, но все оказалось не так страшно, дом меня принял. Даже ничего менять не пришлось.

– Даже кровать?

– Даже кровать.

– Надя, вы в Лондоне бываете?

– Нет. Я была, конечно, но сейчас не до этого. До Манчестера нам минут сорок на машине. Мужу сейчас запретили водить. Я учусь. Городок наш противный – один «восток». В такси иногда садишься, адрес таксисту говоришь, а он тебе: «Я по-английски не понимаю». Вот так они здесь устроились: живут, как там у себя, и английского не понимают и не хотят понимать. Но дом хороший, а природа! Я полюбила Северную Англию. У нас из окна спальни зеленые холмы видны. Представляете? В выходные мы много ездим. Я пою в хоре, в Москве всегда мечтала. Вы были в Йорке? Не были? Давайте как-нибудь там встретимся!

– Давайте. Я с мужем поговорю.

Марина действительно поговорила с Дэвидом, на что тот ответил: «Йорк? Ты шутишь! Это же на краю света!»

С Надей хотелось разговаривать. Всегда настроение поднималось. Звонили друг другу, но нечасто. Застать ее дома было нелегко.

* * *

Женщина с удивительно красивым глубоким голосом – Ляля.

– Вообще-то я Елена, но так меня никто в жизни не называл, зовите, как я привыкла. Кто-то оставил газету с вашим объявлением в русском магазине, где я всегда отовариваюсь. У меня самой нет денег ни на какие газеты.

«Хорошее начало», – подумала Марина.

Ляля рассказала, что в Лондоне она уже одиннадцать лет, сейчас разводится. Из Москвы, училась во ВГИКе, где-то снималась, но карьера не задалась.

– Я необычайно красива, вы увидите, но то да се… Начала пить, сильно… С мужем разошлась, осталась с дочкой. Познакомилась как-то в компании с англичанином, артистом, а выяснилось, он и не англичанин вовсе – русский по крови, потомок старинного рода. Роман закрутили, звонил каждый день. Он был женат на немке, двое детей. Любить любил, но жениться не хотел. Ну и послала его к черту – тогда женился, как миленький.

Приехала Ляля в Англию без единого английского слова, но с великим желанием изменить свою жизнь. Пекла пироги, устраивала детские спектакли, пыталась писать сценарии, любила мужа. Муж, вопреки ее ожиданиям, не собирался что-то менять в своей жизни коренным образом ради нее. Его дети поселились в их доме и новую жену отца не просто игнорировали, а ненавидели, причем с годами все больше и больше.

Вечерами муж, когда был дома, часами разговаривал с бывшей женой. В ответ на ревнивые Лялины упреки отвечал: «Мы были и остались друзьями, она мать моих детей!» Этого Ляля ни принять, ни понять не могла. Она привезла с собой дочку, новый муж ее принял и относился как к родной, а не помнившая родного отца девочка называла его папой. Но и это не утешало Лялю – она чувствовала себя глубоко несчастной и одинокой. Снова начала пить.

Она упрекала мужа в том, что тот не захотел дать денег на дорогого частного врача, а отослал ее к «Анонимным алкоголикам». Хорошо было, однако, то, что там ее не только вылечили – ко времени их знакомства она не пила уже несколько лет, – но и дали понять, что она не одна. Только там она впервые почувствовала себя в Англии человеком. У нее появились друзья, такие же, как она, бывшие алкоголики. Она окончила курсы английского языка и начала говорить.

После одиннадцати лет брака что-то случилось – Ляля не рассказывала, что именно, а Марине было неловко спрашивать, – и ее выдворили из семейного дома с полицией. Наверное, произошло что-то серьезное. Со слов Дэвида она знала, что просто так замужнюю женщину из ее дома в Англии выгнать невозможно. В социальном отделе ей помогли – она уже много лет была гражданкой Британии – и нашли комнату в социалке. Она и жила там уже второй год, деля удобства с парнем из Африки и получая социальное пособие.

Ляля только что подала документы на развод и очень гордилась этим («он надеялся, что я просто уеду в Москву»), отыскала бесплатного, по ее словам, адвоката (опять же со слов Дэвида, Марина знала, что адвокаты здесь бесплатными не бывают). Бывший муж, ссылаясь на то, что она алкоголичка и скандалистка, уже заявил, что не даст ей «ни пенни». Лялин адвокат, со своей стороны, уверил ее, что каким бы ни было ее поведение в семье, это не имеет никакого значения: брак был долгим и свою долю она обязательно получит.

Все это Марина узнала из довольно частых разговоров по телефону.

Встретились они, когда спрашивать разрешения на это Марине было уже не у кого. В ее голове сложился свой образ этой женщины с удивительным голосом – она должна быть высокой брюнеткой с античным профилем и лицом типа Тамары Гвердцители. Встретились. Марина, не узнавая, смотрела на невысокую женщину с испитым лицом и седыми волосами (как позже выяснилось, седина с золотыми перышками была не своя, а выполнена парикмахером – это единственная роскошь, которую Ляля себе позволяла). Где же красавица?! Хотя, если вглядеться, лицо интересное – не русского, западного типа. Одета, понятно, из Oxfam[76]76
  Сеть благотворительных магазинов.


[Закрыть].

Оправившись от удивления, Марина спросила:

– Какие же роли ты играла в кино – шпионок, наверное?

– Угадала – шпионок и проституток. А знаешь, у тебя цвет волос очень скучный, ты бы… перышек добавила.

Две москвички обменялись приветствиями.

С Лялей, по выражению той, они скорешились. С ней было легко и интересно говорить о Москве, где она знала всю киношную богему, Ляля много читала, многое видела на сцене. Она была из семьи крупного чиновника, ее мать с ухаживающей за ней женщиной до сих пор жила в квартире на Смоленской площади. У самой Ляли ни квартиры, ни надежды ее унаследовать в Москве не было. По ее словам, не успела она уехать, родственники поспешили лишить ее прав на всю московскую собственность.

– Дура была, подписала все, что мне подсунули, – мрачно комментировала она.

Одно только не нравилось Марине: Ляля умела нагнетать тоску. Стоило похвалить что-нибудь или кого-нибудь в этой стране, она немедленно откликалась:

– Да ты что, не видишь, что они все дебилы? Дебилы и психи. Поживи тут с мое – розовые очки с носа-то упадут. Это тебе не «Midsomer Murder»[77]77
  Детективный сериал, идущий на британском телевидении с 1997 года. Его действие происходит в элитарной английской глубинке. В русском прокате известен как «Чисто английское убийство».


[Закрыть], где даже убийцы – леди и джентльмены.

Ох уж это пресловутое очкопадение, которым пугают приезжих! «Люди вы неместные, может быть, не туда смотрите?» – думала Марина. Очков, тем более розовых, она не носила, но соглашалась, что ее восприятие английской действительности было радужным. Она объясняла это качеством самой действительности: проблем полно, идиоты встречаются, но хорошего и очень хорошего все равно больше! Доказывать что-то Ляле, однако, считала делом безнадежным: как и многие соотечественники, она давно запуталась в ориентирах и не хотела видеть ничего дальше своего собственного невеселого опыта.

«Беспросветно так жить, уж лучше иллюзии, они не так душу разрушают», – думала Марина.

– Может быть, тебе действительно лучше уехать? Трудно ведь, когда все противно. Будешь с мамой жить.

– А у нас что, лучше, что ли?

Марина, как могла, пыталась помочь новой подруге выйти из тягостного состояния. Однажды она получила от глянцевого русского журнала приглашение на показ моделей нового сезона в бутике «Alexander McQueen» на Old Bond Street[78]78
  Улица в центре Лондона, известная тем, что на ней расположены бутики знаменитых дизайнеров.


[Закрыть]. Посмотрели на наряды и манекенщиц, спустились вниз в торговый зал, подивились молоденьким русским девочкам, по-деловому рассматривавшим одежду, стоившую… Марина, когда смотрела на ценники, видела только одни нули.

– Это из прошлогодней коллекции, оно у меня уже есть, а вот это, – девушка-подросток держала в руках что-то из кожи и шелка, – я, пожалуй, пойду померяю.

Шампанское было без ограничений, крошечные бутербродики-канапе вкусными. Когда все закончилось, шумная толпа веселых русских дам вылилась на улицу, знаменитую своими магазинами. Марина подошла к редактору журнала, который организовал этот вечер, чтобы поблагодарить за приглашение. Представила Лялю – «московская актриса, давно в Лондоне». Редактор очень заинтересовалась:

– Скоро в Лондон приезжает Елена К., вы ее знаете?

– Это моя сокурсница.

– Вы могли бы взять у нее интервью? Она тоже долго жила в другой стране, вам будет о чем поговорить. Я позвоню.

Чудесный и теплый вечер. Они шли к метро, выбрав длинный путь – не хотелось спускаться в подземелье. Ляля почти кричала:

– Маринка, спасибо тебе! Столько лет я в Лондоне – и не подозревала, что здесь есть приличные русские! Я сделаю это, я напишу о Ленке, она талантище…

Позже Марина привезла Ляле из Москвы две книги ее бывшей однокурсницы. Давно не покупавшая и не читавшая русских книг, она была счастлива. Но редактор не позвонила. Может быть, однокурсница не приехала.

Ляля выиграла процесс, как ей и обещал адвокат. Чего она не знала заранее – это того, что «бесплатный» адвокат вычтет из полученной суммы двадцать пять процентов за свою работу. Оставшиеся деньги к разведенной жене тоже не попали: на них адвокату было поручено купить ей жилье. Денег хватило только на квартиру на Кипре, куда счастливая будущая домовладелица и отбыла, обещав звонить. Может быть, и звонила, но телефон у Марины изменился.

Звонки шли долго, потому что объявление, которое Марина поместила как разовое, все печаталось и печаталось. Позвонила в редакцию. Ответили, что виноват компьютер, обещали остановить.

Звонок из Новосибирска. Людмила:

– Здравствуйте, Марина. Я могу вас так называть? Я моложе вас… не намного. Сразу скажу, что я была замужем за англичанином… полтора года. Сбежала. Мне тут газету из Англии привезли. Звоню вам как сестре… не знаю почему. У вас, судя по объявлению, все хорошо? Может, вы мне перезвоните сейчас или когда удобно? Я бы хотела с вами посоветоваться. Вам звонить гораздо дешевле, чем мне отсюда.

Марина немного помедлила – нахальство все-таки, но сказала, что перезвонит как-нибудь вечером, когда мужа не будет дома, и записала номер телефона. Когда положила трубку, решила, что звонить не будет: и голос не понравился, и страшилку наверняка услышит какую-нибудь. Но прошло несколько дней, и она подумала: а что, если той, звонившей, очень нужно с кем-нибудь поговорить и она ждет? Набрала номер, когда Дэвид уехал сидеть со спящей Энни.

Людмила учила школьников английскому. Что-то не заладилось в ее жизни: не замужем, квартирка маленькая на двоих с мамой, отношения между ними не лучшие… Поехала в Лондон по туру, сразу стала читать брачные объявления, звонить, встречаться… Понравилась разведенному состоятельному бухгалтеру с юга Англии. Тот в первый же день повез ее к себе домой – опробовал, одобрил. Предложил остаться. Осталась. Группа уехала без нее. Уже и виза закончилась, а она все жила у него: понравилось быть хозяйкой в большом, хотя и неуютном доме, понравилось не толкаться в набитых автобусах, не считать копейки (фунты и пенсы ей, впрочем, считать тоже не доводилось: бухгалтер покупал все сам, денег в руки не давал). Он был старше ее на десять лет, трое детей от двух бывших жен жили где-то в Европе. Ни одного из них он не растил, они ему не докучали – большой плюс.

Выдав эту информацию, Людмила вздохнула и продолжила:

– Вы думаете, я ничего не замечала? Все видела – и скупой, и характер не сахар, придирками уже тогда замучил: и дверь за собой на закрываю, температурный режим нарушаю, и сковородку поцарапала, наверняка вилкой скребла, и ем очень быстро, и новую упаковку бекона вскрыла, когда в старой еще что-то осталось. А уж дом скребла… Ну а дома что, лучше? Мать пилила, что неумеха, поэтому никто замуж не берет…

Решили оформить отношения. Но путь к этому лежал через возвращение домой. На родину Людмилу выпустили, но чтобы получить визу невесты, ей, нарушившей закон, пришлось постараться и подождать. В конце концов виза была получена. Замуж Люда выходила впервые, хотя было уже под сорок, поэтому захотела, чтобы было красиво. Муж-to-be[79]79
  Будущий (англ.).


[Закрыть] купил длинное кружевное платье и фату до земли.

– Я ведь симпатичненькая, стройненькая. Ему это и нравилось. И еще акцент мой русский нравился: не избавляйся, мол, ни в коем случае. Счет в банке мне открыл – на всякий случай, но ни чековую книжку, ни карточку не дал, хранил у себя в сейфе. Я решила: буду любить такого, какой есть, в кои-то веки я кому-то нужна. Ведь женщине обязательно надо быть кому-нибудь нужной, правда? Но только после свадьбы он хуже стал: уже не просто придираться, а бить начал, за волосы таскать. Когда первый раз это случилось, я так рыдала, что он даже «скорую помощь» вызвал, сказал, что я с лестницы упала. А потом еще и еще, я пробовала звонить его тетке, чтобы хоть она на него повлияла, та только смеялась, что я все выдумываю и вообще это дело семейное. А однажды с ножом на меня набросился. Я вырвалась, добежала до соседей, они дверь прямо перед его носом захлопнули. Ночью меня сосед, в чем была, отвез к своей матери, дал денег на билет в Россию. А в посольстве я получила справку на выезд.

Марина слушала молча, не прерывала.

Вдруг Людмила засмеялась и совершенно другим голосом сказала:

– Вот я и хочу посоветоваться. Мы с ним официально разведены уже два года. Когда я сбежала, он месяц был сам не свой, звонил мне каждый день, а потом пропал. Я позвонила соседям, они сказали, что с ним живет другая женщина, тоже русская. Кобель ведь какой! Но у него с ней не получилось, и он снова звонит, зовет вернуться, говорит, что я лучше всех, что он меня игнорировал, потому что очень уставал на работе, а сейчас ушел на пенсию и открыл свой бизнес. Обещает любить. К тому же мне сказали, что теперь у них поправки в законодательство внесли: домашнее насилие, на которое раньше никто не обращал внимания, теперь считается преступлением, и в полиции появился такой отдел – так что есть, в случае чего, у кого защиту искать. Как вы думаете, ехать мне? Я просто хочу быть кому-то нужной…

Марина, не дослушав, положила трубку: «Пусть сама разбирается. Быть нужной? Кому ж этого не хочется!? Вопрос, всякую ли цену ты готова платить за свою якобы нужность?»

Марина услышала, что приехал Дэвид, открыл своим ключом дверь, позвал котов домой. Сама кошкой взлетела по лестнице – в ванную, заперла дверь и заревела. Ревела, сидя на краю ванны, и спрашивала себя, по какой причине слезы. «Нервы ни к черту. Не хочу я никаких женских историй, я ими объелась». Умылась, выпила холодной воды из-под крана. Вышла из ванной, юркнула в спальню, не зажигая света, быстро разделась – и под одеяло, как будто спала. Лежала с открытыми глазами и думала: «Какие же бабы дуры!» И она тоже? Нет, это не про нее. Она – вполне self-sufficient lady[80]80
  Здесь: самодостаточная (англ.).


[Закрыть] – сама для себя женщина. Нужна – поможет, не нужна – переживет. «Еще вопрос: нужен ли мне мой „он“?» – задала и испугалась: – Нужен!»

* * *

Из русскоязычной газеты Марина узнала об обществе «Великобритания – Россия», заплатила за членство, хотя этого можно было и не делать, и стала посещать лекции. Звала Дэвида, но тот, как всегда, был занят, да и интереса не проявлял. Ездила одна.

Люди там были самые разные. Очень нравились англичане, искренне интересовавшиеся Россией, ее культурой и языком. Один из главных организаторов был государственным чиновником, по роду своей деятельности никак не связанным с Россией. Он выучил русский язык и говорил на нем бегло и почти без акцента – просто «из любви к искусству».

Он представил Марину в тот вечер, когда она пришла впервые.

К ней подошли с приветствиями. Женщина с русским именем, преподававшая в Оксфорде, сразу же дала номер своего телефона. Она сказала, что происходит из старинной русской купеческой семьи, уехавшей из большевистской России. Как же она была красива! Ее красота была русской, но такой тонкой и изысканной… «Неужели русские женщины были такими до того?..»

Подошел очень высокий пожилой джентльмен лет восьмидесяти. Он говорил на русском без акцента, только иногда подыскивал слова. «Тоже, наверное, эмигрант». Но джентльмен как будто прочитал ее мысли:

– Я англичанин. Шпионом был. По молодости пошел записываться в разведшколу, думал, научусь хорошо говорить на нескольких европейских языках, а мне – нет, никто европейским языкам тебя бесплатно обучать не будет, выбирай – китайский или русский. Вот и выбрал русский, – рассмеялся: – Не жалею.

Марину удивило то, что он откровенно говорил о том, что, как она считала, должно умереть вместе с ним, раз уж выпал такой жребий. И еще то, что шпион по определению должен быть незаметен, а этого высокого красавца – и сейчас еще красавец! – как не заметишь! Он – как статуя Маяковского.

В перерыве за бокалом вина они познакомились – его звали Джон – и разговорились:

– Что привело в наши края, милое создание? Так еще говорят?

– Нет, сейчас говорят «женщина, чего приперлась?» – засмеялась Марина.

Джон смеялся долго, закинув голову и показывая полный комплект белоснежных зубов.

– Мне кажется, что такой язык вошел и в современную русскую литературу. Я учил студентов русской литературе, когда вышел на пенсию. Великий Бродский в нобелевской речи сказал, что язык улицы, язык толпы можно использовать в литературе, только если мы решили, что «сапиенсу» пора остановиться в своем развитии.

– Сейчас используют и говорят – «у меня такой стиль».

Джон опять засмеялся.

– Я люблю Салтыкова-Щедрина. Вы читали «За рубежом»?

– Да, читала очень давно. Мальчик в штанах, мальчик без штанов.

Обрадовался:

– Да, да! Это великая книга. Помните, как немецкий мальчик рассказывает русскому мальчику: когда-то давно в моей стране были варварские времена, все люди находились под следствием или под судом, а воздух был насыщен сквернословием? Какая острая сатира на Россию!

Его кто-то отвлек, а Марине вдруг расхотелось продолжать этот интересный разговор. Она была согласна со Щедриным, которого очень любила, и с английским бывшим шпионом, но право на такие разговоры за ним не оставляла. Может быть, потому, что они были для нее слишком болезненными.

Переключилась на общение с англичанкой, преподавательницей русского языка. Та рассказала ей, что сейчас у них – русистов – большие трудности с работой: раньше русский язык преподавали даже в школе, не говоря уже о высших учебных заведениях, сейчас это резко сократилось.

– Между русскими преподавательницами большая конкуренция, – она кивнула в сторону группы женщин с разноцветными крашеными головами, нарушавшими монохромность английской седины.

«И я как все, как все, как все, – подумала-пропела про себя Марина, дотронувшись до своих окрашенных утром волос. – Подойти или нет? Не хочется что-то».

Не подошла. И к ней не подошел никто из женщин.

Когда вышла на улицу, услышала по-русски:

– Подождите! – ее догоняла невысокая коротко стриженная женщина-кубышечка. – Вам до метро? Мне туда же.

Разговорились. Нина рассказала, что приехала в Англию в шестидесятых годах:

– Нас обменяли на…

Она назвала какое-то неизвестное Марине имя.

– Сейчас Лондон не тот, что раньше. Вы поздно приехали.

Расспросив Марину, вдруг недобро рассмеялась:

– Да, какая у вас затянувшаяся молодость: решиться на переезд в таком возрасте. А вот у меня все хорошо: и муж, и дети взрослые, и работа стабильная.

«Почему она решила, что у меня все плохо? Может, ей просто нравится так думать?» Марина была почти уверена, что это так.

Приятных знакомств с русскими в обществе «Великобритания – Россия» Марине завести не удалось. Но все равно ходила: интересные лекции, творческая атмосфера. Русский язык.

* * *

Теперь у Марины появились знакомые, с которыми она могла поговорить по-русски. И телефон начал чаще звонить ей, а не Дэвиду. Но…

Но был декабрь, холодно и дождливо. Ни людей, ни машин. Отсутствие жизни вокруг убивало. Марина сидела у окна и смотрела на то, как сосед из дома напротив минут пятнадцать выводил свою жену из дома (у нее была какая-то редкая болезнь – нарушен контакт между мозгом и двигательным аппаратом), а потом стал усаживать ее в машину.

Сосед был достоин всяческого уважения, она всегда старалась поздороваться с ним первой, но смотреть на это было тяжело. Марина задернула шторы.

Как это страшно, когда нет контакта. Включила фальшивый камин, закуталась в пончо. Как согреться друг о друга двум ежикам? Чем сильнее они прижимаются, тем больнее колятся иголки. Почему-то этот образ, раз возникнув, уже не отпускал и приходил на ум снова и снова.

Зимой холодно. Но зимой и свободнее. Вечная мерзлячка, Марина разлюбила лето. Тепло и зелень летнего сада ее тяготили, казались уловкой для того, чтобы навек затащить ее в эту «золотую клетку». Зимой больше шансов на свободу и причин для выхода из «клетки».

Еще одна зима прошла…

Март, 1, 2006 г.

Желтые цветы – те самые, противные, которые появляются раньше других. Но один фунт – и бери сколько хочешь. На городок опускались сумерки, и лоточник зычным бандитским голосом зазывал последних покупателей. Марина взяла целую охапку. Продавец поблагодарил очень тихо и вежливо.

Сегодня День св. Дэвида – покровителя Уэльса. И цветы эти желтые – национальный символ. Ее Дэвид будет рад. И, может быть, им удасться поговорить… О том, что сделала Марина, он еще не знал, а сделала она вот что: зашла на сайт очень известного в Лондоне музея, который объявил о летних вакансиях, заполнила все необходимые формы on-line и теперь ждала ответа. Как подступиться к разговору, помня прошлую неудачную попытку, Марина не знала и разговор этот откладывала.

Они уже не были молодоженами, их отношения перешли в вежливое совместное существование. Быт был. Радости не было. Даже lovemaking[81]81
  Занятия любовью (англ.).


[Закрыть] перешло в простое making[82]82
  Здесь: занятия (англ.).


[Закрыть].

«Дэвид мне нравился, – думала Марина ночами, – неужели навсегда разонравился? Любовь-страсть иссякла… А любовь-забота? Я бы и рада была заботиться, жалеть. Но ему это не нужно. Однажды спросила, не вредно ли ему так часто ходить в тренажерный зал, как насчет сердца? Рассердился: все, мол, под контролем… Пыталась смазать кремом его лицо, багровое от солнца, – рассердился, руку оттолкнул… Тут говорят, «it takes two to tango»[83]83
  «Для танго нужны двое» – популярная в Англии поговорка: для достижения чего-то нужно взаимодействие и взаимопонимание.


[Закрыть]. Он все время раздражен, все время что-то не так… Иногда не понимаю, переспрашиваю, а он: «Ах, оставь, не притворяйся, ты умнее нас двоих!» А при чем здесь вообще слово «любовь»? Откуда я его взяла?.. А, помню: перед тем как решиться на замужество, я так себя уговаривала: осетрина отчасти свежая… яйцо отчасти превосходное[84]84
  Английская поговорка: «curate's egg» (яйцо викария). Происходит от карикатуры в старом журнале: епископ – викарию: «Яйцо плохое». Викарий – епископу: «Милорд, я уверяю вас, что часть его превосходна».


[Закрыть]. Давно уж подмечено, что отчасти не бывает. Не криви душой перед самой собой: ты шла замуж по расчету. «Шла замуж по расчету – вышла по любви» – не получилось. А как насчет «расчета»? Великая Британия ожиданий не обманула. Но стать хорошей женой не получилось… опять двадцать пять. Не оправдала надежд неплохого человека. А всего-то и нужна ему кроткая спокойная женщина… не я. И дом такой неуютный, по утрам вниз спускаться не хочется…»

Ночные разговоры с самой собой заканчивались, как правило, одним выводом: да, в своих стараниях быть хорошей женой она перешла черту, за которой жизнь была не ее. Да, она жила чужой жизнью с чужим человеком, так и не ставшим своим. Но выхода не было: уезжать она не хотела, а как жить одной в чужой стране? Об этом даже думать было страшно: нет, только не это, стерпится-слюбится, надо что-то пересмотреть в себе, чем-то пожертвовать. Только не возможностью работать! «Вот только уговорю его насчет работы, ведь это всего лишь контракт, отработаю три месяца, а там видно будет». Засыпала немного успокоенная.

* * *

Работу предложили. Разговор состоялся. Ничего хорошего не вышло. Дэвид демонстративно ушел в другую спальню и хлопнул дверью. Марина постояла за дверью, готовясь постучаться, но рука бессильно повисла: не хватило духу.

Утром она спустилась вниз. Дэвид сидел за столом, пил кофе и читал газету. Марина заварила чай и села рядом. Он не пошевелился, чтобы передвинуть газету, вместо этого рявкнул:

– Ты разве не видишь, что мешаешь мне!

От неожиданной грубости на глазах выступили слезы. Это вызвало новую волну гнева:

– Ты мешаешь мне завтракать!

Тогда она, не в силах ничего с собой поделать, зарыдала. На лице Дэвида появилось брезгливое выражение, он встал рывком, швырнул газету в угол и вышел из комнаты со словами:

– Соседи могут услышать. А мне здесь жить!

Закрывшись в спальне, Марина долго рыдала в подушку: перед ней стояло его лицо – лицо чужого человека.

5 июня 2006 г.

Дэвид постучал, вошел и сел на край кровати. Начал говорить, и, еще не поняв, о чем, Марина почувствовала: сейчас между ними все решится. Каким-то ханжески-ласковым тоном он произнес:

– Я не хочу, чтобы ты уезжала, ты можешь жить во второй спальне, как мой гость, – и вещи свои ты можешь оставить. Я не буду брать с тебя деньги за комнату – так, немного за газ и электричество.

Вышел с победоносной улыбкой.

Тонкий волосок не выдержал-таки меча, и тот упал, но не на Дамокла – на Марину. Такую же боль она испытала однажды в детстве, когда тяжелый волейбольный мяч попал ей в лицо: нестерпимо, нечем дьтптать. Он так сказал! Дышала с трудом, но мозг лихорадочно работал: «Я не останусь здесь ни минуты!» Вывернула наружу все вещи из комода. Собрала документы. За чемоданом пришлось идти в гараж через кухню и сад. В саду Дэвид только что развесил огромные черные купальники Крис – она часто оставляла свою одежду постирать после бассейна, но до этого он сушил ее в гараже. Купальники хлопали на сильном ветру и были похожи на пиратские флаги. Марину передернуло.

Набила чемодан самыми необходимыми шмотками, оглянулась и еще что-то затолкала: свое, родное – не оставлять на чужой территории. Чемодан не закрывался, села на него – замок щелкнул. Стащила вниз, поставила в угол гостиной. Забрала все свое из ванной комнаты, еще раз проверила документы. Вызвала такси к дому, уже не скрываясь. Появился Дэвид. Он отбросил елейный тон, каким говорил полчаса назад, и, определенно решив сжечь все мосты, закричал каким-то визгливым бабьим голосом:

– Ты знаешь, сколько будет стоить такси до станции?! Ты не знаешь цену деньгам! Ты эгоистка! У тебя никогда не было ни сестер, ни братьев, ты всегда была занята только самой собой! Почему ты ни разу не предложила мне принять ванну первому?!

Подъехало такси. Куда? В Слау (Slough) – там жила Ирина. Внезапно Марину охватила радость: все к лучшему!

* * *

Оставив вещи у Иры, Марина уехала в Москву проведать маму, найти новых жильцов для своей квартиры (прежние съехали) и быстрее назад: в конце июня начиналась ее работа в Королевском музее Лондона. Она позвонила своей московской мудрой Кате. Та приехала – роскошная женщина за рулем огромной «тойоты». Катя давно ушла из музея, сделала карьеру в нефтяном бизнесе. Двух девочек растила одна. С их отцом расставалась дважды – после рождения старшей и сразу после рождения младшей, уже навсегда. Тот с дочерьми не встречался. Катя опять, как и раньше, – с женатым мужчиной.

– Марина Михайловна, может быть, все еще можно уладить? Такой мужчина! И видно, что он знает и ценит, что имеет.

Катя рассматривала фотографию, сделанную в первый год их совместной жизни.