Текст книги "Приключения Пиноккио. История деревянной куклы"

XIV
Пиноккио, за то, что не прислушался к добрым советам Говорящего Сверчка, натыкается на убийц.

– Действительно… – сказала про себя марионетка, возвращаясь на дорогу, – как мы несчастны, бедные дети нищих родителей! Все ругают нас, все уламывают нас, все дают нам советы. Их калачом не надо заманивать, как они устремляются в твои бабушки-дедушки, и ещё хуже – в говорящие сверчки – и зачем? Давать тебе умные советы и отчитывать тебя за всякую ерунду. Вот так! Почему я не хотел слушать этого гнусного, гнилого Сверчка, и кто знает, сколько несчастий, по его мнению, должно случиться со мной из-за того, что я не намерен его слушать! Я должен встретиться с убийцами! Хорошо, что в убийц я не верю и никогда не верил! Для меня убийцы были придуманы нарочно бабками и дедками, чтобы напугать храбрых парней, которые хотят идти в дальний путь на ночь глядя. Что делать? Я ещё не натерпелся и наверняка не натерплюсь от разбойников и убийц, но уже натерпелся от разглагольствований Говорящего Сверчка. И потом, если я даже встречу их здесь, на дороге, они, что, может быть, зададут мне трепака? Они, что думают, думают, что испугают меня? Чёрта с два и тридцать три чертёнка! Даже не сомневайтесь, случись такое, я бы пошёл прямо на них, крича им в морды: «Господа убийцы, чего вам от меня нужно? А ну пшли прочь, чёртовы копыта!» Они знают, что со мной шутки плохи! Сразу спрячут морды в ступе, за своими делишками и заткнутся! Я люблю серьёзный разговор! При таком серьёзном разговоре эти бедные убийцы, как мне кажется, убежали бы, опережая собственный визг! Ну, а если бы они были настолько храбрые, расхрабрые наглецы, и не поддались бы, что не захотели убегать, то тогда я бы сам сбежал, и таким образом покончил бы с этой историей…

Но Пиноккио не дали закончить его героических рассуждений, потому что в этот момент ему показалось, что кто-то шаркает у него за спиной и он слышит позади себя лёгкий шорох листьев.

Он обернулся и увидел в темноте две жуткие, корявые фигуры, обе в чёрных мешках из-под угля. Они, словно два призрака, неслышно прыгали за ним следом на цыпочках, чтобы он не расслышал их раньше времени, -Вот те раз! Вот тебе и грабители пожаловали! А за ними убийцы подтянутся! – сказал он себе, почесав голову, и, не зная, где спрятать четыре золотых, спрятал их себе в рот, точнее говоря – забросил под язык.

Затем он попытался убежать. Но не успел сделать и первого шага, как его схватили и скрутили, и он услышал два ужасных, гнусавых голоса, которые сказали ему:

– Кошелёк, или жизнь!

Пиноккио не мог ответить на этот вопрос словами из-за монет, которые у него были во рту, он стал делать какое-то знаки, строить рожи, сотворил тысячу жестов руками и ногами, потом принялся за пантомимы, чтобы дать понять тем двум замаскированным убийцам, чьи глаза были видны только сквозь прорези в мешках, что он всего лишь бедная, несчастная марионетка, и что у него не было в кармане не водится и ломаного гроша.

– Ладно! Давай без разговоров! Деньги на бочку! – угрожающе зарычали разбойники.

И марионетка сделала головой и руками истошный знак, как бы говоря: «У меня их, простите, нет!» -Деньги на бочку, если жизнь дорога! – потребовал самый высокий убийца, – А ну, прощайся с жизнью! – поддакнул другой.

– Давай деньги, говорю, или ты труп!

– Вываливай бабло или умрёшь! – повторил другой.

– А после того, как я убью тебя, мы пойдём и убьём твоего отца!

– Твоего отца тоже кокнем!

– Нет, нет, нет! Мой бедный Санта! Нет! – завопил Пиноккио с отчаянным подвизгом, но при таком крике у него во рту мелодично зазвенело.

– Ах, негодяй! Значит, деньги ты спрятал за щекой! Под языком? Выплюнь, говорю тебе! Выплюнь их прямо сейчас! Ты подавишься!

И Деревянная Кукла тяжко вздохнула.

– Ах! Ты глухой? Ничего не слышишь? Погоди-ка немного, ручаюсь головой, что мы научим тебя плеваться золотыми!

Один из них схватил марионетку за острый нос, а другой взял за шиворот, и, громко вопя, они стали его в разные стороны, чтобы заставить пошире раскрыть рот, но у них ничего не вышло. Рот марионетки, казалось, забили гвоздями или заклеили навсегда.

Тогда самый маленький убийца, ростом с жирного кота вынул нож и попытался вставить его в виде рычага и зубила между губами Пиноккио, но Пиноккио, как молния, укусил его и зажал ему руку зубами, а потом и откусил напрочь. Откусил и выплюнул, а как выплюнул, то представьте его крайнее изумление, когда он увидел, что выплюнул откушенную кошачью лапу. Воодушевленный своей первой победой, он силой освободился от когтей убийц и, перепрыгнув через изгородь дороги, что было духу припустил по полям. И убийцы помчались за ним, как две собаки за зайцем, а тот, кто потерял лапу, неизвестно как гнался за ним на одной ноге. Наверно, он и сам не понимал, как у него это получалось..

После пятнадцатикилометровой пробежки бежать Пиноккио больше не мог. Потеряв всякое соображение от ужаса, он, как белка, в одно мгновение вскарабкался на ствол высоченной сосны и сел на вершине, поглядывая вниз. Убийцы тоже попытались взобраться наверх, но, добравшись до середины ствола, поскользнулись и, свалившись на землю и ободрав все руки и ноги в кровь, стали драться и обвинять друг друга.

– Лох! – кричал одна фигура, размахивая руками..

– Простофиля! – кричала другая.

– Упустил! -Не догнал!

Не то, что бы они были побеждены, совсем нет, они не сдавались. Шустро набрав связку сухих дров и хвороста под сосну, они подожгли её. В мгновение ока сосна вспыхнула и запылала, как свеча, сотрясаемая ветром. Пиноккио, видя, что пламя поднимается всё выше и выше, и не желая себе окончить свой век жареным голубем, выдал потрясающий прыжок с вершины дерева, и пошёл снова петлять через поля, луга и виноградники. А убийцы бежали позади него, всегда позади, и странное дело, они никогда не уставали.

Между тем грянул рассвет, а они продолжали сидеть на хвосте у Пиноккио и преследовать его. А он внезапно обнаружил, что его путь преграждает глубокая и широченная канава, полная грязной воды, цвета кофе и молока. Что делать? -Раз, два, три! – закричала бешеная марионетка и, как следует разбежавшись. прыгнула на другую сторону. И убийцы тоже тут как тут, подскочили, но, не рассчитав,..они грохнулись в воду посреди канавы, подняв фонтан воды и выкрикивая какую-то ересь: -Пататунфете! Пататунфете! Пиноккио, который услышал стук и брызги воды, а после эти дикие крики, смеясь и выбираясь из лужи, чтобы бежать, закричал:

– С лёгким паром, господа разбойнички! Пиноккио видел, как они пускали пузыри, и думал, что они утонули, но когда он оглянулся, то увидел, что они снова бегут за ним, по-прежнему завернувшиеся в свои чёрные мешки, и с обоих вёдрами течёт вода.

XV
Убийцы преследуют Пиноккио, и настигнув его, вешают на ветке большого дуба.

Затем Деревянный Человечек уже почти совсем отчаялся, и был на грани того, чтобы броситься на землю и сдаться, когда, повернув глаза вокруг, он увидел вдали среди мрачной зелени деревьев маленький белоснежный домик.

– Если бы у меня хватило сил и дыхания, чтобы добраться до этого домика, я, возможно, был бы спасен! – сказал он себе с надеждой.

И, не задерживаясь ни на минуту, он снова побежал по лесу, размахивая руками. И убийцы всегда держались ровно позади.

После почти двухчасового отчаянного бега он, наконец, едва живой, подскочил к двери этого домика и громко постучал.

Никто не ответил.

Он снова стал стучать сильнее, потому что услышал приближающийся шум шагов и тяжёлое, хриплое дыхание преследователей.

Та же тишина в ответ.

Заметив, что стучать можно сколько угодно без всякого результата, а стук ничего не приносит, он от отчаяния стал пинать и тыкать в дверь деревянной ногой. Затем он увидел в окне маленькую, красивую девочку с бирюзовыми волосами и лицом, белым, как восковая мадонна, с закрытыми глазами, скрещёнными руками на груди. Она, почти не шевеля губами, сказала голосом, который, казалось, прилетел из другого мира:

– В этом доме никого нет! Все они мертвы!

– Открой хотя бы сама! – закричал Пиноккио, плача и подбадривая себя.

– Я тоже умерла!

– Умерла? И что же ты тогда торчишь у окна?

– Я жду, когда гроб придёт и заберёт меня…

Едва сказав это, девочка скрылась, и окно безшумно. закрылось само.

– О, красивая девочка с бирюзовыми волосами! – кричал Пиноккио, – Открой мне! Будь милосердна! Ради всего святого, открой! Посочувствуй бедному мальчику, которого преследуют убийцы…

Но он не смог закончить свои призывы, потому что почуял, как его схватили за шиворот, и два привычные голоса угрожающе зарычали на него:

– Попался, голубчик! Теперь ты никуда не денешься! -Как кур во щи угодил!

Марионетку, у которой смерть замельтешила перед глазами, от страха забила такая сильная дрожь, что стал слышен грохот суставов её деревянных ног, а четыре цехина, которые она держала спрятанными под языком, громко зазвенели.

– Ах, ты так? – завопили убийцы, – Так ты будешь открывать рот, да, или нет? Ах! Ты не намерен даже отвечать? Скажи: «Карл у Клары украл кораллы!» Не хочешь? Позволь-ка! На сей раз мы тебе откроем тебе пасть!… Ты у нас попляшешь!

Тут они вытащили два длинных, острых, как бритва, длинных ножа, и – зафф-зуфф-зефф… и два приёма ударили Пиноккио в бок.

Но Деревянный Человечек, на его счастье, был сделан из очень прочного дерева, поэтому лезвия, треснув на месте, разлетелись на тысячу осколков, а убийцы стояли с рукоятками ножей в руках, ошарашенно глядя выпученными глазами друг на друга.

– Я понял! – наконец придя в себя, сказал тогда один из них, – Тогда его надо повесить! Повесить его!

– Повесим! Ох, как ладно повесим! – вторил другой, – На загляденье повесим!

Они связали ему руки за плечами и, сделав узел у горла, повесили его на ветку Большого Дуба.

Затем они расположились внизу и, сидя на траве, стали ждать, когда марионетка прекратит трепыхаться, но марионетка и через три часа висела всё время с открытыми глазами, закрыв рот на замок и при этом болтала больше, чем когда-либо.

Скучно, наконец, им стало ждать, и они вернулись к Пиноккио и сказали ему, хихикая:

– Прощай, до завтра, малыш! Когда мы вернёмся сюда завтра, мы надеемся, что найдём тебя красивеньким, мёртвым, с широко разинутым ротиком… Красава! Ха-ха! И они ушли.

Тем временем поднялся порывистый ветер – Трамонтана, который, дуя и ревя от ярости, хлопал и мотал беднягу-повешенного из стороны в сторону, заставляя его раскачиваться так сильно, как язык у колокола, звонящего к вечерне. И эта качка давила и мучила его, хуже некуда, и скользящий узел, все сильнее сжимался на горле, и он начал задыхаться.

Постепенно глаза Пиноккио тускнели, но хотя он чувствовал приближение смерти, он всё ещё надеялся, что в один чудесный миг к нему забредёт какая-нибудь жалкая мирская душа, и поможет ему.

Но когда, подожди-подожди, он увидел, что никто не появляется, точно никто, ни одной живой души вокруг нет, тогда ему в голову пришёл его бедный Санта… и он пробормотал, почти окочурившись:

– О, папа, папулька мой! Для чего я покинул тебя? Если бы ты был здесь!…

Больше он ничего не мог сказать. Он закрыл глаза, открыл рот, вытянул ноги и, издав последний вздох, остался висеть на верёвке, как вкопанный.

XVI
Маленькая Красивая девочка с голубыми волосами велит снять Деревянного Человечка с дерева и укладывает его в постель, потом вызывает трёх лекарей, чтобы узнать, жив ли он или мёртв.

В то время как бедный Пиноккио, подвешенный убийцами на ветке Большого Дуба, казалось, протянул ноги и висел теперь, казалось, более мёртвый, чем живой, маленькая, красивая девочка с голубыми волосами снова стояла у окна и ужасалась при виде этого несчастного, который, будучи подвешенным за шею, раскачивался в порывах вечерней Трамонтаны, как язык колокола, зовущего к вечерне. Она долго наслаждалась этим зрелищем, потом, предавшись вдруг сочувствию к нему, трижды хлопнула в ладоши.

При этом сигнале послышался громкий стук крыльев, грохот и свист, и на подоконник сел Большой Ястреб.

– Что прикажете, моя милая Фея? – сказал Ястреб, опустив клюв в знак благоговения, потому что, как вам следует знать, что маленькая девочка с голубыми волосами, в конце концов, оказалась не чем иным, как прекрасной Феей, которая более тысячи лет жила в окрестностях этого леса.

– Видишь ту марионетку, висящую на ветке Большого Дуба?

– Вижу!

– Приказываю: немедленно лети туда, порви своим сильным клювом узел и его путы, удерживающие его в воздухе, и аккуратно положи его на траве, у дуба!

Ястреб улетел, и через две минуты вернулся, доложив:

– Ваше Сительство, ваш приказ выполнен!

– И каким ты его нашёл? Живым или мертвым?

– Он выглядел мёртвым, но, должно быть, он ещё не вполне мёртв, а стало быть, возможно, живой, потому что, как только я развязал узел, который стягивал его горло, он вздохнул, и, заикаясь, вполголоса сказал: «Теперь я чувствую себя лучше!…»

Тогда фея снова хлопнула владоши два раза, и появился великолепный Пудель, который шёл, стоя на задних ногах, с видом настоящего светского денди.

Пудель был одет как в парадную ливрею, как кучер. На голове у него сидела маленькая треуголка с золотыми побрякушками, светлый, курчавый парик с кудрями, спускавшимися ему на шею, куртка шоколадного цвета с блестящими золотыми пуговицами и двумя большими карманами для хранения костей и куриных голов, которую ему на обеде подарила хозяйка, пара коротких кальсон малинового бархата, белоснежные шёлковые чулки, лаковые чёрные ботиночки с низким вырезом, а сзади-своего рода соцветие зонтиков, всё это из бирюзового атласа, чтобы сберечь от дождя хвост.

– Браво, Медоро! – сказала Фея Кан-бомжу, а теперь слушай меня внимательно! Иди распорядись сейчас же запречь мою лучшую карету и отправляйся в лес. Когда окажешься под Большим Дубом, там найдёшь лежащую на траве бедную полумёртвую марионетку. Аккуратно собери то, что от неё осталось, аккуратно, нежно и трепетно положи на подушки кареты и аккуратно принеси сюда. Ты понял?

Пудель, чтобы лучше показать, как здорово он всё понял, три или четыре раза важно пошевелил бирюзовой атласной подкладкой, которая у него была сзади, и ушёл, потрясывая бородой.

Вскоре из конюшни выехала изящная золотая коляска с вставками цвета весеннего неба, вся оклеенная канареечными пёрышками и изнутри набитая банками со взбитыми сливками, коробками с конфетами, горшками с вареньем, коржиками и сливочными трубочками. В коляску была запряжена сотня белоснежных мышат, а кучер сидевший на козлах, щёлкал хлыстом направо и налево, как извозчик, который куда-то боится опоздать.

Ещё и четверти часа не прошло, как коляска вернулась, и Фея, которая ждала у выхода из дома, схватила бедного марионетку на руки и отнесла в маленькую спальню с перламутровыми стенами, после чего сразу же послала за самыми известными лекарями графства.

И лекари сразу зачастили, и приходили один за другим – приходил и Дантист Ворон, и Повитуха Сова и и Сверчок-Говорунок.

– Хотела бы я знать от вас, синьоы, ваше просвещённое мнение! – сказала Фея, обращаясь к трем лекарям, собравшимся вкруг кровати Пиноккио, – хотела бы я знать от вас, господа, жив ли этот подлый негодяй или мёртв!… На это приглашение поделиться своим мнением первым откликнулся Ворон, котрый выступил вперёд и принялся щупать клювом пульс Пиноккио. Затем он пощупал его нос, затем схватился за мизинец его ноги, а когда хорошо всё перещупал, то торжественно воздел клюв к небу и огласил вердикт.

– По-моему, труп марионетки находится в прекрасном состоянии. Анамнез и эпикриз нормальные! Кожные покровы не нарушены, склера ясная! Она несомненно мертва! Однако если бы по несчастным обстоятельства она не умерла, то при внимательном рассмотрении Ad Spiro мы бы несомненно убедились, что она жива!

– Мне жаль! – сказала Повитуха Сова, пуча круглые зенки так, что они чуть не лопнули, – Но… я должна подвергнуть сомнению псевдо-научные инклюзии мистера Ворона, я вынуждена поспорить с его основными тезисами и вступить с ним в непримиримый спор, хотя это мой прославленный друг и коллега! Для меня, напротив, марионетка априори отменно жива. Но… если бы по несчастью её не оказалось среди живых, в живых, то это было бы явным признаком того, что она действительно, аналитически, магически, футуристически и фактически мёртва! Тогда нет вопросов! Мортус!

– А вам, что, нечего добавить к вышесказанному? – спросила Фея у Сверчка-Говорчка.

– Я смею заверить вас и утверждать, что опытный и осторожный врач, когда он не знает, что сказать, должен избрать лучшее, что возможно в подобной ситуации, – это заткнуться! Gloria Zatknutus Pastis. Скверный Деревянный Человечишко мне хорошо знаком. Я знаю его давно и непонаслышке! Мерзость лютая! Убить его не жалко!

Пиноккио, который до этого был совершенно неподвижен, и лежал как деревянная колода – пластом, вдруг произвёл такой судорожный трепет, что кровать вся задрожала, а потом заходила ходуном.

– Эта марионетка там… ковыряется… Видать, корчи! Агония, поди! – продолжал говорить Говорящий Сверчок, – Это… был… такой продувной прощелыга, такой проходимец, что не дай боже! Раздался стук.

Пиноккио разинул глаза и тут же захлопнул их.

– Это… сущий… негодяй… бомж… бродяга… Пиноккио натянул простыни на лицо.

– Эта… деревяшка… эта марионетка… этот хулиган… это непослушное дитя улицы рано или поздно загонит его бедного Отца в гроб! Он умрёт от горя!

В этот момент в комнате послышался приглушенные звуки плача и рыданий. Представьте, как все были изумлены, когда, немного приподняв простыни, они поняли, что тот, кто плакал и рыдал, был сам Деревянный Человечек Пиноккио.

– Когда мертвец плачет и рыдает, – торжественно изрёк Ворон, ткнув крылом в потолок, – это знак того, что он выздоравливает! Удивительно, но он ожил!

– Мне кажется, вы противоречите не только моему уважаемому другу и коллеге, но и самому себе – вмешалась Сова, – но для меня, когда мертвец плачет, то это знак того, что ему жаль умирать!

XVII
Пиноккио охотно объедается сахаром, но не хочет пить слабительное, однако, когда он видит могильщиков, которые приходят забрать его труп, он начинает заглатывать слабительное. Затем он начинает лгать, и у него опять начинает стремительно отрастать нос.

Как только трое лекарей покинули комнату, Фея подплыла к Пиноккио и, коснувшись его лба, поняла, что его томит такой сильный жар, что страшно подумать.

Тогда она высыпала целебный порошок в стакан воды и подала его марионетке, любовно нашёптывая ему:

– Выпей, и через пару дней ты поправишься! Я тебя шустро на ноги поставлю! Будешь, как новенький!

Пиноккио тупо посмотрел на стакан, криво приоткрыл рот, а потом заныл гнусавым голосом:

– Это сладкое или горькое?

– Это горькое, но оно будет тебе полезно.

– Если оно горькое, я не хочу!

– Послушай меня: выпей!

– Горькое мне не нравится!

– Выпей это: и когда ты это выпьешь, я дам тебе кусочек сахарку, чтобы во рту больше не было горько, а стало сладко!

– Где кусочек сахару?

– Вот он! – сказала Фея, вытаскивая кусочек сахару из золотой сахарницы.

– Сначала я хочу кусочек сахару, а потом, ладно уж, выпью эту горькую отраву…

– Обещаешь?

– Да…

Фея дала ему маленький кусочек сахару, и Пиноккио, куснув его для начала, тут же проглотил в мгновение ока, а потом сказал, облизывая губы:

– Хорошо, если бы сахар тоже был лекарством!… Тогда бы я пил лекарство каждый день и никто не смог бы меня от него оторвать! А то всё одни градусники, клизмы, слабительное! Слабительное да клизмы!

– Теперь, ваша милость, сдержите своё обещание и выпейте эти несколько капель, которые поправят ваше здоровье!

Пиноккио дрожащей рукой с трудом принял стакан в руку, сунул в него кончик носа, потом поднёс его ко рту, потом снова сунул в него кончик носа, наконец сказал, перекосившись, как доски забора исказал, отстраняя стакан:

– Она слишком горькая! Слишком горькая! Я не могу её пить!

– Как ты так можешь говорить, когда ты даже не попробовал, как следует?

– А я представил себе, какая она горькая! Такая горькая, как страшная отрава! Я нюхал её! Я загодя почувствовал её запах! Сначала я хочу ещё один кусочек сахара… Я хочу сосредоточиться! А потом я её выпью! Так тому и быть!

Тогда Фея, зажав в кулак всё возможное терпение, как хорошая мама, сунула ему в рот ещё немного сахара, а затем снова подала стакан.

– Я не могу его пить! – взвизгнула марионетка, сморщившись, как лимон.

– Почему?

– Потому что подушка, что у меня в ногах, придавила их!

Фея отбросила подушку.

– Это бесполезно! Даже так, я не могу пить эту гадкую микстуру!

– С тобой не заскучаешь! И что же тебе мешает?

– Меня выводит из себя дверь, который наполовину открыта!

Фея подошла и закрыла дверь комнаты.

– Короче, – крикнул тут Пиноккио, заливаясь слезами, – это горькая вода, я не хочу её пить, не хочу! Не хочу! Не хочу!…

– Мальчик мой, ты пожалеешь об этом…

– Мне все равно…

– Маэстро! Ваша болезнь серьёзна!

– Мне все равно…

– Через несколько часов лихорадка перенесёт вас в иной мир.… Там всё будет по-другому, и сахара там не дают!

– Мне все равно…

– Сударь! Вы не боитесь смерти?

– Не боюсь! Лучше умереть, чем пить это плохое лекарство!

В этот момент дверь спальни распахнулась, и внутрь вошли четыре чернильноголовых кролика, неся на плечах небольшой, ладный гроб для приличного мертвеца…

– Что вы от меня хотите? – воскликнул Пиноккио, испуганно усаживаясь на кровати.

– Мы пришли за тобой! – ответил самый крупный крол.

– За мной? Но я ещё не умер!..

– Пока нет! Но у тебя осталось не так уж много мгновений жизни, всего несколько… когда ты отказался пить лекарство, которое излечило бы тебя от лихорадки!

– О, Фея моя! О. моя Феечка! – завопила глупая марионетка, – Немедленно отдай мне мой стакан… Ради Бога, отдай, потому что я не хочу умирать, нет… я не хочу умирать! Я готов теперь выпить микстуру и съесть стакан!

– Терпение! – продекламировали кролики хором, – На этот раз мы пришли за тобой! И, взяв бокал обеими руками, Пиноккио на мгновение крепко задумался, зажмурился. а потом выдул его единым махом. И тогда, снова водрузив на плечи маленький парадный гробик, кролячья семейка строем вышла из комнаты, бубня и бормоча сквозь зубы какую-то церковную ересь. Дело в том, что через несколько мгновений Пиноккио спрыгнул с кровати, как будто только что не лежал при смерти – красивый и исцелённый. Моим любезным читателям нужно знать, что деревянные человечки имеют привычку редко болеть, а если уж они и болеют, то вылечиваются в одночасье со второй космической скоростью.

И Фея, увидев, как он бегает, скачет и куролесит по комнате, весело и жизнерадостно, как петушок-первоцвет, сказала ему:

– Значит, моё лекарство действительно помогло тебе?

– Ещё как! Оно просто-напросто подняло меня из гроба! Вздыбило из ада!

– Тогда почему ты так долго упирался, прежде чем выпить?

– Потому что мы, ребята – все такие! Мы больше боимся градусников и лекарств, чем болезни!

– Позор! О, какой позор! Ребята должны знать, что хорошее лекарство, принятое вовремя, может спасти их от тяжёлой болезни и, возможно, даже от смерти…

– Вау! Верьте мне! В следующий раз я не буду так долго артачиться и упираться! Я наверняка вспомню этих чёрных кроликов с домовиной на плечах… и тогда сразу же схвачу стакан в руки и хлобысть…

– А теперь подойди ко мне, сын мой, и расскажи, как так получилось, что ты оказался в руках убийц?

– Раз – ко мне директор Кукольного Театра Кукловод подъехал и, фу-ты, ну-ты, ножки круты, вылетает сам не свой и даёт мне пять золотых монет, на, мол, иди и отдай их своему доброму отцу, – а я, напротив, на улице нашёл Лису и Кота, двух очень добрых граждан, верных друзей, которые сказали мне: «Хочешь, чтобы эти пять монет мгновенно превратились сразу в тысячу монет или лучше – в две тысячи? Пойдем с нами, и мы провёдем тебя на Поле Чудес!» А я и говорю: «Пойдем!» И они говорят: «Остановимся здесь, в таверне «Вареный Рак», перекусим хорошенько и после полуночи дунем обратно!» А я, когда проснулся, их уже не было, потому что они смылись. И я начал ходить ночью туда-сюда, в такой темноте, которая оказалась хуже некуда, хоть глаз коли, и тут откуда ни возьмись появились двое злодеев в мешках, они и говорят мне: «Давай деньги на бочку! А не то прибьём тебя!» А я говорю: «У меня нету денег!», потому что золотые монеты были спрятаны у меня во рту, и один из убийц попытался засунуть мне в рот свои клешни, да у него ничего не выгорело, и я одним укусом откусил ему руку и выплюнул её, тьфу! И убийцы, смотрю, ба-а, бегут за мной, и я бегу, никогда я так не бегал, пока они не догнали меня и не привязали меня за шею в этом лесу к дереву, которое называется Большой Дуб и сказали: «Завтра мы вернёмся сюда, и тогда ты умрёшь, и когда у тебя сам собой откроется рот, мы заберём у тебя все золотые монеты, которые ты спрятал под языком.

– А те четыре монеты, куда ты их дел? – спросила Фея.

– Я их потерял! – ответил Пиноккио, но он солгал, потому что эти четыре монеты были в это время у него в кармане.

Только он успел соврать в очередной раз, как нос, который был уже и так длиннее некуда, тотчас вырос у него ещё на два пальца.

– И где ты их потерял?

– В лесу… тут… неподалёку!

При этой второй лжи нос ещё вырос на палец.

– Если ты потерял их в соседнем лесу – сказала Фея, – мы их найдём и вернём, потому что всё, что потеряно в соседнем лесу, никуда не денется и всегда найдётся.

– Ах! Кажется, я теперь всё хорошо вспомнил! – возразила марионетка, сконфуженная своим собственым враньём, – четыре монеты я не потерял, но, не заметив этого, проглотил, когда глотал ваше лекарство!

При этой третьей лжи нос у него вытянулся таким необыкновенным образом, что бедный Пиноккио уже и головы не мог повернуть. Если бы она отвернулась влево, он ударился бы носом в кровать или в оконные стёкла, если повернулся вправо, ударился бы в стены или в дверь спальни, если он чуть приподнял голову, он рисковал выколоть носом глаз Фее.

А Фея смотрела на него и смеялась.

– Почему вы смеётесь? – спросила её марионетка, вся растерянная и сконфуженная тем, что её нос вырос на глазах так непристойно.

– Я смеюсь над ложью, которой ты тут нас поливаешь!

– Откуда вы знаете, что я солгал?

– Ложь, мой мальчик, сразу узнаётся, потому что есть два вида лжи: ложь, у которой короткие ножки, и ложь, у которой длинный нос – твоя точно из тех, у кого длинный нос!

Пиноккио, больше не зная, как спрятаться от стыда, попытался сбежать из комнаты, но ему это не удалось. Нос у него вырос настолько, что он уже не проходил в двери.