Текст книги "Рагу из лосося"

В ресторане – музыка пьяненького оркестра, водка, коньяк, гуляющие кавказцы, проститутки в откровенных нарядах и ярких боевых раскрасках. Мы ужинаем в отдельном кабинете и обсуждаем прошедший концерт. Вместе с нами – бизнесмены той фирмы, которая пригласила группу Димки и организовала концерт, администрация концертного зала, еще кто – то, какие-то тусующиеся оголенные девицы с жирно накрашенными, кукольными лицами. Вал. Евг. в своей тарелке – он произносит речи, пьет со всеми (едва прикасаясь к рюмке краем губ, то есть делает вид, что пьет) и ежеминутно припевает дифирамбы в честь Димочки. Вал. Евг. умеет очень красиво петь дифирамбы, если не надо платить. Димочке тоже весело – он играет звездную роль «красавца премьера», которому ничего не стоит всех обаять, тем более, что девицы и так не сводят с него глаз. Перед всеми – начатые бутылки, просто река спиртного, которую все стремятся поскорее выпить до самого дна. Вообщем, настоящая вечеринка. Всем хорошо. Только мне одной плохо. Я сижу тихо, стараясь не замечать грубых, наглых ухаживаний одного сидящего напротив воротилы. Он явно считает меня проституткой, привезенной для персональных развлечений звезды. Димка на все это не обращает внимания. Он считает, что сильно «облагодетельствовал» меня представлением в роли жены. Он считает, что я довольна. Грубый, тупой осел! Он не хочет даже понять, какую причиняет мне боль! Отчасти в этом есть и моя вина – я никогда не говорю ему о такой боли. Это все так нормально для Димочки – оскорбить прилюдно, потом попросить денег. Так нормально, что не хочется и говорить. В разгар веселья бизнесмены тихонько покидают наш стол. Отвергнутый воротила уходит с расстроенным видом. Но прежде чем уйти, поворачивается ко мне:

– Неужели тебе приятно сидеть в этом дерьме? Поехала бы со мной в приличное место! Зачем тебе этот козел? Он не оценит тебя!

– Откуда ты знаешь?

– Да ваш директор заказал ему проституток еще до конца концерта. Ты что, не знала? Это же оговоренное условие! Да еще и выторговал самых дешевых, хитрая задница! Ты что, тоже из таких?

Он уходит. К столу подсаживаются несколько проституток и сразу оказываются на коленях у музыкантов. Между прочим, все в Димкиной группе женаты. Все, кроме… Полуобняв за плечи довольно потасканную блондинку, Димка что-то шепчет ей на ухо. Блондинка вульгарно хохочет. Вал. Евг. довольно улыбается. Я поворачиваюсь к Вал. Евгу.

– Поддонок!

– Извини, милая! Я должен развлекать нашу звезду! Ты ведь знаешь, как он тебя любит! А Димка у нас – сама понимаешь…

– Да ты…

– Не скрипи зубами! Ты предпочла бы, чтобы это были 15 – летние поклонницы из зала? Таких сотня умирает возле входа, стоит только позвать! А милая и свежая 15 – летняя девочка вполне может составить тебе конкуренцию! Видишь, я соблюдаю и твои интересы!

Я сдерживаюсь изо всех сил, чтобы не двинуть его по лицу. Толкаю Димку. Тот понимает, отрывается от шлюхи, но злобно бросает: «Я у тебя что, на поводке?». Он уже пьян. Я вижу, как он пьян – стакан за стаканом… И это единственное спасение от того, чтобы он не пошел со шлюхой. Водка и коньяк. Димка не такой. Этот мир сделал его таким.

– Я ухожу! – резко вскакиваю из-за стола, – ухожу! Пойдем со мной!

– И не подумаю! Мне еще хорошо тут.

– Как хочешь.

– Да не волнуйся ты, приеду через пять минут.

Вместо пяти минут проходят два часа. Я давно успеваю добраться до своей квартиры. Но из гордости (осталось же во мне такое уродство!) не могу вернуться обратно. Я проклинаю все, готовая лезть на стенку от тоски… Звонок в дверь. Вал. Евг.

– Спустись вниз, забери своего героя из такси. Кому он нужен, кроме тебя.

Мы вдвоем спускаемся вниз. Некоторые женщины, влюбляясь в мужчину с пороками, считают, что их любовь может все излечить. Чушь собачья! Я видела в этой жизни все и знаю: любовь – просто глупая игрушка для взрослых детей, придуманная, чтобы оправдать совершаемые людьми бесчинства. Есть вещи, от которых нельзя избавиться. И если человек наркоман или пьет коньяк стаканами, ничья любовь такому не поможет… НИКОГДА. У меня давно прошли первые порывы ужаса и жалости, возмущения, сожаления и всего того, чем мы награждаем наркоманов и запойных пьяниц. Я научилась управляться с этим пороком Димки так же, как с остальными. Он выпивает практически каждый день. Сколько раз я вытаскивала его из ресторанов, ночных клубов, компаний по Москве и всем проезжаемым городам – и не сосчитать!

Вместе с Вал. Евгом я запихиваю Димку в лифт и везу в квартиру. Вал. Евг. крепко держит Димочку, голова которого болтается, как у недорезанного цыпленка. Вал. Евг. помогает затащить его и швырнуть на кровать. Дальше – мои заботы. Вал. Евг. уходит, захлопнув за собой дверь. А я остаюсь наедине с моей невидимой болью. И знаешь, какой мой самый страшный недостаток? Тот, что следующим утром я снова буду его любить. А вечером почувствую себя самой счастливой женщиной на свете, живущей вблизи его глаз. Ни одна женщина в мире не сделала бы для него столько, сколько ежеминутно, ежесекундно делаю я. И ни одна женщина не стала бы любить так, зная все его пороки и недостатки как собственные пять пальцев. Если ты никогда не видел самую большую дуру на планете, посмотри на мою фотографию. Я самостоятельно лишила себя простого человеческого счастья. Одиночество и отчаяние лишь противоположный полюс любви и славы.

Очень часто человек одевает яркое нарядное платье, выходит покрасоваться на подиум перед другими людьми – смотрите, я счастлив, вы так никогда не будете, у меня есть все! Но гаснут огни – и зал становится пустым, а лучшее платье – больше не выходной наряд. Оно неуместно – как неуместны голые плечи на похоронах. Оно принимает нищенский вид и свисает прогнившими лохмотьями там, где когда-то сверкали бриллианты. И ничего нет.

Знаешь, я всегда мечтала о собственном доме, и продолжаю мечтать об этом, зная, что дома не будет. Есть такая порода людей – обреченных издали, как степные волки в стае, бродить вокруг уютных человечьих жилищ, чтобы быть изгнанными из них навсегда. Такие волки кружат вдоль насиженных стойбищ и горе неосторожному путнику, попадающемуся на их пути. Я такой волк. Волк, который любит мираж. Я люблю не живого человека, а картинку, афишу, фотографию на стене, клип по телевизору и поющий манекен со сцены. Плакат в полный рост. Можно прижимать к сердцу и засыпать с газетным листком на груди – но бумага останется только бумагой, которая никогда не сможет ответить на самые преданные, верные чувства. Нельзя оживить манекен. Произведение искусства запрограммировано на то, чтобы всю жизнь служить игрушкой толпы. На глазах других людей не может быть личной жизни. И я качусь по наклонной плоскости, а счастье уходит. И вся жизнь – мерцающее мгновение ярких ночных огней. Иногда именно несчастье приносит радость, тепло и делает неповторимой всю прожитую жизнь. Ты осознаешь название этого чувства, но ничего не хочешь менять. Поэтому я с радостью живу в моем удивительном несчастье. Целую тебя! Привет всем. Все будет у меня хорошо! А письмо, конечно же, не показывай никому. Впрочем, сам знаешь.

LIVEJOURNAL,

ДНЕВНИК РИ.

ЗАПИСЬ ДОБАВЛЕНА: 27 сентября 2010.

ПРОДОЛЖЕНИЕ ДНЯ 25 СЕНТЯБРЯ.

Звонок в дверь раздался совершенно неожиданно. Я вцепилась пальцами в край ванны, вцепилась до боли… Белые пальцы напоминали какие-то жуткие крючья, и все это было слишком жутко, чтобы быть правдой. Я шептала, как единственный ключ к спасению: «Господи… Господи… Господи…».

Звонок настойчиво продолжал звучать. Что теперь делать? Кое-как я попыталась принять вертикальное положение, то есть – сесть в ванне. Что мне делать? Мозг, немного отрезвленный звонком, посылал новые волны тревоги: меня могли видеть – и в ресторане, и в доме, и на пустыре… Я хватала руками все подряд: двери в квартире убитой, стены… По всем законам – и юридическим, и человеческим, я обязана была позвонить в милицию, обнаружив в квартире труп. Вместо этого, перепугавшись до потери человеческого облика, я помчалась домой сломя голову… Что же мне делать?! Что теперь делать?! Внезапно разлилась тишина. Звонок замолчал. Слышно было только, как бьется мое сердце. Вода показалась нестерпимо холодной. Я потянулась к полотенцу и стала кое-как одеваться. Меня все еще трясло.

Дима стоял посреди гостиной и делал то же самое, что делала я час или два назад. Он пытался налить в стакан коньяк и руки у него тряслись. Я нелепо застыла на пороге. Он почувствовал мое приближение спиной.

– Так ты была дома? Ты что, не могла открыть?

– Дима…

– Где ты была…

– В ванной! Я… ванну принимала…

Заглотнув стакан залпом, Дима обернулся. Выглядел он не лучшим образом: белое, как мел, лицо, расширенные зрачки, черные, под глазами, круги. Мой опытный глаз (все-таки десять лет совместной жизни) подсказал: зрачки расширенны не от наркотика. От чего-то другого. Дима выглядел очень плохо. Руки и губы тряслись. Как ни странно, но его вид помог мне взять себя в руки:

– Так это звонил ты? Почему ты не мог открыть ключами?

– Я не хотел их искать. Потом все-таки пришлось.

– Дима, что с тобой? Что-то случилось?

Вместо ответа он потянулся за второй порцией… Ясность была настолько кристальной, что… Ясность предположения была просто очевидной! Как я могла не понять раньше? Трясущиеся губы… Расширенные зрачки…. Не от наркотика. От ужаса! Все это от ужаса! У меня перехватило дыхание.

– Где ты был?

– Я?!

– Да, ты! Кто ж еще?

– Ну, я… был… – Димка замялся. Губы затряслись еще больше. А рука расплескала уже налитый коньяк. Да он просто напьется такими темпами, и я ничего не успею из него выудить! А у него завтра, 26, важный концерт! Я решительно подскочила к столу, выхватила стакан. Звонок в дверь прозвучал так громко и ясно, что мы оба подскочили на месте.

– Это кто? – прошептал Димка.

– А ты кого ждешь?

– Никого… Не открывай! – увидев, что я двинулась к двери, он схватил меня за руку, – не открывай! Мне же ты не хотела открывать!

– Что за глупости! Я не открывала потому, что была в ванной. Я просто не успела вытереться и одеться.

Звонок прозвучал во второй, третий, четвертый раз. Кто-то все время нажимал кнопку. Еще бы – с улицы в окнах виден свет.

– Не открывай! Он позвонит и уйдет! Пожалуйста! Я не хочу никого видеть!

– Он?

Димка выглядел как человек, переживший атомный взрыв… Мне самой стало страшно. Я подумала, что он прав и лучше не открывать… Вряд ли что-то хорошее предвещает ночной звонок в дверь. Димкино лицо сжалось и стало еще более бледным. Мне показалось, что он вот – вот расплачется. В дверь заколотили кулаком – Бум! Бах! Бах! Я вздохнула с огромным облегчением:

– Все в порядке, успокойся! Это Вал. Евг! Вал. Евг. единственный человек, способный ночью так колотить в дверь!

Но, к моему огромному удивлению, лицо Димки отнюдь не выразило облегчения. Я открыла дверь. На пороге стоял взбешенный Вал. Евг. И потрясал кулаками:

– Где этот ублюдок?!

– Да что еще случилось?

– Что случилось?! И ты еще спрашиваешь?! Да этот…… сорвал мне встречу, на которую я потратил несколько месяцев! Этот вонючий, зажравшийся, …зазвездившийся козел способен только орать пьяным голосом в вокзальном кабаке! И я его туда отправлю, вот увидишь! Мало я здоровья убил на его выходки? Мало терпел его идиотский характер? И вот теперь, на пороге новых возможностей, этот придурок….. да я его смешаю с дерьмом!!! Я отправлю его жить в вонючей куче навоза!

– Можно успокоиться и объяснить все толком?

Вместо ответа Вал. Евг. почти отшвырнул меня с порога и ворвался в гостиную.

– Где ты был, ты……?

– Ты так напился, что меня не увидел! – Димка решил держаться агрессивно, и по этому признаку я поняла, что он виноват.

– Я на деловых встречах не пью, и ты это знаешь! Ты, который……!

Дальше пошла самая обыкновенная площадная брань Димы и Вал. Евга, совершенно не пригодная для воспроизведения в дневнике.

Из ругани я поняла следующее: Вал. Евг. долго обрабатывал одного крутого человека, чтобы тот дал деньги на новый клип Димы (тот самый, который не хотел снимать Сваранжи). Крутой человек согласился, но с условием: у него есть знакомый барабанщик (какой-то родственник), который сейчас без работы. Дима должен послушать этого барабанщика и взять его в свой коллектив с очень высокой ставкой, тогда крутой даст часть денег на клип. Вал. Евг. был в восторге. Он немного побаивался характера Димы, который способен на любую выходку, но надеялся, что перспектива получения денег на клип его урезонит. Таким образом в одном ночном клубе была устроена долгожданная встреча. В ту ночь там должен был выступать барабанщик, и можно было совместить два дела: показать Диме этого самого родственника и обговорить все финансовые условия. Вал. Евг. твердил Димке об этой встрече еще с гастролей: бизнесмен был сложным человеком, в шоу – бизе никому еще не давал денег и имел репутацию скряги, который за копейку удавится. И если б не музыкальный урод – родственник, мечтающий работать с Димой, не видал бы Вал. Евг. этих денег как своих ушей! Встреча была очень важная и ответственная. И Димка на нее не явился. Димка не поехал в тот ночной клуб. Он вообще туда не приезжал. Бизнесмен очень обиделся и отказался давать деньги. Вал. Евг. в жуткой ярости явился требовать объяснений.

– Я поехал в клуб! – заявил Дима, – не понимаю, что произошло! Меня видел охранник на входе!

– Что ты несешь?! Охранник не мог тебя видеть потому, что тебя там не было! Он бы сразу рассказал мне! У меня договоренность с охранниками! Ты даже не проезжал мимо!

– Тогда я перепутал название клуба!

– В Москве только один такой клуб! И ты не можешь не знать клуб, в котором постоянно напиваешься! Что ты строишь из себя идиота!

– Тогда я просто забыл!

– Я твердил тебе еще пару недель назад! Как ты мог забыть?!

– А я вот забыл!

– Ри, ты знала об этой встрече? – Вал. Евг. обернулся ко мне, – если знала она, значит, знал и ты! Отвечай! Ты слышала о встрече?

– И не раз! Я действительно знала об этой встрече, но Дима собирался на нее еще утром. Я не понимаю… Дома тебя тоже не было, Дима. Где же ты был?

– Да, где ты был?

– Ну, хватит! Вы меня достали! – Димка хлопнул рукой по столу, – не хотел я встречаться с этим козлом! Понятно вам? Не хотел! Я не хочу, чтобы у меня играл какой-то дилетант только потому, что у него богатый родственничек! Терпеть таких не могу! Поэтому я решил не поехать! Вам понятно? Это все!

– И когда ты стал таким разборчивым?

– Я всегда таким был! Ты просто плохо меня знаешь!

– Но можно было хоть предупредить?

– Я звонил. Но твой мобильник был занят. И вообще, оставь меня в покое! Не дал этот – найдем в другом месте!

– Тебе легко говорить! Не ты будешь унижаться перед всякой швалью!

– Во – первых, унижаться – твоя профессия! А во – вторых, мне приходится не меньше!

Оба с ненавистью уставились друг на друга. Я почувствовала, как у меня холодеет спина. Если Дима не ездил на встречу в ночной клуб… Куда он поехал?

– В котором часу ты выехал из дома?

Оба вздрогнули, услышав мой голос.

– Не помню. Около восьми.

– А вернулся десять минут назад. Где ты был все это время?

– Да, где? – ехидно вмешался Вал. Евг. – действительно, где?

– Не помню! Просто ездил по улицам! Какое это имеет значение! Я устал. У меня было плохое настроение. Можно сказать, депрессия. Я сел в машину и два часа, или больше двух часов, ездил по улицам, пытаясь отвлечься.

– Ты бы что-то попригляднее выдумал, идиот! Даже врать не умеешь! Я понял – ты ей врешь. Но хоть выдумал бы что-то поумнее!

– Я ей не вру! Я вообще никогда не вру Ри!

– Да неужели? Да кто поверит, что ты больше двух часов ездил по улицам в одиночестве? Кто в это поверит?!

– Но это правда!

– Ладно, придурок. Хочешь врать – ври. Но ври ей, а не мне. Меня в свои грязные делишки не впутывай! Мы с тобой еще поговорим! – с этими угрожающими (с его точки зрения) словами Вал. Евг. удалился. Мы с Димой остались вдвоем. Когда, закрыв дверь за Вал. Евгом, я вернулась в комнату, то поняла, что Дима старается на меня не смотреть.

– Какие грязные делишки, Дима?

– Да ну его! Несет какой-то бред, сам не знает, что несет! Зачем ты его слушаешь! Он же урод! Настоящий урод!

– Где ты был, Дима?

– Да что ты ко мне прицепилась?! Я уже сказал тебе, все сказал! Неужели ты считаешь, что я не могу устать – от вас от всех?! Я устал, мне было плохо, хотелось забыть обо всем, просто ездить по улицам…

Ездить по улицам. Я почувствовала, как ледяная змея ползет вдоль моего позвоночника. Ледяная змея – ужас. В Москве очень много улиц. В том числе есть и такая, которая называется Дмитровское шоссе… Я не хотела об этом думать, но мысли кружились все отчаяннее, все настойчивей. Дима мог быть в доме на Дмитровском шоссе. Дима мог там быть? Отвернувшись от меня, Дима подошел к окну. Спрятался, чтобы я не видела его лица. Стал ко мне спиной. Стал спиной… Я застыла на месте, закрыв руками рот, чтобы не завопить от ужаса…. Но вместо вопля вырвался хрип:

– Дима? Д-И-М-А….

Он обернулся.

– Что?

– У тебя на рубашке… сзади… что-то темное… темное пятно…

Я подошла совсем близко, чтобы разглядеть, но не прикоснуться руками:

– Темное пятно… Это кровь.

LIVEJOURNAL,

ДНЕВНИК РИ.

ЗАПИСЬ ДОБАВЛЕНА: 30 сентября 2010.

Киреев ждал меня на стоянке. Я узнала его фигуру еще издали, а, узнав, замедлила ход. Он стоял, опираясь о мою машину и всем видом показывал, что меня ждал. Лицо его было расчетливо – сосредоточенным, но в глазах проскальзывало ехидство. У меня не было выбора: он заметил меня так же издали, как и я – его, и теперь ждал, когда я, решив все свои психологические проблемы, все-таки подойду. Мы не поздоровались. Я просто подошла, молча. Он посмотрел на меня, а потом тихо сказал:

– Сегодня к вечеру я собираюсь арестовать Фалеева.

– Почему?

– Ты не догадываешься?

– Почему к вечеру?

– Да, ты права. По – настоящему я должен арестовать его прямо сейчас, утром. Но я не хочу его арестовывать.

Я постояла несколько минут, молча переваривая информацию. Потом сказала:

– Это невозможно.

– Представляешь, какой будет скандал? Первые полосы газет мне обеспечены! А телеканалы! А Интернет! Никому не известный мент арестовывает звезду эстрады, самого мистера Диму! Да еще и по обвинению в убийстве! С карьерой Фалеева наверняка будет закончено. И никому он больше не будет нужен. Даже тебе.

– Хватит! Прокурор не подпишет ордер на его арест!

– Ух, грамотная! Еще как подпишет!

– Почему? – голос у меня срывался на крик – происходило совсем не то, чего я ждала, не то, к чему была подготовлена. Я истерзала душу ожиданием вопросов о себе, но я не понимала, какое отношение имеет к происходящему Дима. – Почему он? За что?

– За убийство Сергея Сваранжи 2 сентября. И за убийство в доме на Дмитровском шоссе 25 сентября. За убийство Марии Рогожиной. Знаешь такую?

– Н-н-нет…

– Мария Рогожина была бывшей циркачкой, выступала по ночным клубам с питоном, работала под псевдонимом Клеопатра. Возможно, ты даже видела ее выступления. Мы получили сведения, что в последнее время она тайно встречалась с Сергеем Сваранжи, была его близкой подругой. Вечером 25 сентября Мария Рогожина была убита в квартире на Дмитровском шоссе, которую она снимала вместе с подругой. Зарезана ножом. У нас есть веские основания считать, что Марию Рогожину убил Дмитрий Фалеев.

– Какие еще основания?! Что за чушь?!

– К примеру, отпечатки его пальцев, найденные в квартире убитой.

– На ноже?

– Нет. К сожалению, на ноже, которым зарезали Рогожину, не было найдено никаких отпечатков. Но отпечатков Фалеева в самой квартире полно. Кроме того…

Киреев вытащил из кармана брюк сложенный листок:

– Прочти это.

«Это» представляло собой грязную, безграмотную анонимку, написанную синей шариковой ручкой на дешевой белой бумаге. Буквы были корявые, в словах – искусственные ошибки, кто-то намеренно старался изменить почерк и манеру письма. В анонимке было написано, что Фалеев проиграл Сваранжи в казино большую сумму денег. Сваранжи подарил долговые расписки своей любовнице Рогожиной и после смерти Сваранжи та принялась вымогать долг у Фалеева, натравливая на него бандитов из того ночного клуба, в котором постоянно работала. Так как Фалеев находился в стесненных денежных обстоятельствах, он не мог заплатить. Поэтому он убил Рогожину.

– Я проверил информацию из анонимки. Десятки свидетелей подтверждают, что время от времени Фалеев играл в казино, проигрывая деньги, взятые в долг у Сваранжи. Эти же свидетели указывают сумму долга. Кроме того, Фалеев не имеет алиби на вечер убийства. Мария Рогожина была убита между 9 и 12 часами ночи. У Фалеева была назначена деловая встреча в 9 вечера в ресторане – клубе «Красный дракон». На эту встречу Фалеев не явился, чем привел в ярость своего директора. Директору Фалеев заявил, что устал и катался на машине по улицам весь вечер. Подтвердить это никто не может. Кроме того, такое объяснение выглядит просто смешно. Все сходится. Для его ареста.

Мне казалось, что земля, обрушившись, вдруг резко падает из – под моих ног. Падает и разбивается на мелкие кусочки. Когда я заговорила снова, то не узнала свой голос – настолько он был чужой.

– Если все сходится и вы верите грязным писулькам неизвестно от кого, почему Дима до сих пор не арестован? Почему ты его не схватишь – может, тебя даже повысят в звании после такого подвига? Зачем ты явился сюда и несешь весь этот бред?

– Я уже сказал, что не хочу его арестовывать. Видишь ли, я… Наверное, мне сложно будет объяснить… Возможно, я без раздумий арестовал бы его, не получи этого письма. Но анонимка все портит. Я слишком ясно вижу, что кто-то очень хочет свалить все на Фалеева. Кто-то очень хочет, чтобы твоего Диму арестовали. Так хочет, что ни остановится ни перед чем. Это наталкивает на определенные подозрения. Поэтому я пришел к тебе. Ты помнишь наш последний разговор? Я просил тебя быть проводником по вашему миру. Если ты будешь со мной сотрудничать, я пока не трону твоего Диму. Он будет разгуливать на свободе с незапятнанной репутацией. Я так полагаю, что у тебя есть многое мне рассказать. Ты рассказываешь, ты узнаешь – Фалеева никто не трогает!

– Я так понимаю, что у меня нет выбора.

– К сожалению, нет.

– И если я не соглашусь, ты арестуешь Фалеева.

– Сегодня же вечером.

– Мне странно, что в квартире убитой найдены отпечатки его пальцев. Я уверенна, что Дима даже не знал эту самую Клеопатру Рогожину!

– Твой Дима любит выпить. Когда мы беседовали с ним после убийства Сваранжи (сразу после того, как труп был найден), я угостил Фалеева коньяком (хороший, «Хенесси», кажется, он очень любит этот коньяк) и снял отпечатки пальцев с его стакана. Своей дуростью и любовью к выпивке Фалеев сам вырыл себе могилу.

– И ошибки быть не может? Это действительно его отпечатки?

– В мире не существует двух идентичных отпечатков пальцев! По – моему, это известно даже ребенку! Так что ты мне скажешь? Какой будет ответ?

– Положительный. Все равно у меня нет выбора. Я расскажу все, что знаю.

Киреев улыбнулся. Я – нет.

– Давай сядем в мою машину, хотя бы. Неудобно здесь говорить.

Развалившись на мягком кожаном сидении моей дорогой машины («лексус» последней модели, стоил Димочке прилично), Киреев заявил:

– Классная у тебя тачка! Крутая. Должно быть, выгодно спать со звездой.

– Совсем не выгодно. Звезды не такие богатые, как о них думают.

– Зато все сдвинутые – это точно! Пообщался я тут с некоторыми звездами – у самого крыша поехать может! Амбиции, высокомерие, хамство, наглость – и все это на пустом месте! А нервы такие больные – просто кошмар! И все поголовно – наркоманы или алкоголики. Твой Фалеев, говорят, скорей алкоголик. Или по совместительству наркоман?

Его болтовня порядком действовала мне на нервы. Я отъехала от стоянки, проехала вниз по шоссе и через некоторое время остановилась в безлюдном, тихом переулке между новостроек, где можно было спокойно поговорить. Я закурила, предложила сигарету Кирееву. Он отказался. Нетерпеливо передернул плечами:

– С чего ты начнешь?

– С начала. Вернее, не с начала, а с убийства на Дмитровском шоссе. Я была в том доме…

– Я знаю. Я нашел там и твои отпечатки.

– Но я…

– Стакан из – под коктейля во время концерта Димочки с Розалией, помнишь? Наш первый разговор. Ты так распереживалась, что совершенно не смотрела по сторонам. Когда ты ушла из бара, я купил твой стакан у бармена, между прочим, за 20 долларов. Порядочная сволочь, этот бармен, я тебе скажу!

– Знал, что я там была… И молчал?!

– А что, должен был орать? Я проверял твою искренность. Ждал, когда ты скажешь сама.

– Лживая сволочь!

– Грубое оскорбление. И незаслуженное, притом. Мы с тобой не настолько близки, чтобы так друг друга оскорблять! Лучше продолжай дальше. Когда ты там была?

– В районе десяти вечера. В 21.50, кажется…

– Ты застала Рогожину мертвой?

– Живой. Настолько живой, насколько может быть жив человек, с ножом, воткнутым в горло. Она хрипела и умерла почти у меня на руках. Я видела ее смерть! Я до сих пор не могу прийти в себя от этого! Когда я вошла в комнату, она пыталась ползти по полу… А нож торчал у нее в горле… Потом она захрипела… Потом хлынула кровь, черный поток крови, и она умерла…

Я замолчала, видя, что мой рассказ вверг Киреева в некое легкое обалдение. Так выглядит человек, начинающий понимать, насколько ему повезло. Затянувшись сигаретой, продолжила свой рассказ:

– Я поехала к ней потому, что знала об ее отношениях с Сергеем Сваранжи. Хотела поговорить с ней, расспросить. Я надеялась, что Сваранжи мог рассказать ей что – то, проливающее свет на причину, по которой его убили…. Но я совсем не рассчитывала, что наткнусь на такое.

Я рассказала Кирееву все. О встрече с Алексом Назаровым в ресторане, о том, как Назаров принял меня за еще одну жертву шантажиста – Сваранжи, о том, как, не став его разубеждать, я добыла адрес Рогожиной, о том, как Алекс Назаров бросил меня на полдороге и умчался куда-то после телефонного звонка и о том, что от стоянки возле дома отъехала машина Алекса и как я узнала эту машину. Еще о том, что долг за проигрыш в казино Димы достался по наследству не любовнице Сваранжи, а Вал. Евгу. И о том, что Вал. Евг согласился подождать с выплатой, пока Димочка не подпишет контракт с Викторовым. Я умолчала только о том, что Димочка приехал очень поздно и я не поверила, что он просто ездил по улицам. Еще о рубашке, об увиденном пятне… Я сказала, что когда я вернулась домой в жутком состоянии, Димочка был дома. Что он провел дома весь вечер, а если и ездил по улицам, то минут сорок, не больше. Я делаю такой вывод, так как знаю Димочкины привычки. И еще рассказала, что для того, чтобы Дима не увидел мою панику, сразу заперлась в ванной. Киреева мой рассказ потряс!

– Это просто невероятно! – так и сказал он, – а кто звонил Назарову? Он объяснил этот звонок?

– Алекс сказал, что звонит его поставщик наркотиков, Доминик, и он срочно едет за дозой. Он действительно был в очень плохом состоянии.

– Удивительная откровенность между знакомыми!

– Все знают, что Алекс употребляет наркотики. В этом нет никакой тайны. Ему не было смысла скрывать.

– Ты рассказываешь так, что Алекс Назаров становится подозреваемым номер один.

– Я рассказываю правду. Но он вызывает подозрения и у меня. Все это может быть простым совпадением. К примеру, Алекс мог наткнуться на умирающую и сбежать в ужасе, так же, как сбежала я. Тем более, что он знал: я еду следом за ним. Может, он хотел просто поговорить с ней без свидетелей, вот и воспользовался звонком, чтобы приехать раньше меня. Я не знаю, как все это было. Я утверждаю только одно: то, что я видела его машину.

Откинувшись на спинку сидения, Киреев молчал. Мне захотелось нажать на газ и мчаться, сломя голову… Только я не знала, куда.

– Между прочим, – я заговорила очень медленно, растягивая слова, – у Димы действительно есть такая привычка. Когда у него депрессия и он думает, что весь мир против него, он любит сесть за руль и мчаться в никуда. Я много лет прожила с ним и он всегда так делал. Сейчас у него депрессия. Дима не может прийти в себя после смерти Сваранжи. Не определенное будущее, не все хорошо с карьерой… Викторов тянет с подписанием контракта. А тут еще Вал. Евг. со своими деловыми встречами встает поперек горла… Это могло его добить! И Дима вполне мог ездить по улицам!

– Ты сама не веришь в то, что говоришь. К тому же, ты способна на все, чтобы его выгородить.

– Хорошо, тогда откуда Дима мог знать, что в тот день подруга уйдет на работу именно в 9 вечера?

– Он мог узнать график работы подруги.

– Кстати, а что она говорит? Вы ведь допросили ее, так? И что?

– Ничего. Она молчит. Наверное, ничего не знает или не хочет сказать.

– Столько лет прожила с Рогожиной бок о бок и ничего не знает? Дай мне ее телефон! Я позвоню ей и поговорю. Вдруг она расскажет мне то, что никогда не скажет вам. Согласись – одно дело – здоровенный мент в форме при исполнении и совсем другое – женщина, умная, с которой можно поговорить по душам в непринужденной обстановке.

– В твоей идее есть смысл. Ну ладно, попробуй.

Вырвав из блокнота листок, Киреев написал на нем четыре телефона.

– Первый – квартира на Дмитровском, телефон этой самой Аллы. Она сильно оплакивает Рогожину. Кажется, действительно ее любила. Второй и третий – мои номера. Рабочий, домашний. Четвертый – мобильный. Все, жду твоего звонка.

Киреев хмыкнул и вылез из машины. Оставшись в одиночестве, я бессильно опустила руки. Теперь я могла ехать, только не было смысла.

Я снова закрыла глаза, откинувшись на спинку, чтобы передо мной во всем своем сиянии, во всей прелести встала вчерашняя ночь… Ночь, с которой я вспоминала с особым трепетом… Этот трепет был не о любви. Не о пламенном сексе с Димкой, не об исчерпывающем слиянии двух тел. Даже не о нежности, не о доверии. Этот холодный трепет был о моем отчетливом ужасе, теперь, после встречи с Киреевым, усугубившимся во сто крат. Об ужасе, напоминающем раскаленный металл, который почему-то приложили к моему сердцу.

Итак, что было после того, как я разглядела на рубашке Димы пятно крови.

– У тебя на рубашке… сзади… что-то темное… темное пятно…

Я подошла совсем близко, чтобы разглядеть, но не прикоснуться руками:

– Темное пятно. Это кровь.

Дима дернулся так, как будто я ударила его по лицу.

– Дима… У тебя кровь на рубашке…

– Что ты несешь?! Какая еще кровь?!

Он закричал с каким-то надрывом и так отчаянно, как будто я резала его ножом. Мне стало страшно.

– Пятно сзади. Посмотри сам.

Трясущимися руками Димка рванул рубашку. Пуговицы с громким стуком полетели на пол. Рукав повис разорванной полоской. Дима взял и запросто уничтожил хорошую вещь… что говорило о многом… Я быстро выхватила рубашку из его рук. Почему-то мне показалось, что сейчас он будет ее рвать. Рвать дальше, пока от нее не останутся лишь клочки, нитки, полоски… Распрямила ткань в руках.