Текст книги "Случай"

Пока балалаечники исполняли свой беспроигрышный репертуар, отобранный на потребу самой взыскательной публики, уставшей от красоты классической музыки и жаждущей чего-то типа матерных частушек, помноженных на слащавый лиризм русской души, голые девицы расселись за столики к мужчинам на колени, а в зал вошли гуськом двенадцать игроков, обнаженных мускулистых атлетов, каждый из которых обладал детородным органом противоестественных размеров, торчащим между ног как недоразвитая третья нога.

Шесть из них были белыми, а шесть неграми, играющими своими мускулами на теле как заправские культуристы. Все атлеты были натерты маслом, отчего их мышцы казались еще рельефнее в свете прожекторов, которыми подсветили игровую площадку в центре зала.

Вслед за атлетами, которым предстояло принять участие в игре, в зал начали заходить совершенно неподобающего вида для данного вечера персонажи: несколько голых старух, раскрашенных как дешевые привокзальные шлюхи, и мерзкого вида старики; девочки и мальчики на вид не старше восьми лет; свиньи и овцы в сопровождении собак; разнополые инвалиды, лишенные рук и ног; потрепанные жизнью пузатые мужички, заросшие шерстью с головы до ног; и пять бритых наголо негритянок с ненормально-длинными шеями в золотых ошейниках в окружении стаи арабских юнцов.

– Кто все эти люди и животные? – поинтересовался Адам у лже-Марчелло.

– Это группа поддержки.

– Группа поддержки? – уточнил Адам.

– Да, да, ты не ослышалась – это группа поддержки.

– Зачем?

– Что зачем?

– Зачем поддерживать игроков, которые носят арбузы на своих эрегированных членах? Чем им могут помочь дети, животные, старики, калеки и этот африканский сброд? Объясни!

– Очень, все очень просто, кара регина, пока те будут соревноваться, то эти будут мэкинг лав, как говорят инглезе. Причем все они будут предаваться самым противоестественным порокам, какие только может представить человек: старики, – а это бывшие красотки Playboy-я и бывшие порноактеры, – будут тромбаре, ах, я не знаю, как перевести, ну типа чпок-чпок, понимаешь?

– Трахаться, что ли? – уточнил Адам.

– Да, да! – обрадовался как ребенок лже-Марчелло и даже захлопал от восторга в ладоши, – именно трахаться. Чпок-чпок, скопар-р-р-е. Так вот, старики будут трахаться с девочками и мальчиками, оскверняя их чистоту своим застарелым пороком, ха-ха, с животными будут мэкинг лав зоофилы, обоего пола, калеки друг с другом, ха-ха-ха. Ты когда-нибудь видела, как тромбаре, трахаются безрукий и безногая, ха-ха-ха. Уморительное зрелище, клянусь тебе, когда на двоих любовников только две руки и две ноги, ха-ха-ха.

– А чем будут заниматься молодые арабы? Неужели?…

– Каждый из них ротто ин куло, хи-хи-хи, – хищно оскалился лже-Марчелло, и жестами рук показал, как они это будут делать, – любимая мусульманская забава для юношей. И все это будет происходить СУБИТО, кописко ми, с-у-б-и-т-о! И игра и этот трах-тарарах, ха-ха-ха.

– И что, они сейчас все этим займутся, а мы на это будем смотреть? – искренно ужаснулся Адам, с трудом представляя, как все это будет выглядеть одновременно: игра в члено-мяч на площадке и сексуальная оргия половых извращенцев вокруг.

– Каволо! И Феллини с его «Сатириконом» и «Калигула» Тинто Брасса по сравнению с этим зрелищем – просто детский лепет двух стронцо. Вот так-то!

Адам оглянулся и внимательно всмотрелся в лица мужчин, расположившихся за его спиной: несмотря на то что у каждого из них появилась голая спутница, все их внимание было сосредоточено по-прежнему на нем, – они не сводили глаз с его тела, нервно ощупывая обнаженные прелести своих соседок. Каждый из них алкал его крови, предвкушая, как будет безжалостно терзать его плоть, еще у живого пожирая сердце и печень: Адам ясно читал их мысли, словно ум каждого был для него открытой книгой, и в каждой из них было написано одно и тоже – убить, убить, убить.

«К черту этих мудаков, у которых только кровь на уме, – разозлился Адам, – именно для таких импотентов и устраиваются такие шоу. Любовь для этих выродков заменяет секс, а чужая боль их возбуждает. Но меня вы точно не получите, не на того напали».

В конспиративную теорию мирового заговора он никогда не верил, – в масонов, сионских мудрецов и мировой капитал, – но тут был вынужден признать, что, как минимум, заговор каннибалов существует и успешно скрывается в западном обществе: им выгодно было существовать в тени, используя ничего не знающий плебс в качестве собственного бесплатного корма.

«Интересно, как становятся каннибалами? – неожиданно захотел спросить у лже-Марчелло Адам, с трудом сдерживая свое любопытство, – Но ведь не ответит, а я себя выдам. Уж лучше о чем-нибудь другом спросить. Может, о том, зачем им так жить?»

Адам наклонился к лже-Марчелло и, поманив его к себе пальцем, поинтересовался,

– Скажи, пожалуйста, ты считаешь все происходящее здесь нормальным?

– Хочешь сказать, что мы все сумасшедшие стронции? – самодовольно хмыкнул тот и энергично щелкнул пальцами своей правой руки, – Наверное, наш образ жизни кажется тебе немного странным.

– Ну, я думаю, что смотреть, как порноактеры с эрегированными членами соревнуются за право носить арбуз на конце своего детородного органа – это действительно странно.

– Но нам всем это нравится! Это возбуждает.

– Что? Непристойности?

– Да, да, точно. Бинго. Именно – непристойности. Осчен-но! Нам крайне скучно жить с другими обычными людьми, по их правилам. Кописко ми? Но правила не для нас, они лишь для тех, кого мы используем… – тут лже-Марчелло сделал паузу и под звуки балаешного соло продолжил, – для получения нами удовольствия.

– А разве так можно? – удивился Адам, ясно ощущая в этот момент, что сейчас он ему не врет.

– Конечно, ведь люди с рождения делятся на тех, кого пасут, и на тех, кто пасет.

На самом деле он хотел сказать, что люди делятся на хищников и на тех, на кого эти хищники охотятся, но побоялся свою мысль высказать столь откровенно Адаму, чтобы его не вспугнуть. Адам ясно прочитал это в глазах попугаистого мелкого жулика, возомнившего себя вершиной пищевой цепочки всего человечества. Единственное, что до сих пор ему было непонятно, это людоед ли сам лже-Марчелло или он всего лишь поставщик свежего мяса к столу гурманов-извращенцев.

В это время внимание всех в зале привлекла драка балалаечников, неожиданно возникшая на балконе: двое музыкантов вцепились друг другу в бороды, а остальные принялись избивать дерущихся своими инструментами. Особенно комично выглядели попытки самого мелкого из них замахнуться своей большой балалайкой, которую он с трудом мог оторвать от пола.

– Почему их никто не остановит? – наконец спросил Адам, удивляясь тому, что драку на балконе никто из присутствующих в зале даже не пытался присечь.

– Это часть шоу. Любой концерто должен закончиться свой катарсис, – лениво, с трудом скрывая зевоту, пояснил лже-Марчелло, – А какой катарсис у русских кроме драки… Да никакого.

– А почему русские музыканты-то? – удивился Адам.

– В честь тебя, кара регина. Мы их специально пригласили, по случаю. Ты же русская. И я русский. Если бы ты была англичанкой, то с тобой бы сейчас говорил кто-нибудь другой, но точно не я.

– Значит, ты специализируешься на русских?

– Ну, так нельзя сказать, но я предпочитаю девушек из Восточной Европы. Они красивей.

– Правда? – кокетливо улыбнулся Адам, поведя плечами и, эффектно встряхнул волосами, чтобы понравиться, – опять неподконтрольная ему реакция тела, привыкшего себя продавать.

Драка на балконе закончилась, большую балалайку совместными усилиями пяти музыкантов удалось разбить в щепы о двух дерущихся, после чего под робкие хлопки из зала и крики женщин «Браво» музыканты как ни в чем не бывало раскланялись и исчезли.

Зазвучали фанфары невидимого оркестра, под которые игроки заняли свои места на игровой площадке: эрегированные негры встали на черной половине, а европейцы – на белой, – появился карлик во фраке с темно-зеленым арбузом, весь в ярко-розовых дырках, и, выйдя на середину игрового поля, поднял его над головой обеими руками, громко пукнув под одобрительные крики зрителей «Ке куло!»

– Эттенционе, эттенционе, синьории э синьорити, партенце! – заорал он необычно зычным голосом, заставив оживиться всех в зале: даже лже-Марчелло как-то весь подобрался, с нескрываемым интересом наблюдая за тем, как игроки непрерывно щупали сами себя за свои возбужденные детородные органы и дружески пихали друг друга плечами, приноравливаясь к будущей борьбе.

Карлик положил арбуз на середину черно-белой границы и отскочил за пределы игрового поля, а игроки устремились к нему, подбадривая себя криками «Бастардо, фигльно ди путана, фигльно ди миньетта, сти кацци», один из негров первым успел воткнуть свой член в импровизированный мяч и, выгнувшись назад дугой, постарался максимально высоко задрать свою «гордость и предубеждение» с нанизанным на него арбузом, затем начал осторожно, стараясь не упасть на спину, двигаться на белую половину. Остальные чернокожие окружили его с боков, отпихивая ногами своих противников, пытающихся заставить его потерять равновесие или оступиться, чтобы арбуз соскользнул с члена и упал на пол.

В то время как белые безуспешно пытались остановить продвижение негров с арбузом на их половину, на желтых матах вокруг творилось полное непотребство: если происходящее на спортплощадке было злой насмешкой на спорт, то вне была 100% инсценировка богохульства на слово любовь, – под блеянье и хрюканье, под плач детей и разноязычные ругательства развертывалось зрелище, по сравнению с которым Содом и Гоморра были лишь бледной прелюдией к торжеству греха, его здешнему апофеозу.

«Сюда бы Босха, вот бы он поучился тому, как изображать порок, вместо того, чтобы на своих полотнах скрещивать людей и кухонную посуду, – невольно думает Адам, для которого все происходящее является неожиданно осуществленной пародией на его тайную мечту усложнить и насытить событиями свою пресную жизнь законопослушного гражданина без ярко выраженных вредных привычек, – Мог бы лучше изображать натюрморты из убитой человечины вперемежку с орудиями убийств. Странно, что только людей мы убиваем: все остальное считается не убийством, а охотой. Хотя это вопрос терминологии, оправдывающей чужую смерть. Наверняка собравшиеся здесь каннибалы считают, что они охотятся на меня; я для них значу не больше, чем вон та овца, которую сейчас насилует этот пузатый лысый итальяшка, сущее животное. И я, и овца всего лишь для них средства получения наслаждения любой ценой – цель оправдывает средства. Гениальность Гитлера заключалась в том, что он отменил нормы абсолютной морали, привязав ее соблюдение только к конкретной расе, к конкретным людям. И сразу же получил из человека зверя: нельзя быть человеком лишь наполовину».

Затем Адам вдруг вспоминает свои слова, когда-то в шутку сказанные им на собственном дне рождения: «Знаете, если я помру, то я предлагаю сделать из меня запеченное жаркое и подать на моих поминках как основное блюдо в память обо мне». Сейчас ему кажется, что в данном предложении слишком много букв «П». Еще немного, – как раз после игры, – и это его желание запросто может осуществиться: он этого пока не знает точно, но чувствует как зверь, обреченный на заклание. Он такое уже видел однажды, в деревне, когда его дядя решил забить барана и объявил Адаму, что зарежет вон того, вислоухого: все животные на скотном дворе тут же образовали вокруг него круг отчуждения, в центре которого был приговоренный к смерти баран. Он даже имя его помнил до сих пор – Борька. Самое странное заключалось в том, что и баран, казалось, ясно понимал, что его зарежут, но никуда не пытался бежать, а понуро стоял на своем месте и ждал своей смерти до самого конца. А потом они ели шашлык из него, – баран уже перестал существовать как что-то живое, перейдя в разряд пищи, – и нисколько о нем не жалели: баран на то и баран, чтобы его рано или поздно, но съели.

«Говорят, в Азии существует традиция есть покойников, чтобы добро не пропадало. А может, они правы? Ведь даже слово „есть“ у нас в языке означает „существовать“: причащаться покойниками ничуть не хуже, чем вином и хлебом. Ведь мы это то, что мы едим. Если бы мне самому предложили сейчас отведать человечинки, то вполне возможно, что я бы и не отказался. Все же любопытно, какой вкус у нас всех: чем я хуже Бокассо, поедавшего собственных подданных? Ведь преступлением может считаться только то, за что наказывают: а если об этом никто и никогда не узнает, то это и не преступление. Как вот сейчас: наверняка все эти люди в зале в обычной жизни респектабельные члены общества, – но кто все это придумал? И зачем?»

– Послушай, Мак… Марчелло, – вовремя поправил себя Адам, с трудом перекрывая все более энергично орущих мужчин и женщин позади себя, криками подбадривающих игроков, – кто все это придумал?

– А? – знаком показал лже-Марчелло, что не расслышал вопроса из-за криков вокруг.

– Кто все это придума-л-л-л? – проорал в его сторону Адам.

– Американо-о-о-о бел-л-л-а-а идее-а-а!

В это время один из белых сумел прорвать оборону черных снизу и воткнуть палец своей правой руки прямо в нависшую над ним задницу негра с арбузом, отчего тот судорожно дернулся вперед, разогнувшись, и арбуз слетел с его члена и с глухим шмяком разбился о пол в четырехочковой зоне.

– Кагата! – взревел в ярости лже-Марчелло и огорченно всплеснул руками, – Пеццо ди мерда, а не команда. Испугался за свою жопу, кагна.

После чего, как ни в чем не бывало, продолжил отвечать на вопрос Адама.

– Эту игру придумали американо, в Сан-Франциско. Там был кинотеатр для взрослых, назывался, кажется, театр О′Фаррелл, где помимо порно показывали игры американского футбола, а заодно снимали и продюсировали порнуху: любой из зрителей запросто мог сняться в муви, а заодно бесплатно потрахаться. Тогда кому-то из продюсеров и пришла в голову счастливая идея совместить порно и спорт, так появилась игра в писелло-палла. Кописко? Американцы гениальные люди в своем цинизме. Я перед ними преклоняюсь.

– Но мы же в Италии, а Сан-Франциско в Калифорнии?

– Порнобизнес интернационален: все лучшее тут же находит повсеместное применение. А потом, это и часть обряда, который здесь практикуют со временем дожа Дондоло.

– А это кто такой? Чем он знаменит?

– Тем, что велел все гондолы в городе до скончания времен красить в черный цвет и разграбил Константинополь.

– Так это когда было – при царе Горохе!

– Ну, не скажи, всего каких-то 800 лет назад. По местным меркам вчера.

– Да, я знаю: кони на соборе Сан-Марко оттуда. Как и многое другое в этом городе. Об этом везде написано, во всех путеводителях.

– Но в них не сказано ни слова, уж я-то знаю, что дож Дондоло занимался маджиа неро, за что и поплатился своим зрением: его ослепил византийский император, когда уличил в попытке навести на него менэграмо, по ваша порчу.

– Темные времена: тогда люди верили в черт знает что, ведь науки еще не было. Страшно представить, сколько людей погибло или пострадало из-за таких наветов. Слава богу, что мы живем во времена, когда в чертей никто не верит. Слава богу – наука нам заменила религию навсегда.

– Ты правда в это веришь, белла бамбина?

Пока они разговаривали, негры заработали еще восемь очков, а белые только четыре, внеся лишь один арбуз на черную половину. Играть становилось все сложней, так как остатки разбившихся арбузов превратили покрытие площадки в скользкий каток: игроки все время падали под одобрительный гогот каннибалов и крики «Каволо» и «Фаттити».

На желтых матах группа поддержки явно начала выдыхаться: лишь арабские юноши не сбавляли оборотов, просто поменявшись ролями между собой, да инвалиды продолжали удивлять своим неистовством в стремлении доставить себе удовольствие, невзирая на то, что на каждую пару приходилось от силы по паре ног и рук.

– Знаешь, если честно, то глядеть на все это безобразие становится как-то скучно, – с недоумением оглянувшись на все более и более возбуждавшихся позади него каннибалов, часть которых начала уже скидывать с себя одежду с помощью своих соседок, выразил свое неудовольствие Адам, так как атмосфера в зале все более и более накалялась и ему вдруг стало страшно: а вдруг они накинутся на него без предупреждения, перестав контролировать себя, ведь стыдиться здесь самих себя им не имело смысла – это было их логово, – Может, уйдем отсюда. Мне хочется выпить и снова икры.

– Знаешь, что тебя раздражает? – испуганно схватил Адама за руку лже-Марчелло.

– Ну и что? – глядя ему в глаза, надул обиженно губы Адам, но ничего не увидел там, кроме подавленного раздражения и желания занять место одного из арабов в качестве любовника.

– Ты хочешь оказаться там, на желтых матах.

– Нет, конечно.

– Нет, хочешь, все этого хотят – хотя бы один раз в жизни: оказаться хотя бы один раз в роли вселенской шлюхи, но чтобы об этом никто не узнал. На этих желтых матах перебывали все нобила в этом городе.

– Так вот где настоящее место для королевы бала?! – возмутился Адам про себя, еще не решив, обидеться ему на это предложение или же его принять: ведь в тайне он этого хотел с самого начала, но представлял все по-другому, – Я хотя бы рассчитывала, что до начала мне в любви объясняться, прежде чем заставлять публично сосать чей-то член. Или это тоже долче вита по-твоему?

– Ва бене, секс – это часть красивой жизни, бамбина; не только водка и икра, – не отпускал руку Адама лже-Марчелло, не давая ему ее выдернуть, как тот ни пытался, – Ты просто не правильно поняла мои слова. Ведь секс – это маджия неро, а каждая донна стрига, малефика, венефика, ламна. Кописко?

– Иди к черту с вашим смешным языком, объясни по-русски, что ты хочешь сказать.

– Единична женщина, любая есть ведьма, дверь в другой мир.

– Дверь?

– Дверь.

– Куда?

– Туда, – тут лже-Марчелло отпустил наконец руку Адама и обеими руками указал куда-то сначала вниз, а затем вверх.

Их отвлек от разговора очередной арбуз, занесенный белыми на территорию негров: на этот раз их команда применила новый маневр, отличный от тактики черных, – Когда один из белых игроков надел арбуз на свой эрегированный орган, то остальные участники его команды подняли его на руки и в горизонтальном положении арбузом вверх занесли на половину противника, где, не опуская на пол, резко перевернули лицом вниз, отчего арбуз со всего маху соскочил с его срамной части тела и громким шмяком лопнул в восьмиочковой зоне.

Весь зал взорвался аплодисментами и криками восторга и ярости: болельщики обеих команд выражали свое неистовство по поводу действий команд. Негры не скрывали свое возмущение действиями белых, апеллируя к судье-карлику, но тот лишь орал на них «Ваттене» и «Бастарди», показывая им средний палец своей правой руки.

– Неужели Бог заставляет нас совокупляться, чтобы смотреть на все это непотребство со стороны и смеяться, смеяться, смеяться?.. Как мы сейчас, – тяжело вздохнул Адам, которого все происходящее начинало все более и более тяготить.

– Если ты верить в Бога, то должна понимать, о какой двери я тебе говорю, – продолжил свои объяснения лже-Марчелло, но Адам его не слушал, продолжая одновременно с ним:

– Неужели мой отец и моя мать предавались той же мерзости, что все эти люди на матах: мать и отец тоже были похотливыми обезьянками? Одна эта мысль заставляет содрогнуться и проклясть устройство этого мира, в котором правят животные инстинкты.

– Любой половой акт – это ритуал, имитирующий акт творения.

Последние слова дошли до ушей Адама, заставив его вздрогнуть: душа его раскисла, потом что-то дрогнуло в груди и ему стало совсем тошно, – так у него было все время, когда он пытался дома в одиночестве смотреть порнуху, но ломался на первых десяти минутах.

– Ты правда думаешь, что все они имитируют акт творения? – указав на совокупляющихся, спросил Адам.

– Эти, безусловно, нет; таким образом они помогают нам встретиться с тем, кто терпеть не может нас.

– Ха, я даже знаю как его зовут – да имя ему человек, homo sapiens. Люди не могут терпеть друг друга.

– Ах, кара Франческа, ты сильно заблуждаешься. Есть силы в этом мире, кто люто ненавидит нас, но без чьей помощи нам никак не обойтись. Ведь благодаря им мы существуем.

– Ты хоть сам-то веришь в то, что говоришь, лукавый обманщик, – искренне разозлился Адам, так как непотребство того разврата, что творилось прямо у его ног, не имело никакого разумного оправдания. Особенно мерзко выглядело растление малолетних детей стариками и их половые акты между собой: когда морщинистые, дряблые тела терлись друг о друга в надежде зажечь огонь любви там, где по определению его уже никогда не могло случиться.

– Все, что здесь происходит, это ритуал, древний как сама жизнь. Маджиа, кописко?

– Это не магия, а обычный разврат. Но если играющие в арбуз порноактеры хотя бы смешны, то все остальное просто омерзительно. Это начинает раздражать.

– Это потому, что ты в этом не участвуешь. Если бы ты занималась любовью с двумя или тремя парнями одновременно, то ты бы поняла, как тебе может быть хорошо и на что способно твое тело. Просто тебе с детства прививали неправильную мораль.

– А что, есть какая-то другая правильная мораль?

– Никакой, бамбина. Никакой. Мораль – это абсолютная ложь, возведенная в принцип. Так же, как каццо – это сексуальная мышца, которой творится грех во славу Божью.