Текст книги "Приключения Пиноккио. История деревянной куклы"

XVIII
Пиноккио наконец встречает своих верных друзей Лису и Кота и отправляется с ними сажать монеты на Поле Чудес.

Только вообразите себе – Фея позволила марионетке плакать и кричать добрые полчаса из-за того, что её нос больше не проходил в дверь спальни – это она сделала для того, чтобы преподать ему суровый урок и отучить его от уродливой лживости, самого уродливого порока, который только может иметь мальчик. Но когда она увидела его исправившимся, с полными слёз отчаянья глазами, она всё-таки пожалела его, и хлопнула в ладоши, и по этому сигналу в комнату через окно влетела тысяча больших птиц, кажется, дятлов, которые, насев гурьбой на нос Пиноккио, начали клевать его так сильно, что через несколько минут этот огромный и непропорциональный шнобель оказался точно таким, какой он был раньше.

– Вы так добры ко мне, моя милая Фея! – сказал марионетка, вытирая глаза от слёз, – И я вас так люблю!

– Я тоже тебя люблю!, – ответила Фея, – И если ты хочешь остаться со мной, ты навсегда теперь будешь моим младшим братиком, а я твоей доброй сестрёнкой…

– Я бы с радостью остался… но мой бедный Санта? Что мне делать с ним?

– Я все обдумала. Твой отец уже предупреждён, и прежде чем наступит ночь, он будет здесь.

– Правда? – воскликнул Пиноккио, вскакивая от радости, – Итак, милая моя Фея, если вы позволите, я бы хотел отправиться ему навстречу! Я не могу дождаться, когда смогу поцеловать моего бедного старика, который так сильно пострадал за меня! – Иди, только больше не теряйся. Держись лесной тропы, и я уверена, что ты встретишь его!

Пиноккио ушел, и, едва войдя в лес, начал бегать и скакать, как козел. Но когда он забрался в самую гущу леса и оказался лицом к Большому Дубу, он остановился, потому что ему показалось, что он слышал людские голоса в чащобе. На самом деле он увидел, как кто-то выскочил на дорогу, и это был… угадайте, кто?… Лиса и Кот, то есть два его попутчика, верные друзья, с которыми он обедал в таверне «Варёный Рак»..

– Вот наш дорогой Пиноккио! – воскликнула Лиса, обнимая и целуя его, – Какими судьбами, дружище? Откуда ты свалился?

– Почему ты здесь? – повторил Кот, – Куролесишь?

– Это долгая история! – сказала марионетка, – И я расскажу вам об этом при случае… Но знайте, что прошлой ночью, когда вы оставили меня одного в таверне, я нашёл убийц на улице…

– Убийцы?… О, бедный друг! И чего они хотели?

– Немного ни мало, они хотели загрести у меня золотые монеты! -Золотые монеты? Какие злодеи! -Да уж!

– Позорные!… – сказала Лиса.

– Позорные! – повторил Кот. -Жалкие! -Не то слово, какие жалкие! Жальче некуда! -Трусы! -Подлецы!

– Но когда я начал убегать, – продолжала говорить марионетка, – то они увязались за мной, за мной сзади: и так, пока они не догнали меня и не повесили здесь, на ветке этого дуба…

И Пиноккио указал на Большой Дуб, который рос на поляне в двух шагах от них.

– Нет повести печальнее на свете, чем повести «Пиноккио и дети»! – сказала Лиса, – В каком мире мы живём! Как страшно жить! Где мы, люди чести и добра, найдём безопасный чертог для себя и своих бедных детишек? Пиноккио! Ты спасешь мир!

В то время, когда они переговаривались, Пиноккио заметил, что Кот хромает на правую переднюю ногу, потому что там не было ни лапы, ни когтей. И Пиноккио спросил его:

– Что случилось с твоей лапой?

Кот хотел было что-то ответить, но уткнул морду в воротник и промолчал. Тогда Лиса взяла слово вместо него:

– Мой друг слишком скромен и поэтому не отвечает – он просто ушёл в себя от скромности. Я отвечу за него. Итак, знай, что час назад мы встретили на дороге старого, дряхлого волка, почти потерявшего разум от голода, который попросил у нас милостыню. Не имея ничего, чтобы дать ему, даже рыбьей кости, что сделал мой друг, у которого в груди действительно бьётся сердце Цезаря? Он стиснул зубами лапу своей передней ноги, откусил её и бросил этому бедному серому зверю, чтобы тот мог хоть отчасти утолить свой зверский голод!

И Лиса, закончив рассказ, вытерла одинокую слезу.

Пиноккио, тоже тронутый до глубины души, подошёл к Коту, шепча ему в ухо:

– Если бы все коты походили на тебя, вот бы повезло мышам!

– А что ты теперь делаешь в этих местах? – спросил Лиса у Деревянного Человечка.

– Я жду своего отца, который должен прибыть сюда с минуты на минуту.

– А твои золотые монеты? Как они?

– Они у меня все в кармане, кроме одной, которую у меня умыкнули в «Вареном Раке».

– И почему бы тебе не задуматься, что вместо четырёх монет у тебя завтра может быть тысяча или две тысячи! Почему бы тебе не внять моему совету? Почему бы тебе не посадить их на Поле Чудес?

– Сегодня невозможно! Я поеду к вам завтра!

– Завтра будет поздно! – сказала Лиса.

– Почему? – Потому что это поле было сегодня куплено великим Лордом Сбритлом, и с завтрашнего дня никому больше не будет позволено сажать там золотые монеты.

– Как далеко отсюда Поле Чудес?

– Каких-то пара километров. Хочешь пойти с нами? Через полчаса мы там! Ты сразу же сажаешь свои четыре монеты, через несколько минут ты возвращаешься и собираешь обильный урожай – две тысячи полновесных золотых эскудо, и сегодня же вечером ты вернёшься обратно с полными карманами золота. Хочешь пойти с нами?

Пиноккио немного колебался, не зная, как ответить, потому что ему вспомнились и добрая Фея, и старый Джузеппо, и предупреждения Говорящего Сверчка; но потом он сделал так, как все мальчики без ума и сердца – он закончил тем, что, встряхнув головой, и сказал Лисе и Коту:

– Ладно! Пойдём! Я иду с вами!

И они тронулись в путь.

Пройдя полдня, они добрались до города, который назывался Дураколов. Войдя в город, Пиноккио увидел все улицы, забитые паршивыми, облезлыми собаками, зевающими от голода, стрижеными овцами, дрожащими от холода, и цыплятами, оставшимися без гребня и без бородок, просящими милостыню зернышками кукурузы, больших жирных бабочек, которые больше не могли летать, потому что они продали свои красивые разноцветные крылышки, бесхвостых павлинов, которые от стыда глаз не могли поднять от земли, и фазанов, которые заложив в ломбарде свои роскошныё чёрные наряды из сверкающих золотых и серебряных перьев, теперь робко бродили по помойке, потерянные навсегда.

Среди этой толпы прощелыг, попрошаек и позорных бедняков время от времени проезжали какие-то величественные кареты с какой-нибудь Лисой, или какой-то воровской Сорокой, или какой-то иной хищной птицей.

– А где Поле Чудес? – спросил Пиноккио у Суслика в дырявой шляпе.

– Оно здесь, в двух шагах! – ответил Суслик и поджал лапки.

Узнав, где поле Чудес, они пересекли город и, выйдя за его стены, остановились в голом поле, которое было до боли похоже на все остальные поля.

– Вот мы и пришли! – сказала Лиса, – а теперь наклонись в пояс Земле– матушке, выкопай руками небольшую ямку и положи в неё свои золотые монеты! И скажи: «Крекс! Пекс! Фекс!»

Пиноккио повиновался. Он вырыл ямку, положил в неё оставшиеся четыре золотые монеты, а затем засыпал ямку землёй.

– Крекс! Пекс! Фекс! – сказал он.

– А теперь, – сказала Лиса – подойди к ближайшей канаве, набери ведро воды и полей землю, где ты посадил урожай!

Пиноккио пошёл искать канаву, и потому, что у него не было ведра, снял с ноги башмак, и черпнув воды, полил землю, покрывающую яму. Затем спросил:

– Ещё что-нибудь сделать?

– Ничего! – ответила Лиса, – Теперь мы можем уйти. Повернись к Полю Чудес спиной, и возвращайся сюда через двадцать минут – ты найдёшь уже торчащий из земли кустарник с ветками, сплошь унизанными золотыми монетами! Если бы ты знал, как я завидую тебе!

Бедная марионетка, чуть не подпрыгивая, вне себя от восторга, тысячу раз поблагодарила Лису и Кота и пообещал им прекрасный подарок. – Нам не нужно подарков! – отвечали двое проходимца, – Нам достаточно того, что мы научили тебя секрету, как без труда обогатиться, и мы от этого счастливы, как дети!

Сказав это, они попрощались с Пиноккио и, пожелав ему хорошего урожая, отправились по своим делам.

XIX
Пиноккио лишён своих золотых монет, и в качестве бонуса за свои несчастья получает четыре месяца тюрьмы.

Деревянный Человечек, вернувшись в город, начал отсчитывать секунды и минуты на пальцах, одну за другой, и, когда ему не показалось, что настал час, тотчас же отправиться назад на Поле Чудес.

Он так торопился, чтобы поскорее попасть на Поле Чудес, что его сердце колотилось и стучало, как часы в мастерской его Папы: «Тик-так! Тик-так! Тик-так!», и он даже не понял, что скоро перешёл с хотьбы на быструю хотьбу, а потом и вовсе побежал, так, что ветер у него засвистел в ушах. А между тем он думал про себя:

– «А что, если я вместо тысячи монет найду на ветках дерева две тысячи?… Что, если вместо двух тысяч я соберу пять тысяч? Что, если вместо пяти тысяч я найду сто тысяч? А миллион? О, каким прекрасным синьором я стану тогда!… Я заведу красивый кукольный дворец, тысячу деревянных лошадок в стойле и тысячу конюшен, винный погреб для красного и белого ликёров, книжный шкаф, полный цукатов, пирогов, засахаренных фруктов, миндаля и сливочного крема с хрустящими вафлями!»

Так, путаясь в своих фантазиях, он подошел к Полю Чудес и остановился с краю дороги, чтобы посмотреть, может быть ему в глаза сразу бросится его дерево с ветвями, сплошь усеянными золотыми монетами, но с первого взгляда он ничего не увидел. Он сделал ещё сто шагов вперёд, и… – ничего… Он вышел на поле… Ничего… Он пошёл прямо к той маленькой ямке, где закопал свои цехины, и там тоже ничего. Тогда он глубоко вздохнул, задумался глубоко и, забыв о правилах этикета и доброго этикета, вынул руку из кармана и почесал затылок.

В этот момент он услышал в ушах громкий смех, и, повернувшись, увидел над деревом Большого Попугая, который размахивал несколькими оставшимися в его коллекции цветными перьями – единственного движимого имущества, какое у него оставалось после перелёта из Бразилии.

– Почему ты смеешься? – спросил Пиноккио зверским голосом и заскрежетал зубами.

– Я смеюсь, потому что, когда чистил свои пёрышки, случайно пощекотал себя под-мышками. Если бы ты знал, как я боюсь щекотки!

Марионетка не отвечала. Она тупо стояла среди поля и думала так, что от её головы летели элетрические разряды. Потом Пиноккио бросился к канаве и, наполнив водой второй башмак, кинулся к ямке и снова принялся истошно поливать землю, прикрывавшую сверху золотые монеты.

Тут кто-то ещё раз расхохотался, даже более дерзко и громко, чем в первый раз. Дикий смех эхом разносился в гробовой тишине пустынного, голого поля.

– Короче… – наконец сердито воскликнул Пиноккио, – Что ты можешь мне сказать, ты, дурно воспитанный попугай, над чем ты смеёшься?

– Я смеюсь над теми ослами, лохами и дегенератами, которые верят во все эти глупости, какие им на вешивают на уши заезжие пройдохи, смеюсь над теми, кто позволяет себе обманывать тем, кто умнее и хитрее их!

– Может быть, ты, шустрик беспёрый, намекаешь на меня? Попугай деликатно промолчал. Пиноккио чуть не плакал. – Да, я говорю о тебе, бедный, глупый Пиноккио! Ты оказался до того непробиваемо глуп, что всерьёз думал, что деньги растут на деревьях, что их можно сажать в землю, а потом собирать на полях, как сеют, а потом собирают фасоль или тыквы… Я тоже когда-то верил в такие чудеса, и до сих пор мне приходится горько раскаиваться в этом, заглядывая в мой пустой кошелёк! Сегодня (к сожалению, слишком поздно!) мне пришлось убедиться, что для того, чтобы собрать хоть сколько-нибудь денег, нужно либо уметь их зарабатывать честным трудом при помощи собственных рук, либо славиться изобретательностью своей головы.

– Я тебя не понимаю! – сказала марионетка, которая уже начинала дрожать от страха.

– Минуточку терпения! Тупым мне придётся растолковывать подробнее! – согласился Попугай. – Итак, знай, что, пока ты скакал и плясал в городе, Лиса и Кот вернулись на это поле и шустро откопали и забрали твои золотые монетки, после чего скрылись, как ветер в чистом поле. Ни монет, ни Кота, ни Лисы у тебя больше нет! Попробуй их теперь догнать! Ищи-свищи в чистом поле!

Пиноккио ахнул и, не веря словам Попугая, и начал руками и ногтями ворочать землю, которую только недавно полил. И копал он, копал, копал, и в конце концов выкопал яму такую глубокую, что в неё можно было бы навалить стог сена, но никаких монет он не нашёл там и в помине.

Затем, охваченный отчаянием, он, стуча деревянными башмаками по камням, с воем побежал обратно в город и там сразу же отправился в суд, чтобы объявить судье розыск двух мародёров, которые ограбили его на ровном месте.

Судья оказался огромной волосатой Гориллой. Это была старая обезьяна, отягощённая респектабельными регалиями и почтенным возрастом, в придачу к своей белой бороде и особенно золотым очкам без стёкол, которые она всё равно вынуждена была постоянно носить из-за того, что уверила себя, что у неё плохое зрение. Да и надо добавить, что обезьяна в очках, как я замечал по нашим университетам, выглядит уж куда более солидно, чем обезьяна без очков.

Пиноккио, заикаясь и икая, а также то и дело пуская слёзу, в присутствии судьи истошно рассказал об обстоятельствах несправедливого и кошмарного мошенничества, жертвой которого он стал. Он называл имя, фамилии и координаты мародёров, вспоминал детали ограбления и в итоге, топнув башмаком, потребовал от суда скорого расследования преступления, поисмки преступников и абсолютной справедливости.

Судья выслушал его охотно и с большой симпатией. Он даже принял участие в рассказе: слушая Пиноккио, он смотрел на него добрыми глазами и иной раз не только кивал ему, но и норовил поощрительно хлопнуть по плечу. Было видно, как рассказ бедолаги до глубины души потряс и тронул его – он смягчился, и когда Марионетке больше нечего было сказать, Горилл протянул руку к столу и звякнул в колокольчик.

Тут же появились две волосатых псины, одетые в чёрную жандармскую форму и вытянулись перед Судьёй.

Тогда Судья, указав жандармам на Пиноккио кривым когтем, сказал:

– Это чёртово нищее отродье ограбили на четыре золотых монетки! Откуда у него могли быть такие деньжищи? Сейчас же взять его и сию минуту – в тюрьму!

Марионетка, которой зачитали такой приговор, возмутилась и попыталась протестовать, размахивая руками, но жандармы, во избежание ненужных препирательств, заткнули ей рот тряпкой и бросили в яму. Так Пиноккио угодил в тюрьму, где пробыл четыре месяца, четыре дня и четыре часа, да, четыре очень долгих месяца… Он остался бы там ещё больше, может быть, на всю жизнь, если бы не счатливый случай. Потому что нужно знать, что молодой император, правивший в то время Великой Болванией и имевший резиденцию в городе Акчиаппацитрулли, одержав прекрасную победу над своими врагами Фуфлонгами, приказал устроить Триумф, и большие публичные праздники, освещение, фейерверки, гонки барберийцев на ежах и велосипедах, раздачу еды и питья, и в знак столь великого празднества он захотел, чтобы тюрьмы были открыты и все мародёры помилованы и выпущены из тюрем.

– Если другие выйдут из тюрьмы, я тоже хочу выйти! – сказал Пиноккио тюремщику. – Вам не положено! – ответил тюремщик, – Потому что вы не амнистированы… В списьках вас нет!

– Господин Тюремщик! Прошу прощения!… Как это меня нет в списках? – возразил Пиноккио, – Но я ведь тоже мародёр!!!… Убийственная логика Пиноккио так потрясла тюремщика, что его слегка повело, и он сдался.

– В таком случае, должно быть, вы правы! – мягко сказал тюремщик, и, сняв с себя кепку и приветствуя Пиноккио, открыл двери тюрьмы огромным ключом и позволил ему сбежать.

XX
Освобожденный из тюрьмы, Пиноккио отправляется обратно в дом Феи, но по пути натыкается на ужасную Змею, а затем попадает в капкан.

Вспомните, как взбодрился и окрылился Пиноккио, когда почувствовал себя свободным! Не обращая ни на что внимания, он сразу же вышел из города и свернул на улицу, которая должна была привести его обратно к дому Феи.

Тут откуда ни возьмись начался страшный ливень, и дорога превратилась в настоящую трясину. Пришлось Пиннокио то и дело вытаскивать ноги из непролазной топи. Он вымазался в глине и грязи так, что его почти не было видно, и вот так он прошёл половину пути.

Ноги его увязали по колено в болоте, но Деревянная Марионетка не обращала на это никакого внимания, и шлёпала по дороге всё дальше и дальше.

Подгоняемый страшным желанием поскорее увидеть снова своего отца и младшую сестру с голубыми волосами, Пиноккио бежал такими прыжками, что и собачья борзая обзавидовалась бы, так что куски грязи летели ему прямо на голову. Между тем он твердил про себя:

– «Сколько несчастий случилось со мной… И я их заслужил! Потому что я всего лишь глупая, упрямая, маленькая деревянная марионетка!… Я всегда хочу делать всё по-своему, не слушая тех, кто любит меня и у кого в тысячу раз больше ума, чем у меня!… Ну, ладно, что было, то быльём поросло, я обязуюсь сейчас же изменить свою жизнь и стать послушным пай-мальчиком!… Сколько раз я видел, что непослушные ребята, будучи уверенны в себе, всегда попадают впросак и никогда из них не получается ничего путного. А вдруг мой отец ждёт меня?… Я найду его в доме Феи? Бедный горемыка! Я его уже столько времени не видел, а мне ведь так хочется обнять и поцеловать его! И простит мне ли Фея всё то скверное что я ей сделал?… Сколько я получил от неё внимания, сколько любовной заботы… как подумаю об этом, то понимаю, что если я сегодня был жив, то даже жизнью я обязан только ей! Так можете ли вы найти более неблагодарного и бессердечного парня, чем я?..»

Когда он так подумал, он вдруг испуганно остановился и сделал четыре шага назад.

Что же он увидел?

А он видел большущую змею, лежащую поперёк дороги. Это была змея, как змея! Всем змеям змея! Настоящая Змеюка! У неё была зелёная чешуйчатая шкура, сверкающие, огненные глаза и свёрнутый хвост, дымящийся, как печная труба.

Невозможно представить себе ужас Пиноккио пред увиденным. Он бросился в бега и, отбежав более чем на полкилометра, уселся на каменной горке, ожидая, когда Змея уползёт в добрый путь по своим змеиным делам и освободит дорогу.

Он ждал час, два часа, три часа, но Змей кажется, никуда не собирался, и даже издалека было видно, как полыхают его огненные глаза и возносится столб дыма, выходящий из кончика его хвоста.

Тогда Пиноккио, не зная, что делать, не на шутку расхрабрился побежал назад, и, подойдя на расстояние нескольких шагов от Змея и, сказал Змею мягким, вкрадчивым, тонким голоском:

– Простите, господин Змей, не могли бы вы чуть-чуть отползти в какую-нибудь сторону, не позволите ли вы мне пройти? Я очень спешу к моему дорогому папуле!

Это было то же самое, что спросить время у стены. Никто не сдвинулся с места. Наверно, Змея не очень соблазнила говорящая деревяшка, пахнущая канифолью и столярной олифой.

Пиноккио повторил тем же вкрадчивым голоском:

– Вы должны знать, господин Змей, что я иду домой, где меня ждет мой Отец и я страшно долго его не видел!… В связи с этим, не будете ли вы столь любезны, чтобы пропустить меня? Он ждал любого ответа на свой вопрос, но ответа снова не последовало. Змей продолжал испускать из пасти слюни и дымить хвостом. Действительно, змея, которая до этого казалась живой и полной жизни, вдруг как будто окостенела и стала неподвижной. Глаза её закрылись, а хвост перестал испускать клубы дыма.

– «Он случаем не сдох?» – подумал Пиноккио, и с большим энтузиазмом размахивая руками, и не тратя времени на пустые разговоры, сделал попытку перелезть через Змея, чтобы попасть на другую сторону улицы. Но он ещё не успел поднять ногу, как Змея вдруг сжалась, как пружина, и раскрыла пасть, огромную, как печь для литья чугуна. Бедная Марионетка испуганно отпрянула назад, споткнулась и упала на землю.

Пиноккио упал так сильно, что воткнулся головой в дорожную грязь, а его ноги торчали и смешно болтались над землёй.

При виде этой смехотворной деревянной фигурки, летящей в грязь с невероятной скоростью, а потом принявшейся болтать в воздухе худенькими ножками, Змея зашлась в таком припадке хохота, что смеялась, смеялась, смеялась и в конце концов, от переизбытка болезненого смеха, сердце её не выдержало, и на этот раз она действительно дала дубаря.

Тогда Пиноккио перепрыгнул через мёртвую Змею и снова помчался, чтобы поскорее добраться до дома Феи, пока не стемнело. К тому времени он уже наелся доотвала этими ночными приключениями с разбойниками и висением на дубах. Но по пути, не выдержав страшных мук голода, он прыгнул в поле, намереваясь перехватить несколько гроздей спелого винограда москаделла. Он никогда этого не делал! Лучше бы ему было этого не делать и сейчас! Не успел Пиноккио протянуть руку к пышной грозди роскошного винограда, как раздался громкий треск, и острые железные клыки схлопнулись на его ногах с такой силой, что небо показалось ему с овчинку.

Бедная Марионетка попалась в капкан, поставленной местным крестьянином, чтобы извести свору больших куниц, которые были тут настоящим бичом фермерских кур и цыплят.