Текст книги "Танго на цыпочках"

– Она стала преследовать вас?

– Ну… Не то, чтобы преследовать… она звонила, приглашала встретится, кофе попить, поболтать, но, понимаете, Лара была частью той, другой жизни, о которой я хотела забыть. Я не имела ничего против Лары, я была благодарна ей за помощь, но… За Лариной спиной маячил Алик, проституция и наркотики… Я избегала ее, а она с каждым разом становилась все настойчивее. В конце концов, состоялся откровенный разговор. Лара пришла в ярость, а на следующий день подкараулила меня и заявила, будто фотографии вовсе не уничтожены, она сохранила их и в любой момент может отправить Мареку вместе со списком моих клиентов. За снимки она потребовала деньги, большую сумму, она специально это сделала, она знала, что денег у меня нет, она хотела видеть мое унижение, чтобы все было как раньше: она учит и командует, а я подчиняюсь. Она готова была разделять мое горе, но не мою удачу.

– Вы раздобыли деньги?

– Нет. Я знала, что деньги не нужны, точнее, что, если удастся, я договорюсь с Ларой, и она отдаст фотографии без денег.

– Где должна была состояться встреча? – Иван Юрьевич, несмотря на образ простоватого мужичка, вопросы задавал весьма профессионально, голос жесткий, а взгляд холодный, цепкий.

– В Лариной квартире. Договорились на час дня, я немного опоздала.

– Почему?

– Пробки. – Соня потерла виски и пожаловалась. – Голова болит. Тогда тоже болела, но не так сильно. Извините.

– На чем вы приехали?

– На машине. Марек подарил мне авто. Я не думала убивать ее, я хотела решить дело миром, но… Лара была в ярости, буквально перед самым моим приходом, она поссорилась с женихом. Я даже столкнулась с ним у подъезда.

– Не помню. – Признался Салаватов. Он вообще очень плохо помнил тот день. Утро, солнце, приглашение на прогулку, затуманенные героином Ларины глаза, разговор. Слово за слово, и вспыхивает ссора. Лара бросает обидные слова. Какие? Память не сохранила, но Тимур взрывается, тогда он плохо умел контролировать собственные эмоции. Он ушел, позорно сбежал с поля боя, щадя самолюбие, и до вечера зализывал раны в кабаке, а вечером его взяли.

Сталкивался ли он у подъезда с этой бесцветной молью? Нет, не помнит.

– Лара стала уговаривать меня вернуться. Твердила, что Марек не достоин, что он слабый и трусоватый. Говорила о каком-то кладе, который нашел ее отец, о том, что Марек не имеет на этот клад прав, потому как он своей матери не родной сын, а приемный, а мать – позор семьи… Я не восприняла ее слова всерьез. Я думала только о фотографиях, а она о том, как мы уедем. Она превращалась в точное подобие Вики и… я испугалась. Да, испугалась того, что она из-за своих больных фантазий разрушит мою жизнь! Она бы сделала это, не задумываясь! Уничтожила бы меня, раздавила, как козявку, а потом подобрала бы на осколках счастья и долго-долго утешала. Когда же Лара призналась, что фотографий у нее нет, но она все равно не отпустит меня, потому что знает имена клиентов, а Марек, как и все мужчины, ревнив… Это как лавина, я плохо понимала, что делаю.

– И вы схватились за нож. – Заключил Кукушка.

– Он на столике лежал, там ваза с фруктами и нож. Он сам прыгнул в руку. Я ударила. Раз, потом еще раз, потом еще и еще… А, когда остановилась, Лара была мертва. – Соня прикусила губу.

– Что вы делали потом?

– Ушла. Нет… Сначала я взяла ее платье: мое было в крови. Натянула поверх своего сарафана. Вытерла нож салфеткой. Потом… Потом вышла из квартиры, села в машину и уехала. Я боялась, что меня найдут, но, когда арестовали ее жениха, успокоилась. В конце концов, обо мне никто не знал, а Лара многим перешла дорогу. Начни вы копать, добрались бы до Алика и его бизнеса, а, где наркотики и проституция, там и убийство. Многие знали, что Лара конфликтовала с Аликом, а я… Зачем я нужна кому-то? Потом еще Вика, не разобравшись, застрелила Алика, дело совсем запуталось, и я успокоилась.

– Вы знали, что за совершенное вами преступление был осужден другой человек?

– Да. Но не я же его посадила, а она. Представляете, я и знать не знала, что она в квартире находится! Впрочем, Лара часто говорила, что ее сестра – полная дура. С нее и спрашивайте.

После этих слов у Салаватова возникло стойкое желание убить Соню, положить одну руку на затылок, второй закрыть рот, и резко повернуть, чтобы шея хрустнула. Тимур сам испугался такого порыва и на всякий случай сделал шаг к двери, чтобы расстояние между ним и этой линялой гадюкой стало больше.

– Может, вернемся к событиям дней сегодняшних? – Предложил Кукушка.

– Вернемся. – Охотно согласилась Соня. Ее щеки порозовели, а в глазах появился задорный блеск. – После Лариной смерти мне казалось, будто, жизнь, наконец, наладилась. Родители Марека меня приняли, сам Марек обожал, денег… Впервые, мне не пришлось заботится о деньгах, я могла покупать те вещи, которые мне нравились, а не те, на которые хватало денег. Это была сказка… Но, как любая сказка, она закончилась. Года через два после свадьбы отец Марека умер, оставив фирму и прочее имущество – как принято выражаться движимое и недвижимое – своей супруге, мачехе Марека.

– Ваш супруг остался ни с чем?

– О, нет. Понимаете, Валентина была слишком далека от дел мужа, она существовала в мире фантазий. Благотворительные обеды, заседания клуба садоводов, клуба любителей левреток, клуба ценителей камерной музыки, клуба помощи православной церкви… Она вообще была помешана на религии. Ко всему Валентина была больна. Рак. Она полагала, будто болезнь – наказание божье, и, вместо того, чтобы лечиться, молилась. Фирмой управлял Марек, к несчастью, способность зарабатывать деньги по наследству не передается. Марек за три года умудрился не только развалить все, что создал его отец, но и влезть в долги. Он оказался именно таким, как говорила Лара, слабым и беспомощным, умел лишь ныть. Валентине становилось все хуже и хуже.

– Вы рассчитывали на наследство?

– Да. Одна коллекция живописи стоила бешеных денег. Отец Марека в свое время неплохо заработал на переправке картин непризнанных в Союзе художников на запад, заодно и для себя неплохую подборку сделал. Валентина категорически отказывалась продавать полотна, а после ее смерти наследником стал бы Марек, уж он-то не отягощен сентиментальностью. К тому же слаб, при разводе я бы могла претендовать на часть имущества. Денег хватило бы на первое время, а там, дальше, я бы что-нибудь придумала.

– Но, согласно завещанию, все получал не Марек, а Доминика.

– Вот именно! – С жаром воскликнула Соня. – К разговорам о дочери, с которой ее якобы разлучили в далеком прошлом, мы относились, мягко говоря, с недоверием. Валентина прочно сидела на обезбаливающих, а они, как известно, негативно сказываются на мозгах. Мы считали дочь фантазией, вымыслом, этаким бзиком умирающей, представьте, каково было наше удивление, когда огласили завещание. И картины, и фарфор, и квартиры достались какой-то Доминике Витольдовне Лютовой! Чуя приближение смерти, Валентина наняла сыщиков, чтобы отыскать девочку. А сыщики составили весьма занятный отчет, подробный отчет.

– Что произошло дальше?

– Ну… Марек ушел в запой. Не помню, упоминала ли я, что мой супруг занял денег у серьезных людей, занял под залог наследства, которое в конечном итоге досталось незнакомой девице.

– А что делали вы?

– Изучала досье. Детектив, нанятый свекровью постарался на славу, даже детские фотографии раздобыл. И карту из психдиспансера, согласно диагнозу милая девочка Доминика имела неуравновешенную психику и ярко выраженные суицидальные наклонности. Прибавьте к этому любовь к умершей сестре, ненависть к ее убийце и неудовлетворенную жажду мщения. Адский коктейль, неправда ли?

Доминика

Она вот так просто рассуждала обо мне, что становилось страшно. Неужели любой, совершенно посторонний человек способен разложить душу по полочкам и вынести диагноз. Противнее всего смотреть ей в глаза: Соня не смущается, взгляд не прячет, смотрит прямо, с насмешкой, с вызовом, словно подчеркивает пропасть между нами.

Ненавижу. Знакомое ощущение: все проблемы отступают, тускнеют на фоне ненависти, словно деревенская девчонка с нарумяненными свеклой щеками на фоне Мисс Мира, тело деревенеет, а затылку горячо, будто костер разложили.

– Конечно, я была удивлена, более того, шокирована, – признается Соня. Ее манерность вызывает новую вспышку ярости. Манерность и задумчивый взгляд Салаватова. Тимур смотрит не на меня, а на Соню. Господи, да она гипнотизирует их! Нет, чушь, гипноз – это выдумки. Просто…

Просто она нравится ему, вот и весь ответ. Нравится, как женщина, и Кукушке тоже нравится, вон как внимательно слушает, даже улыбается в ответ. Наверное, они считают Соню красивой. Блондинка, голубоглазая, хрупкая, нежная, словно подснежник…

Убийца. Она – убийца, а не цветок. А кто я? Я ведь тоже едва не… Я хотела, чтобы Тимур умер, а, вместо этого едва сама не погибла.

– Признаюсь, первая мысль была: нанять специалиста, который избавил бы меня от проблемы. – Соня поправляет выбившуюся прядь, нежно улыбается Салаватову, а я… Я слушаю, что еще делать человеку, если он без посторонней помощи и сесть в кровати не способен.

– Но, подумав, я отказалась от этой идеи.

– Почему? – У Кукушки синие мешки под глазами и взгляд медведя, который только-только вышел из спячки и теперь озабочен одной мыслью: чего бы съесть.

– Слишком явно вышло бы, один вопрос: кому выгодно, и убийство раскрыто. Я решила действовать иначе, тоньше, аккуратнее. В конце концов, и преступление имеет право быть изящным. Закурить, конечно, нельзя?

– Нельзя. – С явным сожалением ответил Иван Юрьевич. – Больница как-никак.

– Жаль. Итак, включайте диктофон или что у вас там припасено, приступаем к основному блюду. Для начала пришлось нейтрализовать нотариуса.

– Убили?

– Ну почему сразу убили, я же не маньячка какая-нибудь. Просто господин нотариус получил сведения, согласно которым гражданка Лютова временно выехала за пределы страны. В Турцию, на отдых, на три недели. Кстати, это чистая правда, некая Лютова В. В. действительно выиграла поездку в Турцию. В маленьком недоразумении с именами сложно было бы кого-нибудь обвинить. – Соня очаровательно улыбнулась. – Первую неделю мы наблюдали.

– Кто «мы»?

– Я и Марек.

– Чья это была идея?

– Естественно, моя. Марек и собственный распорядок дня не в состоянии спланировать, не то, что убийство.

– Большой недостаток. – Буркнул Салаватов, Сонечка лишь пожала плечами, в ее понимании данный недостаток и в самом деле был большим.

– Она показалась мне сумашедшей и глупой, еще более сумасшедшей, чем это написано в отчете. Через день ездила на кладбище, разговаривала с памятником, будто с живым человеком… А мысль о мести большими буквами была на лбу написана. Идеи ее любому маньяку честь сделали бы.

– Откуда… – Я хотела спросить, откуда она могла знать про мои идеи, но поняла сама. Дурная привычка излагать мысли вслух. Раньше мне это помогало готовится к урокам, а позже… от старых привычек тяжело избавляться.

– Разговаривать потише надо. – Подтвердила догадку Соня. – Когда я жучок покупала, думала, деньги на ветер выбрасываю, а, оказалось, очень даже полезная штука. Ее план мне очень понравился, настолько, что я решила повторить его.

– Какой план? – Иван Юрьевич повернулся ко мне.

– Интересный. – Ответила Сонечка. – Наша милая, бедная девочка хотела покарать убийцу сестры. Банальное убийства из разряда «око за око», показалось ей чересчур мягким наказанием, и бедняжка придумала план, как свести своего врага с ума. Сомневаюсь, что у нее получилось бы: он, – бледный пальчик указал на Салаватова, – рационален и подозрителен, в визит с того света не поверил бы, а вот она… Идеальная кандидатура, трепетная, нервозная, неуверенная в себе, плюс склонная к самоубийству. Она бы поверила и в воскрешение мертвых, и во многое, многое другое.

– Вы решили сыграть в покойную сестру?

– Не я. С одной стороны, я довольно много знала о Ларе, о ее прошлом, привычках и манере поведения, с другой внешность, голос… А они были нужны. Я вспомнила о Вике, которая была почти точной Лариной копией. К счастью, Викуша обитала по старому адресу, выглядела она, конечно, не ахти, но с большого расстояния эффект был поразительный. Ты, кстати, на вокзале повелся.

– Значит, Вика? – спросил Тимур.

– Вика.

– Зачем?

– Проба. Хотелось проверить, как отреагирует человек, хорошо знавший Лару.

– И как?

– Тебе лучше знать.

– Что за вокзал? – Иван Юрьевич хмурился, полагаю, ему не нравилось, когда кто-то в его присутствии вел беседу не понятно о чем.

– Потом. – Отмахнулся Салаватов. – Пустяк.

– Разве? – Соня покачала пальцем. – Не ври, это совсем не пустяк. Ты ведь тогда удивился, очень удивился, мы едва успели уйти. А забавно получилось, правда? Ника пугает тебя, мы ее. Духи, картины, забытая под кроватью чашка… Как просто воскресить человека, правда? Несколько мелочей и вот, тебе кажется, будто любимая сестра вернулась домой. А там телефонный звонок…

– Почему ты попросила… Сказала… Велела ехать к Тимуру? – Вспоминаю тот телефонный звонок, самый первый, самый странный, свое удивление и испуг, вспоминаю и ненавижу. Нельзя поступать с людьми так, как они поступили со мной, это не честно, гадко и подло. На Сонином личике ни тени раскаяния.

– Я? С тобой разговаривала Вика, поверь, если бы она дождалась сигнала, если бы говорила именно то, что я велела, все сложилось бы иначе. Понимаешь, беда в том, что Вика – шизофреничка, настоящая стопроцентная шизофреничка. И наркоманка к тому же. Врачи сочли ее безобидной и выпустили. Она и в самом деле была не опасной, никаких тебе вспышек ярости, ни голосов, ни галлюцинаций, одна беда – любовь к Ларе. Бедная Викуша, сколько ни пыталась, но так и не сумела осознать факт Лариной смерти. Стоило упомянуть, что Лара погибла, как Вика впадала в истерику. Несложно было внушить, что в Лариной смерти виновата ты, что старшая сестра положила на тебя, неблагодарную, жизнь, а ты отплатила убийством, в котором обвинила жениха Лары.

– Богатая у вас фантазия. – Заметил Иван Юрьевич.

– Не жалуюсь. Давайте, не будем отвлекаться, я устала.

Я тоже устала, но ведь не жалуюсь, жалобы – пустая трата времени, а времени мало, сейчас рассказ закончится, и Соню увезут. Интересно, что с ней станет?

Хотя, пожалуй, не хочу. Пусть она исчезнет из моей жизни, этого будет достаточно.

– Мне почти удалось обойтись без Викиной помощи. Антидепрессант и вино оказали весьма интересное влияние на психику подопытной.

– Зачем? – В памяти возникли лиловые астры и шарики смеха, прилипшие к стене. Кажется, это было еще до звонка Лары.

– Честно говоря, я не ожидала, что эффект будет столь… необычный. Обычно лекарство вызывает подъем настроения и дикую болтливость, мне хотелось, чтобы соседи запомнили Никину…необычность. Позже она замечательно вписалась бы в общую картину. А у нее крышу сорвало. – Соня хихикнула. Какой знакомый смех, где-то я его уже слышала, но где? Во сне с астрами и смехом, точно, дверной глазок смеялся точно также, как она.

– Когда Ника выбежала на улицу, я одновременно испугалась бы и обрадовалась. С одной стороны, попади она под машину – проблема была бы решена, с другой, она имела неплохие шансы выжить и обратить на себя внимание. А он помешал.

Она произнесла это с таким укором, что мне стало стыдно за Тимура, который взял и вмешался в такой замечательный план.

– Пришлось отступить. Я надеялась, что Ника надолго в гостях не задержится, она ведь ненавидит своего спасителя, а на всякий случай велела Вике позвонить. Инструкции оставила, подробные, как для идиотки, но я не учла одного факта: Вика была настоящей сумасшедшей, в ее голове все перепуталось, переплавилось и в результате вместо того, чтобы приказать Нике держаться подальше от него, Вика приказывает ехать и жить в его квартире. Нет, это было нечто! Одна душевнобольная отдает приказ, другая его исполняет.

– Вы не хотели, чтобы Доминика общалась с гражданином Салаватовым? Почему?

– Потому, что он мужчина. Нет, поймите меня правильно, я ничего не имею против мужчин, но они думают иначе, действуют иначе, я опасалась, что ваш Салаватов не поверит в призрака, а критический взгляд со стороны мог разрушить план. Собственно говоря, так и произошло. Он постоянно вмешивался, более того, начал расследование, до Шныря добрался.

– Кто такой Шнырь?

– Наркоман один, – Соня скорчила забавную рожицу. – Мерзкий тип, но память у него хорошая, и про Аликовы дела знал, мог и меня вспомнить, мы с Ларой в свое время частно в одной компании со Шнырем зависали, так что… Я решила убрать Шныря, а тут они.

– Помешали?

– Не совсем. С ними было интересно поговорить, они меня даже пожалели…

– А кассета? И вторая встреча? – Тимур сел на корточки у двери и получалось, что смотрел на Соню снизу вверх.

– Ну… Кассету я тебе дала, чтобы отстал от Шныря, ты бы не ушел, пока своего не добился, а Шнырь, заметь он меня, сдал бы, не задумываясь. На кассете не было ничего такого, Вику без моей помощи ты бы не нашел, а я получила отсрочку, заодно и тебя из квартиры убрала. Я знала, что кассету ты будешь смотреть один, без Лариной сестренки, как же, ведь грубая правда может ранить нежную душу девочки. И ты высадил ее у подъезда и уехал. К счастью, мы с Мареком добрались раньше, едва-едва успели декорации подготовить.

– Кто остался в квартире?

– Я. Марек должен был следить за подъездом, а я за тобой, Ника.

– Что ты подсыпала в воду?

– Какая разница? Или понравилось? Смотри, станешь наркоманкой, как твоя сестрица.

Сонино нахальство поражало, она открыто смеялась и надо мной, и над Салаватовым, и над меланхоличным Иваном Юрьевичем. А они прощали, заранее прощали все ее выходки, потому что чувствовали себя победителями: как же, разгадали, поймали. Зря. По лицу вижу: Соня задумала что-то, ох, выскользнет она из цепких рук милиции, как угорь из сети.

– Ты видела то, что хотела видеть. Кстати, падение с четвертого этажа показалось мне делом гораздо более надежным, нежели гипотетическая автоавария. Кто мог знать, что господин Салаватов… – Кокетливый взгляд в сторону Тимура, – вернется? Марек струсил, мне пришлось самой выкручиваться. Вы не представляете, как обидно отступать в шаге от цели! Я не знала, плакать или смеяться: наша жертва оказалась не такой легкой добычей, она снова сумела выкрутиться, а меня едва не поймали на месте преступления.

Год 1905. Продолжение

Николай очнулся ото сна на рассвете, небо за окном из чернильно-черного стало красным, и сон ушел, испугавшись этого неба, раскрашенного кровью. Дальше все проходило быстро и как-то буднично. Охрана принесла горячей воды, чистую одежду, о которой – злая ирония, не иначе, – позаботилась Наталья, завтрак.

Камушевский поел с аппетитом, а вот Аполлону Бенедиктовичу кусок поперек горла стал.

– Ну, прощайте. – Николай по-дружески обнял Палевича. – Скажите, что я не струсил, ладно?

– Скажу.

– Спасибо. И… – Камушевский отмахнулся от охранников, попытавшихся поддержать барина под локоток – в поддержке он не нуждался, гордый слишком. – И еще! Я ее прощаю, скажите?

– Скажу.

– Ее, но не вас. У вас-то, в отличие от меня, выбор был! Вы-то могли поступить иначе, могли остановить ее, и мне могли поверить, поэтому… – Один из охранником потянул Николая за рукав, но Камушевский лишь отмахнулся. Ему очень нужно было успеть сказать, а там он сам пойдет, без помощи охраны, он же не трус, в самом-то деле!

– Поэтому я вас проклинаю! Вас и весь ваш род!

Аполлон Бенедиктович поразился не столько самому проклятью, сколько сумасшедшей улыбке Камушевского, и огню в серых глазах, будто бы сама душа Николая воспылавши праведным гневом, вопила о справедливости. Охрана, отступив к двери камеры, взяла ружья наизготовку.

– Вы, ставши на страже закона и справедливости, этот самый закон предали, вы, зная, что я невиновен, отправили меня на эшафот. Думаете, она будет вас любить? Да она поступит с вами так же, как с Олегом, Янушем, Юзефом и мной. Скоро свидимся, Аполлон Бенедиктович, там, на небе. А детям вашим… Пусть они тоже попытаются свою невиновность доказать, и, если кому удастся, то значит так тому и быть. Значит, я и вас простил. – Николай повернулся к охранникам. – Ну что, господа, идем, время-то уж позднее, не хорошо на собственную казнь-то опаздывать.

– Какую невиновность? – Спрашивая Николая, Аполлон Бенедиктович чувствовал себя на редкость глупо. Господи. Да он же не верит в проклятия, и детей-то у него нету.

– Да хоть какую. – Весело отозвался Камушевский, – бывает, что и за малым грехом наказание большое.

Николай Камушевский не струсил, быстрым шагом, словно спешил умереть, взошел на эшафот, с той же улыбкой счастливого безумца поклонился присутствующим…

Он умер быстро – Аполлон Бенедиктович наблюдал за казнью издали, и после тысячу раз проклинал себя за то, что не уехал еще вечером и за то, что вообще явился сюда. Хотя теперь он мог засвидетельствовать перед кем угодно: Господом, Сатаной или людьми, что порой бывают хуже самого Диавола, что Николай Камушевский не струсил. Не отступил, не плакал, не висел беспомощной тряпкой на руках охраны. Он даже от мешка, который на голову одевали, отказался, и, несмотря на то, что сие являлось нарушением заведенного порядку, палач не стал натягивать мешок силой.

Вот веревка легла на шею, и Николай нервно мотнул головой. Палач затянул петля, поправил узел, спросил что-то – из-за расстояния Аполлон Бенедиктович не слышал слов, только видел, как шевелятся губы – а Николай ответил. Дальше быстро: хмурый человек в мятом костюме зачитывает приговор – опять же до Палевича не долетело ни звука. А потом взмах рукой и тело падает вниз.

Аполлон Бенедиктович перекрестился, пусть суд Божий, ежели таковой есть, будет милостивее к этому мальчишке, нежели суд людской.

Спаси и сохрани душу его.

Пора возвращаться домой.

Тимур

Салаватов готов был поклясться, что в тот день, когда он вернулся, чтобы отдать сумочку, Ника находилась в квартире одна. Он бы заметил присутствие другого человека. Или не заметил? Он четко помнит открытую дверь, знакомый до боли запах «Черной магии», страх, холодной ящерицей скользнувший вниз по позвоночнику, и Нику, которая пыталась выпрыгнуть с балкона.

Так. Стоп. Балкон в комнате, с коридора его не видно. Значит, он прошел в комнату? Выходит, что прошел. Прошел, но не запомнил. И на кухню он не заглядывал. То есть, Соня имела все шансы тихо убраться из квартиры, пока она приводил в сознание Нику.

Стоило опоздать на минуту. Всего на одну минуту и…

– И все. – Печально заметила Сущность.

– И все. – Согласился Салаватов. Он сам не заметил, что сказал это вслух, а Соня, услышав, удивилась.

– Почему все? Еще не все, но уже немного осталось. Следующим пунктом пришлось убрать Шныря.

– Почему?

– После просмотра кассеты, господин Салаватов непременно захотел бы пообщаться со Шнырем поближе. Неудачная попытка вывела игру на совершенно новый уровень. Я правильно рассчитала, что Салаватов станет копать, и боялась, как бы он не докопался до чего-нибудь существенного. Убрать Шныря было легко: после укола он отрубался, ничего не стоило ввести еще одну дозу. Окурок на промасленной тряпке – вот вам и пожар, это чтобы наверняка.

– Зачем ты дала Викин адрес?

– Чтобы ты ее нашел. Не понимаешь? Вика – сумасшедшая, шизофреничка, влюбленная в Лару, похожая на Лару, ненавидящая младшую Ларину сестру. Идеальный объект. Признайся, ты же решил, что нашел источник всех бед? Обрадовался, верно?

– Верно. – Не слишком радостно подтвердил Салаватов. Собственная тупость убивала.

– Вот и я решила, что обрадуешься, может даже, угомонишься на радостях. И Ника немного успокоится. Для меня Вика не представляла интереса, для тебя, впрочем, тоже. Больница, куда ее определила сестра, кстати, с подачи Марека – хоть на что-то да сгодился, место надежное, посторонних туда не пускают. А, если и пустят, то кто поверит шизофреничке, которая уверена, что о мести ей рассказал ангел, посланный Ларой? Я бы не поверила. И ты бы не поверил. Таким образом, я уладила сразу несколько проблем: во-первых, убрала со сцены свидетеля, во-вторых, позволила господину Салаватову думать, будто он раскрыл «заговор», в-третьих, усыпила бдительность моей дорогой родственницы, доказательством чему стал ее переезд на собственную жилплощадь. Одновременно в голову пришла еще одна хорошая идея.

– Ну и стерва! – Восхитилась Сущность. – И коленки у нее ничего, аппетитные.

Тимур отвел глаза, стало стыдно: ему про убийство рассказывают, а он на коленки пялится. В голову моментально пришел знаменитый эпизод из «Основного инстинкта». А Сущность, пожалуй, права. Прав. Соня – порядочная стерва, и той, другой, из фильма, сто очков вперед даст.

– Что такое остров? – Соня небрежно закинула ногу за ногу и поправила подол халата. Жест получился наредкость вызывающим. – Остров, это замкнутое пространство, огражденное от мира и, следовательно, от посторонних глаз. Случайные свидетели исключены. Зато есть неслучайные. Я знала Марека, я неплохо успела изучить эту сладкую парочку, и знала о дурацком условии, что наследники должны провести неделю на острове вместе, чтобы поближе познакомится. Рискнуть стоило. Марек сообщил о наследстве и уладил мелкие проблемы с переездом. Тут даже присутствие Салаватова было нам на руку, он замечательно подходил на роль козла отпущения. Об уликах я позаботилась, но… Не хватало достоверности, понимаете?

– Не совсем.

– Допустим, имеется труп и двое подозреваемых. Один ранее сидел за убийство, второй перед законом чист, зато смерть девушки ему выгодна. То есть, оставалось пространство для маневра. Честное слово, сначала я не хотела убивать Марека, и не убила бы, но он запаниковал, он трус, надави, пригрози и сломается. К тому же, когда из трех человек, находившихся на острове, в живых остается один, то вопрос «кто убийца» неуместен. Но, повторюсь, если бы Марек был чуть более смелым, чуть более выдержаным, остался бы в живых.

– Как вы попали на остров? – Поинтересовался Кукушка. Выглядел он подавленным и уставшим, видно, бессонная ночь сказалась.

– Вплавь. Я хорошо плаваю. Вернее, сначала Марек забрал меня с берега, мы заранее договорились о месте. А уже назад пришлось плыть. Это не так сложно, как кажется. Убивать сложнее. – Призналась Соня. – Жаль, только, до нее добраться не получилось, из-за Марека, идиот должен был подсыпать в вино, или что она там пить будет, снотворное. Ей и ему, но не сразу, чтобы в крови алкоголь нашли, понимаете? Ему он подсыпал, а ей нет. Она проснулась, поняла, что… и убежала. В колодец сама провалилась, без посторонней помощи, а там глубоко: мне не спустится. Внизу темно, она вроде не шевелилась, ну, я решила, что она шею свернула. Конечно, стрельнула пару раз вдогонку, но попала или нет, сказать не могу.

– Не попала. Только в самый первый раз, когда на кухне. – Нике все-таки, удалось сесть. Выглядела она плохо, настолько плохо, что Тимур испугался: а вдруг эта болтовня плохо на ней скажется? Ей отдыхать нужно, а не слушать о том, как ее убивали.

– А… Помню, была кровь. – Соня засунула руку в карман. – Я еще понадеялась, что рана серьезная, а ты антилопой в лес поскакала. Слушай, отчего ты в яме не сдохла?

– Меня ангел хранил.

– Ангел? – Белые бровки поползли вверх, выражая недоумение. – Какой ангел?

– Тот, который спит… Под звездой. – Ника облизнула губы. – Помнишь, ты еще спрашивала, где его могила?

– Чья? – Иван Юрьевич моментально встрепенулся.

– Могила ангела. – Соня рассмеялась. – Господи, ты решила, что в той дыре клад? Да ладно, успокойся, нету там ничего, в колодце мы в первую очередь смотрели. Пусто. А я-то понадеялась, что Ларе и вправду удалось узнать, где клад, а она, значит, колодец имела в виду. Забудь, в колодце нет ничего, кроме листьев… Да ладно, не расстраивайся, я на клад и не рассчитывала.

– А звонок зачем?

– Ну, для правильной постановки спектакля на острове нужен был твой герой-любовник, я надеялась, что после звонка тебе хватит мозгов не тащиться на остров одной. А ты и вправду клад поверила. Прямо как Лара…

– Сука ты. – Совершенно спокойно произнесла Ника.

– Сука. Признаюсь, но не раскаиваюсь. Итак, господа, финальная сцена. – Соня достала руку из кармана и подняла вверх, чтобы всем было хорошо видно. Тонкие пальчики, похожие на полупрозрачные щупальца кальмара, крепко сжимали гладкий шарик темно-зеленого цвета.

Граната.

Доминика

Она оказалась хитрой, эта бледная поганка, хитрой и рисковой, я бы так не сумела. Красиво. Нет, честно, подобная наглость вызывает восхищение.

– Это граната. – Пояснила Соня, будто кто-то здесь еще недопонимал, что в ее руках отнюдь не теннисный мячик. – Без чеки. Стоит отпустить и будет взрыв.

– Сама погибнешь. – По лицу Ивана Юрьевича невозможно было понять, испуган он или нет. И голос равнодушный. Салаватов тоже спокоен, чуть побледнел, но и только, а я… Господи, сердце сейчас через ребра выпрыгнет. А я же предполагала, что эта тварь без боя не сдастся!

– Как ни банально звучит, но смерти я не боюсь. В моем положении выгоднее умереть, нежели десяток лет проторчать на зоне, а потом выйти нищей больной старухой. Не хочу так, лучше уж… – Соня отпустила большой и указательный пальцы. Если она разожмет еще один, то…

– Бабах и все. – Сказала она. Пальцы, слава богу, вернулись на место. Не знаю, как они, но я ей поверила.

– Ну и чего ты хочешь?

– Ничего особенного. Хочу выйти отсюда.

– Не получится. – Кукушка не делал попыток остановить Соню, он спокойно сидел на своем стульчике, разглядывая ботинки, а руки на коленях, на виду, значит.

– Посмотрим. На всякий случай предупреждаю: граната не учебная. А в углу баллон с кислородом, поэтому взрыв палатой не ограничится. Так что, прежде, чем глупости делать, подумайте о бедных людях, которые погибнут.

– Террористка.

Соня лишь пожала плечами.

– Ты. Да, ты, мент, прости, забыла, как зовут. Доставай наручники.

– Какие наручники? – Кукушка не шелохнулся.

– Обычные. Ты же не с цветами сюда шел. Не надо упрямиться.

– Не буду. – Иван Юрьевич положил требуемое на пол.

– Одень. – Потребовала Соня. – Нет. Стой. Сначала ключ на пол.

Кукушка выполнил и это требование. У меня спина вспотела со страху. Соня казалась такой неестественно хрупкой, неспособной долго удерживать опасную игрушку. А граната выглядит тяжелой.

– Теперь слушай и делай правильно, иначе будет бум. Один браслет одеваешь себе. Пропускаешь через… Через батарею.

– Не пролезет.

– А ты постарайся, вон, в углу, труба тонкая. А второй одеваешь своему приятелю. Надеюсь, ребята, вы будете вести себя хорошо. Не зря же я два часа распиналась, должны были понять, что слова с делом у меня не расходятся… Давай, господин Салаватов, поднимайся, пока…