Текст книги "Рагу из лосося"

– Она тяжело пережила его смерть?

– Очень. Разом расплылась, обрюзгла… Превратилась в старое и жалкое, побитое жизнью существо. Думаю, через пару месяцев ее здесь уже не будет. Я слышал разговоры, что ее хотят заменить. Если честно, мне немного ее жаль.

– Но не настолько, чтобы ты дал мне ее адрес.

– Адрес я тебе не дам, но кое-что для тебя сделаю. Взгляни – ка туда!

Я глянула в указанном направлении. В зале ресторана, который немного просматривался из бара, за столиком возле стены сидел кое-кто, кого я хорошо знала. Он сидел довольно уныло, склонившись над бокалом пива и тарелкой, на которой вместе с поджаренной картошкой лежал огромный сочный бифштекс. Все это было нетронутым. Выглядел мой знакомый хуже некуда. Несмотря на дорогой шик его одежды, золотые часы и набитый бумажник, я знала, что к концу дня он будет истерически бегать по самым грязным притонам, выискивая только одно – Доминика. Мой знакомый был опустившимся наркоманом, давно сидевшим на игле, которого поддерживала лишь воля родителей, вложивших огромные деньги в его карьеру. Мой знакомый был знаменитостью – тот самый Алекс Назаров, который на сегодняшний день в эстрадном мире занимал планку гораздо выше, чем мой Дима. Алекс Назаров был более популярен и раскручен, и в эти дни именно он, а не Дима, был на гребне волны.

– Алекс? При чем тут он? – я удивленно уставилась на приятеля. Склонившись ко мне совсем низко (со стороны нас, наверное, можно было принять за влюбленную парочку), он прошептал:

– Дело в том, что Алекс Назаров всю последнюю неделю изо всех сил увивается за нашей Клео. Кажется, он в нее влюбился. Все время сюда ходит и лезет к ней в гримерку.

– Ты что, с ума сошел?! Алексу 23 года! И у него роман с этой моделькой…. На Тверской ее морда с сигаретами на всех рекламных щитах…. Как же ее имя, черт… Жанна или Виола… Не помню! Блондинка с наглым ртом…

– Возможно, он встречается и с моделькой. Но в последнее время он упадает за нашей старушкой Клеопатрой. Спроси здесь кого угодно! Это наш последний анекдот. От наркотиков у него совсем крыша поехала.

– И ты считаешь, что он знает ее адрес?

– Она рассказывала девчонкам, что он даже поджидал ее возле дома. Если ты сумеешь к нему подкатиться, считай, что я смог тебе помочь.

Вздохнув, я допила свой «дайкири» и уверенно пошла в ресторан.

– Привет, Алекс!

Вблизи он выглядел совсем плохо. Синие вены вздулись на лбу, под глазами пролегли черно – фиолетовые круги, губы рассохлись и потрескались, а кожа была белой и мертвой, как застывший снег. Его лицо было похоже на ужасную маску какого-то дикого, полубезумного туземного идола. Смазливый молодой мальчик, сейчас он не выглядел ни молодым, ни красивым. Я удивилась: почему его родители, вбухивая такие суммы в раскрутку на поп – олимпе, не подумают его лечить. Стоило бы это дешевле. По сравнению с долларовым дождем за эфиры, клипы и хит – парады счет из наркотической клиники будет выглядеть как чаевые официанту в придорожном кафе. Впрочем, мне наплевать на жизнь Алекса Назарова. Пусть им интересуются другие, если хотят.

– А, Ри, привет… – его голос был бесчувственно – мертвым, как и лицо. Ни удивления, ни вопроса (зачем я здесь), ничего.

Я решительно подсела к его столику. Еда перед ним действительно была не тронутой. Мы обменялись парой общих, ничего не значащих фраз. Все это время глаза его неподвижно смотрели в одну точку. Мертвые черные озера со стоячей водой. О Димочке мы не говорили, игнорируя его так, как будто мистера Димы вообще не существует в природе. Для артистов это абсолютно нормальный процесс. После каждой «невинной фразы» Алекс хватал из кармана куртки роскошный суперсовременный мобильник и лихорадочно нажимал кнопку повтора номера. Чей-то телефон не отвечал. До меня доносились длинные гудки. С каждым длинным гудком лицо Алекса становилось все темнее, а под глазами все яснее и четче проступали черные круги. Так повторялось, наверное, раза три. Было видно, что невозможность дозвониться причиняет ему просто крестную муку! Я бы сказала, что и физическую боль тоже. Это было настолько отчетливо, что меня осенило. Бывают такие моменты, когда вдохновение приходит откуда-то свыше. Тем более, что оно подпитывается отчаянием.

– А ты зря стараешься, Алекс, – сказала я после очередной его плачевной попытки, – Доминик в отъезде.

Брякни я, что на Красной площади высадились марсиане, это произвело бы гораздо меньший эффект! Алекс дернулся и заметно ожил:

– Ну да… Ты наверняка знаешь… Что, Димка опять на игле?

– Не так, как ты!

– Конечно. Ты всегда умела кусаться. Но Доминик не мог уехать из Москвы.

– Если бы у тебя в голове осталась хоть капля мозгов, ты бы понял, что «отъезд» означает важную деловую встречу, когда Доминик просто не собирается отвечать на телефонные звонки!

– С кем у него встреча? С твоим ублюдком?

– Нет. Думаю, с другим человеком. Какая тебе разница? Главное, что ты не сможешь ему позвонить!

– Так, понятно, – ни с того ни с сего Алекс грохнул вдруг кулаком по столу, да так, что на шум обернулись и официанты, и все остальные немногочисленные посетители ресторана, – Ты пришла сюда за тем же, что и я, так? Ты еще одна дура? Или кто – твой Фалеев? Или кто-то из вашей группы, кого ты так сильно хочешь вытащить? Или спасти? Только ты не спасешь! Плюнь на это! Выбрось в помойку! Это же конец, настоящий конец! Разве ты ничего не поняла?

Я молчала, нутром чувствуя, что это единственно верное поведение в данный момент. Не имея ни малейшего представления о том, какая информация содержалась в истерических словах Алекса, я надеялась, что, разговорившись, он договорит до конца… Его слова настолько опережали мои самые смелые ожидания, что я немного опешила. Ведь если в его словах содержится хоть что-то для меня ценное, это огромнейший плюс на весь этот проклятый день!

– Не надейся, эта сука не будет говорить. Ты понимаешь, о чем я? Не надейся! Я не даром езжу сюда уже неделю. Я совсем выбился из сил. Она держит меня в своих грязных лапах гораздо крепче, чем тебя! Ведь ты появилась здесь впервые! Да я готов перерезать ей горло, если это единственный способ хотя бы чего-то добиться! Я на пределе… Окончательно схожу с ума…

– Успокойся! – я похлопала его по руке, если уж мы с тобой поехали в похожую ситуацию, может, попытаемся выпутаться из нее вместе?

– Чем похожую?

– Ну, тебе видней…

– Все понятно. Твой Фалеев был на ножах со Сваранжи. Немудрено, что кто-то из вас попал в этот капкан. Но ведь я – совсем другое дело! Я встречался со Сваранжи всего несколько раз! И, как видишь, этого хватило, чтобы мерзавец цапнул меня за горло. Я даже не представляю, кто ему рассказал…

– Но ведь Сергей мертв.

– Именно поэтому ситуация стала такой безысходной. Если б он был жив, я бы как-то откупился деньгами… А теперь… Ты знаешь, что хочет эта сука? Знаешь, зачем она выматывает из меня душу? Она требует, чтобы я нашел ей убийцу Сергея Сваранжи! Нанял детектива на свои большие деньги, подкупил ментов, выудил информацию у пьяных бригадных… Короче, любым способом доставил ей ублюдка, который грохнул Сваранжи, на блюдечке! Тогда она отдаст то, что хранит! И убийца будет ее платой за молчание! Ты можешь себе это представить? Можно ли придумать что-то более ненормальное?

Я удивилась настолько, что ляпнула…

– Ты говоришь об этой женщине, Клеопатре – Марии?

– О ком же еще? Гад Сваранжи все отдал ей!

– Но почему ей?

– Они работали на пару – во – первых. А во – вторых потому, что этот придурок в нее влюбился! Они даже пожениться собирались – настолько тайно, что об их отношениях никто даже понятия не имел.

– Как это странно… Но если у тебя были дела с Сергеем…

– Эта жирная сука была его запасным кошельком, в котором хранились все дорогостоящие секреты. Несколько лет назад я под кайфом совершил ошибку. Одну трагическую ошибку… Погиб человек… Случайно погиб… А хозяин квартиры… Вообщем, это не важно… Я говорю это только потому, что ты в такой же ситуации, иначе ты бы просто не явилась в этот грязный кабак. Ты могла прийти только по одной причине: чтобы разыскать Клео и перекупить что-то из того, что дал ей Сваранжи. Тогда, несколько лет назад, я заплатил целое состояние за то, чтобы хозяин той квартиры молчал. Думал, что на этом все закончено, успокоился… Но все, что я пытался похоронить в прошлом, каким-то образом попало к Сваранжи. Думаю, он перекупил это специально, чтобы держать меня в руках. Мы встретились один раз. Он сказал, что будет думать, чего ему от меня надо… Потом его убили и оказалось, что его девка в курсе событий. Ты можешь себе это представить?! Я уже неделю пытаюсь договориться с этой дрянью! Ползаю за ней по пятам. Все думают, что я в нее влюбился, а я готов ей глотку перерезать! Время идет…. Сил нет… терпения нет… Невозможно находиться в таком подвешенном состоянии… я…

– Успокойся! Скажи, а информация действительно такая страшная? Что будет, если она действительно пустит в ход?

– Окончание моей карьеры. Конец всему. И тюрьма. Надолго. Никаких денег не хватит откупиться. Это так страшно, что я не выдержу. Я повешусь.

– Можно что-то сделать?

– Я тебе все уже сказал! Где я найду ей убийцу Сваранжи! Почему я должен его находить?

– А может, она считает, что ты его убил?

– Может, и считает… У меня был повод.

– Послушай, у меня есть идея. Давай подъедем к ней прямо сейчас, я поговорю с ней, кое-что предложу… И, возможно, это поможет нам обоим.

– Ты уверенна, что поможет?

– Нет, но надо попробовать!

– Ты знаешь, кто убил Сваранжи?

– Нет. Если бы я знала! У меня есть кое-что, способное ее заинтересовать. Мы должны попытаться! Ты знаешь ее адрес?

– Знаю.

– Тогда мы можем поехать туда прямо сейчас! Ты на машине?

– Да.

– Прекрасно! Поехали.

Алекс бросил на столе деньги за нетронутую еду и почти под ручку, как близкие друзья, мы вышли из ресторана.

LIVEJOURNAL,

ДНЕВНИК РИ.

ЗАПИСЬ ДОБАВЛЕНА: 26 сентября 2010.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ДНЯ 25 СЕНТЯБРЯ.

Алекс вел машину рывками и на такой скорости, что я молилась всем существующим в мире богам.

– Она живет вместе с подругой. Снимает квартиру на Дмитровском шоссе. Паршивенькая квартира из двух комнат в новостройке. Из связи с таким крутым, как Сваранжи, могла бы выудить что-то поприличней. В последнюю неделю я узнал о ней все. Я дневал и ночевал перед ее квартирой. Узнал, что представляет из себя ее подруга. Это гром – баба лет сорока, толстая такая бабища с огромными кулаками и красной мордой. Поперек себя шире, а голос, как у полковой трубы! Я хорошо знаком с ее кулаками потому, что однажды она меня выгнала. Вообще от своей подруги, этой Машки, она не отходит ни на шаг. Подруга по имени Алла – бывшая циркачка. Вместе с Машей училась в цирковом училище. Она была гимнасткой и выступала и цирке лет до тридцати. Потом получила какую-то серьезную травму – кажется, сломала бедро, и была вынуждена уйти из цирка. У нее была цирковая семья – муж тоже циркач. Когда она перестала ездить, семья распалась. Получив развод, она нашла Машку и осталась в Москве. Разжирела и устроилась работать в буфете цирка на Цветном бульваре. А по ночам она работает в туалете одного ночного клуба – сидит на входе, продает всякую мелочь (презервативы, косметику), следит за чистотой. Вот, собственно, и все. В цирке она работает по сменам (чередуется со своей сменщицей), а в туалете клуба – только четверг, пятницу, субботу и воскресенье. У нее хватает времени торчать в квартире и во все совать свой нос. Имея богатых поклонников, Машка подбрасывает ей деньги. А та делает покупки, следит за квартирой и не оставляет Машку одну в комнате, даже если к ней кто-то пришел. Наверное, у них такой уговор. Она что-то вроде Машкиного телохранителя. Чуть что – нажимает на горло и лезет в драку с любым мужиком. Если ты хочешь поговорить с Машкой наедине (а у тебя действительно есть необходимость разговора наедине, как я понял), у тебя остается только один выход: дождаться, когда Алла уйдет на работу. Сегодня четверг. Значит, она работает в ночном клубе. Клеопатра же сегодня не выступает – я узнавал. Алла выходит из дома в 9 вечера и на метро едет в центр – туда, где находится ночной клуб. Вернется она часа в четыре – пять ночи, ее привозит дежурный таксист. То есть тебе следует подождать до девяти вечера и проследить, когда она выйдет из подъезда. И только тогда подниматься наверх. Ты эту Аллу ни с кем не спутаешь: жирная бабища с крашенными ярко – рыжими волосами (чисто как клоун), которые торчат во все стороны. На лице – тонна косметики. Как выйдет такая из подъезда – можно смело идти в квартиру.

– Ты уверен, что Маша дома?

– Дома. Я звонил ей до того, как ты подошла к моему столику. И потом, за это время я хорошо изучил ее привычки. После смерти Сваранжи она, кроме работы, никуда не выходит. Даже в магазин за продуктами. Продукты покупает ее подруга. Вообщем, Машка на месте. Я уверен.

Телефон зазвонил, когда мы отъехали достаточно далеко от центра. Отвечая на звонок, Алекс расцвел. Резким рывком остановил машину:

– Извини, мне нужно срочно уехать. Я не могу терять времени! Мне позвонили… Понимаешь, мне очень плохо, я… уж как-нибудь постарайся доехать сама!

– Ну ты даешь! Что же это такое?

– Извини! Так получилось. Мне плохо, я должен ехать…

– Что, Доминик освободился?

– Да. Я должен ехать. Я не могу… пожалуйста….

– Ладно. Высади меня хотя бы возле метро. Чтобы я доехала, если не остановлю машину.

– Я тебе завтра позвоню. Хорошо?

Когда я вышла, Алекс развернулся и помчался на такой скорости, что если б на дороге находился хоть один гаишник, то Алексу не хватило бы денег на его новый клип. Как я и думала, я даром проторчала на перекрестке, потеряла минут тридцать и дождалась темноты. Машины не хотели ехать в далекое Алтуфьево! Плюнув со злости на все, я поплелась к метро. Когда я все-таки доехала на Дмитровское шоссе, было без двадцати десять. Я вынырнула из освещенного метро в темноту.

Дом, в котором обитала нужная мне Клеопатра, представлял из себя современную двадцатичетырехэтажную башню, и я нашла его без труда. Приблизившись к парадной, я вспоминала слова Алекса: «Первая парадная справа, когда ты только подойдешь к дому. Там был кодовый замок, но потом его кто-то сломал. Так что парадная открыта, можешь идти смело. Седьмой этаж, квартира 78. Выйдешь из лифта, дверь прямо». Я остановилась возле подъезда в ярко освещенном квадрате и посмотрела на часы. 21. 45. Разумеется, подруга давно уехала и мне нет смысла ждать. Собираясь с духом, я огляделась. Дом возле шоссе. Небольшой широкий пустырь с остовом детской площадки. За ним – масса домов. На пустыре никого нет. На двух лавочках возле подъезда тоже никого нет. За лавочками – что-то типа самодельной автостоянки, на которой несколько машин. Все ярко освещено. Внезапно фары одной из машин вспыхнули и погасли, и, резко сорвавшись, машина тронулась с места, взяв просто ненормальную скорость! Шума было столько, что я не могла не обратить внимания. А, разглядев, застыла на месте, как вкопанная. Это был красный спортивный автомобиль Алекса Назарова. Тот самый шикарный автомобиль, в котором я ехала сорок пять минут назад!

Лестничная площадка на седьмом этаже была ярко освещена. Свет горел в бронированном тамбуре слева. Дверь квартиры 78 выглядела обыкновенно. Я нажала кнопку звонка. В глубине раздалась громкая трель. Никакого ответа. Подождав, я снова нажала звонок. Второй ответ – тишина. Удивленная, я оперлась плечом о дверь, и… скрипнув, дверь поддалась вперед. Квартира была открыта. Похолодев, я ступила в освещенную прихожую… Я оказалась в небольшом коридорчике. Прямо передо мной была закрытая стеклянная дверь (очевидно, в комнату), за которой было темно. Слева – двери в ванную и туалет, и ярко освещенная кухня. Заглянув в кухню, я обнаружила, что там ярко горит свет, на столе, на деревянной дощечке, разложены котлеты, рядом – приготовленная сковородка. Все это были признаки явного присутствия людей. Дверь в комнату справа была открыта и в комнате тоже горел свет. Я почувствовала, что все внутри меня леденеет, превращаясь в липкие застывшие комки ужаса. Мерзкого тошнотворного ужаса, обхватывающего, как щупальцами, мое горло. Я толкнула дверь дрожащей рукой и переступила через порог.

Она лежала на полу, пытаясь уцепиться за стену, а в глазах застыл такой ужас, от которого мне захотелось выть по – звериному. Все замелькало пятнами – полная женщина в нелепом халатике с зелеными цветами, неестественно черные волосы, белое лицо…

– Помо… хр… х… – захрипев, она протянула ко мне вторую руку… Из ее горла вырвались хрипящие звуки с громким чудовищным свистом.

– По… ги… тех. хр. хр… х…

Она пыталась позвать на помощь. В ее горле по рукоятку торчал нож. Взмахнув рукой, она указала на нож. Ее страшные глаза смотрели на меня с мольбой. Она ползла ко мне, хватаясь рукой за стену. Еще живая… Внезапно глаза женщины почти вывалились из орбит… Из горла вырвался свистящий звук… На пол, на мои ноги хлынул поток черной крови, заливая халат, пол, стены, все вокруг… Это был простой кухонный нож с деревянной рукояткой. Дернувшись всем телом, женщина упала на спину. Из огромной раны (я и не представляла, что рана настолько огромна, ее горло было перерезано, а нож торчал посередине) хлынул поток черной крови… Ее глаза остекленели… Женщина была мертва.

Вцепившись зубами в ладонь, чтобы не заорать, я метнулась из квартиры… Все мое тело сотрясали судороги. Я неслась по лестнице, забыв, что есть лифт. Вырвавшись на воздух, я почему-то побежала через пустырь. Зацепившись за что-то ногой, упала. Меня отчаянно рвало, выворачивая наизнанку, в прелую траву, в мягкую черную землю… Наконец я упала и так осталась лежать. Я не знаю, сколько времени провела так. Поднявшись, я побрела через пустырь к шоссе, пытаясь вытереть носовым платком лицо, чтобы на нем не осталось следов земли. К счастью, меня согласились везти в первой же машине…

Мне повезло. Димки не было дома. Очевидно, он был или в студии, или в каком-то клубе. Я пошла в ванную, сбрасывая на ходу грязную перепачканную одежду. Мне хотелось вымыться… Смыть с себя весь этот ужас… Включив кран с горячей водой, я вернулась в гостиную, налила полный стакан Димкиного коньяка и выпила залпом. От кашля из глаз полились слезы. Они все текли и текли, а я даже не пыталась стереть их рукой. Мертвый застывший взгляд… расширенные зрачки… глаза, вываливающиеся из орбит от страха и боли… Безнадежная мольба о помощи… Сырые котлеты на кухне… Она собиралась жарить котлеты… Нелепый короткий халатик с зелеными цветами… Свет в комнате… Дверь, поддавшаяся под рукой… Горячая вода нестерпимо жгла тело. Как бы я хотела, чтобы она выжгла мои мысли! Как мне хотелось разбить голову о блестящий кафель ванной! Я все еще плакала и дрожала в горячей воде, когда в дверь раздался звонок.

КОМУ: [email protected]

ОТ: [email protected]

ДАТА: 27 сентября 2010, 02.16

ТЕМА: Все та же.

ВЛОЖЕНИЕ: Письмо.

Славик, письмо снова получилось огромным. Увы… Так что – открывай вложенный файл!

ПИСЬМО.

Здравствуй, милый Славик! Не удивляйся, что я так много и часто тебе пишу. Я очень одинока и мне не с кем поговорить. А многое и не скажешь по телефону. Как ты живешь? Встретил ли ты уже хорошую девушку? Как дела на твоем металлургическом заводе? Или металлообрабатывающем (Извини, я не разбираюсь в таких вещах). Ты пишешь, что постепенно выползаете из кризиса. Я рада. Кстати, раз уж мы заговорили о твоей работе, пользуюсь случаем и хочу поблагодарить за инструменты, которые ты прислал. Это восторг! Они мне реально помогли, правда.

26 у Димки был крупный концерт. Через месяц ты его увидишь по телеку. Настроение у Димочки на удивление хорошее. А у меня… Знаешь, есть неуловимое чувство, ненормальный и неестественный переход от небывалого по своей величине, ужасающего несчастья до невероятного счастья, не заслуженного тобой. Или наоборот. Попробую объяснить.

Представь себе не очень большую комнату с яркой люстрой. В комнате стоит мягкий уголок – диван и два кресла, зеркало, несколько стульев, в углу – телевизор, журнальный столик, на нем – ваза с цветами и пепельница. Зеркало огромное, с подсветкой. Эта комната – гримерная артиста в одном крупном театре, где был Димкин концерт. Я сижу на диване рядом с любимым и молчу. Дима спокоен, подтянут, сдержан, но в глазах прыгают озорные чертики. Впрочем, они не мешают его деловитости. Перед нами (чуть в отдалении от дивана) стоит оператор с камерой. Дима дает интервью. Он не всегда дает интервью. Иногда он капризничает. Он никогда не отказывает только телеканалам потому, что слишком любит свою физиономию на любом экране. Почему-то он потребовал, чтобы я сидела рядом с ним. Димку нельзя ослушаться. Поэтому я покорно сажусь рядом. Через некоторое время он выйдет на сцену и маленькие чертики в глазах разовьются в огромных чертей, в яркое ослепляющее пламя. Они захватят его, закружат, завертят, и, подчиняясь яростному пожару этих искр, Дима заставит переполненный зал на несколько часов забыть обо всем, что находится за пределами концертного зала. И тогда я тихонько буду стоять за кулисами, прильнув к происходящему глазами и сердцем, и почувствую неимоверную гордость. К черту проблемы, сомнения! Человек, которому поклоняется столько людей – мой! Только мой! Я подчиняюсь его магнетизму, как и все остальные в зале, и поклоняюсь как Богу его таланту и озорным чертикам в светлых глазах. Но все это будет после концерта. А сейчас – идет интервью. И главная роль принадлежит только Диме. Ему всегда принадлежит главная роль…

Журналистка напоминает собой гриб – боровик: коренастая, с лицом гориллы, лет 40, ужасающе самоуверенная и глупая. Послушать только эти вопросы! «Когда вы уезжаете на гастроли», «нравится ли вам то, что происходит на эстраде», «расскажите о вашем новом альбоме», «есть ли у вас проекты новых песен», «собираетесь ли вы сниматься в кино», «собираетесь ли вы записываться на западе» и т. д… Вдруг я настораживаюсь:

– Это правда, что у вас роман с певицей Розалией?

– Нет, не правда.

– Но вы выступали в совместном концерте совсем недавно!

– Ну и что? С певицей Розалией меня связывают исключительно деловые отношения.

Постепенно я перестаю слушать и воспринимать вопросы журналистки и ответы Димы. Но в какое-то мгновение – резкий электрический ток проходит по всем жилам и я замираю на месте, сжав пальцы… Все просто – журналистка задает обычный вопрос:

– Скажите, вы женаты?

И я прекрасно слышу ответ Димы:

– Да, женат. Вот это – моя жена. Ловите сенсацию. Ваш телеканал первым сможет показать мою жену крупным планом!

Я в удивлении оглядываюсь, чтобы разглядеть эту счастливицу, но в комнате кроме нас четверых больше никого нет. Журналистка не может быть Димочкиной женой. Тогда кто?

– Ах, очень приятно! А как зовут вашу жену? Как вас зовут?

Это заставляет меня очнуться и спросить очень кстати:

– Кого?

Журналистка удивленно вскидывает брови:

– Но ведь это же вы жена Дмитрия Фалеева? Как же вас зовут?

– Да, жена, – я поворачиваюсь к Диме, смотрю прямо ему в глаза и повторяю, – жена. Меня зовут Марина.

Через несколько минут интервью заканчивается. Оба уходят, даже не подозревая, что на их глазах только что разыгралась жестокая семейная сцена. После которой мне остается только слизывать кровь с ран… Боль такая, что трудно дышать. Мне больно, нестерпимо больно. Лучше б он меня ударил. Но лицо Димы непроницаемо, словно ничего особенного не произошло. Время летит. До концерта остаются считанные минуты. За кулисами начинаются привычные суматоха, суетня, беготня. Какой-то провод не подключен, какой-то подключен, но не туда, что-то со светом. Дима курит, запивая дым коньяком. В коридоре появляется охрана. Слышен шум зала. За кулисами – множество посторонних людей, которые тоже бегают, пытаются что-то сказать, размахивают руками, что-то ищут, хотят поближе увидеть Диму. Идет опоздание. Я от души любуюсь привычными картинами. Но вот все готово, на сцене вспыхивает свет, раздаются первые аккорды… Димочка оборачивается, бросает мне последний перед выходом на сцену взгляд. Я ободряюще улыбаюсь в ответ, собрав в своей улыбке все самообладание и любовь (другая бы так не смогла, никто бы не смог). Димочка заученным жестом поправляет ворот рубахи и выходит на сцену. До меня доносится разъяренный рев, приветствующий его появление, и звучат звуки первой песни. Всегда одной и той же.

Я возвращаюсь в гримерную. Одна. Весь народ толпится за сценой. В коридорах больше никого нет. Я подхожу к телевизору в углу, включаю, не зная, чем заняться. Нам приходится редко смотреть телевизор. Я не сожалею об этой потере. К примеру, увидеть сегодняшнее интервью я бы не смогла… За сценой слышен концерт. Я знаю все песни Димы наизусть. У меня нет своей жизни. У меня есть только его жизнь. По телеку идет какая-то юмористическая передача, я пытаюсь ее смотреть, но ничего не выходит. Мысли сильнее. Передо мной встают фрагменты недавнего прошлого – лужи болотной вонючей грязи. Потом, еще дальше – детство, дом. И внезапно мне начинает казаться, что всего окружающего теперь нет – я сижу возле телевизора, а за стенкой спят мама с Нинкой, и ты. И моя душа полна уютом, покоем и тоской. Эта тоска о не увиденных далях, не взятых высотах, неосуществленных мечтах. Мне начинает казаться, что в моей жизни никогда ничего не будет.

Что же дальше? Разве можно так жить? Господи, неужели ради этого я появилась на свет? Чтобы сидеть в одинокой пустой квартире и кричать всему миру не услышанное горькое «нет»? Голос Димы звучит где-то поблизости. Со мною произошло то, о чем в далеком прошлом я не могла даже мечтать. И какая разница, жена я или не жена Диме! Разве это имеет такой большой – смысл? Я выключаю телевизор и бросаюсь в закулисную толпу. От счастья, что после концерта Димка снова станет моим, дрожат руки! Я добилась сама этого счастья и я не выпущу ни за что его из своих рук! После концерта Дима возвращается обратно в гримерную и плюхается на диван.

– Как мне все это надоело! – лениво говорит Дима.

– А я смотрела телевизор! Я…

– Свет был вообще хреновый! За такие деньги…

– Там показывали…

– Вал. Евг. Идиот!

– Мне показалось, что я дома…

– Как я от всего этого устал! Скорей бы гастроли! Хоть бабки будут!

– А я подумала, что не так уж страшно, если…

Я замолкаю. Он не будет меня слушать. Он вообще не слушает меня. Никогда. Что ж, пора заканчивать. Прости за печальный рассказ, но мне больше не с кем поделиться. Живи счастливо. Целую, Ри.

КОМУ: [email protected]

ОТ: [email protected]

ДАТА: 27 сентября 2010, 04.56

ТЕМА: Продолжение.

ВЛОЖЕНИЕ: Письмо.

Славик, это опять я. Уже очень поздно, но… Но я не все рассказала тебе. Потом немного подумала – и решила продолжить. Бессонная ночь часто прочищает мозги – или наоборот.

ПИСЬМО.

Концерт 26 сентября прошел на «ура». Очень много цветов. Нужно будет выбросить их. Их чужой аромат душит меня, как гигантский питон. И от этого хочется плакать. После концерта я вернулась в квартиру – одна. Но несколько часов до того… Телефонный звонок раздался в гримерке, после концерта, и мы оба вздрогнули. Димочка, который лежал на диване, и я, пытавшаяся быть рядом с ним. Вздрогнули не только потому, что оба забыли, что на свете существуют мобильники. Но еще и потому, что ничего хорошего не означал этот звонок, когда за окнами – ночь, а под окнами – толпа… Димка схватил мобильник. По тому, как изменилось его лицо, я сразу поняла, кто звонил. Вначале беседа была однозначной: Димка слушал, хныкал и ничего не отвечал. Но потом его лицо стало багровым:

– Нет! Нет… Я сказал нет! Этого не будет…. А я тебе сказал… нет… послушай, я…. Да я убью тебя, гад! Я тебя убью своими собственными руками, ублюдок! Да, именно так это и надо понимать! Я тебя убью и я все сказал!

Подождав, пока Дима немного успокоится, я тихо спросила:

– Что от тебя хотел Вал Евг?

– Откуда ты знаешь, что это он?

– Я не такая дура, как кажется! Это деньги, да?

Димочка почти упал на диван, обхватив голову руками. Мистер Дима талантливый певец и актер, но бизнесмен из него нулевой. Настолько нулевой, что все, кому ни лень, его обкрадывают. Денежные дела Димы вообще больная тема. Дима работает «на гарантии» – то есть предоплате. Это означает, что он получает половину суммы вперед за каждый гонорарный концерт. Если «гарантии» нет – Димка в этот город не едет.

– Дима, о каких деньгах идет речь?

– Понимаешь, я…. Ты этого не знаешь… Вообщем, я одалживал у Сваранжи деньги. И теперь определенные люди через Вал. Евга требуют, чтобы я отдал этот долг!

– Когда ты одалживал?

– Несколько месяцев назад. До гастролей. Я думал, договорюсь с Сергеем, но кто же знал, что долг придется отдавать не ему…

– О какой сумме идет речь?

– 75 тысяч долларов.

Я вскочила с дивана и нервно заходила по комнате.

– Ты хоть понимаешь, что таких денег у нас нет? На нас еще висит долг за мою машину, за ремонт твоей, за дополнительный ремонт гаража, да куча всяких выплат помимо этого! А на счету у нас….

– Ну да, я знаю…. И эта сволочь Вал Евг знает, что денег у меня нет! И поэтому держит меня за горло! Он говорит, что готов простить этот долг, если я соглашусь на его предложение…. Обделывать всякие грязные делишки с его подачи….. Он еще при Сергее на это намекал. А теперь требует, чтобы я согласился! Иначе грозит, что меня посадят за убийство Сергея!

– Знаешь, а ты действительно идиот! Ты должен вернуть долг.

– А где взять деньги?

– Можно продать мою машину. Отдать часть, а после гастролей – остаток.

– А ты пойдешь на это ради меня?

– Что еще остается делать? Нет таких проблем, которые нельзя решить. Что-нибудь я обязательно придумаю.

Я не успела отойти в сторону, как Димка со всего размаха бухнулся передо мной на колени. Обхватил мои ноги:

– Ри… любимая моя… любимая…

Он целовал мои ноги и плакал, но я не верила в искренность этих слез. Сколько я уже видела их на своем веку, сколько еще увижу… Дима безнадежен в денежных делах. Пусть думает, что ради него я готова пойти на любые жертвы. Можно подумать, я не смогу ездить по Москве на его машине! Димка обнимал мои колени и плакал, а я думала, что с двумя вариантами оплаты пора заканчивать. Достаточно предоплаты «гарантии». Пусть все деньги переводят на наш банковский счет. В конце концов, Димка звезда, и он может себе такое позволить.

Дверь гримерки распахнулась, прервав лирическую сцену. На пороге возник Вал. Евг. Со словами, что всем пора в ресторан. Было около половины двенадцатого. А теперь читай и запоминай внимательнее, чем прежде. Я пишу эти строки в очень дорогой, роскошно убранной гостиной огромной московской квартиры. Сейчас четыре часа ночи. Я сижу за столом. Тусклый, но достаточный свет отбрасывает торшер с синим абажуром. Передо мной лежит почти пустая пачка сигарет, зажигался и пепельница, полная окурков. Я все время курю, сигарету за сигаретой, стараясь не отрываться от мерцающего экрана компьютера, на который выплескиваются мои слова вместе с горьким сигаретным дымом. Я строчу быстро, чтобы не остановиться и не задуматься. Во второй комнате нашей квартиры стоит широкая двуспальная кровать. На ней спит Дима. Он лежит на спине, широко разметав по одеялу руки, волосы его всклокочены… Дверь распахнута настежь. Свет лампы из гостиной не мешает ему – он не видит ни его, ни меня. Ничто не может ему помешать или вывести из этого состояния. Димочка мертвецки пьян. Он пьян, как самый грязный и последний бомж. Я с трудом притащила его на себе, раздела и уложила в кровать. Спать рядом с ним я не могу – запах такой, что меня выворачивает. Другой кровати в спальне нет. Есть только маленький диванчик. Но я не смогу заснуть. Поэтому и пишу тебе письмо – больше нечего делать. От сигарет кружится голова. Я пишу, чтобы победить ночь. От сизого дыма немного текут глаза. Но это все же лучше, чем видеть Диму таким.