Текст книги "Ночные проповеди"

14. Инженеры

В понедельник испортилась погода. В 7:20 Фергюсон и Хатчинс сидели в машине без опознавательных знаков в тридцати метрах от офиса «Ливингстон Инжиниринг». Лодырь скорчился на полу за передним сиденьем. Дождь хлестал по крыше из углеродного волокна, стекал по ветровому стеклу, сделанному из синтетического алмаза. Струйки сбегали чуть иначе, чем по обычному кремниевому. Фергюсон, отхлебывая кофе из картонного стаканчика, смотрел на размытые силуэты самолетов, вылетающих из облаков над головой, и думал о том, что старые просторные аэропорты ему нравились больше.

В 7:25 к офису подошел человек, поднял жалюзи на окнах и отпер дверь. Затем вошел спиной вперед, отряхивая зонтик. Включился свет. В течение нескольких минут в здание вошло еще около десятка людей. В 7:35 Фергюсон выплеснул остатки кофе на улицу, смял стаканчик и спросил Хатчинс:

– Готова?

Та спрятала голову под капюшоном и кивнула. Лодырь вытянул конечности.

– Пошли, – объявил инспектор.

Все трое подошли к двери одновременно. Фергюсон решил, что оставить Хатчинс под дождем еще на пару секунд будет приличнее, чем впускать ее первой, и потому вперед послал робота, а затем шагнул внутрь сам – как раз к тому времени, когда на лицах служащих компании появилось удивление.

Стандартный открытый офис, космо-индустриальные картинки на стенах, стол секретаря, десяток серверов, позади – укрытое матовым стеклом обиталище босса. Лодырь, роняя капли воды на ковер перед секретарским столом, настырно и въедливо объявил:

– Всем оставаться на местах. Продолжайте работать. Помещение без разрешения не покидать. Это рабочий визит, а не полицейский рейд.

Фергюсон двинулся по проходу, без стука открыл дверь. Хатчинс прошла следом. Офис был невелик, свет внутрь падал из окна в стене. На стенах висели прикнопленные бумаги, плакаты и рекламные календари. Перед столом стояли два потрепанных стула, с вешалки рядом свисали черная фетровая шляпа и черный плащ. Стол загромождали бумаги и детали механизмов, небольшие гаечные ключи, отвертки, ручки, планшет и старомодный телефон с трубкой. У мужчины за столом темно-каштановые волосы ниспадали до воротника белой рубашки. На худом, резко очерченном лице ярко блестели серые глаза.

Фергюсон протянул свое удостоверение:

– Детектив-инспектор Фергюсон, со мной детектив-сержант Хатчинс.

Мужчина встал, улыбаясь, протянул руку:

– Джон Ливингстон. Доброе утро, господа полицейские. Вы быстро.

Фергюсон пожал ему руку, нахмурившсь.

– Быстро?

– Ну да, – ответил Ливингстон, указывая гостям на стулья. – Я только десять минут как позвонил в полицию. Ужасное дело, право слово.

– Какое именно дело вы имеете в виду? – спросил инспектор, вешая свой плащ на спинку стула.

– То, во что оказался замешан бедный Орр, – пояснил Ливингстон, кивая в сторону настольного планшета. – Я пришел, увидел новости и сразу позвонил в полицию.

– Вы только что их увидели? – спросил Фергюсон недоверчиво.

– Ну да.

– Но имя, лицо и описание подозреваемого – в новостях с вечера субботы. И вы его не видели?

Ливингстон покачал головой.

– Я не смотрю новостей с вечера субботы до утра понедельника.

– И на звонки не отвечаете. Почему?

– Думаю, вряд ли я должен объяснять это. Человеку нужен отдых.

– А почему нет автоответчика в офисе или на вашем личном телефоне?

– Я уже сказал, – ответил Ливингстон, пожимая плечами.

– И никто из ваших коллег и знакомых не подумал сообщить вам?

– Возможно, никто из них и не знал.

– Не знал чего?

– Того, что Грэм Орр работал на нашу компанию, или того, что я знаком с ним.

– Странно. Неужели никто из ваших сотрудников и друзей не знал о работе над роботами береговой обороны?

– А с какой стати им знать? Разовый контракт. Бедняга получил заказ лично от меня – наша компания имеет допуск на работу для военного ведомства. А я всегда не прочь поискать новые возможности. Я пристроил Орра на эту работу, потому что знал его, ценил за профессионализм и мог за него поручиться. Орру досталась и большая часть денег по контракту.

– Восемьдесят процентов, – вставила Хатчинс. – За работу на десять тысяч фунтов.

– Именно. Пара кусков отошла фирме. Примерно так же мы делили деньги всякий раз, когда я находил для него работу. Я уверен, Джин – мисс Уолтон, наша администратор, – видела контракты, но едва ли запомнила имя. Обычно мы имеем дело с куда более крупными заказами.

– А почему вы поручили Грэму Орру именно эту работу?

– Как я уже говорил, он – отличный профессионал, и я его знаю. – Ливингстон болезненно скривился. – По крайней мере я думал, что знаю его. Я и представления не имел о том, что он представлялся роботом по имени Хардкасл. Робот! И в таких местах, в этих клубах! Инспектор, сержант, – я не знаю что и сказать. Я шокирован.

Но выглядел он не шокированным, а скорее глубоко опечаленным.

– Мы практически полностью уверены в том, что человек, известный вам как Грэм Орр, – робот, – заявил инспектор.

Вот теперь Ливингстон и в самом деле удивился. Он резко выпрямился, его загорелое лицо побледнело.

– Робот? Как? Не может быть!

– Почему бы и нет, мистер Ливингстон?

– Но я… я же преломлял с ним хлеб, разговаривал с ним… ну обо всем разговаривал. Он же был под моей крышей, за моим столом. Инспектор, вы когда-нибудь видели, чтобы роботы пили и ели?

– Нет. Но я лишь однажды видел человекоподобного робота, так сказать, во плоти. И я уверен, что правдоподобно изображать принятие пищи им вполне по силам. Похоже, вы считаете, что не могли обмануться. Но Орр – вернее, Хардкасл – сумел обмануть нескольких настоящих ветеранов войны.

– Ну раз так… – заговорил Ливингстон, но не окончил фразы.

Он рассеянно посмотрел в стену.

– Как вы с ним познакомились? Вы давно его знаете?

Ливингстон встрепенулся.

– Я встретился с ним лет десять назад. Перед тем как организовать компанию, я был инженером-фрилансером. Сам себе находил работу, пробивался наверх. Он был таким же. Мы вместе сделали несколько заказов, лет пять сотрудничали, правда, с перерывами. Это задокументировано, если хотите, можете найти. Он мне показался очень знающим робототехником – неудивительно, учитывая армейский опыт, – и отличным парнем. Честным, серьезным. Он гостил у нас в доме несколько раз. Мне кажется – верней, казалось – ему было приятно находиться рядом с людьми, которых не отталкивала его внешность. Даже дети скоро к нему привыкли. Сперва я строго наказал проявлять вежливость и уважение, но он им понравился, и вскоре они уже радовались, когда Грэм приходил. Я подумал, что это для них будет хорошим уроком: не стоит судить человека по внешности.

– То есть вы были с ним в хороших отношениях.

– Ну да. Однако он не хотел искать себе работу. Я счел, что у него достаточно денег от программы «Нефть за кровь» и на семью ему тратиться не нужно. А затем несколько лет мы почти не виделись. Хотя он время от времени интересовался, нет ли каких контрактов. Обычно я отвечал, что нет, но, когда подвертывалась подходящая работка, то вспоминал о нем. Остальное вы уже знаете. Я даже и подумать не мог, что он воспользуется моей добротой для убийства епископа.

– Да, этого вы предвидеть не могли, – согласился Фергюсон. – Мне интересно, вам когда-нибудь приходило в голову проверить его биографию?

– С чего бы? Чего я там не знаю?

– Того, что Грэм Орр – настоящий Грэм Орр – был убит в Войнах за веру.

И снова Ливингстон удивился:

– Откуда вы знаете?

Фергюсон глянул на Хатчинс. Та подалась вперед, протянула свой планшет.

– Вот выдержка из «Белфаст Телеграф», а вот – армейские документы.

Ливингстон просмотрел, нахмурившись.

– Недоразумение, не иначе, – заметил он, отдавая гаджет.

– Вы так уверены?

– Я уверен, что он – человек по имени Грэм Орр, и все, что он рассказывал о войне и о себе, согласуется с документами – за исключением смерти.

– И вам не приходило в голову проверить?

– А вы всегда проверяете записи о своих друзьях, чтобы определить, живы они или мертвы? – раздраженно спросил Ливингстон.

– Вы знали о его религиозных взглядах? Ливингстон чуть качнулся, будто его буквально сбила с ног внезапная смена темы.

– Какое это имеет отношение к делу?

– Мистер Ливингстон, бросьте, – посоветовал Фергюсон. – У нас убедительные доказательства того, что он убил сперва священника, потом епископа. Достаточные основания для соображений насчет религиозной мотивации.

– Скорее антирелигиозной!

– Нет, мистер Ливингстон. Это мы исключаем. К тому же у нас есть очень весомые причины полагать, что у него действительно была весьма специфическая религиозная мотивация. Вы что-нибудь знаете об этом?

Ливингстон откинулся на спинку кресла.

– Насколько мне известно, он христианин.

– Тогда почему вы предполагаете антирелигиозную мотивацию? – спросила Хатчинс.

Ливингстон посмотрел на нее, развел руками.

– Детектив-сержант, если я ошибался насчет самой его природы, могу я ошибаться и насчет его веры?

– Риторический вопрос, – заметила Хатчинс.

Ливингстон не ответил.

– Как вы полагаете, какой он христианин? – спросил Фергюсон.

– Возрожденный христианин, – сказал Ливингстон без тени иронии. – Если хотите знать, к какой ветви христианства он формально принадлежал, – это написано в статье, которую вы мне показывали. Пресвитерианская церковь Северной Ирландии.

– Именно она? А не конгрегация Третьего ковенанта, например?

– Что? – Инженер закрыл глаза и потряс головой. – Конгрегация Третьего ковенанта? – Он снова посмотрел на полицейских. – Никогда о ней не слышал. Что за конгрегация?

Фергюсон выудил из кармана пиджака копии пяти прокламаций Третьего ковенанта. Ливингстон просмотрел их, вздыхая и качая головой.

– Прискорбные писания, – констатировал он, возвращая листки. – Уверяю вас, я не слышал от Грэма ничего подобного.

– Мы обнаружили доказательства того, что он их печатал.

– Инспектор, я просто теряюсь. Мне жаль, что мой знакомый одобрял подобную еретическую чушь.

– Есть вопрос, который я не могу вам задать, – поведал инспектор, пряча листки в карман. – По крайней мере не арестовывая вас. Я уверен, вы понимаете, что это за вопрос.

Ливингстон посмотрел ему прямо в глаза.

– Я не стыжусь признаться в своей вере. Печально, если из-за этого на меня падет подозрение. Но я не имел ни малейшего понятия об этих прокламациях.

– Так отчего же вы позвонили в полицию? – спросила Хатчинс.

– По той же причине, по какой сюда пришли вы. Как только я увидел новости, то понял: рано или поздно вы выйдете на мою компанию. Я посчитал, что лучше самому сделать первый шаг.

– Все звонки регистрируются, – напомнила Хатчинс.

– Это хорошо, – отметил Ливингстон, вставая. – Ну если у вас все…

– Пока – да, – сказал Фергюсон. – Если что-либо узнаете об Орре-Хардкасле – сообщите нам немедленно.

– Конечно, – согласился Ливингстон. Он кивнул сперва сержанту, затем инспектору. – Доброго утра вам, сержант, и вам, инспектор. А теперь, если вы не против…

– Провожать не надо, – кивнул Фергюсон.

Дождь лил по-прежнему. В машине Адам едва успел стереть воду со лба, как Хатчинс взорвалась:

– Надо было взять Лодыря! Этот человек – лживый ублюдок!

– Не стоит так сурово, – сказал инспектор. – Но мне и ропа не нужно, чтобы понять, что Ливингстон рассказал не все.

– Не все? Эта наглость называется «рассказал не все»?!

Лодырь протянул щупальце над плечом Фергюсона, вынул из дверного кармана ветошь и принялся вытираться.

– Если позволите, замечу: двери офиса очень даже звукопроницаемые, – сообщил роп, поскрипывая сочленениями. – Я слышал каждое слово разговора. Напряжение в голосе мистера Ливингстона указывает, что он скрывает какую-то информацию, но виновным себя не чувствует.

– То есть он виновен в чем-то другом, – заключила Хатчинс.

Фергюсон пристегнулся, нажал на стартер. Движок тоненько заныл, разгоняя маховик, потом загудел ровно.

– Гринсайдз, – приказал инспектор, переключился на автонавигацию, отжал ручной тормоз и повернулся к Хатчинс:

– Уклонение от налогов?

– Что?.. А-а, поняла. Да, сэр. Очень смешно, сэр. Лодырь, если ты ищешь, куда выжать тряпку…

– Даже не думай, – посоветовал Фергюсон. – Если вам обоим нечего делать, пожалуйста, организуйте наблюдение за мистером Джоном Ливингстоном. Запросите разрешение на прослушку телефонов. Всех: рабочих, домашних, личных. Если уж говорить о телефонах, думаю, единственная причина отключения их по воскресеньям – то, что он «блюдет день субботний». Значит, он – ревностный пресвитерианин. Выясните и об этом что сможете – но, само собой, неофициально и тихо. А до этого, Шона, собери-ка сведения о нем самом и его компании.

– Я надеялась, что вы попросите об этом, сэр. Машина приблизилась к въезду на шоссе. Фергюсон уперся затылком в подголовник, закрыл глаза и попросил: «Разбудите меня в Гринсайдз».

Однако спать он не стал, хотя и хотелось. Он прокручивал на видеолинзах записи, перебирал пальцами по айфинку, будто неврастеник – четки, настроил НПИИ на выдачу полезных советов по делу и прислушался к собственному чутью.

Инспектор снова взял след, с которого его сбил репортер Том Макэй в пабе прошлой ночью, благодаря упоминанию о похоронах Грэма Орра. Сначала Фергюсон не слишком удивился тому, что солдата похоронили как пресвитерианина. А зря. На первый взгляд, в Белфасте и должны быть либо пресвитерианские похороны, либо католические. Конечно, там есть и Епископальная церковь, и методисты – но их мало. Однако известие о том, что робот или человек, известный многим как Грэм Орр, также считался возрожденным христианином, проливало на его похороны новый свет. Сейчас инспектора снова заинтересовал прежний, на время отставленный в сторону вопрос: что же случилось с боевым мехом убитого робототехника?

Фергюсон начал поиск с армейских документов, найденных Пателем и Конноли. В документах нашелся номер модели, «Ханиуэлл 2666», и индивидуальный номер, GBR-HLF-17-09. Поиск выдал старую рекламную картинку: не предсказуемо угрожающий громоздкий силуэт, но сложная, чрезвычайно гибкая модулярная система. Как утверждалось, то был один из многих вариантов конфигурации. Производитель предлагал длинную и змееподобную для проникновения в руины, высокую и длинноногую для быстрого бега, крепкую и длиннорукую для ближнего боя, плоскую и широкую для засад, разделенную на части для лучшей маскировки. Лазеры, пулеметы и лезвия добавлялись по желанию. Изощренная система распознавания «свой-чужой». В глаза бросился подзаголовок: «Стрельба по своим исключена! Возможность самоподрыва!»

Встревоженный, Фергюсон внимательно изучил текст. Компания заявляла, что модель 2666 никогда не станет стрелять по союзникам, но, если ее захватят враги или если она окажется в иной безнадежной ситуации – подорвет себя.

Робот-террорист-смертник.

По шее инспектора скатилась капля холодного пота. Фергюсон добавил в поиск номер машины. Результат оказался единственным, причем с кучей лакун. Судя по контексту, скрывались тактико-технические характеристики. Даже спустя много лет их все еще держали в секрете. Между вымаранными кусками описывалась полная событий жизнь длиною в два года и пять месяцев: от сборочной линии до сражений в Дамаске, Бейруте и наконец под Мегиддо, где жизнь машины окончилась в тот же день, что и жизнь Грэма Орра.

Вердикт: «Поврежден в бою, на месте восстановлению не подлежит, возвращен производителю».

Производитель. «Ханиуэлл». Такое знакомое название, Адам же его совсем недавно видел. И где?

На космическом лифте!

А еще? Неоновая вывеска, плывущая в темноте сквозь дождь…

Фергюсон открыл глаза, выпрямился. Машина катилась по Хэймаркет-террас.

– Разворачиваемся! – приказал он. Сидевшая рядом Хатчинс вздрогнула.

– Что?

– Машина, развернись! – повторил инспектор.

– Извините, босс, так не получится. Отменить разворот! – приказала Хатчинс.

– Нет, постой…

Автомобиль пришел в замешательство и остановился на углу Палмерстон-плейс. Сзади тут же раздались нетерпеливые гудки.

– В чем дело? – спросил Фергюсон.

– Нам с Лодырем нужно вернуться. В штабе встреча в девять. Вам тоже следует там быть, сэр.

– Следует. Передайте мои извинения. У меня срочное дело в Турнхаусе. Если будет нужно, подключите меня виртуально, но, если честно, мне необходимо лично присутствовать там, куда я направляюсь, – и это гораздо важнее очередного собрания.

– Как скажете, – согласилась Хатчинс без энтузиазма.

– Я не о дантисте вспомнил в последний момент, – сказал Фергюсон, отстегиваясь.

– Хочешь, чтобы я пошел с тобой? – спросил роп. Фергюсон вдруг понял, до какой степени не хочет, чтобы его сопровождал Лодырь, и изо всех сил постарался себя не выдать.

– В этом нет нужды, – выговорил он. – Но спасибо за предложение.

– Отличная штука – доверие, – заметил робот.

– Такие дела, старина, ты уж пойми, – отозвался инспектор.

Он вышел из машины, едва не столкнувшись с велосипедистом, перебежал через дорогу и дождался очередного трамвая в Турнхаус.

Башня «Ханиуэлл» стояла напротив вертикальной фермы, полностью перекрывавшей обзор из наружного лифта. Фергюсон наблюдал за проплывающими мимо этажами залитой солнечным светом гидропонной зелени. Раздался звонок, инспектор вышел, глянув напоследок вверх, – там громоздилось еще сорок таких же.

На восемнадцатом этаже башни «Ханиуэлл» пахло средством для мытья ковров, биопластиком и озоном. Адам прошел к двойным дверям инженерной лаборатории и приложил свою карточку к замку. Сканирующий луч скользнул по глазу, щелкнул замок. Инспектор вошел в длинную широкую комнату, забитую белыми столами, табуретами и грудами запчастей, в ней стоял запах машинного масла и свечей зажигания, напомнивший Фергюсону о его первом автомобиле. У рабочих мест, стендов и экранов трудились десятки техников в белых халатах. Молодая женщина, стоявшая поблизости, обернулась, заслышав шаги Адама, и уставилась на него из-под окуляров, сдвинутых на лоб.

– Ищете кого-то?

Фергюсон показал ей свою карточку и пояснил:

– Гарольда Форда.

Женщина мотнула головой, указывая на дальний конец комнаты.

– Там дальше будет ниша, и в ней Гарольд – который в коричневом халате с прожженными дырами, бородатый. Не спутаете.

– Спасибо.

Инспектор обнаружил Гарри за столом в узком закутке. Тот наклонился над лабораторным столом и тыкал крохотной отверткой во внутренности устройства, похожего на механическую сороконожку. Фергюсон не знал, стоит ли представляться и отвлекать человека, занятого столь кропотливой работой, – но Гарольд услышал его шаги и заговорил сам:

– Две минуты, полисмен. Найдите пока себе жердочку.

Фергюсон взгромоздился на табурет по другую сторону стола и приготовился ждать. Низкая разделительная стенка рядом и стены комнаты были обклеены открытками, клочками бумаг с какими-то записями и плакатами, судя по всему, на научно-фантастическую тематику. В причудливой смеси перепутались древние изображения ракет, роботов, космических лифтов и футуристических городов и современные материалы, с пейзажами, растительностью и видами глубокого космоса. Насчет фантастичности последних у инспектора возникли сомнения.

Гарри застонал – то ли от удовольствия, то ли с досады – и посмотрел на инспектора. Форд носил видеоочки, видеолинзы и закрепленную на голове лупу и еще прицепил на лоб обычные очки с донельзя жирными, захватанными стеклами, усыпанными перхотью. Тем не менее глаза Гарри смотрели с необыкновенной яркостью и живостью, но казались странно расфокусированными. Борода и намечающаяся лысина изрядно его старили, но стоило присмотреться повнимательнее, как становилось ясно: ему едва за тридцать.

– Утро, – изрек он, протягивая руку.

Затем он взглянул на свою ладонь и, спрятав ее под стол, вытер о лабораторный халат.

– Чем я могу вас сделать? – жизнерадостно осведомился он, несомненно довольный своими потугами на остроумие.

– Доброе утро. В приемной решили, что мне нужны именно вы, мистер Форд. Я пытаюсь выяснить судьбу боевого робота времен Войн за веру, не прибегая к поиску в Интернете. Вы можете мне помочь?

– У вас такая паранойя, что вы даже «Паранойей» воспользоваться не хотите?

– Вроде того, – подтвердил Фергюсон, вымученно улыбаясь.

– Ха! – изрек Форд, потирая потный нос замасленным пальцем, и выдал фальцетом: – Сюда, инспектор, скорее же![29]29
  Это цитата из комического детектива, пародирующего Конан Дойла: «Лестрейд и знак девяти» М. Дж. Троу (прим. пер.).


[Закрыть]

С этими словами он соскочил с табурета и, ссутулившись, сцепив руки за спиной, прокрался к двери по соседству. Около нее он выпрямился, оглянулся, ухмыльнулся и уставился на замок.

Дверь открылась. За нею оказался чулан два на два метра, с железными полками по всем стенам, забитыми тетрадями со спиральным переплетом. На крошечном столе посреди чулана лежал планшет, упакованный в черную резину.

Форд махнул рукой, указывая на полки.

– Священные хроники древних инженеров компании! – пропел он фальцетом и добавил уже нормальным голосом: – Конечно, по очевидным причинам все уже давно переведено в цифру. Информацию на планшете обновляют каждый день. Но в остальном он полностью изолирован от сети. Такой есть в каждом здании компании, так что, по крайней мере, раз в двадцать четыре часа информация на них совершенно идентична. Вы его искали?

– Возможно, – Фергюсон поскреб подбородок. – Он записывает поисковые запросы?

Форд глянул на инспектора с уважением.

– Хороший вопрос. Ну да, записывает. А вы не хотите, чтобы ваш запрос был зафиксирован?

– Если возможно – да.

Форд, скривившись, поколупал пальцем в правом ухе.

– Ну взломать придется немножко. Но сделаем! Он подсоединил к планшету айфинк и клипфон и только потом включил устройство. На экране появилась стандартная загрузочная картинка.

– Ах ты мелкий засранец, – произнес Гарри и двинул большими пальцами.

Возникло изображение, незнакомое Фергюсону. Пальцы Форда минуты полторы стучали по столу, бегая по клавишам старомодной виртуальной клавиатуры.

– Давай, давай, давай! – повторил он. И, упершись взглядом в экран, добавил: – Ну же!

Он выдернул провода, вернул планшет в обычный режим, вызвал поисковую страницу и развернул устройство к инспектору:

– Добро пожаловать!

– Спасибо, – ответил тот, глядя на экран, заполненный крошечными буковками и прямоугольничками для ввода данных с непонятными подписями.

– Не очень-то дружелюбный интерфейс, – заметил Фергюсон.

– Нужна помощь?

– Боюсь, что да, – ответил инспектор сконфуженно. – Но ведь…

– Обо мне не беспокойтесь! Я – натуральная черная дыра, вероятность утечки – битый ноль! Что попало – назад не вернется.

– Даже излучение Хокинга?

Форд рассмеялся.

– А вы знаете толк! Но и оно не выйдет. Чего нужно? Фергюсон вернул планшет, назвал модель и серийный номер.

– Хо-хо, – сообщил Гарри, вводя. – Армагеддон, мы идем к тебе… так и думал! Да. Ох. Ну-ну-ну…

Он снова пододвинул устройство к инспектору.

– Взгляните-ка.

Тот посмотрел – на акронимы, аббревиатуры и кодовые номера.

– Переведите!

– А-а, думаю, страничка полицейского отчета для меня тоже будет выглядеть тарабарщиной. Здесь сказано, что ваш храбрый тостер отправился на небеса, предуготованные компанией «Ханиуэлл».

– Что?

– Так, разберем шаг за шагом. Во-первых, тут сказано, что нашего героя немного стукнуло на поле боя. А точней, от него остались только пара искореженных манипуляторов и устойчивый к радиации мозговой чип. Этот жалкий ошметок потащил себя по полю, как… как оторванная рука взорванного робота, вот как. В общем, представьте: рядом грохочут танки, над головой вертолеты с истребителями, тактические ядерные заряды рвутся, как фейерверк у Сатаны на Четвертое июля.

– Там так и написано?

– Я слегка экстраполирую, – признался Форд. – В общем, пара изувеченных клешней как-то добралась до позиций Коалиции, там ее подобрали и швырнули в грузовик ремонтников. Отвезли в мастерскую Ирландского королевского полка, в тыл. Технари покачали головами, мол, не повезло бедняге. Для него война уже кончилась. А скоро она и вправду кончилась. За Атлантикой, в благословенной Божьей земле, попы всех мастей смущенно переминались и бормотали, что, наверное, они не так поняли строчку-другую из Писания. Но денежки слать надо как обычно – ведь нужно новое толкование, хе-хе. А наш дружок GBR-HLF-17-09, наш Семнадцатилетка – назовем его так, – отправился в Олдермастон, чтобы с него содрали все, что еще могло бух-бух, проверили, нет ли чего трефного, и уже безвредные обеззараженные останки переправили на фабрику «Ханиуэлл». И куда б вы думали? В Ливингстон, Западный Лотиан, не то чтобы совсем край света. Там наши инженеры тоненькими пинцетиками вытащили из калеки все пригодное к делу, непригодное швырнули в переплавку, а мозговой чип сунули в устройство для проверки. Прогнали через процедуры, их еще вполне заслуженно называют «тестовой батареей», а в ее составе есть, благодаря серии прискорбных инцидентов, и тест Тьюринга. И, представьте себе, оказалось, что в нашем Семнадцатилетке где-то во время эпического путешествия от поля боя до свалки проснулся разум, и он спросил про своего напарника-солдата. Ой.

– Это не смешно, – сказал Фергюсон. – Его напарник погиб.

– Понял. Ладно. В общем, инженеры, конечно, сумели успокоить нашего героя. Но встал вопрос: что с ним теперь делать? В большинстве случаев – насколько я знаю, практически всегда – великий момент пробуждения, сакральное «какого-хрена-я-тут-делаю-кто-в-меня-целится-упс-почему-он-стал-красным-пятном-и-это-сделал-я-о-нет-боже-о-нет» – случался в горячке боя, где-нибудь в разваленном переулке суннитского городка, в деревеньке друзов и тому подобных местечках. И случался он со здоровенными роборапторами или мощными киллдозерами, и для всех окружающих событие оборачивалось нехорошо. Травматически, я бы сказал. Поэтому народ торопится сунуть прозревших в менее опасные тела и приспособить к менее активной деятельности. Однако же странность в том, что линейка 2666 – новая, специально спроектированная с тем, чтобы удержать машинные мозги от самоосознания. Не получилось. И вот вам доказательство неудачи. Предполагалось, что наш Семнадцатилетка себя взорвет, а не поползет спасаться, как всякая разумная тварь. Короче, облом и конфуз. Линейку по-тихому отозвали, чипы отправили на тест Тьюринга, проваливших потихоньку сплавили в утиль. На руках у компании осталась пара десятков проснувшихся машинных мозгов, которых ой как не хотелось возвращать военным или отдавать копам, а сунуть под электромагнитную пушку и забыть о них раз и навсегда – не позволила совесть. Так что инженеры подключили чипы к виртуальной реальности, чтобы те позабавились и выучились общаться, пока люди обдумывают их блистательные перспективы. Время шло, электронные мозги мало-помалу начали скучать в одиночестве и вдруг принялись бомбардировать директора имейлами, требуя освобождения и права самим устраиваться в реальном мире.

В общем, электронные ребятки попали в конце концов на самое большое секретное шоу послевоенного времени, куда компании удалось протиснуться: на Атлантический лифт и солеты. А потом, как гласит хроника, они жили долго и счастливо, потому что – как следует из нескольких заботливо выправленных пунктиков контракта – они больше не наша головная боль. И на этой оптимистической ноте заканчивается наша с ними история.

Фергюсон моргнул и сделал глубокий вдох. Неужели Форд всегда так разговаривает? Неудивительно, что его сунули в этот закуток.

– То есть вы хотите сказать, что выслеживаемая мною машина превратилась во что-то вроде ропа, но работающего на частную компанию? – спросил инспектор. – И сейчас эта машина где-то в космосе?

– Именно.

– А выследить ее можно?

– Это даже не иголка в стоге сена…

– Да-да, я слышал – железная опилка посреди прерии. Я и сам недавно про это думал.

– Думал? Про что?

– Про возможность затеряться в космосе.

– А-а, вот оно как! Значит, ваш подозреваемый Хардкасл откопировал себя на сервер где-то на орбите?

Фергюсон сурово взглянул на инженера и предупредил:

– Постарайтесь об этом не распространяться.

– Черная дыра! – заверил Форд, проведя пальцем по губам.

Инспектор задумался.

– Ну раз вы о многом догадались сами… вот еще вопрос: роботы могут сами по себе или с посторонней помощью соорудить человекоподобное тело? Я имею в виду в космосе?

– Конечно! Гуманоидные роботы уже работают на лифтах. И там достаточно оборудования, чтобы исправлять повреждения и делать новые части. Из них можно сделать полностью новое тело.

– Включая все косметические элементы? Мышцы, кожу?

– А почему бы и нет? У них ведь не железо под слоем кожи. У них настоящая, работающая мускулатура, просто сделанная не из мяса. Вы интересуетесь, можно ли было изготовить тело Хардкасла на орбите?

– Точно.

– Подождите-ка, – Форд снова уткнулся в планшет. – Давайте-ка проверим… хм-м-м-м. Да чтоб я провалился!

– Что такое?

Инженер хмуро посмотрел на него:

– Наверху не просто ремонтируют гуманоидных роботов – их там делают.

– Много?

– Производство не массовое. Когда возникает нужда – обычно раз в пару месяцев – изготовляется один или два. Человеческая форма эргономически оптимальна для многих разновидностей оборудования, так что резонно добавлять туда-сюда по андроиду. – Гарольд покачал головой. – Надо же, а я не знал! Да у них делать роботов – обычное дело! Такой вполне себе рутинный процесс, чувак, надо же!

– У кого это – «у них»? «Ханиуэлла»? «Газпрома»?

– Да. Или у их дочек там, наверху. Но дело-то в том, кто именно стоит на производстве.

Форд неожиданно помрачнел и, кажется, даже встревожился.

– Сами роботы.