Текст книги "Своя правда"

Глава 40

Олег вернулся, как и обещал, через две недели. Как ни в чем не бывало, поговорил с больным мужем сестры, посмотрел телевизор, поужинал с сестрой. Алла, услышав его голос, забилась в свою комнату и тихо молилась, чтобы он не вспомнил про нее. А он и не спрашивал Ольгу о девушке.

Ольга, как и предупреждала, в это дело не лезла. Ничего не спрашивала, не докучала, с нотациями. Просто сделала вид, что не в курсе последних событий. После ужина постелила брату на диване в комнате, поцеловала мужа и отправилась спать.

Олег долго сидел, не ложась. О чем-то думал. Дождался, пока свет в комнате сестры погас и заснул ее муж, а потом, как ни в чем не бывало, прошел темным коридором и тронул дверь в комнату Аллы. Крючок, накинутый с вечера, не поддался. Тогда он нажал сильнее. Дверь скрипнула, но не открылась.

– Открой дверь, Алла, – велел Олег.

– Нет, – она забилась в угол за шкаф.

– Открой, я ведь все равно войду.

Размахнувшись, он толкнул дверь. Хлипкий крючок слетел, и мужчина, усмехнувшись, подошел к девушке, поднял ее на руки и понес на кровать.

Их встречи стали постоянными. Поначалу Алла рыдала после каждого своего падения, но позже стала с ужасом замечать, что с нетерпением ждет приезда Олега, и с еще большим изумлением внезапно осознала, что мужчина стал ей нравиться. Всем своим юным женским сердцем она полюбила своего насильника и уже мечтала только об одном: чтобы он не уезжал.

Ольга в их дела не вмешивалась, лишь строго требовала от Аллы исполнения ее обязанностей. Все продолжалось по-прежнему: Алла уходила в училище, потом возвращалась и ухаживала за больным мужем Ольги. Однако месяца через два Алла почувствовала, что беременна. Не дожидаясь приезда Олега, девушка вошла в комнату хозяйки и, прислонившись к стене, опустила голову, не зная, с чего начать.

Суровая Ольга, не терпящая нежностей, оторвалась от книги:

– Ну? Чего надо? Ты чего как рыба ртом хлопаешь? Если есть, что сказать, – говори, если нет – иди отсюда.

– Я беременна.

Ольга захлопнула книгу, закрыла глаза.

– Так… Этого следовало ожидать, у тебя ж, видно, совсем голову снесло.

– Что мне делать?

– Да делай ты что хочешь, – Ольга пожала плечами.

– Помогите, – прошептала Алла.

Ольга подошла, взяла ее за подбородок, сурово посмотрела в глаза.

– Ну, то, что ты дура, я давно знала. Зато я не убийца. Делай что хочешь, а я тебе в этом не помощница. Мне бог детей не дал, но я на своем веку повидала десятки женщин, которые ежедневно молятся о ребенке и не теряют надежды. Ждут годами. Ездят по монастырям, пьют горстями гормоны, проходят жуткие процедуры. И все ради того, чтобы однажды обнять своего малыша. А тебе сразу господь ребенка дал, хоть и не заслуживаешь ты этого счастья. Так что… Я не лезу в твою жизнь. Живи, как знаешь. Но ребенка убивать не помогу. Нет.

Ребенок родился в срок. Девочка. Крошечная, красивая, здоровая. Ольга, профессиональная акушерка, роды приняла дома. Училище Алла, конечно, бросила, как только живот стал виден. Ей не хотелось расспросов однокурсниц и преподавателей. Да и не волновало это ее теперь. Глядя на маленькую дочь, она то смеялась, то плакала. Целовала ей ручки-ножки, обнимала…

Ольга, заметив это, даже однажды с опаской спросила:

– Ты не ополоумела ли? Задушишь ребенка.

Алла жила, как во сне. Все надеялась, что когда-нибудь Олег женится на ней, и тогда она сможет поехать в родное село. Что будет, если он откажется, она думать не хотела. Знала: ни за что на свете ее родные, воспитанные в строгих патриархальных правилах и обычаях, не примут незаконнорожденное дитя, да и ее на порог не пустят. Проклянут и выбросят из своей жизни. Алла содрогалась при этой мысли, надеялась на чудо и молилась.

Свидетельство о рождении девочки выдали с прочерком в графе «отец». Сильно расстроившись, Алла долго плакала, а потом махнула на это рукой.

– Ведь он есть, отец, а в документ впишут, когда время придет.

Но время все не приходило. Олег стал появляться все реже. Денег, которые он оставлял, ни на что не хватало. Хозяйка попрекала девушку каждым куском, но племянницу любила. Иногда даже покупала распашонку или пинетки. Суровая, властная и жесткая женщина, она иногда с тоской смотрела на малышку. В такие минуты ее сердце смягчалось: она пела колыбельные и носила ребенка на руках.

Два года пронеслись незаметно. В заботах о дочери Алла не сразу поняла, что опять беременна. Похолодев от этого открытия, она сжала голову руками, теряя самообладание. Надо было что-то решать.

Алла, не умеющая принимать решения, чувствующая свою совершенную беспомощность, как обычно, пошла к Ольге. Странно, но почти три года, прожитые под одной крышей, их совершенно не сблизили, не породнили, не примирили. Просто хозяйка оказалась единственным в этом мире человеком, кому девушка могла открыться.

Ольга, только что пришедшая со смены, повернулась на звук шагов.

– Ну? Как дела? Что надо?

– Не знаю, как сказать…

– Не тяни. Ну? – хозяйка устало вздохнула.

– Опять будет ребенок.

Сказала и сама испугалась этих слов, а Ольга побелела от ярости.

– Слушай, идиотка, ты что творишь? Одна без отца растет, ты еще и второго собралась произвести на свет? О чем ты думаешь?

Алла молчала, прислонившись к притолоке. Ольга налила себе воды, выпила.

– В общем, так. Я тебя на улицу выкину, так и знай. Ты мне уже поперек горла со своими проблемами.

Девушка повернулась и молча вышла из комнаты. Присела возле спящей дочери и залилась слезами.

Но, оказывается, клубок ее бедствий только начинал разматываться. Через три месяца умерла мама, которую она полтора года не видела. Брат Алексей написал всего пять слов в телеграмме: «Мать умерла. Похороны в пятницу». Алла на похороны не поехала. Ходила по дому как потерянная. Рыдала без умолку. Оплакивала мать и, заодно, себя, горемычную.

А дальше – больше. Беда за бедой. Сначала у Ольги умер муж. На удивление Аллы, хозяйка сильно горевала, неделю вообще из дома не выходила, взяв на работе отгулы. Носила черное, музыку не включала. Потом чуть оттаяла.

Когда срок беременности Аллы подходил к семи месяцам, Ольга пришла с работы раньше обычного. Молча разделась, достала простынь и опять закрыла зеркало. Потом села за стол, не проронив ни слова, налила в рюмку водки, залпом ее выпила, даже не поморщившись. Потом налила еще и опять проглотила, как воду.

Алла, остолбенев, наблюдала, боясь проронить хоть слово. От дурных предчувствий сердце вдруг заколотилось, в животе мягко перевернулся ребенок.

– Ольга Григорьевна, что случилось?

Хозяйка пристально посмотрела на нее, словно хотела прожечь насквозь своим взглядом.

– Олег погиб. Сегодня.

Алла инстинктивно прижалась спиной к стене, пытаясь удержать равновесие и не упасть. Ноги дрожали, в висках застучали тысячи острых молотков. Она схватилась за грудь, стараясь вздохнуть.

– Погиб? Почему?

Ольга сморщилась, как от сильной боли, и закричала, почему-то перемежая слова с грязной руганью:

– Да тебе какая разница? Брат мой погиб! Брат. А ты ему кто? Сожительница? Иди отсюда!

– Что вы! В чем я виновата? – Алла робко сделала шаг вперед.

– Иди отсюда, потаскуха, – Ольга словно ошалела от горя. – Чтобы я тебя не видела. Уйди!

На следующее утро хозяйка спозаранку пришла к ней в комнату, посмотрела на опухшее от слез лицо девушки, погладила ребенка по голове.

– Значит, так. Через два месяца ты родишь. Я тебе помогу. Но ты, как окрепнешь, заберешь своих детей и уйдешь отсюда. Я продаю дом и уезжаю. Не могу больше здесь оставаться. Слишком много дурных воспоминаний.

Пока она разговаривала, малышка столкнула с лавки стеклянную банку с водой и, поскользнувшись, упала вслед за ней, прямо на осколки. Ольга, охнув, первая добежала до ребенка, схватила на руки и кинулась в больницу.

Алла места себе не находила. Беды и напасти, сыпавшиеся без конца, тяжелая беременность подтачивали здоровье. Проведя день в ужасной тревоге, она, наконец, прикорнула прямо на кресле. Ольга, вернувшаяся домой, принесла девочку на руках.

– Все обошлось. Порезы неглубокие, врач обработал, все заживет. А вот это, – она подняла левую ручку девочки и указала на пластырь, закрывающий почти всю внутреннюю часть предплечья, – пришлось зашить. Наложили шесть швов. Завтра на перевязку. Я с ней схожу, а через неделю снимут повязку. Но доктор предупредил, что шрам останется на всю жизнь: слишком глубокий порез, кожу порвала сильно. Глубоко. Ничего. Это внутренняя сторона руки, видно никому ничего не будет, только если руку поднимет.

В последние два месяца Ольга смягчилась. Помогала Алле, видя, что вторая беременность давалась той трудно. Гуляла с девочкой, которой вот-вот должно было исполниться три года. Когда срок подошел, роды приняла, приложила малышку к груди матери, вымыла руки.

– Все. Я свой долг сполна выполнила. Совесть моя чиста. Месяц тебе на восстановление и уезжай. Больше ничего слышать не хочу.

Алла ни о чем не просила. Накануне отведенного срока она, уложив малышей спать, постучала к хозяйке. Та, даже не обернувшись к ней, процедила сквозь зубы:

– Ну?

Девушка постояла, подбирая слова, а потом так прямо и спросила о том, чего сама никак не могла осознать.

– Ольга Григорьевна, все хочу спросить: где вы настоящая? Вы то помогаете, то ругаете, то гоните, то оставляете. Какая вы?

– Ишь ты, осмелела, – Ольга присела на стул. – Знаешь, в чем твоя беда? Тебя не научили отвечать за свои поступки. Слишком баловали. А я… Я обычная. Простая баба. Преступления не допущу, не убью, чужого не возьму, но и ответственность за жизнь другого мне не нужна. Каждый должен сам за свои грехи отвечать. А ты, как страус, все голову в песок прячешь. Сначала присосалась к моему брату, потом ко мне. Не живешь ты, а как хамелеон, меняешь окраску, приспосабливаешься. Плохо ли, хорошо ли, только бы ничего не менять, не брать ответственность. У тебя двое детей, а что ты ради них сделала? Живешь у меня, работу не ищешь, деньги у брата требовала. Конечно, он скотина еще та, страшно виноват перед тобой, ему прощения тоже нет. Но ведь помнишь, я тебе сто раз говорила: «Беги! Уходи отсюда!» И что? Ты палец о палец не ударила, – хозяйка сердито фыркнула. – Как собираешься жить? Какие планы строишь? Или так и будешь сидеть в этой крохотной комнатушке? Вот в чем твой грех. Ты не противостоишь проблемам, ни за что не отвечаешь, не принимаешь решения. Поэтому я сейчас тебя и выставляю за дверь. Иди, живи самостоятельно. Прими, наконец, хоть какое-нибудь решение. Возьми на себя ответственность. Отстаивай, в конце концов, свою правду.

Через месяц Алла ушла. А еще через два дня после этого вернулась в отчий дом. Одна. Без детей.

Глава 41

День подходил к концу. Легкий ветерок освежил поля, улицы, перелески, пролетел над речкой и, зачерпнув в пригоршню воды, рассыпался теплым дождем над Никольским. Лучи солнца, перемешавшись с крупными каплями, вспыхнули на небе огромной радугой. Дети, уставшие от невыносимой жары, высыпали на улицу и заплясали под косыми струями долгожданного дождя. В воздухе запахло свежестью, сырым сеном, прибитой пылью и чем-то удивительным и неповторимым, чем пахнет только в деревне после летнего ливня.

Лида с Верой сидели на крытом крыльце дома Марины Михайловны. Вера задумчиво рассматривала крупные капли, падающие на раскрытую ладонь. Хотелось беспричинно улыбаться и долго сидеть вот так, неподвижно, чтобы не разрушить очарование редкого вечера, соединившего в себе благость дождя и мерцание уходящего на покой солнца.

Лида, полюбовавшись разноцветной радугой, кивнула на резвящуюся малышню.

– Ишь как веселятся! А все-таки хорошо маленькими быть, да? Можно делать то, что хочется, не думая о последствиях.

– Разве это хорошо – не думать о последствиях? – удивилась Вера.

– Не знаю, – честно призналась Лида. – Но иногда хочется вернуться в детство. И безоглядно, как может только ребенок, веселиться, шалить и ликовать.

– Ой, Лида, что-то мне не нравится твое настроение. Уж не влюбилась ли? Признавайся!

– Вер, знаешь, что я думаю… – Лидия зарделась. – Женщины часто ошибаются. Принимают мужчину не за того, кто он есть на самом деле. В поиске второй половинки свершают непоправимое. Ты согласна?

– В общем, да, – кивнула Вера. – Ты это к чему?

– Мне кажется, это просто попытка заполнить пустоту в душе. Просто потребность быть кому-то нужным, понимаешь?

– Пока не очень. А что?

– А то, – лицо Лиды внезапно озарилось романтическим светом. – Мне тоже раньше казалось, что этот парень мне нравится, потом другой… Зато теперь я знаю, что такое любовь. Настоящая.

– Ого, – вскочила Вера. – Прямо настоящая? И кто же этот счастливец? Ой, не говори, не говори! Сама догадалась! Василий, да?

– Угу, – Лида смутилась. – Смешно?

– Да ты что, – Верочка обняла подругу за плечи. – Почему же смешно? Это чудесно! Я за вас очень рада. Но больше всего я рада за Федора. Вот уж кому повезло! Чего вздыхаешь? Не дождешься, наверное, когда женой законной в дом войдешь?

– Нет, не это меня огорчает, – подруга невесело покачала головой.

– А что? Ну, не тяни, признавайся. Что еще?

– Ты же знаешь, я уже больше двух месяцев отца не видела. Как раз перед твоим приездом в Никольское сбежала из дома. Отец у нас деспот страшный, грубый, жестокий, непримиримый. Только Сережку, старшего брата, еще принимает в расчет, да и то не очень, а уж нас с Маруськой за людей не считает. Я, когда сбежала оттуда, думала, никогда в жизни больше не вернусь, а как только увидела наш хутор, пасеку, двор, где выросла, душа заболела. Хочется поехать, побродить там, посидеть под любимой липой, попробовать свежего меда, обнять отца…

– Ну, так что же?

– Невозможно это. Когда мы туда за Федором ездили, Сережа сказал, что старик не успокоился. Рвет и мечет. Он же привык к беспрекословному подчинению, а я ослушалась. Взбунтовалась.

– Но ты ведь взрослая. Смешно требовать от женщины в тридцать пять лет абсолютного подчинения.

– Это для тебя смешно. А для него, строго соблюдающего патриархальные устои, это просто данность.

– Кошмар, – поморщилась Верочка. – Слушай, а мы тут с отцом Степаном документы разбирали, пытались найти наши корни, и обнаружили старую запись о твоем брате. Представляешь?

– О брате? О Сереже что ли? – у Лиды даже лицо вытянулось от удивления. – Какую еще запись?

– Это крестильная запись. О его крестной маме и крестном папе. Я, честно говоря, не запомнила, кто крестный отец, а про крестную мать теперь все знаю. Это так увлекательно. Жаль, что про нас с Соней мы ничего не нашли. Столько времени я уже здесь, а никакого толку.

– Подожди, – Лида нахмурилась. – А что про Сережину крестную мать? Мы ее все знаем, да и ты тоже.

– Да? И я? А где она, Алла-то?

– Какая Алла? – Лида ошеломленно замерла. – Вера, что за каша у тебя в голове? Кто это?

– Как кто? – Вера досадливо развела руками. – Ты что, родственников своих не знаешь? Алла, твоя тетя, сестра вашего отца, которая крестила когда-то Сергея.

– Господи, Вера! Ты все опять перепутала! У нашего отца нет сестры.

– Нет? – Вера в упор посмотрела на Лиду. – Как это нет? Отец Степан сказал мне, что Алла, сестра вашего отца, крестила твоего брата.

– Перепутал что-то наш батюшка. У моего отца сестры не было. Никогда. Брат был, но умер давно. А крестной Сережа всю жизнь тетю Лену зовет. Она троюродная сестра нашей мамы, ну и Сережкина крестная. И моя, кстати, тоже.

– Странно, – Верочка покачала головой и вдруг заметила на дороге, ведущей к дому Марины Михайловны, знакомую машину.

Не веря своим глазам, она вскочила и кинулась к калитке, ведущей со двора. Встревоженная Лида пошла за подругой.

– Ты чего, Вер? А? Кто это?

Вера замотала головой, пытаясь понять, не снится ли это ей. Красный джип медленно притормозил и, съехав с дороги, остановился у дома Марины Михайловны. Вера, онемев от неожиданности, сердито уставилась на непрошеных гостей. Из машины, как ни в чем не бывало, вышли Зинаида, Соня и незнакомый мужчина, который, заглушив мотор, остался возле автомобиля.

Зинаида, сообразив, что Вера не сильно рада их внезапному появлению, пошла в атаку первая.

– Верочка, привет, – радостно защебетала она. – Как ты загорела! Похорошела. А мы так соскучились, вот решили навестить тебя. Ты нам рада?

– Зина, а ты помнишь, что в детстве нас учили хорошим манерам? И что надо обязательно предупреждать о прибытии?

– Ой, перестань… Верка, чего ты надулась, как мышь на крупу? Иди вон Соню пообнимай, а то она всю дорогу переживала, что ты нас выставишь сразу.

– Вы чего приперлись? – прошипела она Зине в ухо.

– Спасибо, и мы тебе рады! – подмигнула Зина.

Негодующе отвернувшись от нее, Вера шагнула к сестре. Соня, виновато улыбнувшись, обняла сестренку.

– Верочка, как я соскучилась! – Соня перешла на шепот: – Не злись, мама нас просто вынудила! Взяла с меня слово, что я поеду и привезу тебя. Она там с ума без тебя сходит.

– Могла бы предупредить. Позвонить. Ведь каждый день по телефону болтаем. А вы, как шпионы, тайком.

– Ну, прости, прости, – Соня примиряюще тронула сестру за руку. – Мы так спешили к тебе, а ты как нас встречаешь!

Вера вдруг вспомнила про Лиду, стоящую скромно у калитки. Спохватившись, обернулась к ней, схватила за руку и потащила за собой.

– Идите сюда! Зина, иди ближе. Сонечка, знакомьтесь, эта моя новая подруга, удивительная и неповторимая Лидия.

– Ого, – недоверчиво прищурилась Зина. – И чем же она такая неповторимая?

– Всем! – Вера развела руками. – К ней чужие дети липнут, как пчелы на мед.

– Ну, тогда и мы прилипнем к ней. Можно? – Зина улыбнулась. – Привет! Я – Зина, а это моя лучшая подруга, старшая сестра Верочки – Соня.

Они стали наперебой рассказывать, как ехали, где останавливались, кто звонил. Внезапно Соня обернулась к мужчине, который по-прежнему одиноко стоял возле машины.

– Зинка, а про Андрея-то мы позабыли.

Все захохотали, толпясь, пошли к машине, опять стали знакомиться.

Вечер пролетел незаметно. Только теперь, сидя возле сестры, Вера поняла, как соскучилась по ней, по маме, по Катюшке. Уставшие гости, наконец, засобирались. Марина Михайловна, увидев это, наотрез отказалась их отпустить.

– Куда вы поедете? Гостиниц у нас в селе сроду не строили, а на постой вас вряд ли сейчас кто-то пустит. Поздно уже, а в селе рано спать ложатся.

– Марина Михайловна, – заторопилась Лида, – тетя Лена сказала, два человека могут у нас в пристройке лечь.

– Не суетись, Лидочка. Чего людей гонять на ночь глядя? Я думаю вот что. Соня с Верочкой лягут вместе, там кровать широкая, вдвоем запросто поместятся. А семейную пару уложим на веранде на диване. Как говорят, в тесноте да не в обиде.

Услышав про семейную пару, Соня оглянулась на подругу и прикусила губу, чтобы не захихикать. Зина, которую трудно было чем-то смутить, демонстративно обернулась к Андрею и хлопнула его по плечу.

– Что муж? Поместимся? – весело спросила она.

– Непременно, – подмигнул ей Андрей.

Однако спать ложиться никто не спешил. Они вышли во двор, уселись на бревна, сваленные у стены сарая, смотрели на звезды, слушали тишину, вдыхали опьяняющий деревенский воздух.

– Боже мой, как же здесь хорошо, – мечтательно прошептала Соня. – Как на другой планете. Верка, теперь я понимаю, почему ты здесь застряла.

– Слушай, Верочка, – подала голос Зина. – А я хотела спросить: чем же ты здесь занималась почти два месяца? Есть ли новости? Или все бесполезно?

– Вот-вот, я и сама хотела вам рассказать. Мне очень Лида помогала. За это время мы поговорили с очень многими местными жителями, особенно с пожилыми. Познакомились с учителями, работающими больше тридцати лет, таких, правда, немного. Ездили по селам, деревням, заимкам. Даже в лесхозы наведались. Священник посоветовал посмотреть церковные книги, но… ничего! Ездили в соседние школы, пытались там узнать что-то. Здесь в лесах есть крохотные лесничества, и даже старый, заброшенный скит. Все бесполезно. Никто ничего ни о ком не знает. Одна старушка даже предположила, что это случилось не в Никольском. Или в другом Никольском. В общем, следов нет, ниточек, за которые можно было потянуть, я не нашла, свидетелей никаких.

– Тогда, может, домой, Верочка? – Соня обняла сестренку. – Чего здесь еще искать? Чего ждать? Поедем. Мама нам житья не дает, кошмары ей снятся, давление скачет. Что скажешь?

Верочка, опустив голову, задумалась. Понимала, что дальше оставаться в Никольском неразумно. Надеяться еще на что-то глупо, ведь все возможные и видимые пути уже пройдены. Нельзя не замечать очевидного, и все же… Что-то ее тревожило. Вере все время казалось, что она где-то что-то упустила. Прозевала важное, проморгала существенное. Не обратила внимания на мелочи, обронила впопыхах что-то ценное, весомое.

Упрямая, не привыкшая сдаваться, Вера никак не могла принять, о чем говорила сестра.

– Да как вы не понимаете? – Вера вскочила. – Я маму люблю, она самая родная для меня. Любимая и единственная. Просто обида гложет. Никак не могу понять, что за тварью надо быть, чтобы двоих малышей бросить? Вот для чего я ее искала. Просто в глаза посмотреть, просто спросить. И все!

– Ну, что ж… Поедем домой? – Соня обняла сестренку, прижала к себе. – Все возвращается на круги своя. И мы с тобой вернемся к маме, к Катюшке с Танечкой, ты с Марком познакомишься. Будем жить спокойно, без нервов и проблем. Да?

– Да, – кивнула Верочка. – Наверное, пора уезжать. Я тоже очень соскучилась по нашей прежней жизни. Завтра попрощаюсь со всеми. К бабе Рае схожу, Федору подарок куплю какой-нибудь, с Еленой Сергеевной поговорю, в храм к отцу Степану… Люди здесь замечательные, привыкла я к ним, сроднилась, хоть и времени провела здесь немного.

Долгий-долгий день незаметно догорал. Предзакатная тишина пахла мятой, свежестью, рекой и почему-то парным молоком. Уставшее солнце, неумолимо ползущее к горизонту, уже остывало и багровело, освещая темнеющий небосвод отблесками угасающий лучей.

Все когда-то подходит к концу. И день, и ночь, и любовь, и жизнь. Но и у всего на этом свете есть продолжение…