Текст книги "Соверен"

Она повернула к Бараку лицо, пылающее возбужденным румянцем, потом вновь обратилась к Малевереру.

– Я заплатила мальчишкам шиллинг, – сообщила она, и в голосе ее послышались вызывающие нотки.

Малеверер, мгновенно уловив это, ударил девушку по лицу. Барак сделал шаг вперед, но я крепко вцепился ему в рукав, хотя голова моя закружилась от усилия. Тамазин прижала руку к щеке, но не проронила ни звука. Содрогаясь всем телом, она уставилась в пол.

– Не смей говорить со мной подобным тоном, дерзкая девчонка! – рявкнул Малеверер. – Значит, ты хочешь сказать, что затеяла представление лишь потому, что тебе приглянулся этот смазливый молодчик?

– Клянусь, сэр, это чистая правда.

Малеверер взял девушку за подбородок и грубо поднял ей голову, чтобы взглянуть в глаза.

– С первого взгляда видно, что ты хитрая и распущенная особа, – заявил он. – Мистрис Марлин, вам следует сообщить леди Рочфорд о недостойном поведении этой скверной девчонки. Думаю, ее следует незамедлительно отправить в Лондон. Судя по твоим нахальным манерам, ты родом именно оттуда? – обратился он к понурившейся Тамазин.

– Да, сэр.

– Вот и возвращайся туда, к своим подругам – кухаркам и судомойкам. А вы, мистрис Марлин, лучше смотрите за своими слугами. Вижу, вы забываете о своих обязанностях и думаете только о своем преступном женихе. Ваши сетования о том, что он арестован без всякой вины, уже успели всем осточертеть.

– Так, значит, причина подобного обращения с нами – в моем арестованном женихе? – вспыхнув, спросила мистрис Марлин. – Вы решили, что я вовлекла Тамазин в заговор? Вы усомнились в моей верности королю? – Голос ее задрожал. – Что ж, бедный Бернард уже стал жертвой несправедливости. Видно, настал мой черед.

Малеверер стал угрожающе наступать на нее, но Дженнет Марлин, не дрогнув, посмотрела ему прямо в лицо. Про себя я не мог не отдать должное смелости этой женщины.

– Ты что, тоже захотела получить оплеуху, кляча длинномордая? – прошипел Малеверер. – Так я тебе с удовольствием ее закачу!

– Не сомневаюсь в этом, сэр.

– Убирайтесь отсюда прочь, обе! – взревел Малеверер. – Я и так потратил на вас слишком много драгоценного времени.

Обе женщины не заставили себя упрашивать. Через мгновение дверь за ними закрылась.

– Дело, как выяснилось, яйца выеденного не стоит, – проскрежетал Малеверер, неприязненно покосившись на Барака. – Господи боже, до чего развратны эти королевские служанки. Эту Тамазин следовало бы выдрать кнутом. И ее хозяйку тоже. Кстати, вы сказали, что Марлин видела, как вы несли шкатулку, – обернулся он ко мне. – Вы с ней знакомы?

– Накануне мы перемолвились парой слов, – пояснил я. – Мистрис Марлин рассказала мне, что ее жених заключен в Тауэр.

– Было бы странно, если бы она об этом умолчала, – усмехнулся Малеверер. – Этот ее жених, завзятый папист Бернард Лок, не сходит у нее с языка. Думаю, никак не следовало включать в королевскую свиту невесту заговорщика, пусть даже она и уроженка севера. Этого своего жениха она домогалась с младых ногтей. Он не слишком ее жаловал и даже женился на другой. Да только жена его умерла, и эта стерва Марлин, которой уже перевалило за тридцать, обманом вырвала у него обещание жениться. Она бы, конечно, потащила его под венец, но молодчика бросили в Тауэр, и перезрелая девица осталась ни с чем.

Малеверер зашелся раскатистым хохотом.

– Ладно, идите, – произнес он, отсмеявшись. – Первым делом нарисуйте мне генеалогическое древо. Да смотрите старайтесь как следует. Помните, ваше произведение будет доставлено в Тайный совет. А я тем временем допрошу мастера Ренна.

Должно быть, при этом известии у меня вытянулось лицо, потому что Малеверер насмешливо вопросил:

– У вас имеются какие-то возражения?

– Нет, – пробормотал я. – Но мастер Ренн уже в преклонных летах и, по-моему, не представляет ни малейшей опасности.

– Вот как? – произнес Малеверер и вновь зашелся своим грубым лающим смехом. – Вы слишком доверчивы. Что до меня, я ожидаю опасности со всех сторон.

* * *

Выйдя во двор, мы увидели, что последние приготовления заканчиваются. Работники возились с пышными драпировками из золотой парчи, украшая входы в шатры. От ворот к церкви тянулась длинная вереница телег, нагруженных сеном и соломой; вскоре многочисленным стойлам предстояло наполниться лошадьми, которым требовались корм и подстилки. Было холодно, небо затянули серые тучи. Я поежился от резкого, пронизывающего ветра; на свежем воздухе голова у меня слегка закружилась. Барак взял меня за руку повыше локтя.

– Ну как вы, способны добраться до своей конуры?

– Разумеется, – кивнул я и добавил, пристально посмотрев на него: – Мне очень жаль, что мы навлекли неприятности на мистрис Ридбурн.

– Что теперь сожалеть, – пожал плечами Барак. – Сделанного не воротишь.

– Идемте скорее, мне надо нарисовать это родословное древо. Богом клянусь, с Малеверером не слишком приятно иметь дело. Надеюсь, беседуя с мастером Ренном, он будет держаться в рамках приличий.

– По-моему, старина Ренн – из тех, кто способен отлично за себя постоять.

– Дай бог, если это так.

– Знаете, а ведь мы с вами довольно легко отделались, – изрек Барак, оглянувшись на королевский особняк.

– Ваша радость преждевременна, – горько усмехнулся я. – Уверен, Малеверер еще долго не оставит нас в покое. Как и те люди, для которых он составляет отчет о произошедших событиях.

Глава тринадцатая

В бывшем монастырском лазарете царила полная тишина: все наши соседи разошлись по своим делам. Барак отыскал в холле широкую скамью и притащил ее в мою каморку. Я тем временем осматривал свою выходную шляпу, которую Барак подобрал на полу в конторе Крейка. Злополучное перо было кое-как закреплено уцелевшей половиной булавки.

Я запер дверь, затем извлек из дорожной сумки большой лист бумаги и разложил его на кровати. Барак как следует отточил гусиное перо.

– Вы и правда хорошо помните, как выглядело это родословное древо? – осведомился он.

– Льщу себя надеждой, что это так.

Я поудобнее устроился на скамье, стараясь найти такое положение, при котором шея не слишком затекала бы.

– Откровенно говоря, голова у меня словно набита опилками, – признался я. – Но Малеверер был совершенно прав, когда заявил, что у стряпчих хорошая память на документы. Посмотрим, заслуживаю ли я подобного комплимента.

С этими словами я окунул перо в чернильницу. Барак с интересом наблюдал за мной. Судя по всему, он не был на меня в претензии, хотя я изрядно подвел девушку, удостоившую его своим расположением, и, скорее всего, лишил Барака возможности впредь флиртовать с Тамазин. Напрягая память, я старался не упустить ни малейшей подробности фамильного древа, которое завершали имена ныне царствующего короля и его детей. Вскоре передо мной лежала копия похищенного документа.

– Когда я работал на лорда Кромвеля, я видел в Уайтхолле множество подобных штуковин, – заметил Барак, изучив мою работу. – Только они все выглядели малость по-другому.

– Вы правы. Здесь отсутствуют некоторые королевские отпрыски, умершие во младенчестве. Например, сын Ричарда Третьего.

– И две сестры нынешнего короля.

– Да, – кивнул я. – Каждое генеалогическое древо имеет собственную цель. И цель эта, как правило, всегда одна – доказать, что та или иная персона имеет все права на высокий титул. И представители семейства Тюдор украшают своим родословным древом стены всех государственных учреждений, ибо стремятся доказать, что получили английский престол на законном основании.

– Здесь жирно выделена линия, которая ведет от короля Эдуарда Четвертого к его сыну – нынешнему королю, – пробормотал Барак, разглядывая рисунок. – Значит, это древо составлял сторонник династии Тюдоров.

– И в то же время составлявший не забыл о семействе герцога Кларенса, которое опускается в большинстве королевских генеалогий. Посмотрите, здесь есть даже дочь герцога, Маргарет, графиня Солсбери, и ее сын, лорд Монтегю. Они оба были казнены нынешней весной. Мы еще говорили об этом с мастером Ренном. А вот и дети герцога, мальчик и девочка, исчезнувшие в подземельях Тауэра. Так что, возможно, тот, кто составил это древо, не был столь уж рьяным приверженцем нынешнего короля, – добавил я, задумчиво потерев подбородок.

– Кстати, линии, которые ведут от короля к его дочерям, принцессам Мэри и Элизабет, совсем тонкие, – заявил наблюдательный Барак.

– Именно такими они были на похищенном документе, – подтвердил я. – В этом нет ничего странного, ведь ни одна из принцесс не может претендовать на престол. После того как король расторг брак сначала с Катериной Арагонской, а потом с Анной Болейн, его дочери утратили статус законных наследниц. Единственный наследник короля – принц Эдуард, сын Джейн Сеймур.

– Но возможно, слухи отвечают истине, и вскорости юная королева Кэтрин подарит королю еще одного наследника.

– Да, появление второго наследника изрядно укрепило бы династию Тюдоров. Да только можно ли на это рассчитывать?

Я повернул голову, поморщившись от боли в шее, пристально поглядел на Барака и, хотя, кроме нас двоих, в доме никого не было, заговорил полушепотом:

– В прошлом году брак короля с Анной Клевской был расторгнут на том основании, что король, находя ее до крайности непривлекательной, не смог выполнять супружеские обязанности по отношению к ней. Однако после появления акта о расторжении брака по Линкольнс-Инн ходили не слишком лестные для короля слухи. Поговаривали о том, что годы и многочисленные недуги лишили его мужской силы. И даже молодая красавица Кэтрин Говард вряд ли сможет распалить его угасший пыл.

– В тавернах шептались о том же самом. Хотя выражались куда грубее, – усмехнулся Барак.

– Впрочем, подобные дела находятся вне людского ведения, – веско произнес я. – Возможно, именно здесь, в Йорке, будет объявлено, что королева беременна. Очень может быть, радостную весть провозгласят в одном из этих великолепных павильонов.

Я вновь повернулся к генеалогическому древу.

– В любом случае здесь не содержится никакой крамолы.

– А кто такой Ричард, герцог Йоркский? – спросил Барак, указав на имя, возглавлявшее древо. – Скажу вам честно, я плохо разбираюсь во всех этих претендентах на престол, которые появились во время войны двух роз.

– Все началось со свержения Ричарда Второго, которое произошло в тысяча триста девяносто девятом году, – пояснил я. – Детей у него не было, и потому между его кузенами завязалась борьба за престол. Борьба эта привела к гражданской войне. В результате в тысяча четыреста шестьдесят первом году Генрих Шестой, представитель семейства Ланкастер, лишился трона, который перешел к его сопернику, представителю дома Йорков, Эдуарду Четвертому. Вообще королем должен был стать отец Эдуарда, Ричард, герцог Йорк, но за год до того он погиб на поле сражения.

– Значит, Эдуард Четвертый приходится дедушкой нынешнему королю, – заметил Барак, проведя пальцем по линиям, соединяющим имена.

– Да, мать короля, Элизабет Йорк, была дочерью Эдуарда Четвертого. Говорят, между дедом и внуком существует большое внешнее сходство.

– А каким образом на троне очутился отец короля, Генрих Седьмой?

– Сам он не мог претендовать на престол, однако, женившись на дочери Эдуарда Четвертого, породнился с королевским семейством. Так или иначе, в жилах его сына течет воистину королевская кровь.

Палец Барака скользнул вниз по листу.

– После смерти Эдуарда Четвертого ему наследовал его сын, Эдуард Пятый. Да только царствовать мальчонке пришлось недолго. Брат Эдуарда Четвертого Ричард убил двух своих малолетних племянников и захватил трон.

– Так оно и было. Маленький король и его брат вошли в историю под именем «принцев Тауэра», – изрек я с тяжелым вздохом. – Здесь есть еще одна любопытная подробность, – указал я на древо. – Видите, под именем короля Ричарда Третьего есть надпись – «прозванный Горбуном».

Стоило мне произнести слово «горбун», как во взгляде Барака мелькнуло смущение.

– Вы переоцениваете мою чувствительность, – с досадливой улыбкой бросил я и продолжал: – Никто не знает в точности, был ли Ричард Третий действительно горбат, или это клевета, измышленная Тюдорами. Согласно распространенному предрассудку, мы, горбуны, приносим несчастье и телесное наше уродство является отражением уродства душевного. Тот, кто составил это древо, употребил выражение «прозванный», тем самым подчеркнув, что горб короля Ричарда представляется ему выдумкой. Впрочем, горбат был Ричард или нет, незаконно захватив трон, он вызвал по всей стране протест и возмущение. Именно по этой причине отец нынешнего короля, выступив против Ричарда, повсеместно стяжал поддержку. А потом он женился на Элизабет Йорк, тем самым закрепив за своими отпрысками права на английский трон.

– А второй брат Эдуарда Четвертого, герцог Кларенс? Он что, не предъявлял никаких притязаний на престол?

– Предъявлял, как же иначе. Он пытался захватить трон еще при жизни своего старшего брата и поплатился за это головой.

– Господи боже, ну и семейка. Кстати, Малеверер упомянул о матушке этих дружных братцев, Сесиль Невиль. Он сказал, с нее-то все и началось.

– Я тоже запомнил эти слова. А еще мне показалось, что он произнес их не без горечи. Хотя причины этого мне совершенно непонятны. Конечно, все они – потомки Сесиль Невиль. – Я указал на древо. – Но они ведут свое происхождение также и от Ричарда Йорка.

– Послушайте, а что было бы, если бы нынешней весной заговорщики добились успеха и сбросили короля? – задумчиво спросил Барак. – Тогда на трон взошел бы его сын, маленький принц Эдуард?

– Да, он единственный законный наследник. Но он совсем мал, а если на троне король-ребенок, представители высшей знати неизбежно перегрызутся друг с другом. Полагаю, заговорщики сделали бы иной выбор и возвели бы на трон Маргарет, графиню Солсбери.

– Я о ней и забыл.

– Меж тем у заговорщиков была веская причина желать, чтобы на престол взошла именно эта особа. Семья графини Маргарет принадлежит к стану ярых приверженцев папизма. Брат лорда Монтегю, Реджиналд Поул, является одним из римских кардиналов.

– Господи боже!

– А король, как вам известно, ныне не только управляет государством, но и ведает всеми церковными делами, заняв место, прежде принадлежавшее Папе. Как сказал мне Кранмер, сам Господь вещает устами короля и любое деяние, совершаемое монархом, – это выражение Божьей воли. Потому всякий, кто взойдет на английский престол, становится не только правителем страны, но и защитником веры.

– Устами короля вещает сам Господь, – повторил Барак, покачав головой. – Это утверждение всегда представлялось мне совершенно бессмысленным. Как, впрочем, и то, что Бог вещает устами Папы.

Впервые мой помощник столь откровенно говорил о своих убеждениях.

– Полностью разделяю ваше мнение, – кивнул я. – Но не забывайте, подобные слова можно счесть государственной изменой.

– Однако же так думают многие.

– Думают, но не говорят вслух. И нам тоже лучше прекратить этот опасный разговор. Он может завести нас слишком далеко.

Я осторожно свернул лист бумаги.

– Идите отнесите это Малевереру. И непременно отдайте ему в собственные руки.

Барак слегка замешкался.

– Может, стоит сделать копию этого древа? – предложил он.

– Это совершенно ни к чему, – отрезал я. – Не будем искушать судьбу. К тому же у меня уже есть копия, – усмехнулся я и похлопал по своей многострадальной голове. – Она хранится здесь.

* * *

После того как Барак ушел, я растянулся на кровати и сразу уснул. Проснулся я лишь несколько часов спустя, когда Джек потряс меня за плечо.

– Который час? – первым делом осведомился я.

– Скоро пять. Вы проспали чуть ли не целый день.

Судя по бодрому тону Барака, настроение его несколько улучшилось.

Я сел, поморщившись от боли в затылке, однако с удовлетворением отметил, что голова более не кружится.

– Вы отнесли родословное древо Малевереру?

– Да, и он даже пробурчал нечто вроде благодарности.

Барак немного помолчал и сообщил:

– А после я поговорил с мистрис Тамазин.

– Вот как?

– Я дал стражнику мелкую монету и попросил позвать ее. Сказал, у меня есть новости от ее родственников.

Барак, по своему обыкновению, глянул мне прямо в глаза.

– Я прекрасно понимаю, какие причины толкнули вас рассказать Малевереру о том случае с корзинкой. Но, будь моя воля, я не стал бы поднимать шум вокруг этого пустякового случая. И я хотел, чтобы Тамазин об этом знала.

– Ну и как она вас встретила?

– Сказала, что не держит на нас обиды. И признала, что совершила ошибку, решившись на обман. Хотя даже сейчас ни о чем не сожалеет. Господи боже, этой девчонке не занимать смелости и решительности.

– А вам разве нравятся смелые и решительные женщины? – усмехнулся я. – Прежде вы утверждали, что женщина должна знать свое место.

– Разумеется, мне не по душе, когда женщина пытается помыкать мужчиной. Но Тамазин вовсе не такая. Честно вам скажу – никогда прежде я не встречал подобной девушки, – сообщил Барак и расплылся в улыбке.

– Так или иначе, женщина с сильным характером рано или поздно попытается одержать над мужчиной верх.

– Неправда, – с жаром возразил Барак. – Вы и сами в это не верите! Сами признавались мне, что вас привлекают женщины умные и независимые. Такие, как леди Онор.

– Я предпочел бы, чтобы мне не напоминали о леди Онор Брейнстон, – отчеканил я, чувствуя, как в голосе моем, помимо воли, прорвались нотки горечи.

Воспоминание о безнадежном увлечении, которое я пережил год назад, до сих пор причиняло мне боль.

– Кстати, ум и независимость не имеют ничего общего с безрассудным авантюризмом, к которому, без сомнения, имеет склонность красотка Тамазин, – изрек я.

– Может, вы и правы. Но все же на завтрашний вечер у нас назначено свидание, и я очень этому рад.

– Но благоразумно ли поддерживать отношения с этой девушкой? Ее поступок вызвал гнев Малеверера.

– А при чем тут Малеверер? Наши отношения никоим образом не касаются политики и не должны его волновать.

Барак вновь вперил в меня долгий пристальный взгляд.

– Я так понимаю, вы меня не одобряете?

– А при чем тут я? – с подчеркнутым равнодушием пожал я плечами.

Несмотря на то что случай с похищением корзинки разъяснился, Тамазин по-прежнему не вызывала у меня доверия. Впрочем, я отдавал себе отчет, что к чувствам моим примешивается ревность. Причина этой ревности заключалась даже не в том, что Джек, в отличие от меня, пользовался успехом у представительниц прекрасного пола. Я считал его одним из немногих своих искренних друзей, и мне было досадно, что новое увлечение поглотило все его внимание. Я счел за благо сменить тему и спросил, видел ли Барак мастера Ренна.

– Да, я встретил его во дворе, когда шел к Малевереру. Но видел лишь издалека: он шел к воротам и меня не заметил.

– Надеюсь, разговор с Малеверером оказался для него не слишком тягостным.

– По крайней мере, выглядел старикан бодро и шагал уверенно. Мне показалось даже, что на лице у него играет улыбка.

– Слава богу. Я боялся, что Малеверер будет с ним слишком груб.

– Я же говорил вам, старина Ренн способен за себя постоять.

– Тем лучше для него. Что ж, пойду немного прогуляюсь, – сказал я, поднимаясь. – Мне нужно подышать воздухом.

– А компания вам нужна?

– Против вашего общества я не стал бы возражать, – ответил я с улыбкой.

Стоило мне выйти во двор, порыв холодного ветра пронзил меня до костей. В воздухе ощущалась близость дождя.

– Осень вступает в свои права, – изрек я, обернувшись к Бараку.

Голова моя окончательно прояснилась, и я со всей остротой осознал, сколь серьезной опасности подвергся. Наблюдая за людьми, сновавшими по двору, я думал о том, что кто-то из них нанес мне удар.

«Возможно, сейчас он выжидает момент, чтобы напасть вновь», – подумал я с содроганием.

Хорошо еще, что рядом Барак.

Мы прошли мимо загонов для скота. Взгляд мой привлекли две большие металлические клетки. В каждой из них сидело по огромному бурому медведю; маленькие красные глазки зверей сверкали злобой и страхом.

– Значит, помимо прочих развлечений для короля устроят медвежью травлю, – заметил Барак. – Вы-то, насколько я знаю, не любитель подобных потех.

Он улыбнулся не без насмешливости, ибо считал излишнюю мою чувствительность по меньшей мере странной.

– Да, это не для меня, – кратко ответил я.

– А недавно я видел, как через двор пронесли множество бойцовых петухов, – сообщил Барак. – Говорят, пока их поместили в ризницу. Так что солдатам и челяди тоже будет на что посмотреть. Выходить в город им не разрешают – опасаются, что они передерутся с горожанами.

– Подумать только, церковные нефы превратили в конюшню, а ризницу – в птичник, – покачал я головой. – Воистину все в этом мире перевернулось с ног на голову.

Мы прошли вдоль церковной стены и оказались в главном дворе. Работники, взгромоздившись на лестницы, водружали на павильоны флаги – в большинстве своем то были бело-зеленые флаги Тюдоров, украшенные красно-белыми английскими крестами. Однако, к немалому своему изумлению, я заметил и несколько голубых полотнищ с косыми белыми крестами.

– Посмотрите, это ведь флаги Шотландии! – воскликнул я. – Похоже, сюда прибудет король Яков собственной персоной. Иначе их ни за что бы не повесили.

– Значит, здесь состоится встреча двух королей, – присвистнул Барак.

– Судя по всему, король Генрих задумал заключить соглашение с Шотландией, – заметил я. – Мирный договор – вот то, чего он добивается. Но со стороны короля Якова разорвать альянс с Францией было бы чистым безумием. Ведь это единственное, что удерживает Англию от захвата Шотландии.

– Возможно, король Генрих предложит королю Якову выбор между мирным договором и военным вторжением.

– И нам торжественно объявят о том, что Англия и Шотландия заключили соглашение. А может, еще и о том, что королева Кэтрин носит в утробе дитя.

Я окинул взглядом внутренний двор. Основные работы были завершены, и народу в нем значительно поубавилось. Лишь несколько человек грузили на повозки строительные материалы, оказавшиеся лишними. Землю около особняка покрывали каменными плитами, дабы король – точнее, короли не запачкали грязью края своих одежд. Я зябко поежился, внезапно ощутив приступ усталости.

– Давайте вернемся через церковь, – предложил я Бараку. – Посмотрим, как там наши лошади.

В церкви работники возились в недавно возведенных стойлах, устраивая там подстилки из соломы и наполняя кормушки сеном. Людские голоса и шорох соломы разносились эхом под гулкими сводами. Пока мы шагали через неф, слуха моего достиг еще один звук – сердитое клокотанье, доносившееся из ризницы. Я вспомнил о том, что туда поместили множество бойцовых петухов.

«Любопытно, во что эти птицы превратят церковные статуи? – пронеслось у меня в голове. – Наверняка они, подобно Бараку, примут их за живых людей».

Я огляделся по сторонам. В какой-то момент показалось, что передо мной распростерся труп церкви, труп, выставленный на поругание и осмеяние. По слухам, именно такая участь постигла после битвы при Босуорте труп Ричарда III. Голова моя закружилась, и я опустился на скамью, которую кто-то оставил посреди нефа.

Барак уселся рядом со мной. Некоторое время мы молчали, потом я, поморщившись от боли в шее, повернулся к своему помощнику и едва слышно произнес:

– Полагаю, у меня есть основания опасаться за собственную жизнь.

– Вы думаете, неизвестный злоумышленник убил бы вас, не вспугни его Крейк?

– Я отнюдь не уверен, что Крейк его вспугнул.

– Значит, по-вашему, на вас напал именно он?

– Нет. Будь это так, во время обыска у него нашли бы дубинку или чем там был нанесен удар. И эти проклятые документы тоже. Я хотел сказать совсем другое. Когда Крейк вошел в коридор, преступник уже покинул комнату. Представьте, как все это происходило. Коридор очень длинный. Предположим, преступник услышал шаги Крейка, как только тот появился в дальнем конце. Но если бы он выскочил из комнаты в этот момент, Крейк непременно бы его увидел. К тому же, по словам Крейка, судя по звуку шагов, кто-то спускался по лестнице.

– По-вашему, злоумышленник решил, что вышиб из вас дух?

– Возможно, он и не собирался меня убивать, а хотел лишь оглушить. Вспомните, он вошел в комнату как раз в тот момент, когда я достал из шкатулки признание Блейбурна. И нанес мне удар прежде, чем я успел прочесть этот документ.

– Если для него так важно, чтобы вы никогда не прочли этот документ, он предпочел бы вас убить. Так вернее.

– Не исключено, он решил, что я мертв, – изрек я со вздохом. – Если это так, злоумышленник не слишком опытен. Но, увидев, что я жив, он может повторить свою попытку.

– Имеет ли это смысл? Вы ведь уже успели рассказать Малевереру о документах, хранившихся в шкатулке.

– Но преступник этого не знает.

– В любом случае нам следует смотреть в оба, – заявил Барак.

– Спасибо за то, что сказали «нам», – улыбнулся я. – Признаюсь откровенно, я никак не могу понять, почему эти бумаги вызывают у кого-то столь жгучий интерес. Родословное древо королевской семьи, запись старой легенды о короле-еретике, парламентский акт, который Малеверер объявил поддельным, и покаянное признание некоего Блейбурна. Хотел бы я знать, по какой причине это имя вызывает трепет в сердцах власть имущих. Правда, в шкатулке были еще какие-то документы, судя по виду столь же незначительные. Кому они понадобились? Заговорщикам, которые готовы на все, лишь бы эти бумаги не попали в руки короля? Но если это так, почему Олдройд не передал документы своим сообщникам? Подозреваю, именно за это он поплатился жизнью.

– Хоть меня никто и не бил по голове, она идет кругом, – заявил Барак. – Господи боже, как бы я хотел вернуться в Лондон!

– Всецело разделяю ваше желание.

Порыв ветра, ворвавшийся в лишенное стекол окно, заставил меня вздрогнуть. Небо, видневшееся в высоких проемах окон, начинало темнеть. Я вспомнил о том, как бережно Олдройд складывал куски стекла в свою повозку.

«Любопытно, какая участь ожидает его дом и его дело? – пронеслось у меня в голове. – Он ведь умер, не оставив наследников».

– О чем это вы задумались? – донесся до меня голос Барака.

– В последнее время меня занимают вопросы генеалогии. Удивительно, у скольких людей возникают трудности с наследниками. У кого-то их мало, как у короля. А у кого-то нет вообще. Например, у Ренна или у покойного Олдройда. Да и у меня самого, – добавил я с грустной улыбкой. – Что до вашего родословного древа, Джек, то оно, я полагаю, уходит своими корнями к Аврааму. Ведь в жилах вашего отца текла еврейская кровь.

– Все мы ведем свой род от Адама, первого грешника, – пожал плечами Барак. – Кстати, мой отец был тоже не слишком богат наследниками. Я его единственный сын. Надеюсь, мне удастся продолжить наш род. Род, который скрывает свое еврейское происхождение, – проронил он едва слышно и, повернувшись ко мне, произнес нарочито бодрым тоном: – А с чего вы взяли, что у вас не будет наследников? Вам ведь нет и сорока. Вы еще можете жениться.

– Сорок мне стукнет в следующем году. Вскоре люди будут считать меня пожилым человеком.

– А, так вы ровно на десять лет моложе короля.

– После того, как в прошлом году леди Онор… – начал я и, спохватившись, поспешно переменил тему: – Значит, прелестная Тамазин на вас не в обиде?

– Ничуть, – с самодовольной улыбкой заявил Барак. – Хотя этот невежа Малеверер чертовски ее испугал. Впрочем, держалась она молодцом. Говорит, после мистрис Марлин отчитала ее на чем свет стоит. Но все же обещала, что леди Рочфорд ни о чем не узнает.

– Это в интересах самой мистрис Марлин, – кивнул я. – Леди Рочфорд наверняка поставит ей в вину то, что она плохо следила за девушкой. Признаюсь, мистрис Марлин представляется мне довольно странной особой. А что о ней говорит юная Тамазин?

– Как это ни удивительно, Тамазин ее хвалит. Говорит, обычно мистрис Марлин к ней добра. Это она предложила Тамазин отправиться в Йорк. Мне кажется, Тамазин жалеет свою хозяйку, ведь все прочие леди изводят ее насмешками. А у Тамазин доброе сердце.

– Что ж, по моему разумению, добросердечие – первейшее достоинство всякой женщины, – изрек я и потер ноющую шею. – Господи боже, я с ног валюсь от усталости. Сегодня вечером мне нужно бы посетить тюрьму. Но не представляю, как я потащусь пешком через весь Йорк, да еще в темноте.

– Если учесть, что сегодня вас огрели дубиной по голове, подобная прогулка вам явно не по силам. Самое разумное, что вы можете сделать, – как следует отдохнуть.

– Пожалуй, арестанта я навещу завтра. И заодно загляну к мастеру Ренну. Этот старикан вызывает у меня симпатию.

Я немного помолчал и произнес:

– Он такой одинокий. Покойный мой отец тоже был очень одинок. В последний год я ни разу не удосужился его навестить и чувствую себя бесконечно виноватым.

Должно быть, тревожные события нынешнего дня не прошли даром для нас с Бараком, ибо оба мы ощущали влечение к откровенности, обычно отнюдь нам несвойственной. А может, душевным излияниям способствовала окружавшая нас причудливая обстановка: огромная полуразрушенная церковь, тихий шорох соломы и квохтанье бойцовых петухов, раздававшееся под высокими сводами.

– Иногда я вижу отца во сне, – вполголоса признался Барак. – Когда я был маленьким, я вырывался и убегал всякий раз, когда он хотел посадить меня к себе на колени. Отец чистил выгребные ямы и весь пропитался их смрадом. Во сне я вижу, как он открывает объятия, но запах ударяет мне в нос, и я вновь, как и в детстве, бегу прочь. Ничего не могу с собой поделать. Запах этот я чувствую, даже проснувшись. Когда сегодня к Малевереру привели парнишку, перепачканного в дерьме, я сразу вспомнил свои сны.

Барак коснулся груди, где, как я знал, он носил древний иудейский талисман, когда-то подаренный ему отцом.

– Думаю, такие сны посылаются нам в наказание, – едва слышно заключил он. – Дабы напомнить о грехах, что мы совершили прежде.

– Вы правы. Но не будем растравлять свои душевные раны.

– Идем отсюда прочь, – сказал Барак, поднимаясь со скамьи. – Это мрачное место навевает мрачные мысли.

– Хотел бы я знать, что случилось с мальчиком.

– Вы говорите о юном Грине?

– О ком же еще? Малеверер подверг его слишком жестокому унижению. Это же надо, заставить парнишку бежать через весь город с голым задом.

Барак фыркнул от смеха.

– Малеверер, конечно, злобная скотина, но зрелище, я уверен, было чертовски забавное. Думаю, с парнем ничего страшного не произошло. Кто-нибудь из горожан наверняка пожалел и приютил его. Так что не переживайте. Скажите лучше, пойдете вы ужинать или сразу отправитесь в постель?

– Думаю, перекусить все же стоит, – сказал я, направляясь к дверям.