Текст книги "Джон Леннон. 1980. Последние дни жизни"

Позже, в том же 1977 году, перед тем как уехать из Токио, где пара навещала родителей Йоко, они устроили пресс-конференцию, на которой Джон сказал, что взял перерыв в создании музыки для того, чтобы растить Шона.

Родительское беспокойство Джона за младшего сына было, вне всякого сомнения, искренним. В 1979 году он признался Фреду Симану, что ему ужасно хочется быть рядом с Шоном, ведь он так много времени провел вдали от Джулиана, своего старшего сына, родившегося в браке с Синтией в апреле 1963 года. Когда появился Шон, Джон посвятил себя тому, чтобы стать не только хорошим, а исключительно доступным для ребенка отцом, но никак не тем «сосредоточенным только на себе» человеком, каким он был, когда «Джулиан нуждался в нем больше всего».

«Я не видел, как рос мой первый сын, а теперь это семнадцатилетний мужчина в телефонной трубке, беседующий со мной о мотоциклах, – говорил он. – Меня вообще не было в его детстве. Я гастролировал. Не знаю, как устроена эта игра, но за невнимание к детям приходится платить. И если я не уделю [Шону] внимание от нуля до пяти, тогда точно придется уделить ему это внимание с шестнадцати до двадцати, потому что это то, что ты ему должен. Это как закон Вселенной».

Даже в пору бездействия, которым были отмечены поздние семидесятые, у Джона каким-то образом получалось выкарабкиваться из своей апатии, чтобы превращаться в родителя, любящего младшего сына до безумия. Когда Фред оказался у Леннонов, его буквально поражал фанатизм Джона в том, что касалось Шона, – вплоть до его отцовской готовности сохранить все до единого детские рисунки, которые он помещал в рамки и развешивал по всей их просторной квартире (79).

Для Джона и Йоко Шон был, без преувеличения, чудо-ребенком – и ясно почему, учитывая возраст Йоко, когда он родился (42 года), а также выкидыши, омрачившие ранние годы семейной жизни. Как очень многие пары эпохи семидесятых, Ленноны регулярно посещали курсы естественных родов по Фернану Ламазу, чтобы быть наготове и чтобы все произошло дома, в Верхнем Вест-Сайде. Но в итоге это не помогло. В первую неделю октября 1975 года Йоко попала в больницу, где акушер распорядился, чтобы ей сделали кесарево сечение, учитывая ее трудности в прошлом.

И вот тут все стало очень плохо: кто-то перелил Йоко кровь не ее группы.

«Я был там, когда это случилось. Она начинает цепенеть, а потом ее затрясло от боли. Я бегу к медсестре и говорю: “Приведите врача!”

Держу Йоко крепко, когда этот “деятель” заходит в палату. Он вряд ли вообще замечает, что Йоко бьется в этих долбаных конвульсиях, идет прямо ко мне, улыбается, жмет руку и говорит: “Я всегда хотел познакомиться с вами, господин Леннон, мне всегда нравилась ваша музыка”. Я начинаю орать: “У меня жена умирает, а вы хотите о музыке поговорить!”».

Для Джона стало настоящим «чудом, что все обошлось». Впав в экстаз, он объявил прессе: «Я чувствую себя выше Эмпайр Стейт Билдинг!» Соседям в «Дакоте» Ленноны сообщили приятное известие с помощью плаката «У нас мальчик!», который повесили в одном из окон 72-й квартиры, выходящем во двор дома (80).

Незадолго до пятого дня рождения Шона Джон постоянно размышлял о всепоглощающей привязанности к малышу: «Я по-прежнему радуюсь, когда вижу Шона. Он появился не из моего чрева, но, Богом клянусь, я помог ему состояться, потому что я был рядом каждый раз, когда он ел, когда он спал, когда он плавал, как рыба». Потом Джон добавил: «Шон самая моя большая гордость» (81).

Понятно, Джон никогда не назвал бы Шона помехой. Но муза общалась с ним урывками, что продолжало сеять хаос в его творческой жизни. Правда, авторский ступор едва ли был для него чем-то новым. Еще в июне 1973 года Джон признался в творческом кризисе одному журналисту, когда они с Йоко были на первой Международной феминистской конференции в Гарвардском университете. «Я или пишу песни, или у меня ничего не выходит, – поделился он тогда. – Написание песен становится работой. И убивает музыку. Все равно как из школы уходишь и не хочешь книжку читать. Каждый раз, когда я берусь за гитару, – одна и та же история. У меня такое чувство, словно я дышу самую малость. Мне нужен кислород».

В осенние месяцы 1977 года Джон уже мог обойтись без кислорода – его творческий застой стал не таким беспросветным, когда Ленноны вернулись в Нью-Йорк после довольно долгого пребывания в Японии (82).

Он сочинил несколько новых фрагментов для песен, а главное – Free As A Bird[35]35
  «Свободен как птица».


[Закрыть], песню, которая скорее всего возникла по благополучному завершению многолетней иммиграционной эпопеи – долгожданная «зеленая карта» была обретена, и Леннон мог свободно путешествовать за пределы Соединенных Штатов, не опасаясь, что ему запретят въезд обратно.

Широко известный иммиграционный кризис дорого обошелся бывшему битлу и его семье, и эта затянувшаяся юридическая схватка, вне всякого сомнения, ударила по его робкой и такой непостоянной музе.

Впервые администрация президента (Ричарда Никсона) обратила свой пристальный параноидальный взгляд на Джона из-за его антивоенных акций, когда они с Йоко решили перебраться в США в 1971 году. В том году были выпущены три пацифистски заряженных сингла – Power To The People, Imagine и Happy Xmas (War Is Over), сделав голоса Джона и Йоко самыми громкими в среде «новых левых». Ситуация накалилась до предела в феврале 1972-го, когда с подачи американского общественника Джерри Рубина возник слух, будто Джон собирается участвовать в антиниксоновском концерте «новых левых» в Сан-Диего, когда проходил Национальный съезд республиканцев. Те опасались, что присутствие Джона может повредить Никсону в его усилиях по переизбранию. А то и поспособствует срыву съезда, как было с Национальным съездом Демократической партии в Чикаго в 1968 году[36]36
  В дни проведения Национального съезда демократов в августе 1968 года состоялись массовые протесты против войны во Вьетнаме, вылившиеся в столкновения с полицией. Более ста протестующих обратились за медицинской помощью. Точное число получивших ранения «левых» неизвестно, но известно, что пострадали 192 полицейских. Для наведения порядка в Чикаго были введены части Национальной гвардии.


[Закрыть]. Сенатор Стром Турмонд стал автором записки, в которой говорилось, что «отменить визу Леннона было бы правильной стратегической контрмерой».

Помимо того что Джон видел свое имя в печально знаменитом никсоновском «Списке врагов», он включился в изнурительную четырехлетнюю борьбу под водительством адвоката Леона Уайлдса, чтобы добиться «зеленой карты», а уж этого Служба иммиграции и натурализации США всеми силами пыталась не допустить, опираясь на обвинение Джона в хранении наркотиков в 1968 году в Британии. У него конечно же были защитники, помимо адвокатов. В своем письме в поддержку Леннона Боб Дилан провозгласил: «В этой стране так много места и пространства. Дайте Джону и Йоко остаться!» Обозреватель-ветеран New York Times Пит Хэмилл, используя более прямолинейный подход, без экивоков написал, что «Джон Леннон сделал бы этот город лучше, просто появившись в нем» (83).

При поддержке Уайлдса, Джон перенес свою иммиграционную схватку на телевидение, появившись однажды в программе Тома Снайдера «Завтра». Это была любимая программа Джона, он смотрел ее с фанатичным постоянством, а тут вдруг сам стал ее героем и рассказал о своих проблемах. В октябре 1974 года Джон проделал то же самое в программе спортивного журналиста Говарда Коселла «Разговоры обо всем».

Когда Снайдер довольно жестко спросил, почему ему хочется жить в стране, которая настроена его депортировать, Джон ответил: «Потому что мне хотелось бы жить на земле свободных, Том»[37]37
  «Земля свободных» (Land of the free) – строка из гимна США.


[Закрыть].

Отмены распоряжения о депортации от 7 октября 1975 года удалось добиться буквально за два дня до рождения Шона. В своем постановлении апелляционный суд США провозгласил: «Если за 200 лет независимости мы в какой-то мере реализовали наши идеалы, это произошло потому, что мы всегда находили место для тех, кто привержен духу свободы и готов помочь его воплотить. Четырехлетняя битва Джона Леннона за то, чтобы остаться в нашей стране, безусловно служит свидетельством его веры в американскую мечту».

Помимо того что источник непрекращающейся напряженности был устранен, окончание боя с иммиграционной службой позволило Леннону испытать так необходимое ему чувство облегчения, ликовать (84).

Во многом Free As A Bird стала попыткой запечатлеть весь спектр испытанных им эмоций. Для записи песни Джон разместил маленький микрофон на рояле – и для вокала, и чтобы хорошо звучал аккомпанемент. Было сделано три дубля, и они звучат печально, порой даже монотонно, словно вокал писался с расчетом на еще предстоявшую работу.

Леннон вызвал к жизни структуру аккордов, похожую на ду-воп[38]38
  Ду-воп (doo-wop) – музыкальный стиль, разновидность блюзового пения, часто с минимальным инструментальным сопровождением или а капелла. Название происходит от ритмичного повторения на подпевках doo-wop, аналогичного «пам-пам», «шуба-дуба» и другим звукосочетаниям, используемым для сопровождения основной вокальной партии.


[Закрыть] балладу This Boy 1963 года, когда четверка была вместе. В песне Джон называет себя «птицей, возвращающейся домой» – по счастью, целой и невредимой, но и проникнутой необходимым мужеством и энергией, чтобы найти дорогу в свободном мире. Для него Free As A Bird была многообещающей работой, как и Real Life, конечно.

В Real Life Джон выступает утешителем для тех, кто «испытывает тоску с утра». «Незачем бояться», – поет он в припеве. Раны повседневности – одиночество, раздрай в доме, не говоря уже об окружающем мире, – это всего лишь «жизнь, как она есть».

Но и эти его песни остались в значительной степени незавершенными и нуждались в дальнейшей «полировке», а возможно, и в более устойчивом вдохновении.

В этот же период Джон вернулся к своей «Балладе о Джоне и Йоко» – теперь у нее появилось зловещее начало, контрастировавшее с веселыми мелодиями в стиле She Is A Friend Of Dorothy‘s.

По песне Mirror, Mirror (On The Wall), явно написанной для сцены, заметно, как Джон углубляется в поиск себя. Он исполняет на рояле мрачную мелодию, спрашивая свое отражение в зеркале: «Там никого?»[39]39
  Mirror, mirror on the wall… – начало стихотворения из сказки братьев Гримм «Белоснежка» в англоязычной версии; родственно пушкинскому «Свет мой, зеркальце, скажи…»


[Закрыть]В конце концов, понимая, что зеркало ничего не показывает, кроме пустоты, потрясенный герой песни продолжает «глядеться и глядеться», пока в ужасе не заключает, что эта пустота, с большой долей вероятности, может быть отражением пустоты его собственной человеческой сути.

К подобной тематике Леннон обращается в таких песнях, как I Don‘t Wanna Face It и Whatever Happened To… Эти песни касаются его собственного кризиса в тот период и его по-прежнему нетерпимых взаимоотношений с собственной славой. В I Don‘t Wanna Face It он воображает райский уголок, где можно было бы наслаждаться благословенной неизвестностью. И тут же, представляя «забвение», он цепляется за свою звездность, а посему приобретает билет в один конец до станции «Зал славы». Леннон осознает лицемерность такой позиции и заимствует для ответа давнюю отговорку о том, что, оставаясь одним из «немногих счастливчиков», невозможно принять свою звездность в душе.

В Whatever Happened To… Джон сохраняет эту же исповедальную интонацию – но на сей раз он проецирует собственную незащищенность на некую неназванную героиню. Это еще одна незаконченная микроистория Джона о поисках самого себя. В песне придуманная им героиня прячется в темноте, покрыв голову шалью, бесплодно мечтая и проводя свою жизнь среди книг, которые она таинственным образом хранит в складках шали. Но все заметней становится угроза – «вода в реке стремительно прибывает», и автор намерен передать миру послание героини, пока еще не поздно, пока она не утонула в водовороте вместе с ее болезненно скукожившимся самоощущением.

Скорее всего, Джон почерпнул главное послание песни – «не сжигайте все корабли до единого» – в какой-то из книг, которые он читал запоем. Вообще, эти слова приписывают Эрнану Кортесу: в 1519 году испанский мореплаватель принял роковое решение – добравшись до Мексики, он распорядился отрезать все возможности для бегства его солдат, которые предпочли бы плыть обратно на Кубу, а не нападать на империю ацтеков. Когда все корабли сгорели, у солдат Кортеса не осталось выбора, кроме как следовать за своим командиром в его походе к Теночтитлану, и в итоге ацтеки были покорены. Но Джон мог найти вдохновение для своей Whatever Happened To… и в песне Нила Янга 1975 года Cortez The Killer с ее раскаленным, выразительным гитарным соло, подчеркивавшим оголтелое варварство мореплавателя-завоевателя.

Для Джона представление о том, чтобы отказаться от всех своих возможностей, условно говоря, сжечь все корабли и покинуть святая святых, тот мир, который они создали с Йоко во второй половине семидесятых, было слишком пугающим, чтобы рассматривать такой вариант с какими бы то ни было серьезными намерениями на нынешнем этапе его жизни. В песне One Of The Boys Джон размышляет о том, каким могло бы стать для него возвращение в рок-н-ролл, в самую горячую пору, несмотря на то, что он «больше уже не тот парень из рок-н-ролла». Как в случае со многими его демозаписями, песня начинается с шутливой болтовни Джона с самим собой. «Привет, привет, привет. Привет, привет, привет», – объявляет он. «Не получилось второго дубля, ребята» – это отсылка к его годам в группе, когда он был одним из четверки, но в то же время Джон знает, что за его спиной стрекочут о его по-прежнему привлекательной внешности и баснословном богатстве. One Of The Boys – песня с двойным дном. В ней – и сожаление о прошлом успехе, и ворчливое принятие своего особого, чтобы не сказать – завидного жребия. Да, его мир становится все более закрытым, но за ним все еще гоняются папарацци, и он может позволить себе любую роскошь, радующую сердце. Вот такой он, один из перевернувших мир ливерпульских парней.

Другие записи той поры, по контрасту, выдавали разные стадии трансформации Джона: его отчаяние, отрицание, гнев, и, в конце концов, капитуляцию и принятие. Просто классика психологии! В том же леденящем душу ключе, что и Mirror, Mirror (On The Wall), написаны такие песни, как I Don‘t Want To Lose You (известная, как Now And Then), I‘m Ready, Lord и When This Life Is Done (And The Angels Come), – очевидно, что они писались не для мюзикла, но скорее приоткрывали окно в горячечную душу Джона.

I Don‘t Want To Lose You – идеальный пример. Джон написал балладу об отчаянии, сопровождаемую похоронно звучащим роялем. Восьмитактовая секция в середине песни – характерный трюк из совместного песенного творчества Леннона и Маккартни, опробованный ими еще до образования группы, – подсказывает, что в истории поющего произошел мрачный поворот, который грозит потерями.

И в следующие годы Джон не перестанет обращаться к похожим темам раскаяния и гложущего, засасывающего отчаяния. Например, он начал сочинять новую песню, на ранней стадии названную Emotional Wreck («Эмоциональный калека»). В ней он снова рассуждает о терзающем его душевном разладе.

С одной стороны, он четко ощущал необходимость напомнить миру, что на нынешнем этапе своей жизни, как художник, никому ничего не должен. Однако с другой стороны – известной, возможно, только ему и Йоко, – Джон переживал за свое ускользающее вдохновение и испытывал властное желание сочинять новую музыку.

В демозаписи Emotional Wreck Джон ведет воображаемый разговор со своими критически настроенными друзьями и противниками, которые утверждают, что он был бы «сумасшедшим», если бы отказался от «большого успеха» в пользу жизни домоседа. Ко второму куплету песня плавно поворачивает в сторону более тревожных реалий, когда и друзья и враги в один голос винят его в том, что он «ленив» и «тратит свою жизнь на мечтания». Позже, уже без всякой связи с песней, Джон уязвленно замечал, что «мне так говорят всю мою жизнь». «Хотите мои школьные дневники посмотреть? Они у меня все с тех лет хранятся. Это больше о жизни Джона, чем Джона и Йоко. Там написано: “Он ленивый, он ленивый” – но я никогда не ленился. Когда думать, если вы все время что-то делаете? Когда вы едите – ешьте. Когда рисуете – рисуйте. Когда сели – сидите. Есть время, чтобы сидеть, и время, чтобы бегать. И только потому, что половина моей жизни прошла на глазах у всех, люди ее комментируют. Я не лентяй. Я за свою жизнь сделал больше, чем большинство людей сделали бы за десять» (85).

Слушая Emotional Wreck, понимаешь, что Джон борется с теми же старыми демонами и противоречиями, но на этот раз что-то было иначе: он, кажется, научился принимать себя во всех своих противоречиях, и жизнь начинает приносить ему удовольствия. Еще более важно то, что он выглядит готовым, наконец, громко ответить своим критикам, истинным и воображаемым, которые спрашивают, как он может быть счастливым, по собственной воле решив, ни больше, ни меньше, «выйти из игры». А вот так – может.

Но… В Emotional Wreck было через край перспективы, однако песня в ее первоначальной форме осталась незавершенной.

Глава 5
Фильмы разума

Почти весь 1978 год Джон занимал себя далекими от музыки делами, когда не запирался в своей спальне, чередуя чтение с просмотром телевизора. Семью этажами ниже, на Централ Парк Вест не утихал гул машин. К этому времени у Джона и Йоко завязалась тесная дружба с Элиотом Минцем, радио– и телеведущим из Лос-Анджелеса, который первый раз интервьюировал пару в 1971 году для радиостанции KLOS FM. На следующий год Минца уволили, после того как он выдал в эфир альбом Джона и Йоко Some Time In New York City, наполненный критикой общественно-политических реалий, включая, среди прочего, критику сексизма, расизма и незаконного удержания под стражей. В дальнейшем Минц стал одним из самых близких друзей пары, которому они очень доверяли. Во время «потерянных выходных» – а участники достигли алкогольного дна именно в Лос-Анджелесе в 1973-м – Минц все время контролировал своего друга.

Первого января 1976 года, когда Ленноны наслаждались новогодним домашним уютом вместе с малышом Шоном, Минц взял у них интервью для Earth News Radio. Все еще погруженные в семейное блаженство своего воссоединения, Джон и Йоко спели в эфире а капелла As Time Goes By из «Касабланки», а Джон потом добавил и быструю версию What‘s the New Mary Jane, не вошедшую в «Белый альбом».

В следующем году Минц присоединился к семье во время их ежегодной поездки в Японию, где стал свидетелем невольного публичного выступления Джона в апартаментах токийского отеля (это было вскоре после того, как в августе 1977-го пришло известие о безвременной кончине Элвиса Пресли в 42 года). Сидя вместе с Минцем в президентском номере отеля «Окура», Джон взял гитару и начал перебирать струны, наигрывая Jealous Guy («Ревнивый парень») из альбома Imagine. В этот момент из лифта, который вел в номер, вышла немолодая японская пара, не подозревающая, что перед ней открылись двери частных апартаментов Джона и Йоко. Да, бывают такие ошибки. Экс-битл продолжал играть, а японцы, вспоминал Минц, «выкурили сигарету-другую», и поскольку «официант так и не появился (вероятно они направлялись в ресторан), в конце концов обменялись несколькими фразами, встали и ушли, очевидно, недовольные» (86).

В марте 1978-го Джон начал пробовать себя в сочинении радиопьесок. И делал это в своей квартире номер 72, благо у него был полный набор звукозаписывающего оборудования. Он называл эти произведения «фильмами разума». Джон брал диалоги из радио– и телепрограмм и вкладывал их в уста персонажей, которые рождала его буйная, неподражаемая фантазия. Главным из этих персонажей был Морис Дюпон, «дежурный провокатор», – Джон сам озвучивал его с гротескным французским акцентом, и этому Дюпону посвящен целый «сериал» из трех частей. Как только Леннон заканчивал очередную часть «шпионской саги» про Дюпона, он направлял ее Минцу в Лос-Анджелес. Первая часть начинается с интригующего объявления Мориса Дюпона о том, что 22 марта 1978 года он ходил к местному армейскому вербовщику, и теперь буквально принужден рассказать свою историю правительству. Но к концу выясняется, что в своих приключениях этот Дюпон нисколько не пострадал – как сидел в фойе отеля в указанный выше день, так и сидит до сих пор.

Развлекаясь как мальчишка, Леннон сочинит еще один «фильм разума» под названием «Диалог для немого телевидения». И тут уж аудитории будет предложено поупражняться в расшифровке абсурда, доведенного до крайности: «Видите ли, меня информировали, что его разум был пуст, а кишечник переполнен. Или, как выразилась его мать, разум его был пуст, а мочевой пузырь переполнен. Видите ли, она говаривала так, видите ли. Видите ли, когда ваш мочевой пузырь переполнен, трудно думать о Римском-Корсакове, не так ли, котенок?» – и все это на смеси дурного немецкого с ирландским.

Также Джон тратил немало энергии на создание своих фирменных карандашных рисунков, которыми украшал открытки и письма друзьям и родным. На самом деле он увлекался такими рисунками всю жизнь, во всяком случае в конце 1940-х, когда он был учеником начальной школы Давдейл Роуд, эти рисунки уже были. И задолго до того, как в его руки впервые попала гитара, Джона очаровали работы Рональда Сирла, британского карикатуриста, прославившегося серией рисунков «Школа Сент Триниан». Леннон перенял стиль Сирла и иллюстрировал в этом стиле свои детские стихи и рассказы, правда, не карандашом, а перьевой ручкой. Некоторое время он даже публиковал свои рисунки в The Daily Howl, еженедельном широкоформатном сборнике карикатур, и с гордостью хвастался своими достижениями перед одноклассниками.

Его страсть к карикатурам просто так не закончилась. Он оттачивал стиль в юношеские годы и в итоге в конце 1950-х стал учиться рисованию в Ливерпульском институте искусств. В 1970 году он устроил выставку своих четырнадцати литографий, написанных по мотивам свадьбы и медового месяца с Йоко.

Пусть рисование и было «первой любовью» Джона, в дальнейшем он относился к своим наброскам без особого пиетета, часто рисуя и раздаривая характерные «очкастые» автопортреты на первых попавшихся листках, иногда даже на салфетках (87). В 1978-м он рисовал себя в разных обличьях, чаще всего – мечтатель с головой в облаках, или же в каком-то совершенно космическом антураже – за пределами земного существования.

Иногда он придумывал подписи к своим рисункам. Например, один из автопортретов украсил фразой: «Каждый день, куда ни посмотри, я становлюсь лучше и лучше».

Эти же слова Джон написал в апреле 1979 года на открытке, адресованной старшему сыну Джулиану по случаю его шестнадцатилетия. В постскриптуме Джон добавил отцовский совет: «Мозг – это мышца. Ему нужны упражнения (чтобы его укрепить)» (88).

Или вот: Джон изображает себя сидящим высоко над облаками. Он смотрит на землю. Подпись гласит: «Он пытался встретить реальность лицом к лицу».

Еще один рисунок – Джон и Йоко беседуют в объятиях друг друга. Джон говорит: «Это работа самого дьявола, Йоко», на что она отвечает: «Ты ходишь вокруг да около, Джон».

Есть и очень смешной рисунок, через который Леннон посылает весточку своим обожателям. Подпись: «А я один из ваших самых больших фанатов» – на рисунке изображена корпулентная дама, которая держит на поводке своего какающего пуделя в тот момент, когда Джон пытается ее обнять.

На следующем рисунке счастливый Джон играет на своей «Ямахе», и из колонки плывут звуки. «И тут движется дух, – подписал рисунок Джон. – Если бы только это было так просто» (89).

Дальше – автопортрет по случаю дня рождения 9 октября 1978 года. Джон подписывает: «И тут внезапно мне стукнуло 38».

Картинка из этой же серии показывает Джона, который уставился на черный круг. Подпись гласит: «Моему взору открылась дыра моей жизни».

Рисунок для трехлетнего Шона Джон подписал: «Маленькая свинка – это счастливая свинка», а изобразил он поросят на поле.

«Мурлыкающий кот» – эта подпись сопровождала изображение довольного кота, дремлющего поблизости от аквариума с золотой рыбкой.

Кстати, свой общий день рождения Джон и Шон отмечали в ресторане «Таверна на лужайке» в Центральном парке. Заведением владел сосед Леннона по «Дакоте» Уорнер Лерой. Торжество ненадолго омрачили фанаты, столпившиеся у входа в ресторан. Чтобы перехитрить их, помощники Джона отправили к ресторану шесть разных лимузинов – пять из них были пустыми. Джона фанаты, однако, не смутили. Как потом вспоминала Роза, «Шон все время сидел у отца на коленях. Кажется, никогда больше я не видела Джона таким счастливым. Я даже разглядела слезы радости за его темными очками» (91).

На исходе семидесятых Джон испытал еще один прилив творческих сил. На этот раз его музыкальные находки вылились в серию пародий. Но было и еще кое-что: он заново переработал Emotional Wreck, добавив нежно звучащую клавишную каденцию. И сменил название – теперь его композиция называлась People. На демозаписи слышно, как Джон радуется фортепианному соло, считая его лучшей частью композиции. И он стремился оттягивать соло как можно дольше, чтобы «потом обрушить его на них».

Семьдесят восьмой год Джон завершил подборкой сатирических произведений, недвусмысленно направленных на Боба Дилана, которым он восхищался с середины шестидесятых и с которым поддерживал продолжительную, хотя и временами шаткую дружбу. Во многом Дилан, легенда фолка, оказал колоссальное влияние на тексты и музыку Джона – на само звучание The Beatles во времена Help! (1965) и Rubber Soul (1965). Но еще тогда Леннона смутила загадочная пародия Дилана на Norwegian Wood (This Bird Has Flown) в альбоме Blonde On Blonde (1966). Песня Дилана 4th Time Around откровенно напоминает «вкус» композиции Джона, правда, композиция эта, в свою очередь, многим обязана манере сочинительства и исполнения Дилана, и Дилан целенаправленно указывает на этот аспект в завершение 4th Time Around, когда поет, что «я не просил твой костыль», так что «не проси мой». А в начале там еще было: «Все должны что-нибудь отдавать за то, что получили».

Связанная с Диланом паранойя Джона то взмывала ввысь, то стихала. Временами обострения провоцировались плодотворной дружбой легендарного фолк-музыканта с Харрисоном в тот же период. Сатира Джона, которому помогала сочинять Йоко Оно, в ноябре 1978 года заключалась в том, что он направлял сардонические стрелы в Дилана с тем же энтузиазмом, как раньше – в Маккартни. В How Do You Sleep? Леннон поет: «Единственное, что ты сделал, было вчера» – и здесь намек не только на песню Yesterday, которую сочинил Маккартни и которая впервые записывалась без остальных участников группы – там был один Маккартни (акустическая гитара), плюс приглашенный струнный квартет[40]40
  Песня была записана для альбома Help!, но так и не вошла в него, а вышла отдельны синглом в 1965-м.


[Закрыть]. А дальше (у Леннона в How Do You Sleep?) следовали совсем уж нелицеприятные вещи: «Милое личико может продержаться пару лет, / Но вскоре все узнают, какова тебе цена. / Звуки, которые ты издаешь, для моих ушей не больше, чем “мьюзак”…»[41]41
  Muzak – самая простая фоновая музыка.


[Закрыть]

Позже Джон признает, что How Do You Sleep? была «не о Поле». «Это обо мне. Я на самом деле нападаю на себя. Значение имеет только то, как он и я относимся к таким вещам. У нас с ним все в порядке» (92).

У Дилана, когда он стал объектом насмешек Леннона, наблюдался творческий подъем, сопутствующий зрелым годам его музыкальной карьеры. Он выпустил новые пластинки: Before The Flood (1974), Blood On The Tracks (1975) и (вместе с группой The Band) The Basement Tapes (1975). В 1976-м произошел еще один взлет – Джимми Картер в своей речи после выдвижения его кандидатом на пост президента от Демократической партии на съезде в Мэдисон-сквер-гарден обратился к песне Дилана It‘s Alright, Ma (I‘m Only Bleeding): «У меня никогда еще не было такой веры в Америку, как сегодня. У нас есть Америка, которая, как сказал Боб Дилан, занята своим рождением, а не умиранием» (93).

В сатире, адресованной Дилану, Леннон не упускает ни одной возможности нанести удар – например, он дополняет гнусавый вокал рычанием, на какое только способен. Или поет сильно измененным голосом «под Дилана». А упоминая одну самых сильных песен Дилана Knockin ‘On Heaven‘s Door («Достучаться до Небес»), он наделяет его чуть ли не Эдиповым комплексом, потому что Дилан в песне обращается к матери[42]42
  Эта песня была написана для вестерна 1973 года «Пэт Гэрретт и Билли Кид». Всю остальную музыку к фильму тоже написал Боб Дилан, и он же снялся в одной из ролей.


[Закрыть].

В том же духе Джон (с помощью Йоко) напишет пародию в духе своих «фильмов разума». Там он пародирует голос Дилана, когда изображает корреспондента, с пафосом объявляющего, что «бывший президент Ричард Никсон в своей второй поездке за пределы Соединенных Штатов после ухода в отставку с улыбкой приветствовал толпу, собравшуюся у отеля. Он жал всем руки и даже немного пробовал по-французски. Он, черт возьми, точно не пробовал по-французски с Пэт Никсон».

Но самое острое жало было припрятано в последней части записи. В ней Джон выставляет Дилана продажной суперзвездой и честолюбцем, изображающим из себя общественного активиста. Заодно достается и Харрисону:

 
У меня двадцать четыре ребенка, четырнадцать жен,
да еще любовницы три,
Бухгалтеров пятьдесят девять, сто пять адвокатов
И два миллиона фанатов, ты посмотри!
…
Знаете, спасайте китов и плывите на лодке – так надо!
Ox, как же мне вырваться прочь из этого ада?
Я словно по словарю пою блюз, но это не он,
Нет, лучше, наверное, быть, как Джордж Харрисон,
Тогда будет дан ответ на вопрос любой,
И он очень прост: Бог мой, о, Бог мой![43]43
  В оригинале:
  I got 24 children, 14 wives, three mistresses, 59 accountants, 105 lawyers, two million fans, a posting system that never fails to land me in jail, and look through my mail, perhaps have a garage sale, and you know, go save the whale, and eh, you know, get a boat and go for a sail, and, and, oh, oh, oh, how do you get out of this hell?
  I’m stuck inside of a lexicon with the Roget’s Thesaurus blues again.
  Sometimes I wish I was just George Harrison, you know, got all the answers, oh my God, oh my God.


[Закрыть]
 

Леннон также пародирует песню Дилана Stuck Inside of Mobile with the Memphis Blues Again, где был припев (у Дилана): «Неужели это правда может закончиться тем, / Что я застряну в Мобиле с мемфисским блюзом в придачу?»

Вдоволь поизгалявшись над Диланом, Джон завершил 1978 год серией новогодних предсказаний под маской «Великого Вока». Этот образ он придумал, упражняясь в приготовлении азиатских блюд на просторной кухне квартиры номер 72. Вдохновил его шеф-повар Митио Куси. Тот написал множество поваренных книг, пропагандируя вместе со своей женой Авелиной образ жизни, основанный на потреблении натуральных продуктов. Джон – Великий Вок с деланым азиатским акцентом возвещает: «Вот и подошел конец года, и теперь мы мысленно обращаемся к тому, что смехотворно называется будущим». Грядущий 1979-й он объявляет годом отказа от всего, «кроме роскоши и потакания своим капризам».

Именно в духе этого «кроме» Джон и Йоко намеревались жить дальше. Следующие несколько месяцев они почти все время находились в дороге: побывали в Каире, где, как и проложено туристам, отправились посмотреть на пирамиды, затем, немного передохнув, полетели в Токио, где провели месяц с родными Йоко. Джон потом говорил, что никогда не забудет их возвращение из Египта. Самолет кружил над нью-йоркским аэропортом Кеннеди – был снегопад, и они не могли приземлиться. И все это время пассажиров на борту развлекали «Клубом одиноких сердец сержанта Пеппера» – жестко раскритикованным мюзиклом с Питером Фрэмптоном, в котором актеров и известных музыкальных исполнителей (Bee Gees, Aerosmith, Earth и так далее – список довольно длинный) заставили перепевать хиты The Beatles. Джон назвал эту пытку «изящно сюрреалистическим моментом в жизни».

Помимо нашумевшего «любовного послания» в New York Times, пара попала в газеты на волне предпринимательских успехов Йоко, и особенно ее инвестиций в животноводство: она, среди прочего, финансировала разведение коров ценной голштинской породы. Ее вложения щедро окупились уже на следующий год, когда буренку по кличке «Любимая Роза Спринг Фарм» продали за рекордные 265 тысяч долларов[44]44
  Корову, проданную в 1979-м за $265 000 , сегодня продали бы примерно за $1 015 000 .


[Закрыть]. В том же году Джон и Йоко опять украсили своими именами газетные заголовки, пожертвовав благотворительному обществу постовых города тысячу долларов на закупку пуленепробиваемых жилетов (94).