Текст книги "Чары дракона"

На короткое мгновение Джилл разозлилась, чувствуя, что от неё как будто отделываются, как будто бы её отставляют в сторону. Но сразу же Джилл поняла, что на протяжении долгих месяцев она репетировала эту сцену в своём сознании, планируя различные способы упросить Родри простить её. Теперь она обнаружила, что он, конечно, простил её, и все, что от неё требуется, – это только сказать ему правду, чтобы раз и навсегда закрыть давний вопрос. Не будет никакой вспышки раздражения, не будет взаимных упрёков, никакой оргии прощения. Джилл почувствовала глубокое облегчение и в этом чувстве нашла свою первую настоящую надежду на то, что когда-нибудь Родри исцелится. Независимо от того, какие усилия приложил Барума, ему не удалось сломить душу своей жертвы.

Когда они уселись за низкий столик и Саламандр разливал вино, думая, что бы сказать, Джилл поняла кое-что ещё: на самом деле у них есть более важные темы для обсуждения, чем то, что она могла делать с другим мужчиной в Дэверри, или, если уж говорить на эту тему, то, чем Родри мог заниматься здесь, в Бардеке, со своей красивой хозяйкой. Джилл почувствовала, как по спине у неё пробежал предупреждающий холодок двеомера. Встреча с Родри настолько заполнила её сознание и сердце, что Джилл просто не позволяла себе видеть опасность. Они находятся в сотнях миль от дома, в чужой стране, и против них выступают враги, которые абсолютно бесчестны и безжалостны. Она очень сильно сомневалась, что эти враги просто собираются отойти в сторону и помахать им на прощание, когда они заберут Родри домой. Кажется, та же самая мысль пришла в голову Саламандру.

– Мне очень не хочется перебивать тёплую встречу и все такое, но остаётся унылый факт: мы замешаны в самое худшее, с чем кто-либо из нас сталкивался раньше. Мы попали в западню, ловушку, опасность, затруднительное положение и так далее, и тому подобное. У нас всех есть склонность и вкус искать неприятностей на собственную голову, но сейчас положение значительно хуже, чем когда-либо. Нежные чувства подождут…

– Как и пустая болтовня, – пробормотала Джилл.

– На самом деле, и болтовня тоже должна подождать. Вот что, младший брат. У нас один и тот же отец, но разные матери. Ты свою помнишь?

– Нет, ничего о нашем клане или моем доме – совсем ничего. Кто мы? Пара незаконнорождённых детей, зачатых каким-то могущественным лордом?

– Ну… – Саламандр замолчал и почесал подбородок. – Ну, можно сказать и так, хотя в клане нашего отца никого не волнует какая-то скучная церемония, когда дело касается признания ребёнка своим.

– Ага. Значит, это он – эльф, а не моя мать.

– О боги! Ты выудил достаточно секретов, не так ли? Скандал, на самом деле! Да, он – эльф, и к тому же – великолепный бард среди эльсион лакар. Дело в том, мой младший брат, что никто, за исключением его самого, твоей матери и нас троих не знает, что он – твой настоящий отец. И для сохранения этого обстоятельства в тайне имеются очень важные и серьёзные причины.

– Её муж все ещё жив?

– Нет, он умер, и ты теперь – его законный наследник. Скорее всего, его единственный наследник. – Саламандр бросил взгляд на Джилл. – Сомневаюсь, что Райс все ещё жив. Во время того падения он получил серьёзные увечья.

При упоминании имени Райса Родри слегка нахмурился.

– Ты его помнишь, любовь моя? – спросила Джилл.

– Нет, но имя звучит странно знакомо. Он – ещё один брат?

– Да, это сын твоей матери от мужчины, которого все считают твоим отцом.

– О, демоны! – Родри засмеялся – резким коротким смешком. – Что это? Я чувствую себя так, словно зашёл в один из этих лабиринтов из живых изгородей, которые есть у короля в его садах… О, а я видел королевский дворец? Похоже, я многое о нем помню.

– Тебе следует помнить, потому что ты там довольно часто бывал, – сказал Саламандр. – Хочешь знать, кто муж твоей матери, человек, чью собственность ты должен унаследовать? Его звали Тингир, гвербрет Аберуина. Ты помнишь, кто такой гвербрет?

Аберуин в этот момент чуть не потерял своего последнего наследника. Родри подавился глотком вина, чуть не выплюнул его через стол, но все-таки проглотил, а затем закашлялся и сильно покраснел. Саламандр с беспокойством стал хлопать его по спине. Наконец Родри прекратил кашлять, и его лицо приняло обычный цвет.

– Ты говоришь, что я из Аберуина?

– Именно так.

Все ещё держа в руках кубок с вином, Родри встал и какое-то время стоял, словно в тумане, затем медленно прошёл к окну, где поставил кубок, облокотился на подоконник обеими руками и выглянул наружу. Когда Джилл хотела подойти к нему, Саламандр схватил её за руку и жестом показал, что ей следует оставаться на месте.

– Ты очень нужен Аберуину, – сказал гертсин. – По всем законам чести ты на самом деле не являешься наследником, но ты – единственный, кто у них остался. Если ты отречёшься, то по полям и улицам польются реки крови.

– Я знаю, что происходит, если у богатого рина нет наследника, – Родри молчал какое-то время. – Но ложь – это ложь.

– Родри! – одновременно воскликнули Джилл и Саламандр.

Он пожал плечами, повернулся и присел на подоконник, на его улыбку было больно смотреть, столько в ней оказалось усталости и насмешки.

– Вы только послушайте меня, все ещё проклятого раба, говорящего о чести. Боги, неужели вы не можете понять? Сколько угодно произносите прекрасные слова – о чем угодно, но я все равно не знаю, кто я.

– Ты нам веришь? – спросила Джилл.

– Конечно, верю! Но это только слова. На самом деле я не помню ничего. Я не чувствую, кто я! Попытайтесь же понять это!

– Попытаюсь, любовь моя. Прости.

Родри тряхнул головой и отошёл от окна, опять сел к столу, взял руку Джилл и сжал её.

– Тебя я знаю, Джилл. И я помню ссылку и позор, и опалу, и то, как я ехал голодный, и лежал раненый, но теперь ты говоришь мне, что я – гвербрет. Дьявольщина, не просто бедный сельский господин или какой-то безземельный придворный, а гвербрет!

– М-да, ну… – Саламандр снова почесал подбородок. – Я понимаю: потребуется какое-то время, чтобы привыкнуть. Но попытайся, брат. О, клянусь любовью всех богов, попытайся и возьмись за управление проклятым рином, потому что если ты этого не сделаешь, Смерть приплывёт в гавань Аберуина и поскачет по всем его дорогам.

– Ты прав, – внезапно Родри почувствовал, что вот-вот заплачет. – И больше всего будут страдать простые люди, не так ли? Когда господа возьмут их сыновей в свои войска, и будут вытаптывать их посевы и брать осадой их города. Они будут страдать, и голодать, и снова страдать. О, дьявольщина! Я могу быть никем, кроме как незаконнорождённым ребёнком, а теперь ещё и рабом, но будь я проклят, если я позволю этому случиться!

Джилл уставилась на него. Никогда раньше она не слышала, чтобы он или ещё какой-то господин благородного происхождения признавался в таких вещах. Несмотря на высокие понятия о чести, Родри никогда не совершал поступков, которые показывали бы его заботу о простых людях, о тех, кого он привык считать ниже себя. Конечно, он всегда был щедр к нищим, но лишь потому, что от благородного господина это ожидается. Он уважал своих солдат больше, чем большинство господ, но они, эти солдаты, были воинами, и в его сознании оставались ему ровней. А все эти фермеры, мастеровые, купцы, даже священники – они значили для Родри не больше, чем лошади. Это были существа, которых Родри, когда мог, обеспечивал, и использовал, когда они ему требовались.

– Что-нибудь не так? – спросил Родри.

– Ничего. Просто в последнее время мы шли странной дорогой.

– Правильно замечено, – он повернулся к Саламандру. – Вот что, старший брат, поскольку, кажется, что ты так много знаешь, расскажи мне, как я попал на эти проклятые острова? Все, что я помню, – это то, как я проснулся в трюме корабля в одном из портов Бардека, и там был человек по имени Гвин, который казался моим другом, и человек по имени Барума, порождённый дьяволом враг из третьего круга ада. Мы какое-то время путешествовали, а потом они продали меня человеку по имени Бриндемо в Милетоне.

– Мы уже встречались с этим милым и осведомлённым работорговцем, и от него услышали часть твоей истории, – Саламандр сделал паузу и уставился в свой кубок с вином. – Гвина я не знаю, но Барума… А, Барума! Джилл впервые узнала о нем в Керрморе, где, очевидно, он сам, или кто-то по его приказу, стукнул тебя по голове и взял в плен. Помнишь что-нибудь из этого?

– Ничего.

– Затем они погрузили тебя на корабль и отвезли в Слайт, тайный пиратский рай в Аусглине. Сомневаюсь, что ты это тоже помнишь.

– Не помню. Клянусь всем льдом в аду, я даже не помню, как был в Керрморе. Зачем я туда отправился? Не помню!

– Очень жаль, потому что моё любопытство много недель задавало мне этот вопрос. В любом случае в Слайте мы и те ужасные люди, которые тебя схватили, сели на корабль и поплыли в Бардек и где-то по пути Барума – по крайней мере, я подозреваю, что виновен в этом ужасный и отвратительный Барума – заколдовал тебя и разбил твою память на мелкие куски.

– Кое-что из этого я помню, – Родри содрогнулся. – Это было неприятно.

– Несомненно. – Голос Саламандра смягчился. – Несомненно.

Родри покачал головой и отошёл назад к окну. Хотя Джилл опять хотела подойти к нему, она сомневалась, что Родри потерпит сочувствие. Думая о боли, которую причинил ему Барума, Джилл позволила своей ярости набухнуть и разгореться, подобно лихорадке в крови.

– Боги! – прошипел Саламандр. – Что это?

В углу комнаты стоял волк, выглядел он достаточно реальным, хотя и оставался полупрозрачным. Слегка помахивая хвостом, он высунул язык и наблюдал за Джилл. Со стороны он мог показаться собакой, которая ожидает приказа хозяйки. Правда, Джилл больше всего поразило то, что его мог видеть и Родри. Он дёрнулся назад, затем пожал плечами и протянул руку. Волк понюхал её, все ещё махая хвостом, затем снова посмотрел на Джилл.

– Ну… э… – сказала она. – На самом деле он мой. Я… э… ну… – я не совсем понимаю, как я это сделала, но я в некотором роде создала его, однажды вечером, когда выполняла упражнения.

– Просто восторг! – Судя по голосу, Саламандр был в ярости. – Чем ты его кормила? Ненавистью и гневом?

– А почему бы и нет – после того, что случилось с Родри? Я думала о мести, а волки смерти Чёрного Солнца…

– Это я вижу, идиотка! Что было потом?

– Ну, казалось, он… ну… ушёл сам по себе.

– Да ну? И впрямь сам по себе? – в голосе Саламандра звенела холодная сталь.

– Ну, э… я в некотором роде послала его за Барумой.

При упоминании этого имени волк выпрыгнул из окна и исчез. Саламандр долго ругался на нескольких языках.

– Мои извинения, дикая голубка, потому что, когда ученица делает такую по-настоящему чудовищную ошибку, это вина учителя. О боги! Что я наделал?

– Что не так?

Саламандр посмотрел на неё, несколько раз пытался начать говорить, но только качал головой.

– В таких вещах существует этика, дикая голубка, а ты только что пошла против неё, отправив подобное существо в мир. Учти, ты не знала – в этом я виню себя и возьму вину на себя, если кто-либо пожелает её на меня возложить – но, тем не менее, ты поступила плохо. Это опасно, потому что Барума, будь он проклят, обладает гораздо большей силой, чем ты, и если он решит последовать за волком к его хозяину, ну… Он найдёт нас.

Джилл похолодела. «Этика» была для неё новым и странным словом, но что такое опасность – она понимала прекрасно. Внезапно Родри рассмеялся и стал на мгновение прежним, на его лице играла его обычная смелая улыбка.

– Пусть, – сказал Родри. – Пусть он нас найдёт – если посмеет. Когда Барума собирался меня продать, я поклялся, что когда-нибудь перережу ему горло. Джилл, ты можешь меня простить? Этот ублюдок забрал мой серебряный кинжал. Он забрал его у меня, а я ничего не мог с этим поделать.

– Простить тебя? Тебя не за что прощать, но у меня се равно болит сердце. Ты помнишь человека, который вручил его тебе? Каллина из Керрмора? Моего отца?

– Нет… или подожди… Думаю, что помню его лицо… помню, что я уважал его больше, чем кого-либо, кого когда-либо встречал. Клянусь всеми богами! Значит, я ещё больше хочу вернуть этот кинжал. – Родри говорил так спокойно, как будто обсуждал, дать ли в долг пару медных монет. – Я очень сильно хочу его вернуть, поэтому пусть Барума придёт за нами, если посмеет. Я буду ждать его.

Когда Джилл рассмеялась, предвкушая месть Саламандр переводил взгляд с неё на Родри, и взгляд этот был полон опасений.

– Воистину из вас получается прекрасная пара, – наконец сказал гертсин. – И я определено не пожелал бы какому-нибудь несчастному, чтобы вы обратили на него свою мстительность. Боги были провидцами, когда соединили вас.

Все рассмеялись, отчаянно пытаясь облегчить тяжесть в душе, но Джилл почувствовала себя странно холодно и устало. «Конечно, мы принадлежим друг другу и должны быть вместе, – повторяла она себе. – Я никогда снова не оставлю моего Родри, никогда!» И тем не менее она размышляла, куда приведёт её дорога двеомера, – размышляла теперь, когда поворачивать назад было уже слишком поздно.

Пока сгущались сумерки и комнату наполняли тени, они разговаривали, пытаясь соединить воедино обрывки всех воспоминаний о том, что случилось в Дэверри всего несколько месяцев назад, хотя теперь все это казалось как будто прошлым веком. Говорить становилось все труднее и труднее, потому что они все время натыкались на ужасные вещи, на боль и пытки, и чёрный двеомер. Наконец они замолчали, их взгляды блуждали по комнате. Казалось, они предпочитают смотреть на что угодно, только не друг на друга. Джилл встала, запалила угли в жаровне, затем зажгла масляные лампы – просто для того, чтобы что-то делать. Она была готова заплакать, чувствуя, что Родри никогда ещё не находился так далеко от неё. Однако спустя несколько мгновений этой неуютной тишины Саламандр продемонстрировал тактичность, о которой никогда не подозревала Джилл. Он встал, лениво потянулся и объявил, что отправляется в таверну, расположенную внизу.

– И думаю, сегодня вечером зайду не в одну таверну. Мне не нравятся все эти тёмные и мрачные предупреждения чёрного двеомера, роящиеся вокруг нас, но я не смею заниматься дальновидением. Посмотрим, что могут сделать обыкновенные глаза и уши, которым не помогает могущественная магия. Попробую собрать новости, слухи и намёки на странных людей и зловещие дела.

– А это не опасно? – спросил Родри.

– Нет, потому что я хорошо известен, если ты помнишь, и к тому же популярен – знаменитый и забавный волшебник, который развлекал город много счастливых вечеров. Неужели ты думаешь, что эти хорошие люди будут просто стоять и смотреть, как меня, такого потешного, убивают или похищают? Я соберу вокруг себя толпу, куда бы я ни пошёл, и она станет лучшим щитом, чем может сделать любой оружейник.

– Клянусь, ты прав, – сказала Джилл. – Сколько тебя не будет?

– Несколько часов. Если не вернусь до рассвета, то идите меня искать, но до того времени не беспокойтесь. Мы, варварские колдуны-волшебники, известны тем, что можем пьянствовать всю ночь.

Саламандр взял свой красный плащ, отделанный золотым атласом, который подходил к его парчовому одеянию, и ушёл, напоследок вежливо поклонившись им обоим. Джилл закрыла за ним дверь, а когда повернулась, увидела, что Родри опять стоит у окна, его руки сжимают подоконник, он слепо смотрел наружу. Мгновение Джилл наблюдала за ним, чувствуя себя совершенно несчастной, словно он был инвалидом, и надежды на выздоровление умерли. Наконец Родри вздохнул и повернулся к ней. Молчание собиралось вокруг них как вода, глубокая и угрожающая.

– Я не знаю, что сказать, – наконец выпалила Джилл.

– И я не знаю. А, дьявольщина, для одного вечера я уже наслушался всяких мерзостей.

Когда он схватил её за плечи и поцеловал, Джилл почувствовала, что расстояние между ними исчезло. Неважно, что случилось с его разумом, его тело помнило её, а её тело узнавало его. Пока она находилась у него в объятиях, Джилл могла притворяться, что ничто никогда и не шло ошибкой, а, судя по тому, как отчаянно он занимался с нею любовью, она понимала: он притворяется тоже точно также.

Утром они проснулись от шума, поднятого Саламандром: он ходил по комнате и паковал седельные вьюки, а также тюки, которые водрузят на мула. Во время работы он напевал себе под нос и чудовищно перевирал мелодию. К тому же он нервничал. Когда они вышли из спальни, Саламандр поприветствовал их нетерпеливым кивком.

– Поедим в дороге, – объявил он. – Я хочу покинуть город прямо сейчас, пока наша очаровательная Алейна не передумала и наши враги не решили доставить нам какие-нибудь неприятности.

– А в пути мы будем в безопасности? – спросила Джилл.

– Конечно, нет, но с другой стороны мы не будем в безопасности также и здесь, поэтому мы вполне можем попутешествовать и посмотреть эти славные острова. Не надо бросать в меня той лампой, Джилл, моя дикая голубка. Это просто шутка и ничего больше. На самом деле у меня есть план, очень хитрый и окольный. Рано или поздно нам необходимо сделать Родри свободным человеком, а это непросто. Придётся давать показания под присягой перед священниками; нужно, чтобы городской писарь зарегистрировал заявление, – и так далее, и тому подобное. В самом центре этого острова находится высокое плато, а в центре плато есть город, красивый и известный Пастедион, а в центре города есть особенно великолепный храм Далейя, Отца Волн, который защищает рабов, к которым несправедливо относятся. Мы отправимся туда, попросим приютить нас и официально, легально подадим жалобу на Баруму – за то, что он продал свободного варвара на ложных основаниях. Архонты будут обязаны провести расследование, а пока они работают, мы будет в относительной безопасности. Кто знает? Если им удастся найти Баруму, то они могут даже затащить его в суд.

– Могут? – переспросила Джилл. – Значит, от этих архонтов все-таки бывает какая-то польза?

– Ты увидишь, моя маленькая куропатка, преимущества цивилизованной жизни. У нас будут веские основания, потому что у меня есть изначальная накладная, и она выглядит ужасно поддельной, по крайней мере, для моих эльфийских глаз. Помнишь, как мы посещали прелестного Бриндемо в его личных покоях? Я увидел, что она лежит на письменном столе в углу, и прихватил эту драгоценность, пока ты разговаривала с сыном Бриндемо – накладную, конечно, а не письменный стол, который был слишком велик, чтобы его скрыл даже опытный волшебник.

– Вот воистину цивилизованная жизнь!

– Один момент, – перебил Родри. Он не улыбался. – Я поклялся, что перережу ему горло, и эту клятву я сдержу, даже если мне придётся умереть. Ты понял? Я не уеду из Бардека, пока не увижу, как он умер, а если люди архонта запытают меня за это до смерти – стало быть, такова цена, которую я заплачу за выполнение своей клятвы.

В комнате повисла глубокая тишина. Наконец Саламандр вздохнул.

– Знаешь ли, мои любимый младший брат, тебе вполне может представиться возможность убить его задолго до того, как мы доберёмся до Пастедиона, если наша невезучая судьба проявит себя как обычно, и наши враги захватят нас на пути. Если же нет, то мы вначале позаботимся о том, как оказаться в безопасном месте, а только потом – как убить Баруму. Согласен?

Тогда Родри в самом деле улыбнулся, уродливо скривив рот, но ничего не сказал. Джилл решила, что нет смысла с ним спорить, по крайней мере сейчас.

– Лучше если мы поедем окружной дорогой, – сказала она. – Чем дольше мы притворяемся странствующими волшебниками, тем лучше.

– Ты права, мой совёнок. Вначале мы направимся назад, на побережье, и будем выступать в портовых городах к северу. Знаешь ли, мне начинает нравиться это колдовское занятие. У меня постоянно появляются новые идеи для представления.

Великий волшебник и его увеличенная в составе команда уже день как уехали к тому времени, как новость наконец дошла до рыночной площади Вилинта: вдова Алейна продала своего красивого раба-варвара волшебнику Криселло для его странствующего цирка – несомненно, по одному из своих внезапных капризов. Как говорили мудрые люди, Криселло предложил ей огромную сумму, что подтверждало подозрения всех о богатстве волшебника – не меньшем, чем у архонта.

Местные сплетники были в ярости, увидев, как их сладкий скандал прокис.

Уж конечно, Алейна не стала бы продавать раба, если бы, как ходили слухи, у неё с парнем была любовная связь. Когда Гвин и Пирралло услышали новость, то разъярились в не меньшей степени – правда, совсем по другой причине.

– Жаль, что ты решил ждать, – сказал Гвин с гадкой улыбкой. – Если бы ты начал действовать, как только я его нашёл, то мы могли бы купить его сами.

– Попридержи свой уродливый язык! Мы догоним их по дороге – и это все, и если этот глупый фокусник не захочет его продать миром, то умрёт.

– Да? Тогда предполагаю, что ты можешь мне сказать, каким путём они отправились?

Пирралло уже собрался ответить, затем расправил плечи.

– Конечно! Но мне нужно уединиться для работы. Ни ты, ни другие не подходите ко мне, пока я не закончу.

Наблюдая за тем, как Пирралло в гневе и раздражении идёт прочь широкими шагами, Гвин задумался: почему он так уверен, что Пирралло поведёт их не в том направлении? И не без удивления осознал вдруг, что сам этому рад.