Текст книги "Приключения Пиноккио. История деревянной куклы"

XXVII
Великое побоище между Пиноккио и его приятелями, когда один из них в итоге будет ранен, а самого Пиноккио арестуют полицейские.

Наконец они достигли моря и Пиноккио стал оглядывать широкий простор, открывшийся его взору. Каково же было его удивление, когда он убедился, что никакой акулы нет и в помине. На море царил полный штиль, в голубая гладь была спокойна и гладка, как колоссальное хрустальное зеркало, которое отчистили до блеска.

Пиноккио оглянулся.

– Ну, и куда подевалась ваша хвалёная акула? – спросил он у школьных приятелей.

– Можно предположить, -с издёвкой сказал один, – что как раз сейчас у неё завтрак с й королевой! Или полдник!

– Или рухнула прямо с дуба в постель, решила немного дать храпака! – хохотнул второй.

Этих дурацких ответов Пиноккио вполне хватило на то, чтобы понять, что приятели решили сыграть с ним скверную шутку и просто околпачили его. Он сразу с места в карьер рассвирипел и как буря налетел на них:

– Ну? И зачем вам взбрело в голову рассказывать мне эту дурацкую сказку про акулу?

– Было сто причин! – они в один голос закричали они.

– Каких? -Ха-ха-ха! А ты не задумывался, что главное тут то, что ты пропустил уроки и пошёл шляться с нами. Ты видимо не понимаешь, какой отстой каждый день так усердно посещать уроки и добросовестно учиться? Как тебе не стыдно на наших глазах так прилежно грызть гранит науки?

– А какое вам дело до того, что я хожу в школу и хорошо учусь?

– Какое дело? А ты тот ещё фрукт! Не понимаешь! Из-за тебя учитель как зверьков каких-то презирает нас.

– Что вы имеете в виду?

– А то, что эти мерзкие отличнички ставят нас в дурацкое положение, одиноких героев, не желающих учиться. А нам не нравится, когда нас всякие уроды ставят в дурацкое положение: у нас, хоть вы это не признаёте, есть своя гордость!

– И что мне теперь делать?

– Тебе надо стать ближе к нам, ты должен тоже возненавидеть учителей, книжки и школу. Это

три наших самых непримиримых, лютых врага.

– А что, если я не послушаюсь и продолжу и дальше учиться прилежно?

– Тогда мы с тобой прекратим играть и водиться и как только представится возможность, отомстим тебе.

– Какой вздор у вас в головах! – пожал плечами Деревянный Человечек и укоризненно покачал головой.

– Тогда, Пиноккио, берегись нас! – закричал самый старший из всей банды, – мы всё равно не позволим никому, и тебе тоже, быть ни гордецами, ни доносчиками! Не боишься нас – твоё дело, главное, что мы не боимся и презираем тебя!

Если ты не боишься нас, то нам следует бояться тебя ещё меньше. И не забывай никогда – ты один, а нас семеро!

– Семь смертных грехов в одном флаконе! – громко рассмеялся Пиноккио, – С вами мне всё ясно!

– Что ты сказал? Вы, друзья, слышали, что он буробит? Эта пигалица нас всех в лицо оскорбляет! Он нас всех обозвал смертными грехами!

– Пиноккио, а ну заглоти свои слова обратно, возьми назад свои ооскорблени, иначе… будет плохо!

– Хи-хи-хи! – засмеялся Деревянный Человечек и насмешливо ткнул указательным пальцем в кончик носа.

– Пиноккио, возьми назад, а не то пожалеешь!!

– Хи-хи-хи!

– Я тебя измолочу, как дворовую псину!

– Хи-хи-хи!

– Дома будешь с окровавленной сопаткой бродить!

– Хи-хи-хи!

– Будет тебе такое хи-хи-хи, что на всю жизнь запомнишь! – зарычал самый храбрый из лодырей.

– Вот тебе задаток! Возьми его себе на ужин! – заорал он в голос и вмазал ему по голове кулаком.

Ответ не заставил себя ждать – Деревянный Человечек мгновенно пустил в ход кулаки, и завязалась кровавая потасовка.

Хотя Пиноккио был один, он бился, как лев в пустыне. Он так хорошо отработал по лицам врагов своими острыми ногами, локтями и кулаками, сделанными из самого наилучшего, самого твёрдого дерева, что его врагам пришлось держаться от него на приличном расстоянии. А когда он попадал в цель, острые, деревянные башмаки Пиноккио оставляли заметные следы – синяки и большие ссадины.

Хулиганы, в досаде на него за то, что не способны добраться до Деревянного Человечка, взялись за всё, что можно было метать. Они открыли свои ранцы и вынули самые тяжёлые метательные снаряды и стали забросывать его чернильницами, ручками и карандашами, линейками с резинками, букварями и учебниками, грамматиками, всеми этими тёмными «Джаннетини» и «Минуцоли», нудными рассказами Туара, «Пульчино» Бачини и прочими школьными непотребными книжонками. Но Деревянный Человечек оказался на диво ловок и увёртлив, он откакивал или наклонялся в нужный момент, так что все эти книжонки пролетали мимо или над его головой и летели прямо в море.

А вы в состоянии представить себе, что приключилось тогда с рыбами! Они подумали, что книги – новая доброкачественная пища, которую им сбросили с неба боги, и огромными стаями стали всплывать на поверхность, где плавали эти учебники. Но стоило им распробовать на вкус хотя бы одну страничку или титульный лист этой печатной продукции, как они начинали с омерзением всё это выплевывать, да ещё при этом брезгливо кривили рот, словно им хотелось выссказать всё своё недовольство и возмущение: «Это что за подстава? Мы не рабы! Нас надо кормить лучше!»

Как жаль, что рыбы немы! А иначе они бы сумели сказать о нас, людях, всё, что они думают!

Между тем Битва при Акуле превращалась во всё более ожесточенное побоище. Тут из воды вылез Большой Красный Рак. Он покрутил усами и медленно выполз на берег и заорал голосом, звучавшим, как охрипшая Иерехонская труба:

– Вы, глупые, нелепые штукари, лодыри, бездельники, немедленно прекратить свару! Такие драки между мальчиками редко кончаются чем-то хорошим! Как бы не было беды!

Бедный Красный Рак! С таким же успехом он мог бы проповедовать горам, ветрам, долинам и волнам. А этот бесстыдник Пиноккио свирепо оглянулся и грубо ответил:

– Завали фонтан, душнила Рак! Клешню иначе оторву! Лучше поди в аптеку и купи там пару конфет от кашля, немного прочисть свою заржавевшую глотку. Или выпей чаю с малиной и ложись в кровать, пропотешь как следует, утром будешь, как новый!

В этот момент мальчишки, оказавшись без метательных книг, заметили фанерный ранец Деревянного Человечка и немедля схватили его.

Среди книг Пиноккио имелась книженция с толстенным картонным переплётом, с корешком и уголками из пергамента на гвоздях. Как догадался любопытный читатель, это был учебник по арифметике для младших классов. Ввм, я думаю, совершенно не надо объяснять, какой он тяжёлый!

Один из этих двоечников, хулиган из хулиганов шустро подхватил этот неподъёмный том, прицелился в болтающуюся голову Пиноккио, и изо всех сил, какие смог собрать в кулак, швырнул книгу в него. Но, как часто такое бывает, вместо того чтобы попасть в голову Деревянного Человечка, эта книженция угодила прямиком в висок одного из его школьных товарищей. Последний зашатался на месте, побелел, как свежевыстиранная простыня, и сумев только пробормотать:

– Мама… мама… спаси меня, я умираю! – рухнул на землю.

Хлоп!

Увидев холодное, безжизненное тело, испуганные маленькие разбойники мигом разбежались, кто куда, и через несколько мгновений никого на месте убийства не было. Пляж опустел.

Пиноккио, однако же, бежать никуда не собирался и остался на том же самом месте печально бродить, утопая в песке. От страха и ужаса он похолодел и был ни жив ни мёртв, но всё же, зная, что помочь он уже не сможет, то и дело окунал носовой платок в морскую воду и прикладывал его к вискам своего бедного одноклассника. Наконец, громко рыдая от страха, он стал звать его по имени, заикаясь и постоянно причитая:

– Эуженио, мой добрый, бедный Эуженио!.. Что с тобой? Ты не шевелишься? Открой свои глазки и посмотри на меня!.. Почему ты молчишь так страшно? Почему ты не хочешь мне ответить? Я ничего не сделал тебе плохого! Это не я убил тебя, не я! Поверь мне! Не я сделал тебе очень больно! Поверь мне, это не я!.. Открой же глаза, о, Эуженио! Если ты не откроешь глаза, и всё время будешь держать свои глаза на замке, я тоже умру… О, господи! Боже мой! Как я теперь смогу вернться домой? Как я осмелюсь показаться на глаза моей доброй маме?.. Что теперь будет со мной? Что они со мной сделают? Куда мне бежать? Куда? Куда мне спрятаться?.. О, если бы я не стал слушаться их и пошёл в школу, как всё могло бы сложиться лучше, в сто тысяч раз лучше! Почему я послушался этих идиотов, этих дурней, ставших для меня моим злым роком! А разве мой учитель мне не говорил об этом! И мать моя пробила мне голову, всё твердила: «Берегись дурных людей, сторонись плохих товарищей!» Но я дурак из дураков, таких ещё поискать надо. Я слушаю то, что все говорят, а поступаю так, как хочу. А потом начинается расплата за всё! Вот я и расплачиваюсь… Что такое моя жизнь? Я за всю жизнь не имел и пятнадцати минут спокойных. О боже, что со мной будет? Что из меня может выйти, что из меня может получиться?

Пиноккио был вне себя, выл, вопил, лупил, бил себя по лицу и голове, и всё плакал вызывая бедного Эуженио. Вдруг ему показалось, что он слышит шаги. Кто-то приближался к нему.

Он оглянулся. К нему бежали два полицейских.

– Что ты лежишь на земле? – спросили они Пиноккио.

– Я ухаживаю за своим школьным другом.

– Что с ним? Ему плохо?

– Похоже, да.

– Еще бы ему не было плохо! – сказал первый полицейский, нагибаясь над Эуженио и внимательно сматривая его, – Этот парень ранен в висок. Кто это сделал?

– Нет! Это не я! – взвизгнул Деревянный Человечек, у которого душа вдруг ушла в пятки.

– Кто же это сделал, если не ты? Тут больше никого нет!

– Нет! Не я! – твердил, как заведённый, Пиноккио.

– Чем его ранили?

– Вот этой книгой! – Деревянный Человечек поднял с земли учебник по арифметике, книгу в толстом картонном переплёте с пергаментом, и отдал книгу полицейскому.

– А чья эта книга?

– Моя!

– Всё! Этого довольно! Нам больше, собственно говоря, ничего и не надо. Вставай немедленно! Идём с нами!

– Но я…

– Ты плохо слышишь? Идём!

– Но я ни в чём не винова…

– Идём тебе говорю!

Прежде чем увести Пиноккио, полицейские нашли нескольких рыбаков, которые рыбачили неподалёку и в этот момент как раз плывших мимо на лодке, и приказали им:

– Этот парень оставлен нами на ваше попечение! Его ранили в голову. Приказываем! Отнесите его сейчас же к себе домой и обеспечьте присмотр за ним. Мы завтра вернёмся сюда и займёмся с ним.

Затем они снова взяли в оборот Пиноккио с двух сторон и скомандовали по-военному:

– Вперёд! Не разговаривать! Иди! Да поживее! Не будешь подчиняться – получишь как следует!

Не ожидая повторных понуканий, Деревянный Человечек быстро затрусил по узкой тропинке, ведущей в деревню. Но у бедного парня буквально кошки скребли в душе. Жизнь теперь казалась ему страшным сном, отвратительным сном! Он был совершенно растерян и подавлен. В глазах у него мельтешили какие-то мухи, ноги дрожали, язык прилип к горлу, и он так и не сумел произнести ни слова. Но и в таком состоянии до него всё-таки доходила едва брезжущая мысль, что он вынужден будет пройти под конвоем двух полицейских под окнами его ненаглядной покровительницы – его доброй Феи. Лучше бы ему было умереть!

Они вышли к окраине деревни, где гудел сильный ветер. Вихрь сорвал с головы Пиноккио его красный колпак и отбросил его на несколько шагов.

– Разрешите мне, – слёзно попросил Деревянный Человечек полицейских, – разрешите мне поднять мой колпак!

– Что ж, давай, только пошустрее!

Деревянный Человечек робко подошёл и поднял колпак. Он стал его отряхивать, но, вместо того, чтобы тут же нацепить его на голову, тут же зажал его в зубах, оглянулся и рванул обратно к морю, как говорят, опережая собственный визг. Мгновение, и он исчез между деревьями.

Полицейские переглянулись. Они сообразили, что поймать такого бегуна будет непросто, и натравили по его следу большущую собаку-ищейку, которая на всех собачьих состязаниях брала все первые призы по бегу. Пиноккио бежал, как пуля, выпущенная из ружья, но собака могла бежать гораздо быстрее. Все жители прильнули к окнам или выбежали на улицу, чтобы смотреть, чем кончится эта дикая, смешная забава. Но зрелища не вышло, потому что собака и Пиноккио поднимали в округе такую пыль и грязь, что уже через несколько минут всё заволокли облака пыли, и ничего никому невозможно было разглядеть.

XXVIII
Пиноккио вознамерились изжарить на сковороде, как рыбу

Во время этой гонки, ужасной мельтешни, хаоса и смятения, было одно чудовищное мгновение, когда Пиноккио уже думал сдаться в плен и в душе соглашался, что всё потеряно, он пропал. Это случилось в тот момент, когда Алиодоро (так звали пса-ищейку) едва не схватил его за ногу.

Деревянный Человечек уже слышал у себя за спиной страшный топот и пыхтение жуткой зверюги, и даже чувствовал деревянной кожей её испепеляющее, жаркое дыхание.

К счастью, берег моря был уже совсем близко, и обрыв над морем находился всего в паре шагов от него. Достигнув берега, Деревянный Человечек, напружинившись изо всех сил совершил чудовищный по размаху прыжок в воздухе, вроде вылета щуки, и плюхнулся где-то очень далеко в море. Алиодоро надо бы осмотреться, да и он сам, разумеется, охотно остановился бы, если бы понимал, что происходит, но он с разбега тоже скакнул в воду. А несчастный пёс, надо признать, умел прекрасно бегать за преступниками, типа Пиноккио, но совершенно не умел плавать. Он заболтал ногами и затряс головой, чтобы как-то удержаться на плаву, но чем сильнее он барахтался, тем глубже погружался в воду.

В последний раз высунув голову, он в ужасе вытаращил глаза и протявкал:

– Кряк! Я тону! Слушай, братан, помоги, я тону!

– Ладно! Чёрт с тобой! – ответил ему издали Пиноккио, почувствовавший себя теперь в безопасности.

– Ну, помоги мне, мой добрый Пиноккио!.. Братик мой ситный! Спаси меня от смерти!.. Помоги братану!

Услышав этот возглас дикого отчаяния, Пиноккио, у которого, на самом деле, сердце было золотое, смягчился и крикнул собаке:

– Вот что, я тебя, так уж и быть, спасу, а ты клянёшься оставить меня в покое и прекратить за мной погоню?

– Клянусь! Обещаю! Даю честное слово! Но только поспеши, пожалуйста! Ну, пожалуйста! Если ещё полминуты я не получу помощи, всё, я пропал!

Пиноккио немного помедлил. В конце концов, откуда он быть уверен, что эта полицейская псина выполнит своё обещание, а не схватит его за горло, если он её спасёт. Затем ему на ум пришла отцовская поговорка: «Творя добро, ты ничего не теряешь», и он подплыл к Алиодоро, ухватил его двумя руками за хвост и вытащил на сушу целым и невредимым.

Бедная собака едва соображала, мотала головой и валилась с ног от усталости. Алиодоро так нахлебался соленой воды, что раздулся, как футбольный мяч и с него слетел весь его грозный вид полицейского сотрудника. Теперь он напоминал просто-напросто побитого судьбой пса. Но Пиноккио по-прежнему был осторожен с псом, не слишком доверял ему и счёл за благо, пока пёс не пришёл в себя, снова сигануть в море. Он отплыл на приличное расстояние от берега и крикнул своему спасённому новому другу:

– Прощай, Алиодоро! Не забывай меня! Доброй дороги и всего хорошего!

– Прощай, Пиноккио! – завялял хвостом пёс, – Тысячу тысяч раз благодарю тебя за то, что ты спас меня от смерти! Это величайшая услуга на свете, и я знаю, что добрые поступки всегда должны вознаграждаться. Дай бог, мы ещё встретимся с тобой!

Для деревянного Пиноккио плыть было легко, и он, не оглядываясь, поплыл дальше уже вдоль берега. Наконец ему показалось, что теперь он в полной безопасности, и, оглядевшись, он вдруг узрел в скале большую пещеру, рядом с которой курился столб дыма.

– Скорее всего, в пещере кто-то разжёг костёр! Этого-то мне только и нужно! Кажется, я смогу здесь обсохнуть, обогреться и придти в себя! А там… Чему быть, тому не миновать! Будь, что будет!

Приняв такое решение, он устремился вплавь к скале. И как только он доплыл и собирался залезть на скалу, что-то неведомое встало пред ним и увлекло его в глубь морскую. Он забился и попытался избегнуть преграды, но оказалось, что это невозможно, и каково же было его удивление, когда он понял, что запутался в огромной рыбацкой сети и вокруг него бьётся масса рыб разных пород и размеров. Они отчаянно бились, барахтались и пытались вырваться на свободу.

И вдруг он увидел, что из пещеры выскочил Рыбак, да не просто Рыбак, а настоящий Рубак! И был этот Рыбак так ужасен, так отвратительно безобразен, что любое морское чудище было по сравнению с ним сущим ангелом. Волос на его голове не было вовсе, и на макушке торчал большой пук зелёных морских водорослей. Если к этому добавить, что его жилистое тело было тоже густо зелёного цвета, и глаза его тоже были водянисто-зелены, а по земле волочилась такая же зелёная борода, то читателю станет совсем понятно, с кем теперь имел дело бедный Пиноккио. Он был поразительно похож на гигантскую зелёную ящерицу, которой взбрендилось встать на задние лапы и понравилось так ходить.

Вытягивая свою бесконечную сеть из моря, Рыбак пробурчал страшно довольным голосом:

– Какое счастье! Какая удача! Давно такого не было! Наконец-то я смогу доотвала набить своё брюхо рыбой!

«Кажется, мне страшно подфартило, что я не рыба!» – подумал Пиноккио, немного взбодрившись этими мыслями.

Сеть, которая была переполнена рыбой, рыбак поволок в пещеру, которая оказалась тёмной, грязной норой с донельзя закопчёнными стенами. Посреди пещеры горел очаг, на котором шипела огромная сковородка с маслом, и от неё шёл сильнейший чад подгоревшей ворвани.

– А теперь посмотрим, что нам даровали наши сети, что там за рыбёшка? – пробурчал Зелёный Рыбак. И недолго думая, он запустил в сеть свою огромную зелёную клешню.

Клешня была величиной не меньше лопаты, и тут он вытянул из сети дюжину краснобородок.

– Какие сочные, живенькие краснобородки! – умилился Рыбак и с видимым удовольствием стал их обнюхивать.

И, завершив обнюхивание, оншвырнул их в пустой горшок.

Так он проделывал много раз. И всякий раз, вытаскивая из сети улов, он восклицал во всё более алчном предвкушении:

– О, какая жирная, чудесная треска!

– О, какая аристократическая, здоровая кефаль!

– О, какая прелестная камбала!

– О, какой изумительный морской окунь!

– О, какие славные, дружные, миленькие сардинки!

Не стоит и сомневаться, что треска, кефаль, камбала, окунь и сардинки летели в тот же самый глиняный горшок, где томились краснобородки.

Последним в сети оказался Пиноккио.

Вытащив его, рыбак на какое-то время от изумления таращил свои рачьи зелёные глазищи и вдруг воскликнул почти со страхом:

– А это что такое? Что это за рыба? Что-то не припомню, чтобы мне доводилось когда-нибудь едать нечто подобное!

И он принялся придирчиво осмотривать Пиноккио. Как только он осмотрел его, вращая из стороны в сторону, он наконец сделал вывод:

– Яснее ясного. Это, без сомнений, большой морской рак.

Пиноккио ничего не оставалось, как обидеться. Ничего приятного в том, чтобы тебя приняли за рака, когда ты уверился, что хочешь быть человеком, не было. Пиноккио ответил Зелёному Рыбаку крайне сердито:

– Вы с ума сошли, что ли? Как это – рак? Как вы осмеливаетесь так обращаться со мной? Да будет вам

известно: я не рак, а Деревянный Человечек!

– Деревянный Человечек? – эхом вторил Рыбак, – Как ни крути, многое я видал, но с рыбой такой породы сталкиваюсь впервые! Тем лучше! Удовольствие от трапезы будет больше! Предвкушаю!

– Вы меня, что, намерены съесть? – пискнул тут Пиноккио, до которого стало наконец доходить, что дело плохо, – Сударь! Уясните же себе наконец, что я никакая не рыба! Вернитесь же в этот мир! Я не рыба! Я деревянная кукла! Вы же видите, что я разговариваю с вами? Вы же знаете, что рыбы не разговаривают, а если и разговаривают, то очень тихо и на непонятном языке? А я разговариваю с вами, как человек!

– Это совершенно потрясающе! Рыба не только разговаривает, но и приводит доводы, что она не рыба! Всё поравильно! Наука имеет много гитик! Так правильно, что плакать хочется! – прорычал Зелёный Рыбак, – И поколику, я вижу, что ты, браток – рыба, которая имела счастье научиться разговаривать на хорошем человеческом языке и научилась невесть где думать почти так же, как я, я хочу воздать тебе, орыба, высочайшую хвалу и оказать честь, какую ты заслужила…

– Простите! Вы не могли бы пояснить, что это за честь?

– В знак моей личной дружбы и оказанного тебе благодаря твоим заслугам особого моего почтения, ты можешь лично

избрать способ своего приготовления на огне. Речь идёт о том, захочешь ты быть изжаренным на сковороде с маслом и специями или будет предпочтительнее сварить тебя в горшке, с оливками в томатном соусе? Это великая честь, которую я готов тебе оказать!

Деревянные мозги Пиноккио жужжали несколько минут. Потом он раскланялся и сказал:

– Ваше Рыболовческое, Ракожарческое Растребушащее Величество! Дабы остаться до конца честным, – начал Пиноккио, – осмелюсь сообщить вам, что ежели за мной осталось право выбора, как вы изволили мне это гарантировать, то я лучше всего выберу грустный удел остаться в живых и быть освобождённым на свободу, с тем, чтобы поскорее вернуться домой.

– Это что за шутки? Впервые столкнулся с рыбой-шутником! Но не думай, что если у тебя в черепе оказались мозги профессора университета, я откажу себе в удовольствии отпробовать такой редкой и вкусной рыбы! В конце концов, не каждый день мимо меня проплывают рыбы породы Деревянных Человечков! Видимо, это очень редкая и ценная порода, может быть, занесённая в Красную Книгу! Давай договоримся о маленьком компромиссе – я изжарю тебя вместе со всеми остальными рыбами! Всё будет по-человечески демократично и справедливо! Никакого ущемления твоих прав не будет! Поверь мне, быть изжаренным в такой хорошей компании – великое благо и честь! Это честь, которую я готов оказать тебе! Никто ещё не удостаивался такой чести из моих рук!

При таком страшном известии Пиноккио стал плакать, выть и умолять Зелёного о пощаде. Он подвывал со слезами:

– Ах, что за глупость! О, если бы я не слушался ни кого и пошёл в школу… Но я поддался, чёрт побери, клюнул на уговоры моих товарищей, этих отпетых хулиганов, и теперь наказан, как никто. У-у-у! Гу-у-у!..

И так как он, завывая и визжа, начал извиваться, как угорь, делая немыслимые усилия, чтобы вырваться из цепких лап Зелёного Рыбака, последний схватил пук крепчайшего морского камыша и связал Пиноккио по рукам и ногам, словно колбасу на верёвке, а потом бросил и его в горшок к остальным рыбам.

Затем он полез на полку за громадной деревянной тарелкой с мукой и высыпал из горшка на неё всю рыбу. И, обваляв рыбин в муке, Зелёный тут же отправ ил их на раскалённую сковородку.

Первыми отправились в заплыв по кипящему маслу бедненькие краснобородки, за ними отправились в путь маленькие красные окуньки, потом заскользила треска, кефаль и добрые сардинки. Наконец очередь подошла и для Пиноккио. Увидев перед своими очами Смерть во всей её красе (и притом в столь отвратительном прикиде!), Пиноккио пришел в такой ужас, что онемел и не смог вымолвить ни слова.

От Пинокккио остались только его отчаянные глаза, которые молили о снисхождении. Но Зелёному Рыбаку дела до него не было и он не обращал на страдания куклы никакого внимания. Он схватил Деревянного Человечка и пять-шесть раз вывалял Пиноккио в муке, покуда тот не оказался заляпан мукой снизу доверху, словно гипсовый ламбрекен. Затем схватил его за голову и…