Текст книги "Морпех. Русский Уругвай"

На краю площади в двухэтажном здании находилась таверна. Днем в ней обедала, заключала сделки и проводила сиесту «чистая» публика. Торговцы, чиновники, скотоводы и прочие деловары. Мне захотелось взглянуть на оптовых покупателей груза бригантины. Что за люди у нас товары перекупают? Я вошел в общий зал. У дальней стены сидели два человека, что-то обсуждая за кувшинчиком. Отдельно, в ближнем от входа углу сидел Фрол, холоп боярина Жилина. Больше в зале никого не было – время сиесты еще не настало. Ко мне подскочил слуга, поклонился и замер в ожидании.

– Барона Жилина знаешь?

– Знаю, кабальеро.

– Я – граф!

– Извини, высокородный дон! Барон в отдельном кабинете с купцами местными беседует.

– Давно он там с ними?

– Нет, буквально перед вами по лестнице поднялся, а я матэ побежал заваривать. Вот, уже готово! – слуга показал на исходящий паром кувшин, стоявший на подносе в соседстве с четырьмя калебасами и серебряными бомбильями.

– Добавь еще один прибор и проводи!

Поклонившись, слуга выполнил распоряжение, а потом повел меня на второй этаж. Маркел по моему знаку остался внизу, подсев к Фролу.

– Эскудеро, что со мной пришел, – на ходу сказал я слуге, – подашь все, что скажет. Я оплачу.

– Да, господин, – ответил слуга и указал на дверь. – Вот сюда, пожалуйста.

Толкнув ее, я вошел. За столом в креслах расположились Жилин и трое испанцев. Лохматый безбородый, но с тонкими длинными торчащими в стороны усами, сидел слева. Рядом с ним – двое очень похожих тучных человека, совершенно лысых, но с густой растительностью на лицах. Напротив них расположился Жилин. Увидев меня, он встал с кресла, приветствуя. Следом за ним поднялись и испанцы, коротко поклонившись.

– Добрый день, сеньоры, – произнес я, занимая свободное кресло.

Слуга быстро расставил калебасы, налил в них матэ и, поклонившись, исчез за дверью.

– Граф Морпеховский, – представил меня Жилин. – Военачальник и правая рука нашего сюзерена, герцога Северского.

Купцы опять поднялись и поклонились, но уже более почтительно.

– Присаживайтесь! О чем беседуете?

– Барон предоставил нам список привезенных товаров, – ответил лохматый. – Обсуждаем цены. Дороговато просите!

– Разве дорого? По-моему, так в самый раз, – произнес я, сделав глоток «парагвайского чая». – Я тут впервые. По рынку вашему прошелся, цены поспрашивал. С теми, что вам барон предлагает, сравнил. Сделал выводы.

Оптовики быстро переглянулись, будто обменялись безмолвными словами, и уставились на меня. Я быстро просканировал сознания всех троих. Присутствовал сговор и твердое намерение не уступать чужестранцу. Я поставил калебас на стол, достал платок и, промокнув им губы, сказал:

– Ваши предложения!

Лохматый, как старший триумвирата, взял ассортиментный перечень и стал вносить свои правки в цены, сопровождая каждую каким-либо весомым, на его взгляд, аргументом. Лысые братья, как китайские болванчики, принялись синхронно кивать головами после каждой произнесённой им цифры. Я хлопну ладонью по столешнице. Лохматый поперхнулся на полуслове и замолчал. Все трое удивленно уставились на меня, а я, каждому пристально посмотрев в глаза, медленно произнес:

– Сеньоры! То, что вы предлагаете, для нас неприемлемо. Теперь я буду диктовать условия сделки…

Дальнейшее для меня, обладающего способностью рыться в чужих мозгах и внушать свои желания, было просто. Вложил всем троим в сознание кодовую фразу, которая, будучи произнесенной в нужное время, существенно влияла на степень алчности этих любителей дешево купить и дорого продать. Пусть других обдирают, с нами это уже не пройдет. Потому цены согласовали быстро, разгрузку испанцы обещали начать завтра с раннего утра. Время – деньги! Откланявшись, купцы ушли. А мы с бароном остались.

– Ну, ты с ними круто! – воскликнул Жилин, как только за перекупщиками захлопнулась дверь. – И что, теперь они всегда будут давать те цены, что мы назначим?

– Всегда, если скажешь волшебное слово. Запомнил, какое?

– Нет, Георгич. Уж больно мудреное оно. Скажи еще разок!

– Запоминай, Петр Фомич: син-хро-фа-зо-трон. Повтори!

Жилин мучился где-то с полчаса, пока научился выговаривать его правильно и быстро. Выбрал я это слово по той причине, что здесь ему похожих по произношению нет, и не будет. И даже если кто его услышит случайно, то ни понять, ни произнести не сможет. Вызвав слугу, я приказал ему привести ко мне Карлоса Мартинеса, охотника, как только он придет в таверну. Тот появился ровно в полдень, когда мы с Петром Фомичем уже успели вдосталь наговориться, а матэ – едва не литься из ушей.

Карлос Мартинес был высоким человеком средних лет с короткой черной бородой, имел худощавое жилистое тело и руки с загрубевшими от физической работы ладонями. Из-под широкополой шляпы внимательно смотрели карие глаза. Одет в высокие кожаные сапоги, штаны и кожаную куртку, но не из крокодила или страуса, а из кого-то попроще. Перепоясан широким ремнем, за который заткнут большой нож в чехле. Войдя, он коротко поклонился Жилину и сел в свободное кресло. Следом за ним впорхнул слуга с большим подносом, уставленным мисками с заранее заказанным мной обедом для троих. Быстро расставив миски на столе и увенчав его кувшином вина, слуга исчез. Приступили к трапезе, время от времени подливая в оловянные кружки вино. Охотник ел не торопясь, аккуратно, умело пользуясь распространенной в это время только среди дворян, и то не всех, вилкой. Если судить по виду и поведению, то он – бастард какого-то дона. А если заглянуть в сознание?

Заглянул, глубоко не копая. Для сотрудничества годится, а остальное меня не волнует. Наконец первый голод был утолен, можно приступать к разговору. Но Карлос меня опередил, сам начав разговор:

– Я видел, кабальеро, как ты рассматривал мои кожи прежде, чем купить. Как понимаю, разговор о них и будет?

– Правильно понимаешь. О них. Я граф Морпеховский, из Новороссийска, с Восточного берега. И у меня к тебе, дон Карлос, деловое предложение.

Охотник привстал в кресле и слегка, но почтительно, поклонился. Потом сел, допил вино, поставил на стол кружку и произнес:

– Я слушаю, сеньор граф.

– Мне понравился твой товар. Куплю кожи страусов и брюшные крокодильи, в неограниченном количестве. Выделанные и окрашенные. Мягкие. Предлагаю: ты добываешь, выделываешь и продаешь эти кожи только мне. О цене договоримся, она будет зависеть от размера листа кожи и качества. Могу, если надо, дать аванс. Мое предложение понятно?

– Да, граф, понятно. Коротко и ясно. Только дело это не столь быстро делается, как может показаться. Поймать крокодила или страуса не сложно. Вся сложность заключается в выделке кожи. Работа не простая и долгая, занимает около трех месяцев. К тому же может попасться зверь или птица с дефектами кожи, прижизненными – раны, шрамы, рубцы. Некоторые можно исправить во время выделки, а некоторые – нет. Я потрачу время и деньги, а сеньор ее брать откажется. Как быть?

– А я тебе напишу и даже нарисую, с какими дефектами я кожи буду брать, а с какими нет. Тебе останется только сразу отбирать годные. Да за своими охотниками и скорняками последить, чтобы небрежности не допускали при ловле и выделке. Сколько кож ты сможешь мне передать через три месяца?

Охотник посидел, подумал и произнес:

– Крокодильих – штук тридцать, страусиных десятка полтора. Но в следующих месяцах число существенно увеличится. На твой заказ будет работать все мое племя. Мы ведь на крокодилов специально ради кожи не охотились. Только ради мяса. Эти кожи на пробу привез, узнать, будет ли спрос.

– Значит, нам обоим повезло, что встретились сегодня.

– Да, сеньор, видно, Бог повелел нашим путям пересечься.

– Кроме бежевой, в какие цвета еще можете кожи окрасить?

– В черный, красный, зеленый и желтый.

– Краска водой не смывается?

– Нет.

– Отлично! А теперь я нарисую приемлемые повреждения кожи, и обсудим цены.

Жилин, внимательно слушавший наш разговор, достал из кожаного мешка, в котором он носил письменные принадлежности и необходимые ему документы, лист бумаги. Зная мою нелюбовь к писанине гусиными перьями, подал свинцовый карандаш. А сам приготовился записывать мое с Карлосом соглашение. Досконально обсудив и согласовав все детали, соглашение было подписано. В качестве аванса охотник попросил баркас, железные ножи и топоры, а так же кое-что по мелочи из европейских товаров. И два мушкета с боеприпасами. Жилин скрипел пером, записывая, и только удивленно поднимал брови, когда я соглашался удовлетворить очередную просьбу Карлоса. Закончив писать, боярин углубился в рассчеты, а когда вывел окончательную цифру – положил листок передо мной. Цифра впечатляла. Карлосу с индейцами придется изрядно потрудиться в болотах Ибера, чтобы только отработать аванс. Я передал листок охотнику. Тот долго читал, шевеля губами и пальцами. Потом посмотрел на меня, вздохнул и подписал соглашение.

– Может, что еще заинтересует дона графа? – спросил он, пряча свой экземпляр соглашения за пазуху.

– Мастер мне нужен, что умеет такие красивые накидки из перьев делать. Мои индейцы умеют, но у них грубовато получается.

– Старый Мельхон накидку плел.

– Что, кроме него никто больше не умеет?

– Почему же! Есть еще специалисты.

– Так отдай мне одного, коли они у тебя во множестве.

– Мои соплеменники свободные люди! И отдавать их кому-либо я не имею права и не хочу!

– Ты не понял, Карлос! Поживет у меня твой специалист, научит моих мастеров своим премудростям, получит плату и, если захочет, вернется. Только так! У нас, в Новороссийске, рабов нет. И не будет.

– Это правда?

– Слово графа!

– Удивительно! Испанцы так и норовят всех индейцев в рабы обратить.

– Мы не испанцы, мы русские. А на Руси издревле рабов не было.

Карлос ушел, удивленный. Завтра получит у Жилина баркас, оговоренные товары и поплывет домой. Организовывать для меня еще одно производство. Встреча с ним – просто подарок небес. А может, так оно и есть? «Спасибо, Господи!», – мысленно произнес я и перекрестился. Ответа не получил. Некогда Творцу отвлекаться. Видимо, опять что-то творит.

– Георгич, – обратился ко мне Жилин, когда Карлос вышел. – Объясни, будь ласков, для чего тебе кожи эти? У нас достаточно шкур скотиньих, из них скорняки кожи добрые делают. Зачем деньги на эти-то тратить?

– Рисунок, Петр Фомич, на них красивый. Может, видел тисненые на кожах узоры, их османы мастера делать? Нет? Жаль. Красиво получается и дорого стоит. А тут рисунки на кожи крокодильи и страусиные сам Бог нанес, когда их сотворил. Стыдно таким подарком не воспользоваться! Хороши эти кожи для изготовления одежды, обуви, сумок, портфелей, ремней и много чего еще. Плащей тех же, от дождя защита. Воду не пропускает кожа та, изнашивается не скоро. Негоцианты-контрабандисты с руками отрывать сапоги, ремни да сумки будут! В очередь становиться!

Глава 10

Товарообмен занял около декады: пока трюмы освободили, пока купцы пригнали в оплату овец, ослов, телят и лошадей, вот время и прошло. Я и на помолвке княжеского сына успел побывать, и с местными задирами схлестнуться. Первое событие прошло чинно, чопорно и скучно. Наше русское сватовство гораздо веселее, а про свадьбу так вообще умолчу! Так что серенько как-то все прошло, не впечатлило. Гораздо веселее было мое воспитание местных хамоватых доновых недорослей. Достали уже своим высокомерно – верблюжьим видом. Помните, как выглядит морда корабля пустыни? Вот-вот! Один в один испанский дворянин: тот же надменно-презрительный взгляд, деревянная постановка головы, когда она на шее не поворачивается. И слова, цедимые через губу. Но это так старшее поколение ведет себя с иностранцем, то-бишь, со мной. Моего же возраста и моложе ко всему выше обозначенному добавляют еще и хамоватости. Но задираться в присутствии старших не рискуют. Зато в отсутствие…

Вот «в отсутствие» все и приключилось. Дня через два после помолвки княжеского сына прогуливались мы с Маркелом по городу и повстречали пятерых молодых кабальеро. Шли они поперек неширокой улицы и дорогу уступать явно не собирались. Я остановился, за моим левым плечом замер Маркел. Испанцы тоже остановились, скаля зубы в улыбках и переговариваясь. Я уже знал, что последует дальше – сканер поработал. Ребятишкам, а самому старшему было семнадцать лет от роду, пошалить захотелось, шпагами помахать! Понял ситуацию и опытный холоп.

– Воевода! – услышал я его шепот. – Троих я ножами метательными достану, а потом – в сабли оставшихся!

– Нет, Маркел. Убивать нам их нельзя, не пришло еще время. А вот чуток кровей пустить, гонор остудить и заставить себя уважать – это можно!

– Эй, кабальеро! – крикнул я. – Эта дорога по этой дороге идет? Она такая узкая! Уступите нам проход, раздвиньтесь в стороны!

– Ха! Почему это мы должны тебе дорогу уступать, варвар? – воскликнул один из испанцев, явно лидер в этой стае молодой борзоты. – Это ты шагай вдоль стеночки, дикий рус! Ты здесь никто!

– Ну, если вы не знаете меня, то представлюсь: граф Морпеховский, вассал и джефе милитари (военачальник) герцога Северского, родственника генерал-губернатора земель этих, гранда Адолфо.

– Ух, какие громкие титулы у этих русов! Вы слышите, кабальеро? Иностранцы нам, потомственным кастильским дворянам, тычут в лицо своими варварскими титулами, полученными от их варварского царя!

Щенок явно провоцировал меня, оскорбляя все, что было мне дорого. И рассчитывал на свою безнаказанность: утрут, думал, русские от его плевков рожи плебейские, да и побредут восвояси. То, что мы можем ответить оружием на оскорбление, хам даже в рассчет не брал. А зря!

Я, сунув большие пальцы рук за широкий ремень и оттопырив локти, став тем самым чуть ли не вдвое шире, вальяжной походкой пошел вперед. Маркел, прикрывая мне спину, шел следом. Испанцы переглянулись, но расходиться не стали. А я шел, и останавливаться не собирался. Шел прямо на зачинщика этой, как он думал, «шалости». Лишь в последний момент, когда до «шалуна» оставалось всего полшага, а я этот шаг уже начал делать, он, избегая удара моего плеча, отпрыгнул в сторону и воскликнул:

– Эй, рус! Тебя, видно, вежливости в твоем диком крае не учили? Так здесь научат!

Я резко развернулся и уперся взглядом в наглые глазенки. Не ожидавший такого испанец сделал шаг назад и схватился за эфес шпаги. То же самое сделали и его спутники.

– Чего вы хотите? Подраться? Так нападайте! Только сначала пара вопросов. Вы сегодня были в церкви? Причастились, получили отпущение грехов?

– Зачем нам это да еще сегодня?! – воскликнул зачинщик.

– Ну, затем, что вы, детки, выбрали день своей смерти. Вы оскорбили меня – графа, моего сюзерена и моего царя. Обязаны за это ответить! Такие оскорбления смываются только кровью, вам об этом должно быть хорошо известно – отцы учили. Кстати, об отцах, если они у вас есть: с родственниками-то хотя бы попрощались? И еще вопрос, последний, но очень интимный: девственников-то нет ли среди вас? А то умрет такой, виргинный, так и не узнав, где у девки что и как.

Испанцы были ошарашены моим наездом и стояли, переглядываясь. Вступать в серьезную схватку задиры не собирались. Это я из их глупых головенок уже выудил. Им просто хотелось покуражиться, унизить русских. А те, как они были уверены, проглотят оскорбления и отступят, уклонившись от схватки. Но вместо молчаливого бегства варваров приходится выслушивать такие их заявления. Ну что ж. Шутки в сторону!

Шпаги выдернуты из ножен, острия смотрят в мою сторону. Испанцы в этом времени считаются лучшими бойцами шпагой, чем кто-либо другой. В их стиле боя много хитроумных трюков. Но они изучают только одну уловку и две защиты, заучив которые человек с небольшим опытом за очень короткое время может достигнуть совершенства, почувствовать себя настоящим бойцом и начать утолять страсть к поединкам. Об этом говорил сержант морской пехоты с захваченного мной испанского галеона. После того, как я «промыл» мозги всем оставшимся в живых испанцам, князь Северский взял их на службу. А я стал брать уроки фехтования у этого сержанта, оказавшегося мастером клинка и знавшим гораздо больше приемов защиты и нападения, чем многие именитые дворяне этого времени. Моя сабля хороша в конном бою, в свалке, но не для фехтовального поединка. Тяжеловата по сравнению со шпагой, рубиться удобно, а плести в воздухе кружева, пряча за уловками настоящий выпад – нет. Потому я взял с собой шпагу почившего капитана найденного нами на просторах Атлантики бесхозного корабля. Теперь она висела на моей перевязи, а стилет капитанский прятался за голенищем левого сапога. Но вынимать оружие я не торопился.

– И что же, благородные кабальеро будут нападать все вместе на двоих прохожих? А как же дуэльный кодекс? Или вы его не читали? Ну, если читать не умеете, так попросили бы кого из слуг хотя бы рассказать о нем! Или по одному со мной биться опасаетесь?

– Нет, не опасаемся! – воскликнул зачинщик и прыгнул в мою сторону. Моя-то шпага все еще была в ножнах, и он торопился воспользоваться этим своим, как он думал, преимуществом. Но споткнулся и с размаха рухнул на камни мостовой.

– Остановись, кабальеро, Бог против тебя! Это Его знак, что сегодня ты можешь увидеть свою кровь на моем клинке.

С этими словами я выхватил шпагу. Без замаха, а как продолжение движения выхватывания, я нанес рубящий удар снизу. Задира успел вскочить на колени, но не уклониться. Кончик моей шпаги рассек ему мочку левого уха. Пустяшная царапина, но кровь полилась ручьем, будто я ему горло перерезал. Задира взвизгнул и схватился за ухо, друзья его дружно ахнули. Двое подбежали к раненому, а двое кинулись на меня и Маркела. Холоп поступил просто и всадил метательный нож в ногу выше колена напавшему на него, а я скрестил клинки с другим. Хотел бы я убить его, так убил бы первым выпадом, «на подлете». Мальчишка был храбр, но увидев кровь своего вожака, щедро залившую его шею и грудь, почему-то решил, что и он сейчас падет, пронзенный моей шпагой. Это была его первая настоящая схватка! И он откровенно растерялся. Но воспитание и понятия о чести толкнули его вперед, хотя из головы вмиг улетучились все наработанные с учителем приемы фехтования. Крича от ужаса, он бегом бросился на меня. Молодец! Из него выйдет настоящий воин, если за ум возьмется, и не будет идти на поводу у всяких тупоголовых «лидеров».

Сильным ударом я отклонил клинок мальчишки влево и, шагнув ему навстречу, обратным ходом своего клинка чиркнул его по лбу. Появился сразу закровянивший порез. Длинный и глубокий. Хороший шрам получится! Отлично видимое напоминание думать прежде, чем делать. Мальчишка вскрикнул и отскочил, увеличивая дистанцию. И выставил шпагу перед собой. Видимо, все же сработал какой-то рефлекс, и он наконец-то принял подобающую началу поединка позицию. Корпус выпрямил, встал вполоборота. Приготовился отважно встретить мою атаку. Была б классическая стойка, если бы еще и левую руку заложил за спину. Но рука занята платком, прижатым ко лбу. Кровь-то глазки заливает, видеть мешает. Да и больно это, острым лезвием по нежной кожице! Вот и постой так, храбрый дурачок, подумай. Нападать я не буду, свое ты уже получил.

Я быстро огляделся. Зачинщик и двое его спутников, что кинулись ему помощь оказывать, исчезли. Маркел, достав из сумки кусок чистой холстины, перевязывал ногу своему оппоненту. Я глянул на своего поединщика. Тот стоял, опустив шпагу и закрыв глаза. Гримаса боли исказила довольно симпатичное лицо.

– Ну что, кабальеро! – крикнул я ему. – Продолжим?

– Нет, граф. Я сдаюсь! Вот моя шпага, – ответил мальчишка тихим голосом.

– Вот и хорошо. Как твое имя?

– Созимо Фаусто Кампос Эстебан, идальго.

– А того труса, что вас «пошалить» подговорил? Двое других меня не интересуют.

– Аурелио Бернардо Браво Кабрера, младший сын графа Джакобо Освальдо Браво Мартинеса, коррехидора.

Произнеся это имя, мальчишка повалился в дорожную пыль. Сознание потерял. Вот незадача! Теперь его еще на руках тащить до ближайшего доктора придется. А где он живет, я не знаю. Но не это меня обеспокоило, а имя, произнесенное глупым храбрецом. Тем более что имя это я уже знаю. Именно он должен был сменить дона Адолфо на посту губернатора, если бы галеон жадных испанцев добрался до Буэнос-Айреса. Коррехидор – административная и судебная должность в городах и провинциях феодальной Испании, а также в ее колониях. Была учреждена еще в 1393 году королем Кастилии Энрике III. Коррехидор назначался испанским монархом и осуществлял, в основном, функции надзора над местной администрацией и судьями. В XVI веке, после завоевания Испанией Центральной и Южной Америки, в районах с преобладанием индейского населения стали создаваться особые округа (коррехимьенто), во главе которых стоял коррехидор, ведавший организацией принудительного труда индейцев, сбором налогов и прочим. Теперь я знал, кто именно «стучит» вице-королю на гранда Адолфо! Ссора с человеком, под надзором которого находится практически все и всё, включая и деятельность генерал-губернатора, чревата неприятностями. И что же он предпримет, увидев залитого кровью сыночка, и выслушает его скулежь? А! Чего гадать! Скоро узнаю.

Перевязав голову идальго Созимо (опять «говорящее» имя – «Оставшийся в живых»), спросил очнувшегося кабальеро, где здесь можно хирурга найти. Оказывается, сей специалист жил через два дома. Удачное место для раненых дуэлянтов. Созимо пошел сам, а второго, не представившегося, мы с Маркелом повели, положив его руки себе на плечи. Оставив обоих пострадавших у медикуса, вернулись в дом гранда Адолфо, где я, ничего не утаивая рассказал о происшедшем старшим товарищам.

Утро, как и ожидалось, началось с визита коррехидора. Явился он в сопровождении десяти солдат, в кирасе, при шпаге и с весьма крутыми намерениями, легко прочитанными мной в его сознании. Настоящий «Уничтожитель», как гласило его имя «Джакобо». Как и предполагалось, напел ему сынуля изрядно о коварстве и необузданности диких русов. Потому приехал он на разборки со мной весьма решительно настроенный. Подъехал к ступеням дворца гранда Адолфо и встал, уперев правую руку в бок, а ладонь левой положив на оголовье эфеса длинной шпаги. Как раз в это время я с князем и доном Адолфо вышли на крыльцо.

– Ты! – рявкнул коррехидор, ткнув в мою сторону пальцем. – Ты, грязный иностранец, подло напал на моего сына и ранил его! Ты оскорбил его и весь мой род! Я вызываю тебя на поединок!

Хорошо сынок папашу настропалил! Вон, аж слюнями брызжет, а взглядом мог бы в секунду копну сена сжечь, если б она тут присутствовала. Но испепеляют его бешеные глаза меня, бедного! Во семейка-то! Старший – псих, младший – провокатор и лжец. Ох, как же не вовремя этому «золотому» Аурелио, щенку мокрогубому, вздумалось меня на вшивость проверять! Еще хотя бы пару лет нам в тени от власти испанской просидеть, ни с кем из бонз местных не конфликтуя! Я бы на Русь раз несколько сходил, людей да оружия привез. Флот увеличил. Тогда можно было бы и дудками померяться.

Я знал, что происходило сейчас в Европе. Испания завязла в войне с Нидерландами и поддерживающей их Англией. Ее казна, несмотря на регулярно поступающее из колоний золото, практически постоянно пуста. Огромные средства уходят, как вода в песок. Еще при Карле V Испания сделала большие займы у иностранных банкиров Фуггеров. Только проценты по этим займам составляют половину всех расходов казны. Карл V умер, а долги остались. Филипп II оказался еще большим транжирой и должником уже и генуэзских, и немецких банкиров. Несколько раз объявляя государственное банкротство, он разорял своих кредиторов. Но потом вновь брал кредиты, ввергая страну во все большую долговую кабалу. Нет у него денег на наведения порядка в колонии, которая не приносит дохода. Ему бы умудриться свои «золотые галеоны» от пиратов защитить, а не устраивать войнушку на краю географии за степь голую, лишь только травой и богатую. Тот старый галеон, разобранный нами на дрова, был, скорее всего, первым и последним боевым кораблем, сюда доплывшим по велению короля. Но, даже зная нынешние политические и военные расклады, нельзя нам, недостаточно окрепшим, влезать в конфронтацию с местной властью. Черт его побери, этого «шалунишку»!

– Что молчишь, приблудный граф?! Или мне приказать своим солдатам избить тебя палками, как низкорожденного?

– Я слышу оскорбления. Это, как там тебя, такого громогласного, звать? Дон Адолфо, это кто? Сей господин не соизволил представиться!

– Это, – начал гранд, но был бесцеремонно прерван.

– За себя я сам могу ответить! Я – граф Джакобо Освальдо Браво Мартинес, коррехидор! И я повторяю свой вызов!

– Так, давайте уточним. Ты, граф, назвал меня приблудным и посулил битье палками как низкорожденного. Если ты считаешь меня не равным себе, то вызывать на поединок не имеешь права. Драться на дуэли могут только равные. Если считаешь равным, то тогда твои слова для меня, графа и потомственного дворянина, являются тяжким оскорблением и я принимаю твой вызов. Решай: для тебя я граф или не граф?

– Хватит болтать! Я знаю, что ты любитель почесать языком! Бери шпагу и выходи!

– Значит, мы с тобой все же равные. Сейчас и здесь, в присутствии уважаемых людей ты мне нанес оскорбление. Потому и выбор оружия за мной. Ты согласен?

– Да, согласен!

– Тогда я выбираю оружие для дуэли. И им будут… простые деревянные дубинки! Не боевые, с шипами, а просто дубинки. Можешь назвать их палками. Ведь ты хотел ими меня избить? Я даю тебе такой шанс!

Коррехидор, не ожидавший такого от меня, произнес:

– У меня нет с собой этого оружия простолюдинов.

– Можешь отказаться, но тогда ты будешь признан побежденным, и через суд я стребую с тебя компенсацию за оскорбления, мне нанесенные. И она будет в половину всего твоего имущества. А потом я вызову на дуэль твоего сыночка и, если он опять не убежит, убью его!

Да, такое развитие событий мной, с подсказки дона Адолфо, было просчитано. Оскорбленный выбирает оружие. Если оскорбитель отказывается им биться, то дело передается в суд чести. Такое заявление мной уже было подготовлено, как и заявление об оскорблении меня, моего сюзерена и царя Русского «шалунишкой» Аурелио Бернардо Браво Кабрера, сынком коррехидора. Другое дело, что эти суды могут длиться годами, но главное-то не в самом суде, а в том, что оскорбитель отказался драться! Урон чести в глазах всего дворянства Буэнос-Айреса. А через некоторое время об этом узнает и дворянство Асунсьона и других городов континента. Так что биться «Уничтожитель» будет, куда он денется от грядущего позора! К тому же хитромудрый гранд послал своего секретаря опросить свидетелей вчерашнего столкновения. О том, что случилось, я рассказал князю и дону Адолфо за ужином. Князь возмущался, а гранд думал и, зная местные законы и обычаи лучше нас, придумал. Грубый, наглый, мстительный и хамоватый коррехидор его тоже достал! Потому секретарь, по пути прихватив нотариуса, явился в дом идальго Созимо Фаусто Кампос Эстебана и получил с него и его эскудеро-оруженосца письменные объяснения. Которые нотариус и заверил в присутствии свободнорожденных слуг идальго как свидетелей. Гранд даже необходимые дубинки приготовил! И теперь его слуги вынесли их аж шесть штук. Выбирайте, поединщики!

– Тщательнее выбирайте, граф, – посоветовал я коррехидору. – дубинка у каждого будет всего одна и если у кого-то она сломается – тот будет убит! Мы ведь до смерти бьемся?

– Да, до смерти, и она будет твоей! – рявкнул граф и схватил первую попавшуюся.

Я спокойно выбрал себе оружие – дубинку диаметром сантиметров 7–8 и длиной метра полтора. Испанец уже стоял на каменных плитках двора, держа такую же, как двуручный меч – двумя руками. Перевязь со шпагой снимать он не стал, зато одел на голову железный шлем с плюмажем из страусиных перьев. Отлично! Чем больше на нем будет железа, тем мне легче. Палка есть палка, и драться ей надо не так, как двуручным ломом, по ошибке называемым мечом. Здесь больше нужна подвижность, чем сила удара, помноженная на вес оружия. Потому я вышел на ристалище без доспехов и шпаги, в одной лишь рубахе. Ну и, конечно, в штанах и сапогах. Как же без них дворянину дуэлировать?

Прослышав о предстоящей дуэли, с площади, побросав рыночные дела, набежал народ. Войти в ворота никто из простолюдинов не решился, и многие, чтобы лучше видеть, залезли на решетку ограды и растущие вдоль улицы деревья. Подтянулись и несколько благородных, узнавших о развлечении. Они вошли на территорию дворца беспрепятственно и расположились в «партере». А в «ложе» на крыльце, рассевшись по креслам, смотреть представление собрались все бывшие здесь и сейчас чада и домочадцы гранда. Солдаты, приведенные коррехидором, образовали неровный круг метров десяти диаметром. Итак, все готово. Потанцуем?!

Вчера я пожалел слюнявого кутенка. Но этого барбоса я жалеть не намерен. Много козней он может нам устроить, если останется жив. Но перед тем, как я отправлю его к праотцам, от души поиздеваюсь. Не могу отказать себе в таком удовольствии. Да и чернь повеселю. А свист и улюлюканье зрителей разозлят коррехидора еще больше, что мне на руку: бешенство и злоба поединку помеха серьезная.

Коррехидор напал первым. Высоко, как меч, подняв палку, он с силой обрушил ее на мою голову. Уйдя от его удара, я нанес свой, целясь по шлему. Не знаю, какой звук издает шлем после удара мечом, не слышал, но от удара палкой звук получился достаточно громкий. Как по железному ведру. Но противнику, видимо, уже приходилось получать удары по шлему. Мой его только подбодрил, подвигнув нанести мне рубящий по ногам в горизонтальной плоскости. Перепрыгнув палку, я опять шарахнул испанца по шлему и тут же нанес ему тычок в коленную чашечку выставленной вперед правой ноги. Поножей на ней небыло, потому мой тычок получился очень болезненным. Граф просел на правую ногу и поднял палку для защиты от моего следующего удара. Но я быстро переместился и ударил его по левой ноге. Удар цели не достиг, встретившись с палкой испанца. Я тут же прыжком сместился в сторону его подбитой ноги и сымитировал удар в голову. Граф резко отмахнулся. Я изменил траекторию движения своего оружия, что невозможно сделать с двуручным мечом, а вот с палкой – запросто. Противник о таком приеме явно не знал, потому, промахнувшись по моему оружию, пошатнулся на покалеченной ноге, а я по ней еще добавил. Закричав от боли в выбитом суставе, граф упал на разбитое колено, что добавило ему «приятных» ощущений. Но, преодолевая боль, он все же нашел в себе силы подняться, опершись на палку. А мое оружие с гудением понеслось ему в голову и с громким стуком впечаталось в гребенчатый шлем. Тот, теряя перья, со звоном поскакал по мощеному каменной плиткой двору. Публика дружно охнула. Граф устоял на ногах. Да, крепкая у него голова. Видимо, сплошная кость на всю глубину черепа. Я глянул в его помутневшие глаза и продолжил молотить по кирасе, стараясь, скорее, не причинить ему вред, а похулиганить: звон стоял, как в кузнице! Бил по плечам, груди, животу. Крутился вокруг коррехидора и колотил его, колотил, колотил… В толпе послышались смешки и громкое комментирование происходящего. Нигде не любят проигрывающих. Особенно если они из власть имущих.