Текст книги "Джон Леннон. 1980. Последние дни жизни"

Наслаждаясь вновь обретенной музыкальной энергией, Джон залез в свою кожаную сумку и вытащил еще несколько кассет с намерением превратить давнишние наброски в песни. Если представить, сколько неоконченных композиций у него накопилось за довольно долгое время, работы было через край. Для начала он взялся за Girls And Boys, и тоже прибег к двухдорожечной записи, наложив гитарную партию и подпевки с помощью «Панасоника». Girls And Boys завладела его вниманием настолько, что он занимался ею несколько дней, и она, как и Beautiful Boy, вошла в его небольшой, но расширяющийся список того, что было интересно ему самому.

Между тем присутствие на острове «самого Леннона» в конце концов стало достоянием газет благодаря Джерри Ханту, который «опознал» Джона в «Диско 40». В обмен на наспех устроенное интервью экс-битл попросил Ханта свести все публикации о нем к небольшой заметке. Харт сдержал слово и опубликовал скромную статью в утреннем издании The Royal Gazette от 27 июня. Статья называлась «Солнечный праздник Джона и Йоко», и там в основном говорилось о предполагаемых передвижениях пары из Гамильтона в Сент-Джордж. Причем Йоко тогда еще даже не приехала на остров – она занималась коммерческими начинаниями Lenono, а именно своей коровой-рекордисткой голштинской породы; через неделю историю про корову должны были разнести газеты по всему миру. О Джоне Хант написал совсем немного и с большой симпатией, отметив, что звезда просто наслаждается солнцем, что так и было: в «Диско 40» Джон сказал Ханту, что «Бермуды – это настоящий класс» (201).

Йоко приехала на остров к семье в тот же день, когда вышла статья, о чем Хант, разумеется, не знал. Рич Депальма скрупулезно информировал Джона о продвижении супруги к Бермудам. Сообщения, правда, сводились к тому, что Йоко опаздывала на один рейс за другим. Сложилось даже впечатление, что она вообще никогда не улетит. Но в итоге выяснилось, что ее рейс из Нью-Йорка должен был прибыть в 21:30, и Джон намеревался встретить жену.

После ужина Джон и Фред заехали скоротать время в бар «Свиззл Инн» неподалеку от аэропорта. За спиртным и курением «Житан» Джон произнес самообличительную речь о своих прошлых подвигах на ниве секса. При этом он подчеркнул, что чувствует эротический подъем при одной только мысли о предстоящей встрече с супругой, когда сможет «наброситься на Маму». И тут же в черных красках поведал Фреду о своей сексуальной одержимости и фантазиях в прежние времена. О себе он сказал, что был «странным, психопатическим малым, скрывавшим свою неуверенность за фасадом мачо». К заслугам Йоко Джон отнес то, что она помогла ему справиться с агрессией и оценила нежную сторону его натуры. Именно в этот момент заслушавшийся Фред посмотрел на часы. Спрыгнув с барного стула, он в панике информировал Джона, что самолет из Нью-Йорка в эту минуту как раз приземлился (202).

Джон и Фред стрелой помчались в аэропорт, но опоздали. Добежав до «рукава» прилета, они увидели уборщика, который «порадовал» их историей о маленькой японской женщине, потерянно бродившей здесь после выхода из самолета. Джон легко мог вообразить ярость Йоко, брошенную собственным мужем в незнакомом ей месте. Второпях он позвонил на виллу «Андерклифф», чтобы удостовериться в самом страшном. «Вам бы лучше приехать побыстрее», – со вздохом сообщил Джону Уда-сан. Во время поездки домой на такси Джон объявил Фреду, что «есть только один способ выкрутиться: тебе придется взять вину на себя. Скажи ей, что уговорил меня зайти в бар и пропустить пивка. Она захочет тебя уволить, но не бойся, я твою жопу прикрою» (203).

К их удивлению и удовольствию, спасать шкуру помощника не пришлось. Несмотря на нервотрепку в аэропорту, Йоко была сравнительно спокойна. Сопроводив жену на веранду, Джон в ее присутствии с ходу записал лихое демо Serve Yourself, песню наполненную ругательствами. Довольный реакцией Йоко, он решил продемонстрировать весь свой скопившийся репертуар. Он исполнил новейшую версию I‘m Crazy, аккомпанируя себе на Ovation в подчеркнуто дилановском стиле. Теперь песня называлась Watching The Wheels. Было видно, что Джон увлекся вариантом с гитарным фолк-аккомпанементом, хотя ему была дорога и более медленная версия с арпеджио на рояле.

Конечно же прозвучало последнее воплощение Beautiful Boy, и он «зачерпнул» также Everybody‘s Talkin, Nobody‘s Talkin из еще более давнего прошлого. Теперь эта вещь называлась Nobody Told Me – корни нового названия («Мне никто не говорил») уходили в припев, где была проверенная временем фраза: «Моя мама говорила, что будут вот такие дни». Последние несколько дней Джон оттачивал эту песню и подготовил демо с двумя дорожками. Изначальная – еще из «Дакоты», с партией рояля, была украшена новым вокалом и, спасибо Фреду, маракасами. На одном из гитарных дублей звучит традиционная оговорка Джона: «Вот эта должна быть для Ринго». Драм-машина CompuRhythm фоном отбивала ритмический рисунок, и Джон, с силой перебирая струны, исполняет припев с необычным напором и энергией. В этот же период Леннон, кстати, реанимировал и Memories, еще одну неоконченную песню. Он и для нее записал две дорожки – вокал и импровизацию на акустической гитаре, которой был подкреплен рояль из «Дакоты».

Пребывание Йоко на острове оказалось очень коротким. Поглощенная делами Lenono, она провела почти все свое время, не расставаясь с телефоном. И уже к воскресенью объявила, что собирается вернуться в Нью-Йорк. Проводив ее, Джон и Фред заехали в Ботанический сад, где за разговорами потягивали капучино в «Иль Кьянти». По воспоминаниям Фреда, Джона особенно раздражало кажущееся отсутствие интереса жены к его музыкальному возрождению и возросшему «каталогу» полностью завершенных композиций. Но особенно его беспокоило, что Йоко не занимается «правильной подготовкой» к его планируемому возвращению в студию, хотя они и обсудили кандидатуры тех, кого могли бы назначить на завидную роль продюсера нового музыкального проекта после пятилетней паузы. Йоко выразила свое предпочтение – Джек Дуглас, учитывая его предыдущий опыт работы с Джоном, а также с Aerosmith и Cheap Trick. Когда они вышли из «Иль Кьянти», Джон ненадолго заскочил к тому месту, где росла фрезия или гибискус, чтобы еще раз взглянуть на надпись DOUBLE FANTASY.

Регулярные трансатлантические звонки между Джоном и Йоко возобновились, и Джон часто клал трубку так, чтобы жена могла послушать его новые записи. Это было попыткой пробудить ее интерес к проекту и, может быть, даже надеждой на то, что она сама начнет сочинять что-нибудь.

Однажды в начале июля – всего через несколько дней после того, как Йоко покинула Бермуды, – Джон не смог до нее дозвониться. Никто не отвечал на его звонки в квартире номер 72, а когда он позвонил по ее частному номеру в «Первую студию», линия была занята, и длилось это часами. В самой настоящей панике Джон пытался совладать с собой и ситуацией, прикуривая одну сигарету от другой, хватаясь за гитару и включая драм-машину.

Свое отчаяние он на полную катушку использовал в творчестве – вернулся к пробной записи Stranger‘s Room, заимствовав ее построение и создав I‘m Losing You – одну из самых пронзительных работ, в которой звучат безжалостная самокритика и презрение к самому себе. Во время короткого пребывания Йоко на вилле супруги несколько раз ругались, уединившись в спальне. В I‘m Losing You описывается мрачная картина их недавнего семейного тупика, и для Джона невозможность поговорить с женой по телефону выглядела прологом к гораздо более серьезным проблемам, с которыми они, возможно, столкнулись. Позже Джон вспоминал, что его новая песня зародилась «буквально в тот момент, когда я звонил с Бермуд и не мог прорваться. Я был вне себя и чувствовал, будто я потерялся в пространстве. И это настолько же описывает период расставания в начале семидесятых, насколько и тот случай, когда я физически не мог дозвониться до нее». Он добавил также, что у «Йоко потрясающая память. Знаете, жены всегда готовы напомнить вам о том, что было в прошлом» (204).

Изливая в новой композиции свое эмоциональное потрясение, Джон создал самые тревожащие восемь тактов в середине песни за всю свою легендарную карьеру. Сделав хитрый намек на фильм 1945 года «Долина решимости» режиссера Тэя Гаррета, он поет о том, что не может справиться с усиливающимся ощущением, будто любовь его жены к нему ускользает и он не сможет ее вернуть: «Никаких сомнений: я теряю тебя, я теряю тебя». На записи Джон не скрывает сути происходящего – Йоко испытывает «плотское разочарование» в муже, что доказывается отсутствием всякого интереса к нему. Это и понятно, потому что всем своим существом он напоминал ей обо «всем плохом, плохом, плохом», что прилагалось к их совместному сексуальному прошлому, а именно о его многочисленных изменах. И хотя он вроде и принимает на себя ответственность за причиненные эмоциональные разрушения – явно намекая и на «потерянные выходные», и на другие многочисленные интрижки, – он перекладывает ответственность на жену: он просит не карать его больше за то, что было «давным-давно».

В песне I‘m Losing You Джон создал микрорассказ о неурядицах своей семьи на нынешнем этапе. Но далеко не только это. Текст песни на пробной записи превращается в иллюстрацию безжалостного мужского эго. Сначала Джон выступает с завуалированными извинениями, но лишь для того, чтобы поддаться безудержному желанию обвинить жену: «Я знаю, я обидел тебя, но, черт, это было так давно». В этом смысле I‘m Losing You, даже без студийного лоска, находится в ряду лучших образцов исповедального песенного творчества Леннона, а этот список включает такие композиции, как God, Isolation и Look At Me, записанных группой Plastic Ono Band, которую они с Йоко создали в 1969 году. Неудивительно, что психологически травмирующее описание не осталось незамеченным Йоко, которая потом говорила, что I‘m Losing You – потрясающая песня. «Когда я ее слышу, нахожусь на грани обморока. Она великолепно написана, и в ней такие сильные эмоции. Конечно, я чувствую себя по-женски виноватой, потому что он боялся, что потеряет меня» (205).

Хотя через несколько часов телефонная связь с Йоко наладилась, то отчаяние, которое Джон испытал в тщетных попытках услышать жену по телефону и позже, сочиняя I‘m Losing You, оставило его в смятении. Вскоре у него родился план отправить Фреда в Нью-Йорк. Для поручения, которое он придумал, обычная курьерская служба не годилась. Фреду надлежало лично доставить Йоко несколько сувениров. Самым главным «сувениром» была кассета со всеми песнями, записанными на бермудских каникулах. И символическим трогательным подарком стала кедровая шкатулка, в которую Джон положил локон своих волос, завернутый в платок. Передавая шкатулку Фреду, он сказал, что этот дар он приготовил в соответствии с древней японской традицией, и строго-настрого запретил помощнику открывать крышку, чтобы не испортить магию ритуала.

Йоко приняла близко к сердцу опасения Джона по поводу новых записей и возвращения в студию. Для начала она тайно вышла на связь с Дугласом, чтобы оценить, насколько тот будет заинтересован участием в проекте. Она понимала, что наладить связь с продюсером – это первый шаг в процессе, чреватом большими переживаниями. И еще кое-что. Пусть в воззрениях на личную жизнь они с Джоном не всегда совпадали, никогда еще ставки не были так высоки, как сейчас, когда им надо было заново прокладывать дорогу для возвращения Джона в студию. Возвращение связано с неизбежными рисками: Джон отчаянно хочет вернуться в музыку, но даже тень неудачи, даже пара нежелательных публичных отзывов – не важно, насколько незначительных, – могут стремительно обратить его в бегство, в «Дакоту», в уединенную спальню с видом на Центральный парк. Все лето Йоко с каждым днем острее чувствовала эту ношу ответственности. И наконец последний вопрос: как пробудить ее собственную музу, которая последние несколько лет крепко спала, оставляя ее с чувством художественного разочарования. Однако решение, как выяснялось, все это время было перед ее глазами. Может, ренессанс Джона совпадет и с ее возрождением?

Для Джека Дугласа предложение Йоко после стольких лет прозвучало более чем неожиданно. И довершало картинку то, что все их контакты с Йоко проходили в обстановке секретности, делающей честь шпионским романам. В июле раздался звонок от его помощника: Дугласу было сказано, что ему надо ехать на пирс у 34-й улицы и сесть в гидроплан, который доставит его в Кэннон Хилл. Джек вспоминал: «Гидроплан приземлился прямо на пляже. Все было в тайне». Когда они с помощником пришли в дом, Йоко передала ему конверт с надписью «Только для ушей Джека». Внутри были демозаписи, недавно полученные от Фреда. «Теперь Джон тебе позвонит, – сообщила Йоко. – Но я сама могу сказать, что он попросит тебя сделать запись для нас». И тут она неожиданно добавила: «У меня там тоже будет несколько песен, но Джон пока об этом не знает». С этими словами она передала Дугласу ворох кассет с собственными композициями (206).

Вскоре позвонил Джон с Бермуд. «Он сказал, что чувствует, будто не может больше написать ни одной песни, а вот эти песни дерьмовые», – вспоминал Джек. Но, послушав кассету, Джек онемел. «Ощущения, интимное звучание этих записей были изумительными. Позже Джон звонил и спрашивал, что я думаю о материале, и я сказал, что он потрясающий. Я сказал: “Не знаю, могу ли я сделать лучше. Это настолько хорошо”. И он рассмеялся».

Когда Йоко и адвокат пары Дэвид Уормфлэш встретились с Джеком и его деловым партером по Waterfront Productions Стэном Винсентом, она обрисовала свое видение работы над проектом. “Слушайте, – главное, что сказала Йоко, – я не хочу вмешиваться в этот альбом, это ребенок Джона, это альбом Джона» (207).

Тогда же Джек узнал, с чем связана эта всепоглощающая секретность, которой был окружен проект. Джон «объяснил мне, что весь процесс подготовки – поиск музыкантов, аренда студии, – все это я должен осуществить в полной тайне. Потому что ему конец, если он позволит прессе узнать про его попытки записать альбом, а потом он вдруг облажается». То же самое пугало и Йоко до предела – она боялась за мужа. Как следствие, она неустанно придумывала способы избежать преждевременной огласки. «Джон не знал, получится ли у него, – рассказывал Джек, – и не хотел, чтобы пресса его осмеивала. Узнай кто-нибудь о том, что происходит, проект был бы немедленно остановлен. Вот так» (208).

Для Леннона, узнавшего, что Йоко намерена участвовать в создания альбома, это было манной небесной. Фред вспоминал, что Джон схватился за шанс поработать с ней вместе, полагая, что совместный проект может стать лучшим средством для оживления их увядающих отношений. Сотрудничество в работе над альбомом действительно началось, когда Йоко поделилась новой песней Let Me Count The Ways, которая была вдохновлена номером 43 («Как я тебя люблю?») из поэтического сборника Элизабет Барретт Браунинг «Сонеты португалки» (1850), коллекции любовной лирики, посвященной мужу поэтессы Роберту (тот трогательно называл жену «моя маленькая португалка»). Потом Йоко вспоминала: «Я проснулась, и Let Me Count The Ways звучала у меня в голове. Я позвонила Джону, который тогда был на Бермудах, и сыграла ее прямо по телефону». Под нежный фортепьянный аккомпанемент она пела Джону, как она его любит, сравнивая свои чувства к нему с «легким ветерком» на рассвете. Понимая, что муж глубоко тронут, Йоко предложила ему, в качестве ответа, сочинить что-нибудь для нее в духе Роберта Браунинга, словно в них возродились эти великие поэты Викторианской эпохи. «Когда мы еще жили в Англии, в Аскоте, Джон читал книгу о них. Он говорил, что “мы – реинкарнация Роберта и Элизабет Браунинг”. Я тогда ответила: “Может быть”. Это забавно, потому что Элизабет была старше Роберта, а я – старше Джона» (209).

Мысленный эксперимент мог на этом и закончиться, не посмотри Джон в тот же день на вилле «Андерклифф» телевизионный фильм «История любви: Элеанор и Лу Гериг». Этот фильм был основан на мемуарах Элеанор Гериг «Мой Люк и я»; супругов сыграли Блайт Дэннер и Эдвард Геррманн. Известного под прозвищем «Железный Конь» Лу Герига в расцвете его спортивной карьеры свалила болезнь (боковой амиотрофический склероз), которую потом назовут его именем. В июле 1939 года он обратился к болельщикам со знаменитой прощальной речью на стадионе «Янки». «Сегодня я считаю себя счастливейшим человеком на земле, – сказал он и добавил: – Когда у тебя жена – оплот силы, и проявила больше мужества, чем ты мог мечтать, – это лучшее, что мне довелось узнать». Телеканалы десятилетиями показывали истории, связанные с судьбой Герига, – чаще всего «Гордость янки» (1942), и в каждом фильме звучала та речь. В июле 1980 года бермудский канал, который партнерствовал с американским Эн-би-си, выбрал «Историю любви», чтобы еще раз отметить этот знаковый эпизод американской и общечеловеческой истории.

Когда Джон смотрел этот грустный фильм, его, наверное, поразила сцена, в которой Элеанор (Дэннер) читает письмо тогда еще будущего мужа Лу (Геррманна): «Большое спасибо за книгу стихов, которую ты мне отправила, – пишет он. – Мне особенно понравилось одно стихотворение у Роберта Браунинга, со словами “состарься вместе со мною, ведь лучшее ждет нас вдали”». Фильм полностью приковал внимание Джона – имел значение и последний разговор с Йоко, и его давняя очарованность литературой. Опубликованная под названием «Раввин Бен Эзра» в сборнике Dramatis Personae (1864), поэма Браунинга стала для Джона неиссякаемым источником вдохновения:

 
Состарься вместе со мною!
Ведь лучшее ждет нас вдали,
И мы насладимся последней главою.
Пока мы лишь первые строки прочли,
Но Бог, отмеряя нам дни, обещал:
«Увидите всё, бояться не стоит»,
Ведь лучшее ждет нас вдали[99]99
  В оригинале:
  Grow old along with me!
  The best is yet to be,
  The last of life, for which the first was made:
  Our times are in His hand
  Who saith, «А whole I planned,
  Youth shows but half; trust God: see all, nor be afraid!»


[Закрыть].
 

Для Джона это стало знаком свыше. Более того, родившаяся у него композиция Grow Old with Me стала результатом чистого вдохновения, а не механического ремесленничества, о котором сам он так часто отзывался с презрением. Стихи родились мгновенно – первые две строчки он заимствовал у Браунинга, а остальное дополнил сам, сделав припевом «Боже, благослови нашу любовь». Песня была исполнена под нежно звучащий аккомпанемент акустической гитары. Для мелодии Джон взял заключительную каденцию Memories – он недавно отшлифовал ее. Как рассказывала потом Йоко, «Джон с гордостью исполнил эту песню по телефону. Вот так появились две наших песни» (210).

Увлеченный песней, Джон пытался записывать Grow Old With Me то с гитарой, то, позже в «Дакоте», под рояль и с драм-машиной. Ему самому нравились слова, звучавшие в середине песни, о том, что они с Йоко проведут все свои земные дни – «муж и жена, рядом друг с другом», в «бесконечном мире». Эти слова подталкивали их с Йоко придумывать более значимую жизнь для Grow Old With Me, за пределами проекта: возможно, ее станут играть во время церемоний бракосочетания, и может, даже в сопровождении симфонического оркестра.

К этому моменту Джон стал записывать тексты на бумаге, оставляя пометки, где именно они создавались, словно он хотел до последней крошки собрать все вдохновение, которое дарило ему очарование Бермуд. Под текстом Grow Old With Me, написанным от руки, значилось: «Фейрилендс, Бермуды, 5 июля 1980, ДЛ».

Однажды на закате они с Фредом, как обычно, разместились на веранде виллы «Андерклифф». В перерыве между прослушиванием Боба Марли на ZILBA’P, они услышали звуки волынки, плывущие над водой со стороны находящегося неподалеку Блэк Пойнта. Небольшое расследование при помощи Рольфа Лути, хозяина виллы, увенчалось успехом: исполнителем оказался 23-летний Джон Синклер. Лути рассказывал потом: «Синклеры жили на другом берегу, и на закате парень обычно выходил и играл. Звук разносился над водой, и всем это нравилось. Джон тоже говорил, каким прелестным был звук». В то лето Синклер оттачивал Salute Струана Робертсона. Избранный им жанр музыки для волынки назывался piobaireachd, также известный под названием ceol mor, или «Великая музыка». «Это, пожалуй, так близко к Шотландии, насколько возможно на Бермудах», – говорил Леннон (211).

Все это время продолжали появляться новые песни. В частности, Джон попробовал записать Mr. Hyde‘s Gone (Don‘t Be Afraid). С энергичной партией клавишных, похожей на битловскую You Know My Name (Look Up The Number), песня звучит, как мягкое отцовское наставление сыну перед сном, в духе Роберта Льюиса Стивенсона и его готической «Странной истории доктора Джекила и мистера Хайда» (1886). Джон также исполнил под гитару The Happy Rishikesh Song и блюзовую мелодию под названием Something Is Wrong. Для первой он, казалось, снова почерпнул мотивы из совместного путешествия битлов и Махариши в 1968 году, а также вдохновился хитом Джорджа Харрисона 1979 года Blow Away. Печаль Джона уравновешивалась пониманием абсурдности необдуманного целомудрия во имя религии: если в плане Всемогущего чего-то не хватает, может, «тебе нужна женщина?» – поет он под бодрый аккомпанемент кабинетного рояля на вилле «Андерклифф».

Также Джон вернулся к Girls And Boys, которую преобразовал в серию пробных записей под рояль, дав новое название Real Love (Waiting For You). Он сделал пять «подходов» к песне, которая крутилась у него в голове еще с 1976 года, проработал несколько музыкальных отделок, пустил под нож среднюю восьмитактовую секцию и добавил в середине нежное соло на рояле. На четвертом дубле он игриво говорит во вступлении: «О, давай заново, глупыш». В этой композиции он поет обо всех своих «маленьких планах и проектах», которые, по правде говоря, помешали ему понять, что на самом деле он занимался только тем, что «ждал тебя». Словно для того, чтобы подчеркнуть окончание работы над песней, он вывел и этот текст печатными буквами на листке, подписав его: «Фейрилендс, Бермуды, 9 июля 1980, ДЛ».

Джон жил не только музыкой. Его заворожили картины, висевшие на стенах виллы «Андерклифф», особенно портрет семьи Лути. Когда он узнал, что автор, американская художница Нэнси Госнелл, живет здесь же, на острове, он заказал ей свой портрет с Шоном. Нэнси написала его масляными красками, на холсте размером четыре на пять футов[100]100
  1,2 х 1,5 метра.


[Закрыть], всего за несколько дней. Каждое утро отец с сыном позировали ей. Она изобразила их сидящими вместе на пирсе. Оба – в шортах и майках, с одинаково длинными волосами. Единственным требованием Джона было обязательно нарисовать цепочку с кулоном на его шее.

Леннону доставляло удовольствие беседовать с общительной интеллектуалкой Госнелл. Но особенно ему понравилась история ее дочери-подростка Ханны, которая также однажды присоединилась к ним. Она рассказала, что о группе The Beatles им говорили на уроках в старших классах школы в Нью-Джерси. «Ты изучаешь нас? – изумился Джон. – Да ты шутишь!» (212)

Рождающийся портрет Леннон называл «Мадонна с младенцем 1980». А Госнелл потом вспоминала, как радовался Джон своим каникулам на острове: «Его приводил в восторг тот факт, что вилла, которую он снял, располагался в той части Бермуд, которая называлась Фейрилендс»[101]101
  Fairylands (англ.) – Волшебные земли.


[Закрыть]. В то же время он открыто говорил, что это рабочий отпуск, и придуман он для того, чтобы дать ему возможность написать побольше нового материала. «Леннон устал сочинять детские песенки. Ему хотелось создавать музыку для взрослых, и он с нетерпением ждал момента, когда вернется в студию и начнет записывать», – рассказывала художница. Она с теплотой вспоминала приветливость Джона, начиная с его по-отцовски добросердечных отношений с Шоном до песен, которые он играл для нее на фортепьяно. «Он был веселым и не давал заскучать. Мог пародировать знаменитостей. Сделал изумительную пародию на Генри Киссинджера»[102]102
  Киссинджер, Генри Альфред (род. 1923) – американский политик, в 1973–1977 годах Государственный секретарь США. Вынужден был уйти с поста из-за Уотергейтского скандала, закончившегося отставкой президента страны Ричарда Никсона. Уотергейский скандал был связан с попыткой установить подслушивающие устройства в штаб-квартире Демократической партии в Вашингтоне в ходе президентской избирательной кампании 1972 года (сам Никсон был республиканцем).


[Закрыть].

Июль шел своим чередом, а обширные запасы наличной американской валюты, которыми на Бермудах располагал Джон, начали заметно истощаться. Рич Депальма взялся пополнить кошелек музыканта. Он подрядил Майк Медейроса, долговязого очкастого садовника, который ухаживал за многочисленными растениями в 72-й квартире, выступить в качестве курьера и доставить Джону деньги, чтобы тот смог продержаться до конца отдыха. Но, как выяснилось, Джон не стал дожидаться Триза, и 14 июля ударился в один из своих легендарных загулов по магазинам. С кредиткой American Express наперевес он оставил $5250 и $14 882,25 в магазинах Heritage Antiques (антиквариат) и Bluck’s (предметы роскоши), а позже оформил заказ на серый фланелевый костюм в English Sports Shop. Расплачиваясь кредитной карточкой, Джон поставил на кон свою высоко ценимую приватность. Само собой, в газете Mid-Ocean News несколько дней спустя появилась заметка с детальным описанием экстравагантных покупок звезды. И в первый раз за все время его пребывания на Бермудах Джона вновь посетила паранойя, которую он, казалось, оставил в Нью-Йорке (214).

Результатом заключительного бермудского всплеска творчества стало написание трех новых песен. Первая из них – Cleanup Time, которая родилась из разговора с Джеком Дугласом 20 июля, когда они обсуждали подготовку к предстоящей уже в августе записи альбома. «Мы говорили о семидесятых и о том, что надо очиститься и избавиться от алкоголя, наркотиков и такого же рода вещей, – это не про меня конкретно, но о людях в целом. Джек сказал: “Ну что, время уборки, да?” Я говорю: “Точно, оно”, и на этом разговор завершился. А я сразу пошел к роялю, заиграл буги – и появилась Cleanup Timе».

Во время этой же телефонной беседы Джон колебался, решая, какую версию Watching The Wheels он хочет записать в студии с Дугласом. Что лучше: вариант с акустической гитарой и быстрым, «почти дилановским», ритмом или величественное звучание рояля? (215)

По большому счету, Cleanup Time не была действительно новой песней. Джон заимствовал строчки из Memories – «не друзья и еще не враги». Сама эта фраза родилась у него под впечатлением знаменитого высказывания корабельного магната Аристотеля Онассиса, который как-то сказал: «У меня нет друзей и врагов, есть только конкуренты». Как и в битловской Cry Baby Cry из «Белого альбома», в Cleanup Time Джон выражает свое восхищение старыми детскими стишками, которое не покидало его всю жизнь. Но на сей раз традиционные гендерные роли поменялись, и теперь уже королева занимается тяжким трудом в офисе, чтобы заработать на содержание семьи. А король тем временем проводит дни на кухне, «делая хлеб и мед». Сознавая автобиографичность песни, Джон говорил про эту маленькую музыкальную драму: она – «что-то вроде описания Джона, Йоко и их маленького дворца, Версальского дворца – “Дакоты”».

Миром семьи в Cleanup Time управляет штат ясновидящих и предсказателей судьбы (набранный Йоко), которые неустанно следят за тем, чтобы у пары «все было идеально» (216). Также Джон продемонстрировал в песне, что он и его жена были прогрессивны в свободном восприятии феминизма второй волны, меняя местами мужские и женские домашние роли. К этому времени концепция мужчин-хранителей очага получила значительное внимание прессы. Неугомонный читатель, Леннон, вне всякого сомнения, читал «Мир глазами Гарпа» Джона Ирвинга, успешнейший бестселлер 1978 года. В книге главный герой-писатель занимается домашними делами, пока его жена-профессор учит студентов в университете. Гарп становится другом транссексуала, в прошлом профессионального футболиста, а мать Гарпа тем временем превращается в международный символ феминизма – весьма похоже на соседку Леннонов по Верхнему Вестсайду Сьюзен Зонтаг.

Закончив Cleanup Time, Джон снова перенес текст на бумагу и подписал: «Фейрилендс, Бермуды, 20 июля 1980, ДЛ».

Работая так же, как и с Cleanup Time, Леннон очень быстро завершил Woman. Во многом эта песня была продолжением его размышлений в «Свиззл Инн», где он болтал с Фредом о своих сексуальных подвигах в прошлом, особенно о том поведении, в котором теперь глубоко раскаивался. Во времена The Beatles Джон написал главный текст из альбома Sgt. Pepper‘s – Getting Better, признавшись в нем, что проявлял жестокость к своей женщине, избивал ее и не подпускал «к тому, что она любила». Для Джона это стало публичным предъявлением самому себе счета за склонность выражать натуру насилием. Как он потом объяснял: «Я был жесток к моей женщине и – физически – к любой женщине. Я был громилой. Я не мог выразить себя и бил. Я воевал с мужчинами и бил женщин. Вот поэтому я вечно талдычу про мир, понимаете? Самые жестокие люди обращаются к любви и миру. Все противоположно. Но я искренне верю в любовь и мир. Я жестокий человек, который научился не быть жестоким и сожалеет о своей жестокости. Мне надо еще долго взрослеть, прежде чем я решусь прилюдно выдержать то, как я относился к женщинам, когда был юнцом» (217).

В песне Woman Джон предпринял стремительную попытку отдать дань тем, кто пострадал от устроенного им в юности насилия. «Woman появилась, потому что в один солнечный день на Бермудах меня осенило. Я увидел, что женщины делают для нас. Не только то, что моя Йоко делает для меня, хотя я думал об этом, как о личном. Истина обязательно всеохватна». Над песней он работал на веранде под аккомпанемент акустической гитары и неизменной драм-машины. Объявил: «Дубль один, новинка» – и бодро ударил по струнам Ovation. «Едва ли может выразить свое смятение» из-за былой глупости, спел он (218).

Хотя песня возникла быстро, в дальнейшем Woman прошла множество дублей, пока он доводил ее до совершенства. В какой-то момент Джон даже сбился со счета, сколько именно дублей записал. В очередном из них он уже на грани разочарования объявлял, что эта версия – «определенно тот самый дубль, дубль девять». Как и в прошлых демозаписях на вилле «Андерклифф», Джон сделал версию Woman с двумя дорожками, подпевая самому себе.

Последняя песня, завершающая его двухмесячный бермудский отпуск, называлась (Forgive Me) My Little Flower Princess. Леннон сделал три дубля этой жизнерадостной композиции. В отличие от таких полностью завершенных вещей, как Watching The Wheels, Woman, Cleanup Time и Beautiful Boy (Darling Boy – как она стала называться), (Forgive Me) My Little Flower Princess осталась в значительной степени незаконченной.

Прошло не больше четырех месяцев с того определяющего момента на Лонг-Айленде, когда Джон услышал Coming Up Пола из приемника «универсала» и почувствовал вспышку – это могло быть творческим порывом, или же чувством конкуренции, или же обыкновенным любопытством – а смогу ли я сам? – но в нем что-то вспыхнуло. И к тому моменту, когда оставались последние дни его рабочего отпуска, он накопил репертуар из почти дюжины песен, готовых для студийной записи.