Текст книги "Плохо быть бестолковой"

К моему удивлению, Витя ничуть не был расстроен представлением, которое устроила моя сестрица, мне даже показалось, что он ничего не слышал. Сидел закрыв глаза, и довольная улыбка блуждала по его лицу.

– Витя, – осторожно окликнула я.

Светлые ресницы взметнулись вверх, а улыбка стала еще шире.

– Котлеты пахнут, – сообщил он, слегка наклоняясь вперед, словно доверяя мне важную тайну. – Ты чувствуешь?

– Чувствую!

Я метнулась к сковородке и убавила огонь. Потом перевернула котлеты и вздохнула с облегчением – все в порядке. Не глядя на Витю, занялась мелкими делами: достать тарелки, вилки, нарезать хлеб. Вспомнила про салфетки – редкий случай, обычно мысль о них мне в голову не приходит.

– Хочешь руки помыть? – спросила я, не оборачиваясь. – Ванная в коридоре.

– А можно здесь?

– Разумеется. – Я отодвинулась, пропуская его к раковине.

Похоже, Витя просто не хотел оставлять без присмотра свой завтрак. А вдруг налетят злые разбойники и унесут сковородку! Я хихикнула за его спиной, но как только он обернулся, принялась с самым деловым видом проверять котлеты.

– Готово. Садись, я накладываю.

Себя я, конечно, тоже не обидела, порцию сделала вполне приличную, но Вите положила раза в два больше картошки. И подливки плеснула щедро, от души, и котлеты – не одну, как себе, а две. Он бросил на меня благодарный взгляд, придвинул тарелку и сосредоточенно занялся завтраком.

Я не отставала, но между делом с удовольствием поглядывала на Кириллова. Странно, ведь я не впервые с мужчиной за одним столом оказалась. Я не говорю про папу, но сколько раз мы с Гошкой вместе перекусывали, с Сан Сергеичем… да мало ли с кем еще! Но впервые мне это было так приятно. Почему? Не знаю. Витя ел без особого изящества, на нож, про который я тоже вспомнила в последний момент, внимания не обращал, вилку держал в правой руке, незатейливо помогая себе кусочком хлеба. Сидит обыкновенный человек и обыкновенно завтракает. Кто бы объяснил, почему мне так нравится на него смотреть?

Витя съел все и отправил в рот последний кусочек хлеба, которым аккуратно, до блеска, вытер тарелку. Откинулся назад, прислонился к стене и устремил задумчивый взгляд на плиту.

– Добавки? – предложила я.

– Нет. – Он с сожалением покачал головой. – Обжираться тоже не стоит.

– Тогда чай? Кофе? А хочешь, я какао сварю?

– Какао? – Витя смотрел на меня круглыми глазами, неприятно напомнив самое начало разговора о завтраке. Он что, опять у меня каждое слово переспрашивать будет?

Подавив поднимающееся раздражение, я объяснила:

– Понимаешь, по чаю и кофе я не специалист – у меня все бурда какая-то получается. А какао я люблю и очень хорошо умею его варить. Так что?

– Н-не знаю, – неуверенно ответил Витя. – Наверное… извини, но я, кажется, никогда в жизни его не пробовал.

– Как это? – изумилась я. – Все пробовали какао! Даже если тебе мама не варила, то разве в школе не должны были давать? В детском саду?

– Ну, если только в детском саду, – снова помрачнел он. – Не помню.

– Тем более есть повод сварить. – Я вскочила и, стараясь не смотреть на его насупленную физиономию, снова захлопотала у плиты.

Господи, ну что опять случилось? Что я опять не так сказала? Ведь сидели же как друзья, улыбались друг другу, завтракали, и вдруг – стоп! Занавес опускается, и передо мной снова, вместо славного парня Витьки – Кириллов первого впечатления, неприятный, невоспитанный тип. И главное, совершенно непонятно почему.

Я настолько расстроилась, что у меня задрожали руки. Разумеется, сразу все пошло наперекосяк. И молоко едва не убежало, и какао получилось с комками, и сахара я положила слишком мало – пришлось добавлять. Я молча поставила перед Витей большую чашку, села, отхлебнула из своей. Нет, к счастью, не так плохо. Что значит, рука набита – даже сейчас какао получилось вполне приличным. Не самое вкусное в моей жизни, но перед гостем не стыдно.

А гость попробовал осторожно: не отпил – пригубил, и помрачнел еще больше. Взял чашку обеими руками, подержал, словно грея ладони, и сделал еще один маленький глоток.

– Тебе нравится? – не выдержала я.

– Очень. – Витя не смотрел на меня. – Только горячее.

– Подожди немного, в этой чашке быстро остывает.

– Угу.

Филин, филин в глухом лесу! Не понимаю.

Я решила сделать еще одну попытку:

– Витя, я что-то не так сделала? Ты скажи.

– Все хорошо, все правильно. – Он по-прежнему старательно отводил глаза. – Не бери в голову.

– Да что правильно? – Я даже ладонью по столу шлепнула, хотя обычно таких резких жестов себе не позволяю.

– Ход жизни. – Он решительно влил в себя горячую жидкость и встал. Совсем не аристократично вытер ладонью губы. – Спасибо тебе за завтрак, мне пора. Всего хорошего.

Что, спрашивается, мне оставалось делать? Бежать за ним в коридор, хватать за руки, задавать бесполезные вопросы? Не дождется! Нет, в коридор за ним я вышла. В конце концов, вежливая хозяйка просто обязана проводить гостя. Но стояла молча, скрестив руки на груди и старалась удержать на физиономии самое надменное из доступных мне выражений. Смотрела, как он, опустив голову, надевает ботинки. Может быть, если бы Витя хоть раз взглянул на меня, я сумела бы до конца сыграть роль оскорбленной королевы. Может быть, не знаю. Но когда, открываясь, щелкнул замок, а Кириллов так и не повернулся в мою сторону, я не выдержала.

– Стой!

– Что? – Он замер спиной ко мне.

– Посмотри мне в глаза, – приказала я. Что я хотела увидеть? Чего ждала? Не знаю. Да что же это за человек вдруг оказался в моей жизни, что я ничего ни про него, ни про себя не знаю!

А Витя медленно повернулся и посмотрел на меня. Я тихо ахнула и вжалась в стену. Это были не глаза, а какие-то сгустки черноты, провалы, черная дыра!

– Прости. – Он криво улыбнулся. – Но я же сказал тебе, все правильно. Будь… будь здорова, а остальное купишь за деньги.

Он вышел и аккуратно прикрыл за собой дверь. Кажется, я только что сказала, что ничего не понимаю, ничего не знаю про этого человека? Неправда, одно я знала совершено определенно – Витя ушел навсегда. И он постарается сделать так, чтобы больше никогда в жизни меня не увидеть.

Я медленно вернулась на кухню, с отвращением посмотрела на стол. Свалить грязные тарелки в раковину и оставить? Но Маринка предупредила, что вечером меня ожидает проработка, а если к основной теме добавится еще и грязная посуда… Я взяла губку и открыла кран. Горячей воды не было. Господи, да когда же ее успели отключить? Бессонная, полная событий ночь, суматошное утро, неудачный (как хотите, но назвать его по-другому я не могу) завтрак, странный уход Вити – все это я выдержала. Но неожиданное отсутствие горячей воды оказалось той самой соломинкой, которая переломила хребет верблюда. Я швырнула губку в раковину и разревелась. А что еще остается делать, когда все так плохо, плохо, плохо!

Но даже наплакаться вволю я в этот день не сумела, потому что зазвонил телефон. Несколько мгновений я тупо смотрела на него, смахивая слезы, потом у меня мелькнула шальная мысль, что это может звонить Кириллов – ему стало стыдно, он хочет извиниться, вернуться, выпить еще чашку какао… я судорожно схватила трубку.

– Слушаю!

– Ритка, в чем дело? – услышала я раздраженный голос. Не Витькин, разумеется, с чего я вообще взяла, что он может мне позвонить? Да еще извиняться будет – как же, дождешься от такого! Нет, про меня вспомнил напарник. Я к Гошке отношусь очень хорошо, уважаю его, ценю и люблю, как брата, но сейчас мне не хотелось общаться даже с ним. Поэтому ответила я довольно сварливо:

– А в чем дело?

– До тебя дозвониться невозможно. – Гошка, не обращая внимания на мой тон, демонстрировал собственное дурное настроение. – Почему мобильник не работает?

– Ох. – Голова у меня внезапно закружилась, и я присела на табурет. – Я совсем забыла… Ой, Гоша, я даже не знаю, где моя сумка! Хотя нет, знаю, она где-то в машине должна лежать!

– Сейчас поищу, остановлюсь только. Ага, есть, под сиденьем валяется. – Напарник сообщил мне это с таким отвращением, словно обнаружил под сиденьем дохлую ворону. – Подожди, я посмотрю, что в ней есть… ключи здесь и удостоверение… и половина мобильника.

– В каком смысле половина? – опешила я. Почему-то мне представилась нелепая картинка: сломанный пополам телефон – один кусок с окошком, а другой с кнопочками. И края неровные, зазубренные…

– В смысле, что крышки задней нет и пустой – ни аккумулятора, ни симки. Теперь понятно, почему я до тебя дозвониться не мог.

– Хорошо, что хоть остальное… – Я не договорила, потому что сообразила: напарник говорит со мной из машины, хотя ему сейчас полагается находиться дома, в кровати и сладко спать! – Гошка, а ты где? Почему не спишь? Сан Сергеич ведь объявил выходной на сегодня!

– Был выходной, да весь кончился, – мрачно откликнулся Гоша. – И у тебя тоже. Через десять минут спускайся во двор, я тебя подхвачу.

– Да что случилось-то?

– Подробностей я сам пока не знаю, но наша крошка Мэри пропала.

– Господи, какая еще крошка… а, это ты про клиентку, про Безрукову. А куда она пропала?

– Ритка, ты что, не проснулась еще? Умойся, выпей кофе, зарядку сделай, но раскочегарь, ради бога, мозги! Чтобы через десять минут была готова к работе!

Гоша отключился, а я еще некоторое время прижимала к уху телефонную трубку и слушала короткие гудки. Раздражение напарника понять можно – настроился человек поспать, возможно, даже успел устроиться под одеялом, а тут – такая неприятность, Мэри пропала. Почему-то я была уверена, что с этой красоткой ничего плохого не случилось. Максимум – барышня пошла погулять в городской парк имени Максима Горького, забыла прихватить с собой джипиэс и заблудилась. Известное ведь дело, эти красотки вечно с головой не дружат! И что только в таких девицах парни находят? Вот и Кириллов наверняка от Мэри не сбежал бы. Как же она на Наоми Кэмпбелл похожа! С такой по улице под ручку пройти любому лестно.

А на самом деле красоты никакой там особенной нет – спа, фитнес, стилисты-визажисты всякие да модные бутики, вот и весь секрет! Между прочим, если меня умыть, причесать и дать выспаться… все еще с телефонной трубкой в руках я подошла к зеркалу и вздрогнула. Мамочка моя, это что такое? Вот это самое, то, что в зеркале отражается? Растрепанное существо, с заметным синяком на подбородке, ссадиной на лбу и опухшими красными глазами, это что, я? Бог с ней, с красотой, мне бы хоть немного себя в порядок привести! За мной Гошка заедет через десять… нет, уже через восемь минут!

Вы не поверите, но за эти минуты я успела вернуть себе пристойный вид. Сравнивать меня с Наоми Кэмпбелл, конечно, было еще нельзя, но от своего отражения в зеркале я уже не шарахалась. Кстати, если бы знаменитой супермодели пришлось, как мне, всю ночь гоняться за бандитами плюс к тому получить прямой удар в челюсть да содрать ей хороший кусок кожи со лба, а потом дать пообщаться с Витькой Кирилловым – вот тогда бы я на эту красотку посмотрела!

Мой напарник кажется человеком толстокожим и абсолютно бездушным, но это впечатление создается за счет легкости его характера и общей жизнерадостности. Я неоднократно убеждалась в его потрясающей чуткости даже к посторонним людям. А уж что касается меня… я только открыла дверцу машины, только наклонила голову, чтобы сесть, а он уже спросил:

– Что случилось? – и ни тени раздражения в голосе, только внимание и сочувствие.

– Ничего, – легко соврала я. – Все в порядке.

– Купи селедку и морочь голову ей. – Гошка дождался, пока я устроюсь на сиденье, и мягко тронулся с места. – Я же вижу, ты вся на нервах. С родителями поругалась?

– Нет, они уже на работу ушли, когда я вернулась.

– Тогда чего такая вздрюченная?

– Я не вздрюченная, я злая. – А вот сейчас я сказала правду или почти правду. Пока я приводила себя в порядок, слезы и обида на Кириллова трансформировались в злость на него же. И, не удержавшись, я пожаловалась: – С Кирилловым твоим пообщалась!

– Ты с ним целую ночь общалась, и все нормально было, – не понял Гошка.

– То-то и оно, что ночью все нормально было, а утром… трудно с ним.

– С Витькой трудно? – недоверчиво уточнил напарник.

– А о ком мы говорим? Главное, никогда не знаешь, как он посмотрит на тебя в следующую минуту. Не человек, а гадальный кубик – бросаешь и ждешь, что выпадет? То нормальный парень, а то как зыркнет – мороз по коже! Только что улыбался, и вдруг ни с того ни с сего такая физиономия, словно его последние пять лет одними лимонами кормили! А потом, на пустом месте, взрыв! Извержение вулкана! Лава, пепел, булыжники во все стороны, мирное население разбегается…

– Погоди, Ритка, – перебил меня Гоша, – ты что-то не то говоришь. Витька, конечно, не ангел, спорить не буду, недостатков у него вагон и маленькая тележка. Кстати, может, меня будешь больше ценить, есть с чем сравнивать…

– Ценю, – быстро вставила я. – И торжественно заявляю, что с напарником мне удивительно повезло.

– Именно так. Но в целом ты не права. Витька очень сдержанный и ровный парень. Непробиваемый. Я думал, ты как раз будешь жаловаться на его равнодушие.

– И равнодушный тоже, и непробиваемый, – согласилась я. – Миллион недостатков, и все мне не нравятся. И вообще у него глаз черный.

– Что значит черный? – поперхнулся Гоша и едва не выпустил руль. – В каком смысле? Нехорошо смотрит, что ли?

– Во всех смыслах черный. И смотрит нехорошо, так что ноги заплетаются, и цвет черный.

Гошка остановил машину и повернулся ко мне:

– Рита, солнышко, о чем ты? У Витьки глаза нормального серого цвета!

– Черного, – упрямо повторила я. – Хотя… слушай, вчера вечером они были серыми. И ночью тоже. А вот утром уже стали черными.

– Та-ак, очень хорошо. Прекрасно. – Напарник взял меня за руку. – Значит, серые Витькины глаза к утру превратились в черные?

– Ты что, мне не веришь? – Я попыталась выдернуть ладонь, но он держал крепко.

– Верю, Риточка, в том-то и дело, что верю. Мне, знаешь ли, тоже довелось полюбоваться его черными глазами.

– Скажешь тоже, полюбоваться. – Меня передернуло. – Жуть кошмарная. Я человек нерелигиозный, но когда в глаза ему глянула, мне перекреститься захотелось, честное слово.

– Понимаю тебя, очень хорошо понимаю. И поэтому спрашиваю: что произошло? Ведь когда он повез тебя домой, все было нормально.

– В том-то и дело, что ничего не произошло. Приехали ко мне, он остановился во дворе. Я есть очень хотела и подумала, что Витя тоже, наверное, проголодался. Вот и пригласила его домой, позавтракать.

– А он?

– Согласился. Я его котлетами заманила и картофельным пюре.

– И что было дальше?

– А что могло быть? Мы позавтракали.

– Котлетами и картофельным пюре?

– С подливкой, – немного раздраженно уточнила я. Почему, интересно, у напарника вдруг появились те же странные интонации, что и у Витьки? И почему они оба так на картофельное пюре реагируют? Переели его в детстве, что ли? Или, наоборот, их этим пюре недокормили? – А потом я какао сварила.

– Какао, – эхом повторил Гоша, глядя на меня круглыми глазами.

– Да что такое? Вот и Витя на меня так же таращился! Можно подумать, я что-то невыразимо экзотическое предложила. Ты скажи мне, что может быть проще какао?

– Многое. – Гоша растянул губы в улыбке, но глаза его оставались серьезными. – Многое может быть проще какао. А кстати, ты говоришь, Витька таращился. Он что-нибудь сказал?

– Сказал, – буркнула я. – Сказал, что никогда в жизни его не пробовал.

– Хм, возможно. И что потом?

– Ничего. Я сварила какао, и мы его выпили. Потом он попрощался и ушел.

– Он… не нервничал? Был спокоен?

– Как айсберг. Нет, ты не думай, мы не поссорились. Мы вообще почти не разговаривали.

– Ритка, а зачем тебе все это надо было? Котлеты эти, пюре с подливкой? Да еще какао?

– Я же говорила, есть хотелось. А какао я люблю, ты знаешь.

– Ну и ела бы сама, раз хотелось. Витьку-то зачем было звать?

– Ну, ты даешь! Зачем я тебя к нам привожу регулярно? А с Витькой вообще как-то само собой получилось. Понимаешь, мне вчера с ним, конечно, сначала тяжело было. А потом мы как-то приладились друг к другу, нашли общий язык. Ну и дальше… вместе славно поработали, почему бы вместе не перекусить?

– Славно поработали, перекусили, выпили какао. И после этого у Витьки потемнели глаза, так?

– Ну, в общем, да. – Неизвестно почему, я почувствовала себя виноватой. – Гоша, я что-то сделала не так? Но я ведь просто хотела накормить его. Я даже не могу понять, в чем я виновата.

– Что ты, Риточка, конечно, ты ни в чем не виновата. И все ты делала правильно, накормить голодного мужика – благое дело. И Витькины проблемы не имеют к тебе никакого отношения.

– Не имеют, – эхом откликнулась я. – А что, у него есть проблемы? Какие?

– Проблемы есть у всех. Но что касается конкретно нашего общего друга, то не обижайся, пожалуйста, но я пока не вижу необходимости посвящать тебя в подробности.

Ха, а то мне, кроме Гошки, спросить не у кого! Наверняка Ниночка знает обо всем даже больше его. Поэтому я не стала ни спорить, ни настаивать.

– Ладно, расскажешь, когда посчитаешь нужным. Но на один вопрос ты можешь мне ответить?

– На один?

– Только! – Я подняла вверх указательный палец.

– Если только на один, то давай попробуем. Спрашивай.

– Ты напрягся, когда я сказала, что у Вити почернели глаза. Почему?

Гоша ответил не сразу. Неохотно, но все-таки ответил:

– На самом деле глаза не темнеют, просто зрачок расширяется, так что радужки почти не видно. Это физиология – адреналин, еще какая-то дрянь, я не медик, подробностей не знаю. А Витька… это давно было. Мы с ним попали как-то в одну неприятную историю. Точнее говоря, влипли. Причем влипли крепко, с минимальными шансами на выживание. И чтобы спастись, нам пришлось… нет, не хочу рассказывать, даже вспоминать не хочу. Выкарабкались с Божьей помощью, и ладно. Но именно тогда… понимаешь, не знаю, как выглядел я, но у Витьки тогда были именно такие, расширенные зрачки.

Мы немного посидели молча. Почему молчал Гошка, я не знаю, а мне требовалось переварить полученную информацию. Это что получается? Что мой нехитрый завтрак подействовал на Витьку точно так же, как какая-то неприятная и даже страшная история из давнего прошлого? Как хотите, но, что бы тогда ни произошло, я не понимаю – какая может быть у этого связь с картофельным пюре! Тем более Гошка прямо сказал, что они вместе там были, а с Гошкой – сколько раз он у меня и завтракал, и обедал, и ужинал – ничего подобного не случалось.

– Ладно, хватит. – Напарник хлопнул ладонями по рулю и снова завел мотор. – «Наше все» велел мне тебя по дороге в курс дела ввести, а ты на всякие глупости отвлекаешься!

Я вовсе не считала, что мои взаимоотношения с Кирилловым – это глупости, но спорить не стала.

– Тогда вводи. Что там с нашей Мэри приключилось?

– А вот этого никто не знает…

Я не удержалась, прыснула:

– Очень интересная информация!

– Напрасно веселишься, – неодобрительно взглянул на меня напарник. – Отсутствие данных – это, как правило, повод не для смеха, а для тревоги. Тем более – когда речь идет о девушке, молодой, красивой и небедной.

Я снова помолчала, потом уточнила неуверенно:

– Она пропала, что ли?

– Именно об этом я тебе и толкую. У нас она вчера была во сколько? В одиннадцать?

– Около того, – кивнула я.

– Вот. После этого она отправилась домой и часов до трех находилась там. Потом сказала матери, что хочет встретиться с подружкой, и отбыла в неизвестном направлении. Все.

– Все?

– Все, что нам известно. Матушка ее вечером отправилась вести светскую жизнь. Прием, суаре, прет-а-порте, дефиле, портфолио… – Хотя говорил он с самым серьезным видом, я не смогла сдержать смех. Напарник строго посмотрел на меня: – Не вижу повода для веселья.

– Извини, больше не повторится, продолжай, пожалуйста, – скороговоркой произнесла я.

– Домой мадам Безрукова вернулась поздно, – Гошка отвернулся от меня и снова сосредоточился на дороге, – и отсутствие дочери обнаружила не сразу. То, что Мэри не ночевала дома, она поняла только под утро. В общем, к началу рабочего дня мамаша, в полном раздрызге, явилась к нам в офис. Рыдать начала, на колени перед Ниночкой кидаться, золотые горы сулить… Нина сломалась, позвонила Сан Сергеичу, а уже он меня поднял.

– Подожди, я не поняла, девчонки всего несколько часов дома нет?

– Точнее, больше половины суток, включая ночь.

– Подумаешь, ночь! Это не повод мамаше сразу шум поднимать. Я вот тоже сегодня дома не ночевала, и что? Мало ли где девчонка загуляла? Карманные деньги закончатся, и явится Мэри домой, никуда не денется.

– Ритка, я на тебя удивляюсь! Во-первых, никаких денег у Мэри в карманах нет, нынешняя молодежь карточками банковскими пользуется. То, что у нее на счету благодаря добрым папе с мамой имеется, за три дня прогулять не просто. А во-вторых, откуда в тебе такая черствость? Ты дома не ночевала, согласен, но родителям, я думаю, позвонила, предупредила. Иначе Галина Алексеевна тоже кинулась бы тебя искать. Разве нет?

– Во-первых, – я очень удачно скопировала интонацию напарника, – сравнивать нас, меня и Мэри, просто некорректно. И наших мам тоже. Моя мама – школьный учитель, с соответствующим набором комплексов. Она знает, что я вчера работала, и все равно…

– Изложение взглядов глубоко уважаемой мною Галины Алексеевны можешь пропустить. Порядочные девушки по ночам не работают.

– Вот именно! А эти светские дамы, у них свои привычки…

– Она сейчас не светская дама, – снова перебил меня Гошка. – Она мать, у которой пропала единственная дочь. Ты это понимаешь, Ритка?

– Прямо так сразу и пропала, – проворчала я, но уже менее уверенно. – Можно подумать, Мэри в первый раз дома не ночует!

– Госпожа Безрукова утверждает, что раньше такого никогда не случалось.

– Конечно не случалось. И мы должны в это верить… ладно, еще какая-то существенная информация есть?

– Увы. Пока вообще неизвестно, возьмемся мы за это дело или нет. Конфликт интересов, сама понимаешь.

Да уж, конфликт интересов – об этом я как-то не подумала. Мы должны сохранять лояльность клиентке, то есть Мэри Безруковой. Если она, как я думаю, исчезла по собственной инициативе, то мы не можем подписать договор с ее матерью.

– Но тебе не нравится, что Мэри пропала? – уточнила я. – Ты думаешь, это криминал?

– Я пока ничего не думаю. – Гошка затормозил у крыльца нашего офиса. – Но я всегда предполагаю самый худший вариант.

В офисе нас ждали двое: сдержанно рыдающая женщина и немного озадаченная Ниночка.

– Я ей уже второй раз твой коктейль даю, – шепотом сообщила она вместо приветствия. – Не помогает.

Специальный успокоительный коктейль моей личной разработки (если вы еще не в курсе, то рецепт его прост, как все гениальное: на стакан холодной минеральной воды сорок капель валерьянки) мгновенно снимает любую истерику – как правило. Но правил без исключений не бывает, и именно это исключение мы в данный момент наблюдали.

Лилия Михайловна Безрукова, судя по всему, вообще была человеком нестандартным.

Во-первых, ей очень подходило имя, а такое у обладательниц простых цветочных имен достаточно редко случается, говорю вам с полной ответственностью. Сама я на милую лучистую маргаритку, может, и походила лет до шести… ладно, пусть даже до десяти. Но в более зрелом возрасте – извините! Людям, которые меня видят, никакие цветочные ассоциации в голову не приходят. А Лилия Михайловна действительно очень напоминала лилию – нежную, хрупкую, трепещущую, ароматную… м-да, хорошо, что у меня нет аллергии на духи.

В-вторых, одежда. Мы с Ниночкой, например, одеты вполне прилично: в хорошие, добротные, практичные вещи. Стиль, которого придерживаюсь я, мама называет: «и в пир, и в мир, и в добрые люди». Это означает, что на мне – джинсы, тонкая водолазка с длинным рукавом и легкая курточка. Все хорошего качества, подходит и по цвету и по фасону – выгляжу я достойно. При этом, если вдруг бежать за кем придется или, упаси бог, драка завяжется – моя одежда не помешает ни бежать, ни драться. Ниночке подобный экстрим по штатному расписанию не положен, она – лицо агентства. Поэтому наш секретарь-референт всегда в строгом, английского покроя костюме, неброского, но приятного для глаза цвета. Больше всего Ниночка нравится мне в бледно-бирюзовом, но сегодня на ней жемчужно-серый костюм, и, поверьте мне, выглядит Нина великолепно.

А Лилия Михайловна… нет, я, конечно, понимаю, что гардероб сотрудников детективного агентства немного отличается от нарядов владелицы цветочного магазина, супруги солидного бизнесмена. И я помню, что Лилия Михайловна вчера была на каком-то приеме – там вечерний наряд и набор украшений вполне уместны, но переодеться-то она, когда домой вернулась, могла? А госпожа Безрукова явилась к нам в шелковом, до пола, нежно-золотистом платье. Аккуратное декольте подчеркивало золотое колье с россыпью прозрачно-бледных голубоватых камушков. Я уже говорила, что не сильна в ювелирке, но что-то похожее Маринка мне однажды в магазине показывала и говорила, что это дымчатый топаз. Красиво. На пальцах, кроме обручального кольца, пара перстеньков, в ушах серьги. Один перстень, тот, что потоньше, и серьги – все с теми же дымчатыми топазами (будем считать, что это они), очевидно, гарнитур. Второй, более массивный перстень украшен овальным зеленым камнем. По идее, это должен быть изумруд, но мне показалось, что он слишком велик для настоящего. Надо будет потом у Гошки спросить. Изящные часики на золотом браслете тоже выглядят скорее украшением, а не обиходным предметом. В общем, в таком наряде Лилия Михайловна, повторяю, вполне уместно смотрелась бы на светском рауте, но сейчас, в нашем офисе, она была как… как лилия среди полевых маргариток. Нелестное для нас с Ниночкой сравнение, но, увы, довольно точное.

Кроме того, госпожа Безрукова относилась к той редкой породе женщин, которые умеют плакать, оставаясь при этом хорошенькими. Ни искривленных губ, ни сморщенного лба, ни неровных нервных пятен на щеках – ничего этого не было. Только хрупкие плечи вздрагивали от рыданий да глаза, которые она время от времени промокала платочком, покраснели и слегка припухли. Платочек, кстати, тоже нестандартный – лоскуток очень тонкого, почти прозрачного батиста, расписанный диковинными цветами. Скажите, многие ли из ваших знакомых в наш век одноразовых бумажных салфеток используют батистовые платочки?

Гошка тоже внимательно осмотрел потенциальную клиентку. Вслух напарник никаких выводов делать не стал, но, судя по улыбке, он посчитал Лилию Михайловну достойной звания «милейшей женщины». Впрочем, беседовать с «милейшей женщиной» Гошка предоставил мне. Сам он неторопливо прогулялся взад-вперед по приемной, зашел на минуту в нашу комнату, вышел, небрежно заглянул в кабинет шефа и коротко спросил у Ниночки:

– А Сан Сергеич?

– Едет, – пожала она плечами. – Утро, пробки. – И снова повернулась ко мне: – Рита?

– Сейчас попробую, – бодро ответила я. На самом деле я вовсе не была уверена в своей способности быстро успокоить Лилию Михайловну, но сделать это было необходимо. А с тех пор, как я появилась в «Шиповнике», приведение клиентов, по определению Гошки, в «адекватное рабочее состояние» стало моей обязанностью. Я присела на стул рядом с плачущей женщиной и кашлянула.

Лилия Михайловна, как оказалось, не настолько сосредоточилась на своем горе, чтобы не заметить этого. Она скомкала в руке мокрый платочек, посмотрела на меня и даже попыталась улыбнуться дрожащими губами.

– Моя Мэричка. – Голос Лилии Михайловны сорвался, но она сделала глубокий вдох и начала снова: – Моя Мэричка… она… я пришла… а муж еще две недели в Сибири… я сначала не поняла, потом увидела у нее на столе этот листок, то есть не совсем увидела… нехорошо, конечно, что я у нее на столе рылась, Мэричка этого не любит, но вы же понимаете? – Она с мольбой смотрела на меня. – Я просто не знала, что делать!

– М-м-м, – неопределенно промычала я.

Первая порция информации получена. Мэричка – это, судя по всему, домашнее имя Марии Безруковой, нашей клиентки, по поручению которой мы искали молодого человека по имени Роман (а нашли банду грабителей – вот она, ирония судьбы!). Папа Марии-Мэри-Мэрички в данный момент находится в Сибири, а на столе пропавшей девушки мать нашла какой-то листок, показавшийся ей очень важным.

– М-м-м, ситуация-то неординарная. Я думаю, дочь не будет на вас сердиться.

– Вы так считаете? – Лилия Михайловна нерешительно коснулась моей руки. Я тут же накрыла ее тонкие пальцы своей ладонью и слегка погладила. Есть люди, для которых особую роль играют тактильные ощущения, и госпожа Безрукова, похоже, относится именно к ним. Простое прикосновение успокаивает ее лучше, чем валерьянка.

– Я уверена. А кстати, вы упомянули какой-то листок, – намекнула я.

– Мэричка положила его под карандашницу, она всегда туда кладет важные бумаги. То есть не совсем важные, не документы, конечно, а такие записочки, если что сделать нужно, или номер телефона, если позвонить…

– Там был номер нашего телефона?

– Нет, что вы, – почему-то испугалась она. – Там много всего было, не только телефон… и не только ваш. Какие-то названия, адреса, много, больше десяти! Но Мэричка все зачеркнула, а ваше название, «Шиповник», рамочкой обвела! Я сейчас покажу. – Лилия Михайловна суетливо сдернула со спинки стула маленькую золотистую сумочку на золотистой же цепочке, достала листок в клетку, явно вырванный из блокнота, и протянула мне.

Листок был исписан с обеих сторон, и я сразу узнала названия. Мэри хорошо поработала, выписав названия, адреса и контактные телефоны практически всех наших конкурентов. Если она кого и забыла, то я этого не заметила. Но все названия были вычеркнуты – несколькими косыми крестами каждое, и только «Шиповник» был помещен в аккуратную двойную рамочку.

– Видите, Мэричка рамку вокруг нарисовала, – продолжала объяснять Безрукова. – А если она чертит рамку, значит, для нее это очень важно! Поэтому я и подумала, что вы должны что-то знать! Мэричка была у вас?

– Минуточку. – Я передала листок Ниночке. – Посмотри. По-моему, все здесь.

Нина внимательно изучила список и положила его на стол:

– Не хватает «Беркута-13» и «Сторожа». Но они рекламу не дают, у них своя клиентура.

Гошка, расхаживавший по приемной, на мгновение задержался у стола, посмотрел на листок, но ничего не сказал.

– Мэричка была у вас? – встревоженно повторила Лилия Михайловна. – Когда? Что она хотела? Я не понимаю, просто не представляю, зачем ей могло понадобиться детективное агентство! Наша жизнь… я не знаю, как объяснить, но мы всегда старались держаться подальше от криминала, хотя в бизнесе это сложно и не всегда удается… Время сейчас непростое, вы понимаете?