Текст книги "Танго на цыпочках"

Бесполезный номер. Тимур настолько увлекся разглядыванием окон, что не заметил, как сзади подошли.

– Привет.

– Привет. – Обернувшись, он увидел бестелесное создание в рваных джинсах. С прошлой встречи Светланка стала еще более хрупкой и невесомой. Зато она, наверное, вкурсе, где искать Шныря.

– Умер. – Ответила Светланка.

– Как умер?

– Обыкновенно. Все умирают, и он умер. – В ее глазах не было печали, в ее глазах вообще ничего не было, тупое равнодушие и слабые отблески солнечных зайчиков, нежизнеспособных деток грязного стекла и яркого летнего солнца.

– Дозу не рассчитал. – Сочла нужным пояснить Светланка. – Кольнулся, а потом покурить решил. Горело тут.

– Незаметно.

– Незаметно. – Согласилась девушка. – А пожарные приезжали. И Скорая тоже. Я-то не видела, в кафе клиент подвернулся. Заплатил хорошо. – Светланка, усевшись на скамейку, болтала в воздухе ногами. Ее слова никак не вязались с неестественной хрупкостью. Эльф-проститутка столь же извращенный образ, как эльф-наркоман. – Вечером прихожу, чтобы затарится, а тут такое. Машины, люди, кричат чего-то… Представляешь?

Тимур представлял.

– Теперь у Куки брать приходится, а у него дороже. – Пожаловалась Светланка, наматывая на палец длинный белокурый локон. – И натурой не берет. Педик потому что.

– Хочешь заработать?

– Пошли. – Девочка-эльф, девочка-сказка живо вскочила. – Увидишь, я хорошо работаю, тебе понравится. А за сотню баков и с другом можно.

– Я не совсем то имел в виду.

– А что? – Она огорченно захлопала ресницами. Господи, куда же мир катится, если такие вот ангелы идут на панель, чтобы заработать на дозу. Тимур поспешно достал бумажник.

– Вот тебе сотня, держи. А, если скажешь, кто вместе с Ларой работал, получишь столько же.

Купюру она взяла и, сложив вчетверо, засунула за узенький поясок джинсов.

– Я же говорила, Алик с ней работал. Алик.

– Худой, волос черные?

– И усики. – Мечтательно произнесла Света. – Я просто тащилась от его усиков!

– А из девушек? Мне нужна одна, которая была похожа на Лару, такой же рост, черты лица?

– Вика? Викуша-Груша. У нее фамилия смешная – Грушкина, ее все Грушей называли. Да, они с Ларкой были здорово похожи. Иногда под сестер-близняшек работали, это дороже стоит. – Уточнять, в какой из сфер сестры-близнецы зарабатывают больше, Тимур не стал, понятно же, что не в школе и не на заводе.

– Расскажи про нее.

– В кафе. – Деловито заявила Света. – Мне в прошлый раз понравилось.

И в этот раз Светланка ела с не меньшим аппетитом. Салаватов терпеливо ждал, обнимая руками стакан с холодным соком.

– Думаешь, я всегда такой была? – Девочка вгрызалась в отбивную, словно оголодавший за зиму волк в кусок свежего мяса. – Думаешь, не вижу, что со мною происходит? Все понимаю, все вижу, а сил остановиться нет. Это как с горки на санках, летишь вниз, страшно, что разобьешься, и в то же время хочется, чтобы спуск продолжался бесконечно.

Честно говоря, Салаватов был удивлен. Впрочем, что он знает о Свете, кроме имени? Ничего.

– Я студенткой была, хоть и не МГИМО, но вуз солидный, а там – первая любовь, первая свобода, вот у меня крышу-то и сорвало. Не заметила, что любимый мой со странностями. Родители, конечно, пытались глаза открыть, да где там. Мне ведь хорошо, весело, а учеба, друзья, предки – все по барабану. Когда слегка очухалась, дергаться было поздно, сидела я на таблетках и крепко. Потом укол. Одного хватило. Лара мне помочь пыталась, уговаривала пойти лечиться, обещала денег достать, а я боялась. Думала: вылечусь и что тогда? Тут хотя бы понятно, укололась – и в раю, вылетела из рая – ищи денег на укол. Не жизнь, а сказка. Кстати, с Викой я их свела, именно потому, что похожи. Забавно показалось поглядеть на них вместе, Алик же, как узнал, прибрал Вику к себе, Лариной дублершей, значит.

– Они дружили?

– Кто? Вика с Ларой?

– Да.

– Вообще не разлей вода были, постоянно вдвоем. Лара не слишком общительная была, она даже со мной на расстоянии держалась, а вот с Викой разве что под ручку не ходили, про них вообще думали, что лесби. Вика после Лариной смерти совсем черная ходила, потом пропала куда-то.

– Адрес знаешь?

– В моем доме, третий подъезд, пятый этаж, квартира по центру. – Доев отбивную, Светланка принялась за картофель фри, пальчиками брала каждую картофелину, обмакивала ее в красную лужицу кетчупа и после этого отправляла в рот.

– Улица и дом. – Попросил Тимур. – Назови, пожалуйста.

– Пожалуйста. – Она продиктовала адрес и на всякий случай повторила, – подъезд третий и этаж пятый. Не перепутай.

Год 1905. Продолжение

В поместье Камушевских Аполлон Бенедиктович вернулся затемно. Смеркалось, несмотря на весну, рано, и вечера были холодные, промозглые и оттого неприятные. Федор, доставивший начальство почитай к самому порогу, спешно отбыл, сославшись на поздний час и многие дела, которые еще предстояло сделать.

– Вы вернулись? – Дверь открыла сама пани Наталья. – Вы и в самом деле вернулись?

Палевичу стало стыдно за эту ее радость и удивление, за то, что она вообще встречает его на пороге, словно супруга.

– А… Все ушли, представляете? – Ее звонкий голос нарушал торжественную тишину дома, и Наталья, смущенная собственной несдержанностью, заливалась румянцем. – Попросили расчета и ушли.

– Вы целый день одна?

– Да. – Ответила она. – Вы ведь не уйдете, не бросите меня, как остальные? – И, не дожидаясь ответа, девушка потянула Палевича за собой.

– Я стол накрыла к ужину. Раньше все собирались, а теперь я одна, села и кусок в горло не лезет, когда никого нет. Олег умер, Николя… Вы уже узнали, кто убил Магду? Как Николя себя чувствует? Он ничего не сказал? Ему нужно передать одежду, и…

– Погодите. – Взмолился Аполлон Бенедиктович. Наталья послушно замолчала, она выглядела такой несчастной, такой беззащитной и одинокой, что сердце разрывалось от боли. Бедная, несчастная девочка, брошенная всеми в такой тяжелый для нее момент. Здесь, в огромной обеденной зале, где еще вчера собиралась компания, пусть и не слишком веселая, но компания, и невыносимо чадящие свечи кое-как разгоняли темноту, сегодня пусто и глухо. Тяжелый тройной подсвечник в тонкой девичьей руке выглядит смешно, а два прибора на длинном, словно дорога в Петербург, столе – глупо. Они лишь подчеркивают трагизм ситуации.

– Пожалуйста. – Попросила она тихо. – Умоляю…

– Николай, – Аполлон Бенедиктович откашлялся, – Николай чувствует себя нормально, трезв и зол. – Чистая правда, сегодня днем Палевич навестил арестованного и даже принял решение отправить Камушевского в Берков, в Погорье нет никаких условий для содержания узника, а, отпусти такого – сбежит моментом.

– Требует отпустить, клянется, что не убивал Магдалену.

– И все?

– Все. Он не помнит, что произошло, он не помнит даже, как пытался скандалить после обеда. У него в голове все перепуталось.

– Но это ведь не он, да?

– Не знаю. – Аполлон Бенедиктович не мог лгать, глядя ей в глаза, а говорить правду не хватало сил. Скорее всего, убил именно Николай. Приревновал или просто вспылил без причины и выместил ярость на бедной девушке.

– Давайте ужинать. – Предложила Наталья.

Странный это был ужин. Большая комната, длинный стол, застеленный неправдоподобно белой скатертью, тяжелый подсвечник, оплывающие свечи, три дрожащих огонька и два несчастных человека. Еда казалась невкусной, вино кислым, а разговоры неуместными.

– Сегодня Юзеф приезжал. – Сказала пани Наталия, при упоминании имени пана Охимчика, рука ее дрогнула, бокал опрокинулся, и по белому полотну растеклось маленькое винное море. – Предложение сделал…

Новость интересная, однако, не удивительная. Пан Охимчик хорошо выбрал момент, Наталья растеряна, ей требуется мужская поддержка… хоть какая-нибудь поддержка, когда вокруг творятся страшные дела. И, надо думать, Юзеф Охимчик такую поддержку обещал. Аполлону Бенедиктовичу стало противно, точно он стал невольным свидетелем крайне неприличной сцены.

– Я… Я сказала, что подумаю. Мне страшно. Он убьет меня, если не соглашусь. Он – оборотень!

– Оборотня не существует! – Не выдержал Палевич. – Наталия… Вы позволите называть вас Наталией?

Она кивнула.

– Оборотня не существует, и никогда не существовало, понимаете? Оборотень – это сказка, и пан Охимчик знает об этом. Он пытается вынудить вас…

– Спасибо. – Пани Наталия поднялась, давая понять, что ужин окончен. – Но мне нужны не советы, мне поддержка нужна!

Ночь получилась холодной и бессонной. У Аполлона Бенедиктовича из головы не шла несчастная девушка, убитая первой. И таинственный клад, и понятное, но неприятное, желание доктора женится на Наталье Камушевской, и неприязнь последней к погибшей Магдалене, и клятвенные заверения Николая, что он не виноват…

Слишком много всего, слишком сложно. Палевич, расчертив тетрадный лист на равные площадки, принялся записывать события по мере их происшествия. От недостатка света скоро заболели глаза, но на подобные пустяки Аполлон Бенедиктович не привык обращать внимания.

Все началось с клада. Именно тогда, два года назад, после пожара свет увидела некая старинная бумага с непонятными письменами. Федор, мучимый любопытством, показал бумагу Охимчику, но тот прочесть текст не сумел.

Соврал или нет? Скорее всего, соврал, если язык был незнаком, то зачем корпеть над переводом два дня? Слово «клад» после недолгого раздумья Палевич соединил со словом «доктор».

Далее Федор говорит о бумаге местному кузнецу и через него находит-таки переводчика. Аполлон Бенедиктович провел еще одну линию, теперь с кладом были связаны Януш, Федор и этот неизвестный брат Януша. Возле последних двух Палевич поставил вопросы, с одной стороны глупо подозревать жандарма, с другой – в жизни всякое бывает, посему, точность пойдет лишь на пользу делу.

Теперь Камушевские: Олег, Николай и Наталья. Между Натальей и Охимчиком пролегла жирная черная линия, словно цепь, навеки связывающая эти имена вместе. Линия же между доктором и Олегом была тонкой, поскольку Аполлон Бенедиктович не был до конца уверен, что эта связь имеет отношение к делу. Дальше Магда. Магда и Николай? Безответная любовь? Магда и Олег? Имеет ли отношение ее смерть к смерти князя? Магда и Наталья. Магда и Элиза.

Линий стало много, так много, что в робком свете толстой восковой свечи они сливались в одно большое чернильное пятно. Если приглядеться, то пятно расползалось в паучью сеть, а она в свою очередь обрастала все новыми и новыми деталями. Таинственный зверь у дверей. Претензии пана Охимчика и убежденность Натальи в том, что Юзеф и является оборотнем. Определенно, решение обыскать лес было правильным. Правда Аполлон Бенедиктович подозревал, что завтра в лесу будет неуютно – дождь вон как за окном шумит, того и гляди, разлившееся озеро смоет дом вместе с островом – но отменять приказ он не станет. Времени мало, с каждым днем шансов найти убийцу становится все меньше и меньше.

Где-то в коридоре хлопнула дверь. Пани Наталия? Господи, а если вчерашний зверь бродит? В конце концов, если в дом проник убийца? Палевич, схватив револьвер, вышел из комнаты.

– Пани Наталья? – В коридоре было темно и тихо.

– Пани Наталья, это вы?

Из темноты донесся смешок.

– Пани Наталья, вам плохо?

Тьма колыхалась чернильным пятном, на секунду Аполлону Бенедиктовичу показалось, что это нарисованная им же сеть сошла с листа и заполонила все пространство.

– Пани Наталья. – Он повторял уже лишь для того, чтобы слышать свой голос. Чтобы прогнать детский страх, который выполз так некстати. Маленький мальчик очень боялся темноты и голосов, что живут в ней.

Она вынырнула перед самым лицом. Рыжие волосы, белая-белая кожа и зеленые глаза, в которых застыл смех.

– Пани…

– Т-ссс. – Незнакомка приложила тонкий пальчик к губам. А Палевич ущипнул себя, чтобы проснуться. Но видение не исчезло, наоборот, оно стало четче, реальнее, живее… Личико фарфоровой пастушки, светлое платье, кажется, золотое, но в темноте цвет виден плохо, поэтому платье кажется просто светлым, и белый волк.

Волк. Зверь. Настоящий. Желтые глаза смотрели с печалью и насмешкой, точно животное и впрямь понимало неуместность собственного существования. Волк оскалился и тихонько зарычал, совсем как вчера, только вчера Палевич со зверем находились по разные стороны двери, а сегодня… Аполлон Бенедиктович поднял револьвер, видение это или нет, но тварь выглядит ужасающе реальной, и Палевич решил, что если волк нападет, стрелять просто на всякий случай.

– Не надо. – Рыжеволосая панночка без тени страха положила руку на вздыбленный загривок. И, странное дело, волк успокоился. – Он этого не любит.

– Кто вы?

– Я?

– Вы.

– Не знаю.

– Как вы сюда попали?

– Не помню. Разве это важно?

– Я должен…

– Тише, тише, тише! – Перебила незнакомка. – Идемте!

И Аполлон Бенедиктович подчинился, хотя больше всего это походило на сумасшествие. Рыжеволосая девушка в старинном наряде и белый волк с желтыми глазами. Зрелище столь невероятное, что даже он, человек в высшей степени благоразумный, готов поверить в существование призраков.

– Знаете, – она вдруг остановилась. – А я – ангел!

– Неужели?

– Да, я – ангел, настоящий ангел. Я только забыла, как меня зовут.

– Вы здесь живете?

– Да. – Она закружилась на месте. – Здесь. И еще там. И во многих других местах. Я только на небо попасть не могу, хотя очень хочется. Вы бывали на небе?

– Нет. – Аполлон Бенедиктович прикидывал, как бы половчее прикоснутся к ней, ему нужно было убедиться, что девушка – существо из плоти и крови, а не призрак. Но волк, словно догадываясь о недобрых намерениях, не спускал с Палевича угрюмого взгляда желтых глаз и улыбался так… пастью. Настоящие волки не умеют улыбаться.

– Людям нельзя на небо. Закройте глаза.

– Зачем?

– Я судьбу предскажу.

– А если я не хочу знать свою судьбу? – Палевич кожей чувствовал, что за ее просьбой скрывается какая-то уловка. Девушка, тряхнув рыжей гривой – словно огонь на свободу выпустили – засмеялась.

– Каждый хочет знать судьбу, просто не каждый осмеливается спросить. Ты – трус?

– Нет.

– Тогда почему прячешься? Закрой глаза. Закрой, закрой! – Настаивала она. – Или я обижусь.

– Хорошо. – Аполлон Бенедиктович сдался, в конце концов, вряд ли она причинит ему вред. Лба коснулась что-то теплое. Рука? Значит, она все-таки человек? Волк предупреждающе зарычал, и рука исчезла.

– Ты храбрый, когда нужно идти вперед, а вот отступить боишься, и страх твой обернется кровью. – Ее голос звучал глухо. – Ты мог уехать, но не уехал, поэтому кто-то умер. И еще умрет. По твоей вине прольется много крови. И чужая судьба изменится. Плохо, когда судьба меняется, очень-очень плохо.

Она упрекает? За что? Следовало бросить все и уехать, так что ли? Ведь князю уже не помочь. То есть, после его отъезда все бы успокоилось?

– Мне уехать?

– Сам решай. Ты будешь любить и ненавидеть. Человек один. Вы будете вместе, но ты до конца жизни станешь корить себя за это. Странно… Я никогда раньше не видела ничего подобного. Не открывайте глаза и тогда вы сможете все сами увидеть.

– Нет. – Палевич в предсказания верил не больше, чем в призраков. – Я не стану…

В ответ раздался тихий смех, правильно, она добилась того, чего хотела. Исчезла, растворившись в темноте. Улизнула, задув свечу, и теперь Аполлон Бенедиктович при всем желании не смог бы найти след рыжеволосой ведьмы.

И волка с собою забрала. Палевич, выругавшись, засунул револьвер за пояс, в полной темноте найти дорогу к своей комнате представлялось делом непростым. Ну, ничего, он справится, и еще: уезжать Аполлон Бенедиктович не собирался. Во всяком случае, до тех пор, пока не распутает этот клубок загадок до конца.

А девушка с волком была удивительно, просто невообразимо, похожа на Вайду. Может, и в самом деле без призраков не обошлось? Но рука-то теплая, возразил Палевич сам себе. С этой мыслью и заснул.

Тимур

В сущности, Светин дом ничем не отличался от дома Шныря – та же унылая серая коробка из железобетона, та же заплеванная лестница, те же окурки и шелуха углам, словно Салаватов никуда и не выезжал. Даже кафе рядом с домом почти такое же – с маленьким залом, хмурой, усталой официанткой и небольшим телевизором в углу. В кафе Тимур заглянул по двум причинам: во-первых, следовало обдумать, как и о чем говорить с Викой, во-вторых, банально хотелось жрать.

Интересно, чем Доминика занимается? Если все пойдет так, как планирует Салаватов, то уже сегодня она сможет вернуться домой. От этой мысли пропал аппетит. Ведь и вправду вернется, зачем ей Тимур, бывший любовник старшей сестры, бывший зэк, а в настоящее время просто темная личность без работы и перспектив? Ждать, когда появится работа и эти самые перспективы, Ника не станет, выскочит за какого-нибудь хлыща, который большую часть жизни проводит в офисе, красиво улыбается ровными зубами из качественного фарфора, и красиво рассуждает о светлом будущим. Хлыщ станет делать карьеру и изменять, прикрываясь "служебными командировками". Ника скоро догадается – она же не дура, в самом-то деле – но будет терпеть, стирать рубашки и готовить для своего муженька диетические завтраки с низким содержанием холестерина…

– От такой картины повесится можно. – Проворчала Сущность. – Самому не противно?

– Противно.

Третий подъезд, пятый этаж. Дверь обита черным дермантином, а ручка выполнена в виде львиной головы. Забавно. Салаватов некоторое время рассматривал дверь, гадая, удастся ли отыскать разгадку «призрака» или же он попадет в очередной тупик.

– Да звони уже. – Не выдержала Сущность. – Жми на кнопку.

Тимур нажал. Звонок отозвался развеселой птичьей трелью, на которую, однако, никто не среагировал. Звонить пришлось минут пять, в конце концов, замок тихо щелкнул, и дверь приоткрылась, словно бы сама собой. Тимур нерешительно сжал золоченую львиную морду.

– Да заходи ты! – Велел зычный голос. – Разуйся только!

Салаватов разулся. В узком темном коридорчике нашлась пара тапочек, что само по себе радовало. Хозяйка же на глаза показываться не спешила.

– Чего стал, проходи давай. – Обладательнице зычного голоса по прикидкам Тимура было около двадцати – двадцати двух, значит, это не Вика.

– Чё, нравлюсь? – Поинтересовалась девица.

– Мне бы Викторию Грушанкину.

– Грушкину.

– Пусть Грушкину. Могу я с ней поговорить?

– Эт навряд ли, она теперь не скоро разговаривать смогет. Да ты заходи в залу, чего на колидоре балакать?

Зала оказалась довольно большой и хорошо обставленной комнатой. Тимур с некоторой опаской уселся на светло-бежевое кресло, пощупал обивку – так и есть, кожа, подобный комплект немалых денег стоит, откуда они у наркоманки? Хотя с чего он взял, что Викуша была наркоманкой? Лара, та кололась, а Вику он не видел, посему…

– Чего тебе от сеструхи надобно? – Поинтересовалась хозяйка квартиры, плюхаясь в соседнее кресло. При этом подол юбчонки задрался, обнажая пышное белое бедро, Салаватов отвернулся, чтобы не смутить даму. Впрочем, как оказалось, эту даму было сложно смутить. В свои неполные двадцать три Оксана – так звали девушку – отличалась весьма прагматичным отношением к жизни.

– Вика – ваша сестра?

– Ото ж, оттого и мучаюсь. А я тебя знаю, ты тот мужик, который ее подружку пристукнул. А я – Оксана, можно просто Ксюха.

– Тимур.

– Красивое имя. – Ксюха, закинув ногу на ногу, рассматривала гостя с таким интересом, с котором столетия назад европейцы рассматривали первых негров. – Мне нравятся красивые имена, вот Вике повезло, у нее имя классное, не то, что у меня.

– Оксана – очень красивое имя.

– Ага, просто обалдеть, до чего красивое. Выпить хошь?

– Спасибо, но я за рулем.

– Правильный, значит. – Отметила Оксана с непонятной печалью в голосе. – А подружку сеструхину почто зарезал?

– Были причины. – За многие годы Салаватову настолько надоело доказывать собственную невиновность, что в данном случае он предпочел туманную отговорку долгим нудным, а, самое главное, бесполезным, объяснениям.

– Рога наставила. – Понимающе кивнула Оксана. – А от Вики ты чего хочешь?

– Поговорить.

– Алика найти хочешь?

– Ты знаешь про Алика?

– Я все знаю. – Хмыкнула Оксана. – Это раньше Вика хоронилась, а потом, когда крыша поехала – болтала без умолку. Хотя я и раньше в курсах была. Да и как тут не будешь, когда, стоит во двор выйти, как бабки, что на лавке вечно сидят, в спину шипеть начинают. «Сестра-шалава, и эта такая же». И жалеют для виду. Да видала я их с их жалостью! Что они вообще знали! Да мы жили круто, у меня первой в классе мобильник появился! И шмотки всегда такие были, что пацаны падали, а девчонки зеленели от зависти. Чего захочу – Викуша покупает. Она умная была, на панель не ходила, по телефону работала и только с хорошо знакомыми клиентами, те и платили хорошо и подарки всякие носили Вике ну и мне, значит. Так что посылала я этих бабок и посылать буду, тоже мне моралистки выискалися.

– Расскажи про Алика.

– А что мне за это будет? – Ксения хитро прищурилась, совсем, как кошка, заметившая горшок со сметаной и теперь прикидывающая как до него добраться.

– Сто баксов.

– Двести.

– Идет. – Салаватов готов был и тысячей пожертвовать, лишь бы добраться до черноволосого ублюдка, осмелившегося поднять руку на Лару.

– Половина вперед!

Купюру Оксана сцапала с ловкостью опытного мздоимца, ей бы в цирке фокусы показывать – карьеру сделала бы. Однако, в цирк Ксению не тянуло. Ее вообще никуда никогда не тянуло, она привыкла жить, не задумываясь о дне грядущем. Да и зачем, если есть старшая сестра, которая заработает денег и на шмотки, и на косметику, и на взятки учителям, чтобы помягче отнеслись к «сироте».

– А чё, мы и были сиротами, папаша сбег, мамаша бухала без продыху, со мной только Вика и возилась. Как вспомню про тот дурдом – страшно становится. – Оксаночка помахала перед лицом ладошкой, демонстрируя собственную слабость и незащищенность. – Когда Вика мамашу в дурку отправила, стало чуть полегче. А потом и деньги появились, ну, про деньги я уже говорила, Викуша – молодец, нашла, как красотой своей воспользоваться. А Алик и Ларка твоя – скоты. Лара мою сеструху на иглу посадила, а Алик этим пользовался. Чё, думаешь, вру? Это Ларка Вике первый укол сделала, она и мне предлагала, да только я – не дура, сообразила, чем эта бодяга закончиться может. Вика Ларке в рот смотрела и молиться на нее готова была. Ах, художница, ах, гений, ах, красавица… Сука она, обыкновенная жадная, похотливая сука.

– Не говори так.

– А как? Сам, небось, не за красивые глаза и слова добрые Ларку порешил, раскопал, чем они занимаются.

– Может, я с самого начала знал?

– Угу, как же. – Оксана вышла и вернулась с тяжелой керамической пепельницей в руке. Курила она дорогие дамские сигареты, тонкие, длинные и совершенно несерьезные на вид.

– Будешь?

– У меня свои. – К этим дамским палочкам прикасаться боязно.

– Не знал ты ни хрена. – Сизое облачко дыма Оксана выпустила из ноздрей и довольно заржала, видя удивление гостя. – Ни хрена не знал. Лара часто хвасталась, какого мужика отхватила, дескать, богатый и тупой, пряниками кормит, не догадываясь, что пора за кнут хвататься. Вика ревновала…

– Вот как? – Тимур уже ничему не удивлялся. Выходит, тупой он, если думал, что женщину любить нужно, беречь, защищать. И продолжает думать, а, оказывается, нужно кричать, требовать, запирать на замок или что там раньше рыцари-деспоты творили?

– Угу. Любовь у нее была…

– Она что… эта…

– Ага. Эта. В смысле, лесбиянка. Не, вообще Викуша нормальная, но как Лару встретила, так будто умом тронулась, крышу снесло начисто.

– А Лара?

– Не знаю. – Оксана пожала пухлыме плечами. – Я ж свечу не держала, знаю подружками стали ни шагу друг без друга. Даже когда Лара «в жизнь» уходила…

– Куда?

– В жизнь. Ну, она так выражалась, что, по типу, там у нее нормальная жизнь, где она художница, красавица, дама и все такое прочее, а тут, значит, не жизнь, а подполье. Так вот, она даже оттудова Вике звонила. Ну, сеструха и висела часами на телефоне, со своей ненаглядной Ларой балакая. – Оксана выдохнула облако дыма и, поправив юбку, которая совсем уж неприлично задралась, продолжила. – Особенно в последнее время, ну, перед тем как ты ее кончил, они с сеструхой вааще скорешились, Вика вроде говорила, что Ларочку бросили и предали, теперь она поймет, увидит, ну и дальше по списку. Короче, бред очередной.

– С Аликом что?

– Алик? А, да, прости, увлеклась. Короче, Вика после смерти своей подружки, головой повредилась, решила с чего-то, будто Ларку Алик убил. Про тебя ж не сразу известно стало, да и вышло глупо. В тот день они на съемки собирались, заказ поступил. Викуша обкололась и вообще слабо соображала, ну, когда Алик позвонил, я с ней и поехала, думала по дороге в сознание приведу и смотаюсь по своим делам. Я бы хрен поперлась, но Алик обещал бабки за кино мне отдать. Вика, пока добирались, слегка очуняла, ну, и первый вопрос, естественно, про Лару. Алик же возьми да ляпни: «Скопытилась твоя Лара». Кто ж знал, что у Вики пистолет с собой?

– Убила?

– Нет, бля, по голове погладила. – Оксана скривилась, точно ее вынудили лимон проглотить, причем целиком и без сахара. – Всю обойму всадила. Там столько кровищи было – ты себе не представляешь! Меня прям на месте и вырвало! Оператор кинулся «Скорую» вызывать, да только на хрен та «Скорая», когда у Алика в груди дыры размером с кулак? Говоря по правде, я думала, что нас с Викой там же и закопают, перетрусила конкретно, но обошлось. Вику, конечно, забрали, да не надолго, в больницу определили лечиться, типа, она не соображала, чего творит. Год где-то лечилась.

– Значит, Алик мертв? – Из всего потока слов Тимур выцепил самое главное: враг умер и отомстить ему не удастся.

– Мертв, мертвее не бывает! Собственными глазами видела! В тот же день, что и твоя подружка на тот свет пошел. Вика же… Пойдем, я лучше тебе покажу.

Оксана ступала по синему паласу, точно по подиуму, медленно, величаво, но не забывая при этом вилять бедрами – в силу чего юбочка уехала куда-то в область талии, выставив игривые трусики на всеобщее обозрение. Смотреть было на что, но Салаватов старался не увлекаться – не за тем сюда пришел. Квартира у сестричек оказалась не маленькой, нужная комната находилась в самом конце длинного коридора.

– Во. – Ксюха распахнула дверь, чтобы попасть в комнату, Тимуру пришлось протиснуться мимо хозяйки дома, и та, не упустив момента, прижалась теплым боком…

– А чё? – копируя манеру Оксаны проговорила Сущность, – ты ж в монахи не записывался.

– Извините, – Салаватов вежливо убрал нежные руки со своей шеи. Он чувствовал себя деревом, которое оплетают лианы, если память не изменяет, то эти лианы в конечном итоге дерево душат. Оксана презрительно фыркнула и отвернулась.

В комнате было сумрачно, и даже темно. Плотные шторы надежно хранили покой святилища. Да, больше всего, комната походила именно на святилище, только вместо алтаря – письменный стол, застланный белоснежной скатертью, а вместо икон – фотографии. Много-много фотографий. На стенах, на столе, на книжных полках, на полу… И с каждого снимка глядела Лара.

– Ну, как, нравится? – Оксана больше не пыталась прижаться или обнять, но все равно ее присутствие смущало Тимура, будто Лара могла увидеть.

К черту Лару.

В ответ она рассмеялась с очередной фотографии.

– Это Вика устроила, когда из больницы вернулась, все деньги, которые заработать удавалось, пускала либо на дозу, либо на этот мавзолей. Правда, первое время пыталась держаться, но, стоило один раз на кладбище съездить и крышу сорвало окончательно. На меня – ноль внимания. Сидела целыми днями и разговаривала. Прикинь, с фотками разговаривала, все каялась и клялась. Что еще? – Оксана поскребла лоб наманикюренной лапкой. – А, вспомнила, к сестре Ларкиной ездила.

– Зачем?

– Просто так. Поглядеть, как живет. Она вообще спокойная была, грозится – грозилась, но ничего не делала. Только в последнюю неделю… Нет, недели две, где-то так, Вика нервничать начала. По квартире бродила, одежду перебирала, точно готовилась для чего-то. Уходила…

– И ты ее отпускала?

– А что? – Удивилась Оксана. – Мне ее на цепь посадить надо было? Или запереть? Может, она к клиенту ходила или еще куда, чего это я препятствовать должна? Я б и не заметила ничего, только позавчера она вернулась сама не своя – бледная вся, почти до зелени, и несет какую-то околесицу. Все звонить кому-то хотела, номер наберет и бросает, набере и бросает. А потом говорила. Угрожала кому-то.

– Кому?

– Я не слушала. Думала, таблетку дам, она и успокоится, а Викуша сбежала, бродила где-то до полуночи, вернулась только утром, с ножом в руке, и заявила так уверенно, что, дескать, теперь у нее точно все получится, и никто не помешает. Тогда я уже и «Скорую» вызвала, мало ли что у нее в башке перемкнет, еще прирежет на фиг.

– Значит, ее забрали?

– Забрали. Надеюсь, надолго, а то как-то страшновато мне. Теперь как подумаю, что столько времени я прожила бок о бок с психичкой, так прям не по себе деется.

– А встретится с ней можно?

– Ой, да ладно тебе, встретится, да она счаз как овца, все видит, все слышит и ни хрена не соображает. Вавик ее в закрытую клинику определил, туда даже меня не пускают.

– Кто такой Вавик? – Машинально спросил Салаватов.

– Мой бойфренд. Классный мужик, ревнивый только, так что ты, давай, двигай отсель, а то Вавик придет, мало не покажется!

Тимур хотел спросить, если неведомый ему Вавик столь ревнив, тогда как следует расценить недвусмысленные намеки Оксаны. Или нет никакого Вавика, а девчонка придуривается, цену набивает. Что ж, вполне возможно, но выяснять детали Салаватов не стал. Некогда.

Мой дневничок.

Начала писать про отражение и испугалась. Я ведь не сумасшедшая. Больная, это да, а вот безумие пока далеко. С. существует, это так же верно, как мое собственное существование. Она – часть меня, более того, она – это я. Ни с одним человеком я еще не чувствовала такого родства. Ни с одним человеком я не была столь близка. Это просто мистика какая-то. Наваждение. Каждый раз, когда она уходит, я убеждаю себя, что такое невозможно, но С. появляется, и все мои доводы рассыпаются в прах. Она есть, она существует, а, значит, я не сумасшедшая.

Я не стала говорить о ней Алику. С. слишком нежная, слишком хрупкая, чтобы сталкиваться с реальностью. За короткое время С. стала неизмеримо дороже, чем Ника, чем Тимур, чем весь мир. Мне кажется, что, пока она есть, пока приходит ко мне, то и я живу. Она такая чистая, а я… Рядом с ней ощущаю себя блудницей, осмелившейся прикоснуться к Богу. Она не знает. Она не подозревает даже, сколько на мне грязи, и я стараюсь стать лучше.