Текст книги "Рапсодия в стиле mort"

– Уже одиннадцать, – подал голос Арсений. – Как ты?

Девица сморщила нос:

– Погано. Где мои таблетки?

Арсений повернулся к Норе.

– Будь добра, отдай девушке ее лекарство, – попросил он вежливо.

Потрясенная Нора молча протянула упаковку. Девица поблагодарила, цапнула таблетки и скрылась в спальне.

Нора посмотрела на Арсения.

– Как это понимать? – прошептала она, потому что голосовые связки внезапно сели.

Арсений пожал плечами.

– Да как хочешь!

– Арсений!

Нора вложила в это слово столько мягкой укоризны, сколько ей было отпущено природой.

– А что особенного? – спросил субъект, усмехаясь. – Дело молодое!

Нора хотела в очередной раз призвать Бога, но вовремя спохватилась. Дверь спальни приоткрылась, из-за нее снова высунулась растрепанная девица. Простыня окутывала тело наподобие римской тоги, ночной рубашки на ней уже не было:

– Где моя одежда? – Девица поймала неприязненный взгляд Норы и сконфузилась: – Простите, я в таком виде…

– Открой гардероб, – посоветовал Арсений. – За вид можешь не извиняться, чего я там не видел.

У девицы хватило совести покраснеть. Дверь снова захлопнулась.

– И это в такой день! – сказала Нора, обращаясь к самой себе.

Глаза Арсения вспыхнули.

– Не твое дело!

– Нину только-только похоронили!

– И это тебя не касается!

Нора покачала головой. Она уже знала, куда нанести удар.

– Зря ты так, Сенечка. Я по делу. Утром мне позвонил Олег Владимирович и просил зайти к тебе. – Она с удовлетворением увидела, как небритые щеки субъекта окатила красная волна.

– Что он тебе сказал?

Вопрос прозвучал враждебно, однако в глазах с лопнувшими кровеносными сосудами мелькнул страх. Норе это понравилось. Похоже, она и вправду нашла уязвимое место Арсения Платонова.

– Он за тебя беспокоится. Ты обещал повидаться с ним перед отъездом, но не зашел. Потом этот сердечный приступ… – Нора снова сделала паузу, вглядываясь в небритое лицо напротив. – Он очень просил тебя с ним связаться.

Арсений опустил глаза и кивнул. Его лицо стало непроницаемым.

– Спасибо. – Голос ровный. – Если это все…

Он не договорил. Нора широко улыбнулась.

– В смысле «выметайся, дорогая»? – Она подошла к Арсению и попыталась обнять его за шею. От майки несло залежавшимся бельем, однако Нора пересилила себя и прижалась головой к его плечу. – Может, выпроводишь эту дурочку? – шепнула она, поглаживая мужской затылок длинными красивыми пальцами. – Сегодня такой день, когда рядом должен быть близкий друг.

Нора отодвинулась и заглянула Арсению в глаза. Она чувствовала нарастающее раздражение. Он стоял как каменный, излучая флюиды несокрушимой неприязни. Неужели ей так и не удастся его приручить? Нора считала своей главной проблемой Нину, а выходит, что она ошиблась.

– Она останется, а ты уйдешь.

– Почему?

Арсений соблаговолил взглянуть на гостью.

– Потому что ее я пригласил в отличие от тебя.

Он выдержал ее молчаливый яростный натиск, не отводя глаз. Нора грубо оттолкнула Арсения с дороги и вышла из номера. Дверь захлопнулась, замок щелкнул с отчетливой неприкрытой угрозой, словно взведенный пистолетный курок.

Глава 16

«Хотя мама всегда удивлялась силе его воображения, Арсен считал, что унаследовал свой дар от нее. Он рос под аккомпанемент ярких увлекательных рассказов об отце-полярнике, погибшем на Крайнем Севере много лет назад. Рассказы звучали убедительно, потому что их иллюстрировали фотографии, расставленные по всей квартире. На снимках фигурировал высокий широкоплечий мужчина с мягкой короткой бородкой, одетый в пушистую меховую куртку и свитер с высоким воротом. «Отец», – поясняла мама маленькому Арсену. Мужчина смотрел на сына с веселым недоумением, словно не верил своим глазам. Между бородой и усами, казавшимися хрустальными от инея, сверкали ровные крупные зубы; густые волосы, не покрытые шапкой, развевал порыв ледяного ветра.

Арсен любил мужчину на фотографиях. Наверное, поэтому долго не замечал, что снимки, расставленные на столе, тумбочке и развешанные по стенам, отличаются только размерами; это был один кадр, размноженный со страстной многократностью. А потом нашел фотографию отца в пожелтевшем старом журнале, который мама хранила на самом дне гардероба под стопкой аккуратно сложенных скатертей. Арсен уже умел читать, поэтому довольно легко выяснил, что зовут того не Петр Платонов, а Василий Загребнюк, и он вовсе не полярник на арктической станции, а строитель мостов. В 1961 году Василий Загребнюк был жив-здоров и вместе с китайскими друзьями строил мост через реку Амур. Это Арсен узнал совершенно точно, посмотрев дату в углу журнальной страницы.

Он ничего не сказал маме. Догадался, что его открытие радости не принесет. Он снова сунул журнал под стопку скатертей и постарался аккуратно ее разгладить. Змейка сомнения, которая робко копошилась в его душе под влиянием маленьких противоречий в чудесных рассказах, выбралась из треснувшего яйца. Арсен понял: мама его обманывает.

Открытие не вызвало враждебности. Он любил маму точно так же, как раньше, и верил ей ничуть не меньше. Просто Арсен, наконец, догадался, почему ее улыбка всегда кажется виноватой. И еще понял, почему соседки по дому разговаривают с мамой немного свысока, словно одолжение делают. Потому, что у нее нет мужа, а у них – есть. Правда, дядя Коля пьет, как лошадь, у дяди Лени плоховато с чувством юмора, а дядя Вася с утра до ночи бубнит, что евреи правят миром, но – вот они. А что может предъявить миру гражданка Платонова? Незаконного отпрыска? Только-то?

Повзрослев, Арсен нашел в старых маминых бумагах свое свидетельство о рождении с многозначительным прочерком в графе «отец». Его это уже не удивило: он знал, что Петр Платонов, отец Насти и мамин муж, умер задолго до его появления на свет. Арсен не страдал комплексом неполноценности, ему просто было интересно: что за человек сначала клялся маме в любви, а потом бросил на растерзание дворовой своре вместе с их общим ребенком? «Плодом греха», – как выразилась бы правильная тетя Вера. Впрочем, Арсен скорее бы умер, чем задал маме такой вопрос. Он по-прежнему внимательно слушал рассказы об отце-полярнике, потому что понимал: мама нуждается в них не меньше, а может, и больше, чем сын.

Перед приездом Насти фотографии незаметно исчезали со стен и тумбочек. Мать и сын, как молчаливые заговорщики, избегали разговоров об отце.

Арсен вдруг задал себе вопрос: догадывалась ли мать, что восьмилетний ребенок знает ее тайну? «Это возможно», – признался он печально. Но она все равно раскрывала перед сыном мир своей души, населенный чудесными несбыточными фантазиями, в сто раз прекраснее мира реальных предателей и лгунов.

«Вернись на землю», – требовала Нина.

«Вернись в реальность», – эхом вторила Настя.

Они не любили странный дар, доставшийся Арсению от матери. И он, под влиянием поджатых женских губ, множество раз предавал свое воображение, стыдился его и соглашался со словом «вранье». Что ж, Арсен получил по заслугам. Его таланта хватило только на одну настоящую книгу. Книгу, которой гордилась сестра, Нина хвастала перед подружками и которую обе никогда не называли «враньем». Хотя все в ней – от первого до последнего слова – не имело ничего общего с реальностью.

«Голова в облаках», – говорила мама Арсению. Она произносила это без тени осуждения, с веселым пониманием, словно знала, как это здорово – бродить по небу. Громадное розовое облако потрясло Арсена, когда он увидел его в иллюминаторе самолета. Это был его первый полет, но из множества ярких моментов Арсену запомнилось только облако, подсвеченное лучами садящегося солнца. Оно было похоже на пустынный розовый замок, тихо плывущий по небу.

– Нравится? – спросила мама.

Арсен кивнул, не в силах выразить словами свои чувства. Если бы ему разрешили прыгнуть с самолета на облако, он бы сделал это не раздумывая. Жизнь в фантастическом розовом дворце выглядела такой сказочно прекрасной по сравнению со скучным серым миром!

«Реальность, вернись в реальность, смотри на вещи реально, рассуждай реально»…

– Зачем? – не понимал он.

– Потому что так правильно, – отвечали ему. Нина с Настей не очень понимали, что же тут правильного, просто верили в раз и навсегда застывшие истины. Они никогда не страдали болезнью под названием «богатое воображение».

Кило стрихнина в зубы этой реальности и той лошади, на которой она приехала! Арсен не желал иметь ничего общего с реальностью, убившей его мать! Сказочные сладкоголосые птицы не заживаются в реальном мире.

В тот страшный день мама вернулась с работы не к обеду, как обычно, а значительно позже – часа в четыре. Арсен услышал, как звякнули ключи в прихожей, и выскочил из комнаты навстречу маме. Его улыбка тут же погасла. Мама сидела на корточках в углу, обхватив колени руками и уткнувшись в них подбородком. Ее серо-голубые глаза застыли, разглядывая что-то внутри себя. Что-то очень большое и страшное.

– Мама, – позвал Арсен.

Она не откликнулась. Сидела, оцепенев, и смотрела на невидимого злого зверя внутри. Арсен видел его так же четко, как она.

Он присел рядом с мамой и потряс ее колено.

– Мам, я уроки сделал.

– Молодец, – отозвалась она пустым голосом.

Арсен встал и огляделся, не зная, что предпринять. Обычная история: дети чувствуют беду не хуже взрослых, только не умеют с ней бороться.

– Хочешь есть? – спросил он беспомощно. Мама покачала головой. – А что ты хочешь?

– Ничего, – ответила мама. Она разжала руки, обнимавшие колени, и медленно выпрямилась. Не глядя, положила ладонь на голову Арсена и постояла так минуту, словно надеялась, что боль пройдет. Но боль не прошла, потому что мама тихо застонала и убрала руку с его волос.

– Мне страшно! – сказал Арсен в полный голос.

Мама уходила в комнату, не оборачиваясь.

– Пойди, погуляй… – И она закрыла дверь.

Больше он маму не видел, ни живой, ни мертвой. Иногда Арсен гадал: поступила бы она так же, если бы послушный сын не отправился во двор играть с мальчишками? Думать было мучительно, но он с каким-то мазохистским сладострастием вновь и вновь возвращался к этой мысли. Если бы он не ушел. Если бы остался дома. Если бы смог оторвать мамин взгляд от монстра в глубине ее души. Если бы, если бы, если бы…

«Нереально», – сказала бы Настя.

Сестра забрала его к себе сразу после похорон и оформила опекунство. Жизнь в общежитии медицинского института Арсену не понравилась: слишком много людей, слишком много шума, слишком много сочувственных взглядов. Впрочем, продолжалась она недолго. Настя перевелась на заочный и устроилась медсестрой в больницу. Они с Арсеном перебрались в коммуналку на две семьи: в одной комнате они с Настей, во второй – пожилая супружеская пара, тихая и интеллигентная. «Служебное жилье», как называлась их комната, располагалось в старом каменном особняке с огромной львиной мордой над входом – гербом бывшего домовладельца. Арсен читал, сидя возле теплой чугунной батареи, и время от времени поглядывал в окно со старой облупившейся краской на раме. Двор с деревянной беседкой, заросшей сиренью, всегда оставался пустым и тихим. Жильцов расселили по новым бетонным пятиэтажкам, в особняке остались они с Настей и несколько приятных стариков, вроде их соседей.

Арсену соседи нравились. Десятилетнего мальчика величали «молодым человеком» и говорили ему «вы». Иногда приглашали на чаепитие в большую светлую комнату, где вдоль стен тянулись шкафы с книгами. Арсену навсегда запомнился запах высушенных цветочных лепестков, шедший от скатерти, и негромкий перезвон больших напольных часов в углу. Движение маятника завораживало взгляд: равномерное, неторопливое, неизменное. И тихий стук времени, хранившегося в недрах полированной деревянной башни: «ты-кто, ты-кто, ты-кто, ты-кто…»

– Кем ты хочешь стать, когда вырастешь?

Этот вопрос взрослые задавали часто. Сначала Арсений отвечал честно: сказочником, и не понимал, почему взрослые смеются, а мама смущается. Потом он сообразил, что некоторые мысли лучше держать при себе, и начал говорить то, что от него хотели услышать:

– Космонавтом.

– Пожарником.

– Милиционером.

– Продавцом мороженого.

Годился любой вариант, кроме правдивого. Арсен так и не понял, чем продавец мороженого на углу лучше Ганса Христиана Андерсена, а взрослые не потрудились ему это объяснить. Наверное, потому, что продавец выглядел таким реальным. Он ставил деревянный ящик ребром на землю и садился на маленькую подушечку, которую приносил из дома. У него было грустное обвисшее лицо «в складочку» и дыхание с сильным свистом. Арсену казалось, что в горле у продавца застряла тоненькая игрушечная пищалка, но оказалось, что там застряла болезнь под названием «астма». От нее продавец умер, просидев за пестро раскрашенным холодильником с надписью «Пломбир» два долгих года и не получив от мороженого никакой радости. Это была печальная сказка, совсем не похожая на истории Андерсена. Сказка под названием «реальная жизнь».

Арсений снял руки с клавиатуры ноутбука плавным движением – как с рояля. Он не учился музыке, просто вспомнил, что так поступала Ольга Андреевна, их соседка по коммуналке, когда играла для Арсения ноктюрн Шопена. Тринадцатый, до-минор, посмертный. Похоже, он сохранил свое воображение благодаря этим милым старикам. В их комнате Арсений проводил почти все время после школы, пока Настя не возвращалась с работы. Делал уроки, читал книги, слушал музыку, рассматривал фотографии на стене. Там он сдался в добровольный плен тихой московской интеллигентности, проникающей в душу незаметно, раз и навсегда…

Он выключил компьютер, закрыл крышку и прижался к ней лбом, словно к фигурке божества. Передатчик работал с сумасшедшей, нечеловеческой энергией. Книга жила и дышала, росла, как ребенок. Ни капли вранья. Чистейшая правда, не замутненная газовыми выхлопами реальности. Оказывается, так бывает.

Он проработал почти целый день, забыв про еду. Реальность напомнила о себе тоненькой иголкой в желудке. Арсений вышел из кабинета и прошелся по «люксу». Громко позвал: «Даша, ты где?», но ответа не получил.

Он задержался возле стола с хрустальной вазой. Опавшие пунцовые розы сменил букет свежих цветов. Яркие темно-красные бутоны выглядели совершенными, как крепкая женская грудь. Арсений по привычке коснулся губами бархатного лепестка и прошептал: «Скоро».

Он сам не знал, что это означает, слово пришло на ум спонтанно. Арсений доверял интуиции гораздо больше, чем так называемому «реальному взгляду на вещи». Он попытался разобраться в ощущениях. Слово вызвало грусть и сожаление, возникающие в конце удавшейся работы. Он потряс головой: нет-нет, еще рано. Самое интересное впереди.

Чтобы заглушить тишину пустой комнаты, Арсений включил телевизор. Уменьшил звук до отчетливого бормотания и принес из коридора массивный телефонный аппарат с круглым диском – жуткая безвкусица на фоне чинной респектабельности «люкса». Набрал номер ресторана и заказал в номер ужин на двоих. Блюда выбирал тщательно, по принципу «сгодится и холодное». Неизвестно, куда умотала Дашка и когда она вернется. А есть наверняка захочет.

В ожидании официанта Арсений решил, наконец, привести себя в порядок и отправился в ванную. Увидел в зеркале дикого пещерного человека с лохматыми волосами и кофейным пятном на майке, вспомнил глаза Норы, круглые от изумления, и расхохотался. Смех отразился от кафельных стен, как теннисный мячик, и эхом вернулся обратно. Продолжая смеяться, Арсений встал под душ и включил воду погорячее. Как объяснить любителям реальности вроде Норы, что иногда совершенно неважно, что на тебя надето и что по тебе разлито? Книга позвала его в половине пятого утра, и Арсений второпях схватил то, что лежало ближе всего. Потом был вынужденный перерыв, связанный с визитом Норы. Потом они с Дашей позавтракали, и каждый занялся своим делом. Арсений вернулся в кабинет, а Даша собрала грязные вещи и отдала их в прачечную отеля. Арсений не возражал: он был слишком занят, чтобы заниматься бытовыми вопросами. Хорошо, что Даша взяла их на себя.

Он хорошенько отмылся от недосыпания и дневной усталости, закрыл воду и докрасна растерся полотенцем. Постоял, раздумывая, не побриться ли, решил, что обойдется. Пускай кожа передохнет до завтра.

Услышав стук, он завернулся в халат и пошел к двери. Наконец-то вернулась Даша и принесла новости, которыми пора кормить проголодавшуюся книгу! Но вместо Даши прибыл ужин.

– Везите в зал, – велел Арсений девушке-официантке, не сумев скрыть разочарования.

Девушка улыбнулась и покатила сервировочный столик в комнату, где слышалось бодрое бормотание телевизора.

– Можно это убрать? – спросила она, указывая на стол.

– Я сам, – коротко ответил Арсений.

Он перенес тяжелую вазу с цветами на маленький журнальный столик у окна, туда же отправилась книга с вложенной в нее запиской и большие ножницы с заостренными краями. Арсений взвесил в руках два коричневых конверта и спросил у девушки:

– Тут есть сейф?

Ответа не получил. Девушка превратилась в немую статую. Арсений оглянулся. На телеэкране – лицо молодого мужчины с закрытыми глазами. По восковой заостренности носа сразу видно – труп. Очередная удача «сам-себе-корреспондента» с мобильником вместо сердца.

– В чем дело? – спросил он с усталым раздражением.

Девушка, не оборачиваясь, сделала нетерпеливый жест ладонью: тихо! Схватила пульт и увеличила громкость:

– …Кто может помочь в установлении личности погибшего, просим обращаться по телефону…

– Вот это да! – Девица обернулась к Арсению, приглашая разделить ликование. Его передернуло от этой эйфории. – Узнали?

– Я с этим трупом незнаком, – сухо ответил он. И велел: – Накрывайте на стол, я очень голоден.

Девушка спохватилась. Уменьшила звук до прежнего бормотания и вытащила из-под столика сложенную скатерть. Встряхнула плотной тканью. В воздухе пронесся нежный аромат кондиционера для белья.

Застучали тарелки, зазвенели столовые приборы, звякнули хрустальные фужеры. Девушка ловко расставляла приборы и блюда по столу, исподлобья поглядывая на Арсения. Его этот взгляд разозлил.

– Спасибо, достаточно, – сказал он.

Девушка поправила складку на скатерти и положила сверху счет. Арсений взглянул на столбик цифр и отправился за бумажником.

– Спасибо, – повторил он, присоединив пятьдесят рублей на чай.

Девушка взяла деньги, не считая. Новенькая, наверное. Схватила столик за прочную железную ручку и покатила его обратно. Арсений пошел следом, раздражаясь от едва слышного скрипа колес, который так мастерски описала Даша.

Выкатив столик на ковровую дорожку, ведущую к лифту, девушка обернулась к Арсению:

– Вы ей сами скажете… или как?

– Что скажу? – не понял Арсений. – Кому?

Девушка переступила с ноги на ногу. На ее лице застыло выражение радостного нетерпения, с которым человек бежит распространять сенсационную новость.

– Этой девушке из сорок четвертого номера. Она же с вами живет?

– Она живет не со мной, а у меня, – поправил Арсений, раздражаясь уже открыто. Девица оторопела. Как говорится, «почувствуйте разницу». Она не почувствовала.

– Это же ее парень! – Девица ликовала. – Ну, тот, убитый! Которого в озере отловили!

Арсений оторопел. Ему потребовалось несколько минут, чтобы осознать услышанное, и еще несколько минут, чтобы его переварить.

– Ее парень? В озере?

Девица хотела приступить к обстоятельному рассказу, но в ее кармане требовательно завибрировал мобильник.

– Ох, я задержалась, – спохватилась девица и потащила столик за собой, как санки. Подбежав к лифту, она крикнула: – Смотрите «Городские новости»!

Лихо втолкнула столик в кабинку для обслуживающего персонала и скрылась за непрозрачными дверями.

Глава 17

«Никогда не теряй времени даром».

Этот бабушкин лозунг Нора усвоила с детства. Он был актуален в любом возрасте, в любое время суток и не зависел от настроения. После сокрушительного утреннего поражения Нора вернулась в номер разъяренная. Села за туалетный столик в спальне, обложилась старыми газетами, которые прихватила со столика в прихожей, и занялась психотерапией.

«С-с-с-с…»

Узкая полоска бумаги спикировала на ковер возле круглого мягкого пуфика. Длинные пальцы с безукоризненным неярким маникюром снова взялись за край бумаги: «С-с-с…»

Взбалмошная восточная кровь требовала немедленной мести, холодное немецкое здравомыслие советовало: «подожди». Нора давно научилась уравновешивать качели внутри души с помощью старой ненужной бумаги. По горке из бумажных ленточек у ее ног можно было судить о градусе кипения чувств. Сегодня она запросто могла утонуть в бумажном море, так мощно распирало котел внутри.

«С-с-с-с…»

Еще одна узкая бумажная полоска, скользнув по воздуху, улеглась на сверкающую «лодочку». Нора проследила за полетом пустыми остановившимися глазами.

С Арсением ничего не выйдет, такова реальность. Все напрасно: куча потерянного времени, вложенные деньги и усилия, психологические штучки-дрючки, всегда работавшие с другими мужчинами. Что бы она ни делала, Арсений отодвигался незаметно и неумолимо, дрейфовал прочь, как континент по океану. Нора почти готова была отказаться от навязчивой идеи, но не могла допустить, чтобы Арсений отказался от нее. Второй раз. Так оскорбительно. Безнаказанно.

– Этот номер не пройдет, – сказала Нора вслух.

«С-с-с-с», – шипением подтвердила бумажная змейка, свернувшаяся у ног.

Она просидела за туалетным столиком еще полтора часа. Глаза смотрят в пустоту, пальцы медленно рвут бумагу. Гриша никогда не видел ее такой, Нора позаботилась. Если бы увидел – немедленно собрал бы консилиум лучших мозгоправов. Ей это не нужно. Она как-нибудь сама.

Бумажная горка поднялась до середины икр, пальцы безрезультатно зашарили по поверхности столика. Пусто.

Нора пришла в себя. Оглядела рваную бумагу у ног, отряхнула юбку и встала с пуфика. Настало время действовать.

Ключ от многих загадок хранился в ее записной книжке. Нора перелистала странички, размышляя, кого выбрать в качестве отмычки наглухо запертой двери. Конечно, врача. Гриша последние два года почти не выходил из клиник, поэтому нужных фамилий в книжке масса. Однако ей необходим не просто врач. Врач нужной специализации – раз. Врач, умеющий держать язык за зубами, – два. Способный раздобыть нужную информацию – три. И не слишком жадный – четыре. Три фамилии из списка Нора забраковала сразу, остался один кандидат.

Нора критически подняла брови, рассматривая его со всех сторон. Молодой, но весьма перспективный ординатор. Коллеги его пока всерьез не принимают и свободно общаются при нем на разные закрытые темы. Жены и детей нет. И еще Нора подозревала, что парень в нее влюблен. «Можно сэкономить на гонораре», – шепнуло трезвое немецкое здравомыслие.

Нора взяла мобильник и набрала номер. Дождалась ответа и произнесла ласковым грудным голосом, словно по шерстке погладила:

– Здравствуйте, Димочка. Вам удобно сейчас говорить?

Больше всего Нора опасалась, что воскресный день мальчик проводит с какой-нибудь смазливой вертушкой. На вертушку ей было наплевать, просто тогда разговор пришлось бы отложить на завтра. Еще один потерянный день ляжет в братскую могилу нескольких убитых лет. Нет уж, лучше не надо.

Слава богу, парень только что проснулся. Судя по радостному тону – проснулся один. Нора нежно расспросила его о новостях на работе, попеняла, что он ее совсем забыл, терпеливо выслушала блеяние на тему «неудобно было звонить» и приступила к делу.

– Давайте как-нибудь встретимся, – предложила она. – Посидим в уютном месте, поговорим… – Нора сделала паузу и добавила: – Потанцуем.

Последнее слово прозвучало с невинной многозначительностью. Мальчик потерял дар речи. Славный мальчик, только мордочкой не вышел. Челюсть лошадиная, глаза навыкате… Ну, ничего, главное, чтобы сделал то, что требуется.

– Не возражаете? – переспросила Нора чуть-чуть кокетливо. – Я рада. Буду в Москве через две недели и сразу вам позвоню. Долго? – Она говорила и одновременно слушала себя со стороны, контролируя и выверяя каждую интонацию. – Да, я тоже думаю, что долго, но что делать? Хотя… знаете, что? – Прозвучало естественно, словно ее вправду только что осенило. – Если вы сможете кое-что узнать, я сразу вернусь. Пустяки, нужно взглянуть на медицинское досье одного человека. Он лечился у Бахметьева. Да-да, тот самый, знаменитый. – Парень промямлил в трубку что-то насчет врачебной этики. Тюфяк. Не сделать ему карьеры, чересчур нерешителен. – Димочка! – голос Норы зазвучал укоризненно. – Вы меня обижаете. Это нужно одной моей хорошей знакомой, информация исключительно для внутреннего пользования! Конечно! Конечно нет, дорогой мой, какие могут быть публикации?! И потом, я не собираюсь на вас ссылаться! А впрочем, – Нора выдержала паузу и заговорила равнодушно, – я не настаиваю. Наверное, вы правы. Извините, что побеспокоила.

Это подействовало. Парень завелся. Пообещал разузнать все, что нужно, и как можно скорее. Нора представила его сидящим в кровати: лохматого, без очков, глаза почти выпрыгивают из орбит от возбуждения, слюна летит в разные стороны… Бр-р-р… Она передернула плечами. Интересно, у него вообще когда-нибудь была девушка?

«А ты что, с ним спать собираешься?» – поинтересовался неизвестный немецкий предок с чувством юмора. Нора снова передернула плечами. Вот еще!

– Платонов, – ответила она собеседнику, разглядывая себя в зеркало. Голос спокойный и ласковый, глаза – кусочки янтаря с блестящими злыми осами, навечно вплавленными в смолу. – Да, конечно, Димочка, запишите. Арсений Петрович Платонов, шестьдесят первого года. Последний раз проходил курс… – Нора немного поразмыслила: – В конце апреля. Да-да, полгода назад. Неделю назад он попал в больницу с сердечным приступом. Да, вот так все невесело. Спасибо, Димочка, я на тебя рассчитываю. – От внезапно сказанного «ты» парень впал в ступор и замолчал. – Целую, – нежно прошептала Нора и дала отбой.

Положила мобильник на туалетный столик, пожала плечами и подумала: почему мужики такие дураки?

Она сбросила узкие «лодочки», опустилась на колени и начала собирать рваную бумагу с ковра. Конечно, в гостинице есть горничная, но следы своих слабостей Нора всегда заметала лично.

Уложив рваные газеты в большой пакет, Нора вышла на лестничную площадку. Подошла к соседней двери и прислушалась. Тихо. Ни живых голосов, ни экранных. Она аккуратно поставила пакет возле двери Арсения и бесшумно отряхнула руки. Вроде маленькая гадость, а приятно. Пускай прислуга почешет языками по поводу писательских странностей.

Эта мысль подсказала еще одну идею. Нора спустилась в холл, подошла к стойке дежурного администратора и, улучив момент, незаметно положила перед ней банкноту в сто долларов.

– Маленькая справочка, – сказала Нора, мило улыбаясь. – Что за девушка ночевала вчера в номере Арсения Платонова? Понимаете, он мой давний друг, я за него беспокоюсь. – Нора вздохнула. – Он такой доверчивый, а молодежь сейчас такая беспринципная!

Она взглянула в глаза напротив и поняла, что дальше можно не притворяться. Это вам не Димочка. Администратор рассматривала Нору со спокойной профессиональной иронией. На банкноту она обратила внимания не больше, чем на конфетный фантик.

Нора быстро сменила тактику.

– Помогите мне, – попросила она, понизив голос. – Как женщина женщине.

Больше она не добавила ни слова. Стодолларовая купюра исчезла под книжкой, администратор взглянула на Нору с пониманием и поманила ее к себе. Нора оперлась грудью о стойку.

Следующие десять минут дали ей столько информации, что потребовалось время на ее осмысление. Нора поблагодарила администратора выразительным взглядом и направилась обратно в номер.

«Арсений пошел вразнос», – отметила она, расправляя одеяло в спальне. Нора всегда спала днем, если удавалось выкроить время. Она засыпала легко, как человек с чистой совестью. Да и с чего ей быть нечистой? Вот Нину, суку подзаборную, кошмары должны с дерьмом сожрать… а может, они ее и сожрали.

Нора пошла в ванную и открыла краны с горячей и холодной водой. Плеснула под струю расслабляющий ромашковый гель, разделась и скользнула в воду. Закрыла глаза и начала неторопливо обдумывать, как справиться с этим делом.

«Не считай других глупее себя». Эту бабушкину заповедь Нора позабыла, и вот вам результат. Она считала, что использует Нину в своих целях, а на самом деле та использовала Нору на все сто процентов. Ключик от квартиры? Пожалуйста! Хочешь отдохнуть в выходные на природе? Вот ключи от загородного дома! Прикрыть перед Арсением? Нет проблем! Не успела прочитать гранки? Оставь, прочту сама! Езжай, Ниночка, развлекайся с очередным молодым, темноволосым! Увязай в трясине, которую сама выбрала!

Нина отлично знала, что подруга никогда не сообщит Арсению об изменах жены. Слишком хорошо помнит пословицу «доносчику первый кнут». И писем писать не станет, и по телефону сплетничать через платок. Будет ждать, как паучок, когда мошка сама попадет в липкую сетку. Вот и дождалась. Последнее увлечение затянуло Нину в такой водоворот!.. Нора поежилась в горячей воде. Слава богу, что ей такие страсти не снились. В кабинете Нины вечно царил разгром: стол в беспорядке, диван помят, пушистый ковер выглядит так, словно на нем произошла битва при Ватерлоо в масштабе один к десяти. А один раз Нина явилась на вечернюю планерку с большим пятном чуть пониже попы. Тоже мне, Моника Левински! Нора быстро заслонила подругу, шепнула ей: «Иди в туалет», – и провела собрание сама, игнорируя ухмылки сотрудников. Поздний водоворот страстей раздражал ее трезвую практичную натуру – как можно так рисковать своим креслом?! С другой стороны, Нора страстно желала, чтобы слухи поскорее добрались до Артура Вартаняна. Но только не с ее подачи. Нет.

Вода коснулась шеи, пена защекотала подбородок. Нора завернула вентили и снова откинулась на удобное изголовье джакузи.

Как женщина, она Нину понимала. Ее последний хахаль – мерзавец хоть куда. Потенция, что называется, из глаз прыскает. И руки ходуном ходят: то секретаршу по попке погладит, то невзначай положит руку на плечо смазливой журналисточки. И мягко так, мягко поглаживает, глядя в глаза. Девицы млели. Нина очевидных вещей видеть не желала. В этом Нора усматривала скрытое наказание: если Господь хочет наказать человека, то прежде всего отнимает у него разум. Пускай получает, что заслужила. А Нора получит свое…

Она крепко прикусила нижнюю губу ровными острыми зубками. Конечно, ей случалось проигрывать – в жизни без этого не бывает. Но этот случай совершенно особый. Нина сыграла краплеными картами. Она знала, чего Нора жаждет больше всего на свете, И, отдавая ей это в руки (символически, конечно), потешалась над глупой доверчивой подругой.