Текст книги "Случай"

***

«Грех во славу Божью?» – удивляется Тудоси и откладывает рукопись в сторону. Содержимое искренно ее возмущает, особенно мысли автора о сексе: для нее плотские аспекты любви являются чем-то совершенно неприемлемым, – ведь она до сих пор девственница и никого не любила, кроме своего кота.

«Не позорьте мои гениталии: им тоже есть что сказать», – невольно приходят ей на ум слова их главного редактора, высмеивающего политику других издательств публиковать второсортную литературу порнографического содержания, так модную в последнее время после успеха «50 оттенков серого», – у этого автора неправильная мораль: навряд ли чужая грязь сделает нас лучше». С брезгливостью швыряет рукопись на пол и, поднявшись с дивана, сознательно на нее наступает своей левой пяткой, вспомнив библейское «оно будет поражать тебя в голову, а ты будешь жалить его в пяту». Идет на кухню, варит себе кофе и все обдумывает и обдумывает библейскую цитату, точнее ее зеркальное значение по отношению к ней самой, вертя ее в голове, словно цирковую булаву: «он меня жалит в голову, а я его попираю пятой, он меня жалит в голову, в голову, в голову… а я попираю пятой». Не торопясь выпивает кофе с печенюшкой и решает совершить прогулку по городу: осмотреться и проветриться. Одевается и, захватив с собой сумку с ноутбуком, куда почти автоматически сует рукопись, выходит из дома. Пытается позвонить Соне Гефтер, но мобильная связь временно недоступна. На улице полно людей, они кучкуются и нервно оглядываются, словно подозревают друг друга в чем-то плохом. Через каждые 100 метров военные патрули с оружием наперевес, по мегафону периодически звучат приказы сохранять спокойствие и разойтись. Тудоси быстро пересекает проспект и по узкой улочке спускается вниз, к площади у набережной, на которой сейчас нет никого, кроме двух БТРов и двух взводов солдат, бестолково толпящихся вокруг своих машин. Дует холодный ветер и слышна непрерывная брань в адрес врагов Отечества: это практически все, кого здесь сейчас нет. Она заходит в пустой павильон кофейни, где заказывает один ирландский кофе и садится у витрины, сквозь которую наблюдает всю ту бессмысленную суету, которая творится у пристани. Катера, которые курсируют в обычное время на бухте, стоят на приколе: на ветру плещется объявление, что переправа временно не работает. Тудоси открывает ноутбук, пытаясь выйти в Интернет, но поисковик не может найти сеть. На ее просьбу помочь продавец охотно поясняет, что сегодня никакая связь не работает: ни мобильная, ни городская, – осталось только телевидение. На робкий вопрос о том, «Что происходит?» он пожимает плечами, улыбается и предлагает один бесплатный кофе за счет заведения. Идти никуда не хочется. Тудося достает рукопись и, положив ее поверх ноутбука, продолжает читать.

Глава 5

Игра заканчивалась победой белых со счетом 30 на 28: последний арбуз негры сами уронили на своем поле, когда один из них случайно толкнул несущего импровизированный мяч и тот поскользнулся и упал. К этому моменту в зале из одетых людей оставались только Адам и лже-Марчелло, а позади раздавались звуки совокупляющихся между собой множества людей одновременно. Каннибалы со своими голыми соседками без всякого стеснения предались утехам плоти, наконец дав выплеснуться своим пробудившимся желаниям наружу.

«Я прям как в какое-то плохое кино попал, где снимают свинг-вечеринку. Я всегда мечтал оказаться на такой, вот только не было подружки, которая на такое согласилась бы. Никогда не думал, что такое возможно. И что мне это не понравится: это совершенно не возбуждает».

Внутри Адама творилось сейчас черт знает что: с одной стороны ему любопытно наблюдать за всем происходящим; с другой и стыдно и страшно; с третьей ему хочется попробовать себя в качестве женщины, ведь новое тело сулит ему безграничный источник наслаждения, которое должно длиться так долго, насколько хватит сил у желающих им обладать; с четвертой ужасно оказаться в роли используемого, как сексуальной игрушки, зависимой от чужой воли самца, ведь в таком месте, как это, с его желаниями никто не будет считаться, он в борделе, – противоречивых мыслей и чувств слишком много, чтобы определиться, что ему делать.

Оказаться в роли банальной жертвы этой вечеринки с самого начала не входило в его планы, но как сбежать отсюда – загадка. Адаму ясно пока только одно: чем дольше он будет откладывать публичный акт совокупления с ним, тем у него больше времени, чтобы придумать, как спастись. В его голове сейчас лениво ворочалась мысль, которая, как он чувствовал, давала ответы на все его вопросы, но странная апатия, охватившая и сковавшая его волю, не позволяла додумать ее до конца. Единственное, что он сумел через силу сделать, это спросить лже-Марчелло, – лучшего он ничего не сумел придумать:

– Может, расскажешь мне поподробней об этой своей магии? Я смотрю, что кроме нас двоих и игроков с карликом все активно занимаются ею. Или это все не то, что видят мои глаза?

– И что же видят твои глаза? – пожал плечами в недоумении лже-Марчелло, совершенно не замечая раздраженной иронии Адама, словно все происходящее вокруг было вполне нормальным делом, – Но я охотно поясню, раз такое дело. Мы же в Венеции – городе любви.

– Мне всегда казалось, что этот эпитет принадлежит Парижу.

– Нет, нет, бамбина, именно этот город под покровительством Венеры со дня его основания. Ведь слово Venezia происходит не от имени племени венетов, а от слова Venia, что значит «милость богов». Затем один из дожей по имени Пьетро Орсеоло II ввел публичный обряд обручения с морем; для посторонних это символизировало наше могущество на Средиземном море, а для посвященных обряд поклонения Венере, которой дарили золотое кольцо, лик которой никому не ведом, но у которой тысячи и тысячи лиц. Отсюда культ макеро… маска в этом городе вот уже 1000 лет. Кописко?

– А причем здесь любовь?

– Нет древнее ритуала, чем любовь. Вспомни первородный грех, бамбина, вспомни! Знаешь, почему прокляли Адама и Ему?

Услышав свое имя, Адам невольно вздрогнул от испуга, будто лже-Марчелло раскрыл его, догадавшись об истинной природе его пола.

– Ну и почему? – дрогнувшим голосом спросил он.

– Они таким образом наплевали на того, кто считал себя Богом… точнее, на того, кто велел им считать себя Богом, но на самом деле таковым не был. Не был! Ведь этот мир сотворил вовсе не Господь Бог, Саваоф, Иегова, Элохим или как там его, нет, белла Франческа, этот мир сотворили другие истинные, имена которых мы храним в глубочайшей тайне.

– О, друг мой, да ты фантазер. Этот мир сотворили атомы и молекулы, случайно образовав жизнь на Земле. Разве ты не читал об этом в школе?

– У вас в России все атеисты! Нам всем кажется, что мы умнее наших родителей, раз они во что-то верят, во что не верим мы, но ведь это не так. Атомы и молекулы складываются в то, что затем становится нашими телами, только лишь при помощи великой Богини Ночи, которую всегда почитали под разными именами. Великие натуралисты прошлого именовали ее Природой, мы же именуем ее Лилит, матерью всего сущего.

– И так ее нужно почитать? – уточнил Адам, указав на окружающий его половой беспредел, – И что в результате? А главное – зачем?

В этот момент карлик заорал «Ин урина веритус» и принялся обливать всех игроков мочой из шланга с наконечником в виде огромного карикатурного пениса, который прикладывал к себе между ног, размахивая им в разные стороны. Игроки хохотали как сумасшедшие и так заразительно, что это веселое безумие захватило и Адама.

Неожиданно для самого себя он выскочил из кресла и через секунду оказался на площадке в окружении голых эрегированных самцов, не обращая внимания на протестующие вопли лже-Марчелло остановиться. Еще секунда и он весь мокрый от мочи, которой его окатили с ног до головы, хватает за причиндалы разной формы и размера игроков, каждому из которых своими бодрыми глазами обещает море любви и разврата. В их же широко открытых глазах он видит лишь плотское желание обладать им как главным призом этого вечера.

«Так вот из кого я должен буду выбрать себе пару», – догадался Адам, всмотревшись в них повнимательней, но у этих ребят за душой не было ничего, кроме чувства избыточной эрекции и желания покрасоваться на публике: здесь нет стыда, здесь царствует лишь плоть во имя наслаждения и греха.

«Как же они будут меня делить? В рулетку, что ли, разыгрывать? – вдыхая аромат теплой мочи и мускусный запах мужского пота, мелькает шальная мысль, – А что если сыграть с ними в русскую рулетку. Если мне сегодня везет, то я ничем не рискую. Разве что своей жизнью, которая сейчас ничего не стоит. Живым ведь отсюда меня никто не собирается выпускать».

Раздвинув толпу игроков, Адам оказывается прямо подле карлика, бешено смеющегося, словно он не живой, а какой-то механически-радостный человек и веселость его не настоящая, а буффонадская, хорошо отрепетированная, словно не хватает в его внутренней настройке одного оборота до искренности. Приложив палец к своим губам, Адам подал знак ему замолчать и, к своему удивлению, он его понял и умолк, продолжая теперь беззвучно улыбаться, скаля крупные лошадиные зубы, словно у него внутри выключили звук, но другие части его тела продолжали исправно действовать, позволяя и дальше играть заглавную роль в разыгрываемой с участием Адама абсурдистской фантасмагории.

– Ты здесь главный? – прямо спросил его Адам, но тот по-прежнему беззвучно скалился, глядя на него совершенно бешеными глазами. Адам вдруг почувствовал, как кто-то из игроков-порноактеров прижал свой эрегированный орган к копчику у основания его ягодиц и начал им тереться сквозь мокрое платье. Тело Адама тут же отреагировало на это, от низа живота заструилась волна желания тут же отдаться, заставив его немедленно превратиться в звенящую пустоту, облаченную в кожаные покровы своих телесных мехов, жаждущих принять в себя всю полноту этого мира, наполниться до краев его семенем. Еще секунда и он бы не смог удержаться самому раскрыть створки своей перламутровой раковины перед напором случайного ловца жемчуга, пристроившегося к нему сзади, позволив себя обокрасть, но сильный толчок в бок вернул его на эту грешную землю: снова стало страшно за свою жизнь и немного стыдно за то, что ему совершенно не стыдно за то, что он только что хотел сделать.

– Оставь его, он не говорит по-русски, дур-а-а-а! – проорал ему на ухо подскочивший к нему лже-Марчелло и принялся силой оттаскивать его обратно к их местам в зале, но тут же получил удар по затылку и с тихим стоном рухнул к ногам Адама. Игроки играючи подхватили тело Адама и на поднятых руках бесцеремонно, расталкивая пинками зоофилов с их блеющими, хрюкающими и лающими партнерами, понесли его вон из зала за одно из красных полотнищ с двойными рунами «зиг» в белом круге.

Внеся его в соседний зал через дверной проем с надписью «Sexarbeit mach frei» они опустили его снова на ноги и, обступив со всех сторон, принялись оценивающе ощупывать, словно он животное на продажу, совершенно не обращая внимания на его протестующие жесты и возмущенные крики «Руки, уберите ваши гребаные руки», после чего один из них, голубоглазый блондин со сломанным носом бывшего боксера и рельефной мускулатурой завсегдатая фитнес-клуба с искусственным загаром, обратился к нему на отличном английском:

– Ду ю вонт ту хэв гуд фак тунайт, бэби? Ю хэв тудаэ чанс чанж йю лайф фореве. Ю шел траст ми, бэби, белив ми, бэби, ви а зе бест лаверс ин зе волд, – показав при этом ему кулак правой руки с оттопыренным средним пальцем.

Глядя ему в глаза, Адам ясно читал все его мысли, в которых не было жалости к нему как человеку: он был для него всего лишь куском мяса, который можно использоваться, чтоб хорошо развлечься, а затем избить, наслаждаясь причиняемой ему болью. Вся жизнь его была ему видна, словно это была его собственная жизнь, в которой для него не было тайн: звали его Хайко Хаген; он был младшим из трех детей в семье лавочника из Майнца; семья его была протестантской, но из-за нежелания платить религиозный налог подписала официальный отказ исповедовать христианство; свою невинность он потерял в 17 лет, причем его растлила старшая его на 20 лет учительница литературы; он служил в Бундесвере, где впервые познакомился с порнофильмами и проститутками; он пытался выступать в профессиональном боксе, но крайне неудачно, – после 2-х нокаутов и 5-ти нокдаунов из 15 поединков он решил с профессиональным спортом завязать; он выступал в стрип-барах Гамбурга и Амстердама, пока его случайно не пригласили на частную гей-вечеринку, где он встретил итальянца-продюсера, в свою очередь пригласившего его сниматься в фильмах для взрослых, – сначала в Будапеште и Праге, теперь здесь; он любит грубый секс и насилие над женщинами, так как таким образом мстит им за дискриминацию в порнобизнесе, – он получает за съемку в два раза меньше, чем они; он мечтает стать писателем и создать новый жанр – порнодетектив.

– Но кописко, ферштейн? Я руссо, обликоморале, андестенд? – хорошо понимая откровенное предложение немца, произнес Адам с некоторой тайной иронией и сожалея, что не может с ним полноценно общаться.

«Как бы так наладить коммуникацию, чтобы они смогли меня понимать. Если я могу проникать ему в мозг и понимать его, то может, я смогу и транслировать в него свои мысли?»

Глядя в глаза немцу, он велит: «Улыбнись, красавчик, улыбнись, чтоб было понятно, что ты меня понимаешь. Улыбнись!»

Блондин удивленно встряхивает головой, словно у него заложило уши, и медленно растягивает губы в улыбку, в то время как Адам ясно ощущает, что у того в душе страх от звуков чужого голоса в голове. Он разжимает кулак и протягивает ему две пилюли: желтого и синего цвета, – на каждой из них оттиснуто «NINTENDO».

«Что это?» – мысленно интересуется он у него.

– Роба, – хрипло выдавливает тот из себя, испуганно глядя на Адама, после чего зачем-то добавляет по-немецки, – дас ист ганц гуте захе, веклих. Пробирен зи, бите!

Ничего не разобрав из сказанного, Адам взял осторожно синюю пилюлю и отправил в рот. Разжевал и проглотил, вкус терпко-горьковатый.

«Выпить бы чего-нибудь», – пожелал Адам, чем совсем смутил блондина: он испуганно оглянулся по сторонам, после чего отступил от него на пару шагов и куда-то стремительно исчез. Ему на смену немедленно заступил широкоплечий негр с лицом гориллы: нос с вывороченными наружу ноздрями, огромные губы в кольце могучих лице-челюстных мышц с гипертрофированно-огромным подбородком, карие глаза навыкате с желтыми белками под массивной дугой бровей и покатый лоб с ежиком мелированной шерсти, – от которого исходили флюиды животного магнетизма такой силы, что тело Адама непроизвольно начало на них реагировать: он почувствовал, как горячая влага заструилась у него между ног, заставляя содрогаться в судорогах внутриматочные мышцы в преддверии оргазма.

Самое странное заключалось в той внутренней дисгармонии, которую ощутил в себе Адам: тело хотело одного, а сам Адам другого, – словно он находился внутри машины, над которой водитель потерял контроль управления и испуганно наблюдает, куда она его вынесет.

– Ай эм Макамба, ай эм фром Зимбабве, ай эм зе бест, – решительно низким басом выдохнул из себя негр и улыбнулся, продемонстрировав ему все зубы в своей огромной пасти.

«Я всегда любил животных, но никогда не думал, что буду спать с обезьяной, – ужаснулся Адам, представив, как будет им растерзан в постели, – какая же сила заложена в наши тела, если мы не можем противостоять тем природным инстинктам, что движут ими. Вся моя духовная жизнь не более чем результат секреции внутренних желез, побочный продукт гипофиза, черт побери, а основное мое предназначение – это тупая eblja с целью продления своего рода. Но сейчас я размышляю как мужчина, практически являясь женщиной, для которой главное – это принять в себя чужое семя и понести. Господи, куда меня несет, куда меня несет? Выпить бы чего-нибудь, а то так рот вяжет от этой таблетки».

Все эти мысли сквозили сквозь него, словно кровь в жилах, толчками восходя и опускаясь по кругу, но не принося никакого объяснения пикантности той ситуации, в которой он сейчас находился: согласиться отдаться негру сразу же или же немного подождать. Из-за спины негра появился снова немец-блондин, который бесцеремонно оттолкнул его со словами «Фа ван куло, бастардо» и протянул Адаму стакан с водой, добавив «Битте». Он молча его принял из рук, не торопясь выпил под пристальными взглядами стоящих перед ним мужчин и уже пустой вернул блондину с вопросом «Что дальше?», который вложил ему в голову.

Тот испуганно посмотрел на него и обреченно пожал плечами, после чего указательным пальцем обвел всех своих товарищей, давая понять, что все они вместе, из кого Адаму нужно выбрать одного, единственного: и все это молча, жестами правой руки. Адам вздохнул и вдруг почувствовал, что ему противно находиться в мокром платье, омерзительно липнущем к его коже: захотелось его немедленно сбросить и остаться голым, как и все остальные. Легкое возбуждение, которое в нем ощущалось от визуального контакта с негром, начало вдруг возрастать и в одну секунду он представил, как он последовательно занимается любовью с каждым из двенадцати и насколько каждый из них отличается друг от друга, словно это с ним случилось наяву: и ни один из них ему не подошел и не вознес его на небеса блаженства.

«Я хочу с вами сыграть в рулетку, – глядя на мужчин, возжелал Адам, в этот момент отчетливо понимая, что его слышат все они, на ком останавливается его взгляд, а не только немец, – но не на жизнь, а на смерть. Я хочу сыграть с вами всеми в русскую рулетку. Кто рискнет и останется жить, тому я отдамся. Ну что, рискнете?»

И тут он понял, что он выиграл, что он победил: каждый из мужчин, стоящий перед ним, его смертельно боится; боится так сильно, что даже прикоснуться к нему не может, не то что заняться любовью; каждый из них любит себя больше, чем секс, и рисковать не будет, никто из них не хочет быть героем; их мучит боль от крайнего напряжения в чреслах, но страх перед чужим голосом в голове сильней.

«А они все трусы; они любят себя так сильно, что предпочтут тихий позор любому героизму. Даже немец испугался! Ай, Хайко, Хайко, бить беззащитных баб надежней, чем рисковать жизнью за право трахнуть меня в зад, как ты это любишь. А горилла Макамба, оказывается, принц, кто бы мог подумать. И тоже из Германии, из города Людвигсхафен-на-Рейне, старший сын племенного вождя Тогбе Нгорифии Сефара Козы-Банзы, хозяина наследственных золотых цепей, у которого 13 сыновей и 8 дочерей. Тогда понятно, откуда у этой гориллы такой природный магнетизм».

Осознание того, что страх перед ним, перед его способностью проникать в мысли мужчин, на которых он смотрит, служит гарантией его безопасности от изнасилования, – а если никто его здесь не растлит, то и каннибалы не смогут его съесть, – заставляет его начать верить в себя и поступать по своему усмотрению, игнорируя окружающих мужчин как трусливых статистов. Впервые за всю жизнь он чувствует такую уверенность в себе, что готов провоцировать и рисковать: он скидывает с себя платье и остается совершенно голым, позволяя телу дышать и демонстрировать бесстыдно все свои соблазнительные прелести, плавно раскачиваясь бедрами и выгибаясь в разные стороны, показывая тяжесть груди с коричневыми ореолами сосков.

Порноактеры буквально истекают слюной и аж дрожат от внутреннего напряжения, но сделать ничего не могут. И это заводит его, – он просто ликует, чувствуя, как они и хотят и ненавидят его за свою недоступность, – словно он дразнит свою собаку в детстве, которая и обожает и злится на него, но боится укусить, лишь скаля зубы и рыча. Пройдя вдоль них, слегка юля и нежно теребя их эрегированные пенисы за обнаженные головки кончиками своих пальцев, он развернулся к ним спиной и впервые наконец-то осмотрел зал, в котором так неожиданно оказался.

Это была киностудия, оборудованная в существующем просторном классическом интерьере с живописными плафонами на потолке посредством выгороженных углов фанерными перегородками, имитирующими интерьеры малобюджетных комнаток с кроватями разной формы и размера. Адама как архитектора поразил фантасмагорический символизм увиденного: в роскошном венецианском интерьере с патиной времени воспроизведена обстановка самых дешевых борделей разных уголков планеты, от джунглей до Аляски, где в красоте овеществляется безобразное порноиндустрии: он уже видел такое на кладбище, где смрад тлена прикрыт пышной красотой надгробного камня и чем сильней смердит покойник, тем пышней его гробница.

В городе, само существование которого является абсурдом, в самом его центре старательно воспроизводят и запечатлевают на пленку самые низменные желания людей, низводя образ человека до уровня скота, словно насмехаясь над изначальным замыслом зодчего этого дома создать идеально красивое место для идеально красивых людей. Адам стоит под плафоном, на котором Юпитер похищает Европу, он нагой и 12 голых атлетов напротив него, и ни один из них не знает, что такое любовь и как нужно любить: 12 мастеров секса, привыкших демонстрировать свои половые навыки каждый день, и неофит разврата под испуганным взглядом пока еще невинной Европы, ставшей основоположницей зоофилии.

У Адама такое чувство, что над ним кто-то насмехается, словно бы бог есть и он играет с ним в «прятки», хотя в бога он не верит: он верит только в себя, считая в глубине души, что ради него одного и создан этот мир, – словно кто-то ему мстит, исполняя его желания наоборот. Он всю жизнь мечтал быть в центре внимания и вот он в окружении целой толпы людей, которые его домогаются, но только не его лично, а тела, которым он по ошибке владеет. Он всегда завидовал девочкам, с самого детства: считая, что им легче жить, – и вот он женщина, соблазнительная и красивая, но в совершенно затруднительной ситуации выбора между уважением к себе или унижением во имя удовлетворения собственной похоти. Он перестал быть самим собой, растворившись в ощущениях собственного тела: эмоций слишком много, чтобы с ним мог справиться его разум. Ему всегда хотелось быть объектом обожания и вертеть людьми как жалкими марионетками, но теперь его боятся и лишь из страха готовы ему служить. От собственного одиночества оказалось никуда не уйти, невзирая на смену пола; он слишком умен, чтобы быть счастливым.

А ведь он когда-то тоже любил, будучи еще школьником: высокую сероглазую Олю из соседней школы, с которой познакомился на уроках ОПК, но боялся ей в этом признаться, – но это было так давно, что скорее всего было неправдой. И тут Адама накрыло: волна эйфории захватила его и он вдруг почувствовал такую обостренную эмпатию к этим 12-ти голым мужчинам, страдающим от избыточной эрекции, что захотел каждому из них сделать приятное, чтобы все они по очереди разрядились в него своей болью.

Но сделать это ему помешал лже-Марчелло в сопровождении стариков-фотографов, так некстати появившийся у него за спиной с криком «Стоп, тройя, стоп, кагна!», вцепившись ему в волосы, а старики схватили Адама за руки и все вместе поволокли обратно в зал к каннибалам. Адама это не удивило, а только рассмешило, словно это игра в казаки-разбойники, где роль главного приза играет его тело, в которое заключено таинственным образом его сознание: а ведь о том, кто он на самом деле, никто здесь не знает, – словно он принцесса Тоадстул из игры «Super Mario», в которую он всегда играет на работе, чтобы убить время.

Вот и сейчас он оказался на таком уровне, где основная миссия братьев-водопроводчиков заключается в том, чтобы спасти его от злого Купы, каковым, очевидно, является разноцветный лже-Марчелло, он же Максим Мефиц, желающий скормить его своим друзьям вурдалакам.

– Ничего у вас со мной не получится, дураки-и-и, – смеется он взахлеб и мир плывет у него перед глазами, становясь зыбким и нечетким, словно у него расфокусировали зрение, – я же вас всех люблю, парни. Я вас, правда, так всех люблю, ха-ха-ха, что готов заниматься с вами любовью до тех пор, пока вам не станет легче. Мужи-и-и-ки-и-и, ха-ха-ха.

Братья-водопроводчики, какими вдруг в воображении Адама стали два фотографа, пока волокли его в зал из киностудии, торопливо переругиваются между собой по-итальянски и оправдываются перед Максимом в том, что порноактеры его оглушили и похитили девушку.

«Максим, мы прибежали тут же, как увидели на мониторе, что тебя сбили с ног. Ты же знаешь, что нам находиться на церемонии нельзя, мы можем только смотреть и прислуживать. Надеюсь, что наш гонорар с Джузеппе ты не уменьшишь. Девка хоть куда», на что их патрон только лишь скрипит зубами и цедит: «Посмотрим, как все обойдется, посмотрим», а Адам все хохочет, совершенно не обращая внимания на то, что его волокут за волосы на убой.

Вообще, обращение как со скотом для Адама дело привычное, ведь он родом из страны, где «идея свободы, понятие права, привычка доброго отношения к человеку подвергались холодному презрению и жестоко преследовались», а в силу своего незлобивого по природе характера вечно принужден по жизни играть роль раба: то при богатом и всегда хамоватом заказчике; то при главе города Промокашкине, знаменитым тем, что умыкнул всю скульптуру из городского сада себе на дачу, а он должен был писать объяснительные в прокуратуру, что это случилось исключительно по его инициативе вследствие реорганизации городских парков; то при бандитах в страшные 90-е, когда продавал им мебель, обставляя дома их марух.

Но не такие 12-ть самцов, лишившиеся своего приза, даже если он теперь был им не нужен: ведь они выросли вдали от злой пародии на родину, где появился на свет Адам, – все они в едином порыве, оправившись от неожиданного нападения лже-Марчелло и двух фотографов, бросаются отбивать Адама, которых он принимает за стаю злых обезьян-оборотней с хвостами наоборот и в ужасе брыкается ногами, оря во все горло «Спасите, спасите!» Вокруг начинают происходить поистине невероятные вещи: мир изменился настолько, что стало снова интересно жить. Во-первых, цвета, настолько яркие, что нет таких красок в обычном мире, чтобы их запечатлеть; во-вторых, звуки, словно иерихонские трубы и райские арфы, причудливым образом сменяющие друг друга; в-третьих, порвалась связь времен и произошло нарушение пространственно-временного континуума, при котором прошлое всегда предшествует настоящему и определяет будущее, а теперь и прошлое и будущее существуют сейчас и здесь, так же, как нет понятия далеко и близко, все рядом и нигде; а в-четвертых, конечно же, любовь, любовь и восторг, передать который не найдется слов в человеческом языке, – разве что звуками музыки, от которой захватывает дух и хочется плакать от осознания собственного несовершенства.

«Господи, я говно, я полное говно, – молится в глубине души Адам неведомому богу, в которого не верит, но на существование которого в тайне надеется, – Ну почему я в тебя не верю, ну почему? Ведь тебя не может быть, бога нет – это доказала наука. Но я знаю, что ты есть, черт побери, но все равно я в тебя не верю, хотя знаю, что ты за мной наблюдаешь, сука! Сдохни, сдохни, сука! Оставь меня в покое. Я атеист! Господи, когда я смотрю американские фильмы, я им верю, я плачу над финалом: по сравнению с ними то, что делается у нас, сущая ложь, – но только это все равно не правда. А что правда? А я сам правда? А кто в этом уверен, если даже я сомневаюсь? Руки женщины – ее возраст, можно поменять лицо и метрику, но руки – паспорт хозяйки: длина пальцев, форма ногтей, цвет кожи и ее состояние, – по ним сразу видна порода. А для женщин порода – это все: есть дворняжки, веселые и доступные, а есть элита, отличающаяся повышенной сучестью и красотой, – все нищие хотят быть принцами, а не наоборот. А я сам кто – нищий или принц? Нет, нет, сейчас я – принцесса, но ведь на самом деле по жизни я же нищий. А пальцы моей руки – это нежные пальчики девочки, которые ничего тяжелей иголки не держали, именно такие пальчики своими прикосновениями сводят мужчин с ума. Господи, да я сам всю жизнь мечтал, чтобы меня такими девичьими пальчиками ласкали, я бы каждый из них облизывал как самый вкусный леденец. Интересно, кто из них мной овладеет – братья-водопроводчики или обезьяны-оборотни? Прям пародия на битву за тело Патрокла, где в роли Ахилла разгневанный жулик Максим, а в роли Гектора горилла Макамба».

В это время фотограф Антонио выхватывает из кармана своих брюк электрошокер и выстреливает атакующему негру прямо в пах, превратив его в один воющий клубок боли. Актеры испуганно отступают, а Адама выволакивают в зал с красно-бело-черными полотнищами.

– Эй, братья Марио, вы меня должны спасти, – хохочет Адам, в то время как его молча тащат к игровой площадке, в центре которой их ждет карлик. Никто, казалось бы, уже не может ему помочь, но тут он произносит сквозь смех фразу, которая кардинально все меняет.

– Максим Мефиц, я знаю, кто ты такой и все твои подельники. Я не тот, за кого ты меня принимаешь, я муж-и-и-и-к, вжик-вжик, ха-ха-ха.

Испуганно отскочив от Адама, словно его тряхнуло током, разноцветный разоблаченный самозванец растерянно взмахнул руками и выдавил из себя,

– Во как? Ты что, трансвестит? После операции?

– Ты не поверишь, я просто превратился, надев маску, купленную сегодня прикола ради, ха-ха-ха. И теперь я баба, но на самом деле я мужик-жик-жик, ха-ха-ха.

– Кредо-о-о-о, – тихо произносит с побелевшим от страха лицом Мефиц и становится перед ним на колени, склонив голову. Глядя на реакцию их патрона на слова Адама старики-фотографы отпускают адамовы руки и пытаются исчезнуть, но почувствовавший свободу Адам, резко взмахивает руками и кричит,

– Стойте, братья! Кто же меня спасет от этого чертового Купы? Только вы, Луиджо и Марио, только вы!

Оборачивается к ним и хватает не успевшего увернуться сизоносого Антонио за тельняшку, тянет к себе что есть силы, отчего она рвется на нем, обнажив худую старческую спину с татуировками самого похабного содержания.

Адам теряет равновесие и опрокидывается на спину, высоко задрав ноги в сандалиях и хохоча, глядя снизу вверх на Мефица: он упал головой прямо к его коленям. Глаза его встречаются с глазами «попугая», в угольной черноте которых прячется страх перед ним, почти ужас, и желание как-нибудь на этой ситуации заработать: теперь Адама невозможно скормить каннибалам, ведь он воплощение Лилит, которой все они здесь поклоняются. Словно в черные глазки замочных скважин он заглядывает в глубину подсознания угодливого жулика, где таится его отчаяние следующего содержания: «В последнее время я смотрю 2 видеокассеты. На одной с документальной тщательностью запечатлено, как мучают человека: его методично избивают до крови, до полного изнеможения, затем достают хирургический скальпель и начинают кромсать все его тело, сантиметр за сантиметром обрезая его плоть. В заключение ему выкалывают глаза и давят их щипцами для колки орехов. Зрелище омерзительное. Другая видеокассета о том, как совокупляются животные: слоны и носороги, обезьяны и кайманы. Манифестацией всего в самом конце является половой акт между мужчиной и женщиной, когда они со всей страстью и силой предаются своей похоти. Затем они же, но с животными. Меня всегда тошнит. Особенно от вида самого себя в зеркале».