Текст книги "Джон Леннон. 1980. Последние дни жизни"

В это же время к точке кипения в бульварной прессе подходили слухи о грядущем воссоединении четверки. Домыслы о потенциальном триумфальном возвращении группы на сцену буйно цвели практически все семидесятые, особенно после того, как битлы поучаствовали в записи альбома Ринго Старра Ringo в 1972 году (вышел в 1973-м). Время от времени эти слухи доходили до абсурда. Как-то раз во время «потерянных выходных» Джон и Мэй Пэнг устроили шумную вечеринку в Лос-Анджелесе. Соседи вызвали полицию. Полицейские зашли с оружием в руках – и тут увидели Джона. Ошеломленные, они опустили пистолеты, и в конце концов один из них спросил, обращаясь к Джону: «Скажите, The Beatles когда-нибудь еще будут вместе?» – «Никогда не знаешь, никогда не знаешь…» – ответил тот (95).

В 1976 году слухи достигли апогея, когда организатор Билл Сарджент предложил экс-битлам пятьдесят миллионов за единственный концерт. «Предлагались феноменальные суммы, – вспоминал потом Маккартни. – Но все это вертелось по кругу. Трое из нас могли думать: “Может, это неплохая идея”, но четвертый говорил: ‘Не-а, я не согласен”, ну и накладывал вето, получается».

Двадцать четвертого апреля 1976 года в комедийной программе Saturday Night Live («Субботний вечер в прямом эфире») ее продюсер Лорн Майклс прошелся по астрономическим гонорарам, предлагаемым группе. В тот вечер Майклс также сделал битлам предложение объединиться. Заочно. «Национальная вещательная компания[45]45
  Телеканал NBC, на котором выходит программа.


[Закрыть] уполномочила меня предложить вам вот этот чек за участие в нашей передаче, – сказал он, демонстрируя перед камерой подписанный чек на три тысячи долларов (это было намного меньше, чем битлы получили за участие в шоу Эда Салливана в 1964 году). – Все, что от вас требуется – спеть три битловских песни. She Loves You, yeah, yeah, yeah, и тысяча уже у вас. Слова вы знаете. Это же так легко! Как я уже сказал, чек выписан – один на всех, как это прежде делали для группы. Так что можете делить его на свое усмотрение. Хотите заплатить Ринго меньше – ваше дело. Я не буду вмешиваться».

Леннон и Маккартни увидели этот выпуск на другом конце города, в «Дакоте». «Мы вместе смотрели это шоу. Пол у нас гостил в “Дакоте”. Посмотрели и чуть было не поехали в студию, просто шутки ради. Почти уже сели в такси, но мы тогда были очень усталыми, поэтому не срослось» (96).

В сентябре 1979 года один из самых известных промоутеров Сид Бернстайн, в свое время предвидевший успех группы в Карнеги-холл и на стадионе Шей, значительно повысил ставки. Он превзошел Сарджента, предложив невообразимую сумму – 230 миллионов долларов. Поразительно, но эта сумма повысилась еще больше, когда организовать воссоединение группы попытался Генеральный секретарь ООН Курт Вальдхайм. Делал он это из соображений благотворительности – ради «людей в лодках», вьетнамских беженцев, которые на утлых суденышках, страшно рискуя, покидали искалеченный войной Вьетнам.

Бернстайн поддержал Вальдхайма и опубликовал в New York Times призыв на целую полосу, обещая во имя благотворительности выплатить 500 миллионов долларов. Он просил экс-битлов рассмотреть предложение Вальдхайма в свете гуманитарной цели. «Та радость, которую вы всюду дарили людям, отводит вам уникальное место в истории, – писал Бернстайн в своем обращении. – Вы настолько значимы, что можете изменить к лучшему жизни многих людей, которые нуждаются в нашем сочувствии и немедленной помощи» (97).

Но… К осени 1979 года Джону надоели бесконечные усилия Бернстайна и других вмешаться в его творческую жизнь, что бы она ни представляла из себя на этом отрезке. Разумеется, баснословный гонорар от Бернстайна предсказуемо вызвал лавину публикаций в СМИ. И Леннона в этих статьях изображали злодеем, который активно противится возрождению группы.

Маккартни в своих публичных заявлениях часто демонстрировал безучастное отношение к возможности объединения четверки, однако в какой-то момент он звонил Джону в «Дакоту», пытаясь, хоть и безуспешно, изменить его мнение.

Во время своего тура Wings over America («Крылья над Америкой») в 1976 году Пол сочинил стишок, которым отбивался от ностальгирующих журналистов:

 
В 69-м The Beatles не стало,
С тех пор все в порядке, но если вам мало,
И этот вопрос вы кричите толпою,
Мы никогда не узнаем покоя[46]46
  В оригинале:
  The Beatles broke up in ’69
  Since then, everything’s been fine
  But if that question doesn’t cease
  Ain’t nobody gonna get no peace.


[Закрыть].
 

Первого января 1979 года, когда Пол заключил соглашение с Columbia Records, по которому, если верить слухам, получил более двадцати миллионов долларов, его юристы вставили пункт, оставлявший за Полом право выпускать вне рамок контракта любые музыкальные произведения совместно с «Джоном Ленноном, Ричардом Старки и Джорджем Харрисоном, которые записывают музыку под общим названием The Beatles» (98).

Что касается Джона, рояль Yamaha CP-80 из магазина Manny’s Music, купленный Йоко почти за год до этого, чтобы стимулировать творчество мужа, в основном стоял без дела. Попытка Джона создать музыкальную версию «Баллады о Джоне и Йоко» выдохлась, и большого интереса писать музыку у него не осталось. Вместо этого он занялся созданием звукового дневника.

В среду 5 сентября Джон нажал кнопку записи и начал монолог, объявив: «Дубль один продолжающейся истории жизни Джона Уинстона Оно Леннона».

Как и прошлой осенью, он быстро перешел в нападение, когда заговорил о Дилане. Тут явно сыграло роль недавнее обращение фолк-музыканта к госпелу и его хит Gotta Serve Somebody из недавнего альбома Slow Train Coming. «В общем, я слушал радио и тут поставили новый дилановский сингл или альбом… черт знает, что это было», – остроумничает Джон. Говоря о Gotta Serve Somebody, он замечает, что Дилан хочет быть «официантом Христа». «Пение было жалким, а текст вызывал неловкость за автора. Так что мы тут сидим и смотрим, как могучий Дилан, и могучий Маккартни, и могучий Джаггер сползают с горы, с кровью и грязью под ногтями».

Джон объясняет разницу между «сегодня» и «парой лет назад»: «Раньше, когда бы кто-нибудь из вышеперечисленных ни выпустил новую вещь, я ощущал панику и тягу к соперничеству. А теперь это все ни о чем». Кроме того, «сейчас я, по крайней мере, получаю от этого удовольствие, а не паникую». И добавляет: «Самое большое удовольствие, конечно, от того, что все это – куча говна». И здесь место для ремарки. Даже в таком запале Джон должен был осознавать горькую иронию: пока Дилан, оказавший на него большое влияние, и Маккартни, его соавтор, находились в самой гуще музыкальных событий и постоянно работали, сам он развлекался метанием вот таких «гранат», укрывшись в спальне «Дакоты». Как Леннон сам признавал в I Don‘t Wanna Face It, он мог критиковать с безграничным остервенением, но сам критику не переносил.

Способность Джона заниматься каким-либо проектом – в том числе брызжущим желчью аудиодневником – в тот период была явно ограниченной.

Десятого октября – сразу после «двойного» дня рождения с Шоном, который они вновь отпраздновали в «Таверне на лужайке», Джон снова обращается к дневнику. Предметом его внимания стала песня Йоко Looking Over From My Hotel Window из альбома Approximately Infinite Universe (вышел в январе 1973-го). Там были такие слова: «Интересно, спрыгнуть или пойти спать?» – «Так, так, так, приехали, – говорит Джон. – Мне тридцать девять лет, я смотрю из окна в гостинице, размышляя, выкинуться мне из него или вернуться в кровать. В общем, я вернулся в кровать».

В «Таверне на лужайке» гвоздем вечера стал четырехлетний Шон, для которого пригласили фокусника и клоуна, развлекавших младшего Леннона и компанию его друзей. Йоко, чтобы отметить событие, подарила Джону и Шону ростовые куклы, которые были очень похожи на своих обладателей, и билеты на «Питера Пена» в бродвейском театре «Лант-Фонтэнн» на следующий вечер. Как всегда, Джона переполняла гордость за Шона, который с каждым днем демонстрировал все больше талантов – он выглядел тем самым независимым, реализующим свой потенциал мальчишкой, каким отец и хотел его видеть. Вдобавок Шон был добрым, милым ребенком.

Незадолго до четвертого дня рождения Шона Роза услышала разговор между малышом Ленноном и ее 14-летним сыном Робертом. Они были в музыкальной комнате и углубились в изучение проигрывателя Wurlitzer. «Ты какую музыку хочешь послушать?» – спросил Шон старшего товарища. «Не знаю, – ответил Роберт. – The Beatles?» Ни секунды не теряясь, Шон промолвил: «Недурно», и тут же рассказал, что ему больше нравится Элвис Пресли. «Я хочу быть похожим на него, когда вырасту», – признался он Роберту (99).

Десятого октября Джон с большим трудом выбрался утром из постели. Как выяснилось, не потому, что лежал и размышлял о том, что преодолел очередной тяжелый рубеж в жизни, и тем более не потому, что ему неохотно подчинялось стареющее тело. Нет, это был прямой результат обострившейся героиновой зависимости, которая терзала его в конце шестидесятых.

Леннон начал экспериментировать с тяжелыми наркотиками во время выставки Йоко в галерее Роберта Фрейзера летом 1968 года. «Я никогда не кололся, только нюхал», – говорил Джон. Но как пояснил Рэй Конноли, журналист и друг Леннона, Джон «редко делал то, что ему нравилось, наполовину, поэтому героин быстро превратится для него в проблему». Это действительно было так – к моменту, когда группа записывала Get Back (песню, написанную Маккартни) в январе 1969 года, Йоко шутила, что колоться для них с Джоном – своего рода физзарядка.

Кризис для пары наступил в последние месяцы перед распадом The Beatles. «Эти двое были на героине, – вспоминал потом Маккартни, – и для нас это было довольно большим шоком. Мы-то все думали, что мы такие бесшабашные ребята, но при этом, в общем, понимали, что никогда не будем настолько бесшабашными».

В сентябре 1969-го Джон увековечит свой болезненный героиновый опыт в песне Cold Turkey[47]47
  На сленге – «наркотическая ломка».


[Закрыть], которая в самых мрачных деталях живописала адовы муки ломки, когда он избавлялся от зависимости (100).

Во время вечеринки по случаю дня рождения Джон незаметно употребил опиат, а на следующее утро проснулся с ощущением полномасштабного кризиса и раскаяния. «У меня в теле полно герыча, но недостаточно, – говорит он в звуковом дневнике. – И я думаю теперь, на кой черт мне все это дерьмо? Я думал, что давно покончил со всем этим».

Джон снова заставил себя пройти через ломку, чтобы опиат, вызывающий быстрое привыкание, вышел из его организма. «Господи, помоги нам следующие три дня, – продолжил он, жалуясь на удар, который, сорвавшись, нанес по своим интеллектуальным способностям наркотиками. – Я хочу писать. Я хочу говорить. Я хочу думать. То, что я знаю, невозможно выразить».

Прошло две недели. Двадцать пятого октября Леннон прочитал в газетах кричащие заголовки о том, что накануне вечером в лондонском клубе Les Ambassadeurs редакция Книги рекордов Гиннесса чествовала Маккартни как композитора, чья музыка стала самой продаваемой во все времена. Можно подумать, Джону и без того не хватало напоминаний о собственном творческом тупике…

Но если сочинение песен пока очевидно буксовало, отношения Джона с Шоном становились все более глубокими и нежными. Шон продолжал заниматься плаванием в YMCA, и эти уроки превратились в долгожданное еженедельное событие. Как-то раз, встретив Шона после занятий в бассейне, Джон столкнулся в истсайдском магазине здорового питания с Джеком Дугласом. Оба обрадовались встрече, и Джон с удовольствием оставил Джеку номер своего телефона в «Дакоте». Но когда отец с сыном вышли из магазина, Джек решил, что не позвонит. «Я не хотел его беспокоить, потому что он занимался семьей», – объяснил он потом (101).

Что же до Джона, он часто вспоминал Дугласа, и вспоминал с теплотой. Дуглас сделал хорошую карьеру. Начинал он как фолк-музыкант, потом проявил себя как звукорежиссер (а до этого был уборщиком в студии звукозаписи!), работал с Майлзом Дэвисом и Элисом Купером, а в 1971-м помогал писать на Apple Records классический альбом Джона Леннона Imagine. И, забегая вперед, он станет успешным продюсером. Когда Джон только познакомился с Дугласом, его потрясло, что Джек – тот самый американец, чьи фотографии в 1965-м публиковали все британские газеты, после того как Джек с приятелем ненадолго эмигрировал в Ливерпуль. Да, было такое дело. В надежде продлить свое пребывание в Англии, где он завязал связи среди музыкантов, Джек наврал корреспонденту Liverpool Echo, что их с другом держали пленниками на грузовом пароходе. Журналисты раздули эту историю, а Джон в расцвете битломании любил почитать прессу. «Черт меня подери! Так это вы были теми чокнутыми янки в газетах!» – скажет он Джеку (102).

Шла осень 1979 года, и Джон действительно занимался семьей. В октябре и ноябре он сделал несколько импровизированных совместных записей с сыном. На одной из них Шон трогательно демонстрирует свою любовь к битловской With A Little Help From My Friends – распевает ее со всей детской непосредственностью, коверкая слова. «Это моя любимая песня», – восклицает он.

На записи слышно, как Шон спрашивает отца, пел ли тот песню, и Джон сконфуженно отвечает: «Нет, Ринго, но Пол и я ему подпевали».

Затем Джон подключает электрогитару Fender Stratocaster, возможно, цвета красного яблока, и Шон бьет по струнам, отчего комната дрожит от беспорядочных звуков.

Шон: Да! Я люблю, когда очень громко.

Джон: Я тоже так люблю.

Шон: Погромче сделаешь?

Джон: Я не могу громче, чем сейчас. Он [усилитель] на полную, видишь… Если будешь крутить ручку громкости, у тебя получится пау– пау-пау-пау, когда начинаешь играть.

Оглядываясь назад, Шон вспоминал, что в его беспомощной игре «вообще не было никакой мелодии, но [отец] все время повторял: “Да, это классно. Слушай, у тебя музыкальный дар!” И я такой: “Ух ты!” Он все время делал так, что я себя здорово чувствовал» (103).

Осенью Джон, наконец, вернулся к своей «Ямахе» и записал новую версию I‘m Crazy – последний вариант People, в «девичестве» Emotional Wreck. К тому моменту он начал придумывать пока еще зачаточный припев о том, как смотрит на машины из окна спальни. В одном из дублей он импровизирует, сочиняя на ходу новый куплет, в котором поется, как люди говорят ему, что он глупец и транжира.

Более серьезной работой стало обращение к That‘s The Way The World Is, тонкой доработке Real Life. Он пожертвовал частью текста в пользу припева об одиночестве в мире, где нет никого, чтобы «позвать нас домой».

Используя акустическую гитару, он записал и демо для Not For Love Nor Money (известную также, как Illusions). Да, так и есть, жизнь наполнена иллюзорными атрибутами, поет он. Главные среди них – секс, наркотики и «дурацкие цели». Но в песне Джон обещает в будущем посвятить себя самоактуализации в противовес бесконечному воскрешению дежавю своего прошлого. «Ни за любовь, ни за деньги» он больше не сделает ничего, если ему не хочется.

Также он занялся My Life – песней, которую начал сочинять еще в Японии (остались наброски на фирменной бумаге отеля «Окура»). Были записаны три черновых варианта, но о том, что песня была еще сырой, говорит довольно смешной момент: Джон, аккомпанируя себе на рояле, вдруг рассеянно запел Reminiscing группы Little River Band. В третьем дубле демозаписей он начинает размышлять о сути жизни как таковой. Его импровизации кажутся приторными: жизнь коротка, нежна и «ничто без тебя». И дальше: «Жизнь – это то, что с тобой происходит, пока ты строишь на нее планы или что-то в этом роде».

Как и многие другие песенные фрагменты конца 1979 года, My Life осталась неоконченной и утонула в ворохе заготовок. Коллекция магнитофонных кассет росла. К этому моменту Джон приспособил для хранения своих набросков сумку из дубленой кожи; он носил эту сумку на плече, отправляясь из «Дакоты» в Кеннон Хилл на Лонг-Айленде, где у Леннонов был дом, и возвращаясь обратно (об этом доме будет рассказано дальше).

В дополнение к My Life Джон мимолетно взялся и за другую композицию – Stranger‘s Room. Он снова вернется к ней в новом году. Под мрачные, нисходящие, если не сказать похоронные, аккорды рояля он поет о своем одиночестве: «Я один в чужой комнате. Что я вообще здесь делаю?» В продолжении записи он пробует разные фразы, которые передали бы чудовищную глубину его уныния: «Я истекаю кровью», «теряю все», «кровь вытекает по капле», «безмолвный крик», – а затем импровизирует вокализ. В самом конце он безукоризненно точно насвистывает мелодию своей новой песни, так же, как в Two Of Us или как в Jealous Guy из альбома Imagine.

Год быстро приближался к завершению, и внимание Джона, как и многих других, всецело приковал захват заложников за тысячи километров от Нью-Йорка – в Иране. Исламская революция 1979 года свергла шаха Мохаммеда Реза Пехлеви, правившего страной 38 лет. Шах бежал в Египет, затем недолго жил в Марокко, на Багамах и в Мексике. Революционные власти заочно приговорил Пехлеви к смертной казни, но его дни и так были сочтены – стремительно развивалась лимфома. В ноябре 1970-го он прибыл на лечение в США, и то, что его приняли, вызвало возмущение в Иране. В знак протеста 4 ноября студенты захватили посольство США в Тегеране. Дипломатическое противостояние, последовавшее далее, держало у экранов миллионы зрителей, в том числе и Леннонов[48]48
  Кризис затянулся надолго, и заложники были освобождены только 20 января 1981 года. К тому времени Мохаммед Реза Пехлеви скончался от болезни в Египте.


[Закрыть].

Следующие несколько месяцев Джон и Йоко занимались юридическими вопросами, связанными с их финансовым благосостоянием, а оно неуклонно росло. Сначала, 12 ноября, Джон подписал наконец долго откладывавшееся завещание. Документ на четырех страницах, не считая «слепого» траста[49]49
  «Слепой» траст – форма доверительного управления собственностью, когда ни учредитель траста, ни выгодоприобретатели не располагают информацией о движении активов, не могут контролировать или распоряжаться активами, оставив это управляющему трастом, в работу которого они не имеют права вмешиваться.


[Закрыть], подготовил Дэвид Уормфлеш, семейный адвокат четы с середины семидесятых.

Помимо юридического обеспечения растущего богатства Джона и Йоко – а предприимчивая Йоко пошла дальше инвестиций в мясомолочную промышленность, добавив к этому изящные искусства, недвижимость и бродвейские шоу, – завещание оговаривало условия попечительства над Шоном в случае безвременной кончины его родителей.

Поскольку знаменитая пара интересовалась недвижимостью, их имена требовалось скрыть, в противном случае даже намек на участие Леннонов мог привести к тому, что продавцы неимоверно задирали бы цены. Поэтому Уормфлеш взял на себя роль президента компании Pentacles Realty, Inc., чтобы заключать эти сделки. Джон и Йоко специально закрыли свои продюсерские компании Bag Productions (Джон) и Joko Films (Йоко), хотя они существовали много лет. К этому времени Lenono Music уже начала представлять интересы пары в мире за пределами «Дакоты», и их старые фирмы, которые с начала семидесятых ничего особенного не производили, потеряли смысл.

На той же неделе появились и стали шириться слухи о творческой активности, которую Джон развил прямо в «Дакоте». Пошли и разговоры о том, что он вот-вот запишет новый альбом полностью на оригинальном материале. В журнале Rolling Stone появилась статья (основанная на истории, вначале опубликованной в Record Mirror), в которой сообщалось, что Леннон впервые за четыре года вернется в студию, где к нему присоединится клавишник-виртуоз Ники Хопкинс. «Я так понимаю, Джон пока ничего делать не будет, – заявил Хопкинс прессе. – Мне сказали, что он ждет, пока его сыну исполнится пять лет». В ответ на просьбу подтвердить информацию о грядущей записи альбома, представитель Джона и Йоко ограничился лаконичным «без комментариев» (104).

Приближались рождественские каникулы, поздравления уже летели в «Дакоту» на почтовых крыльях, когда вечером 5 декабря Джон включил телевизор, чтобы посмотреть очередную программу Тома Снайдера «Завтра». Ее гостем был не кто иной, как Пол. Позже в этот же вечер Маккартни и его группа Wings выступали в лондонском театре «Рейнбоу», что было частью их большого тура по Британии с девятнадцатью запланированными концертами – музыканты рекламировали свой последний альбом Back To The Egg. Группа недавно перенесла третьи за шесть лет большие перемены в составе, и на лице Пола читалась большая усталость. «Никогда не угадаешь, – ответил Пол на вопрос о том, как он сам понимает свое сверхъестественное чутье на хиты. – Просто доверяешь своим оценкам. Просто надеешься, что повезет. И просто много работаешь».

Для Wings британский тур 1979-го был разминкой перед предстоящими в январе следующего года гастролями в Японии. Но до конца года Маккартни и его музыканты собирались блеснуть талантами вместе с другими суперзвездами на концертах в пользу пострадавших от войны в Камбодже (Кампучии), которые прошли в лондонском «Хаммерсмит Одеон». Акцию организовывали сам Маккартни и Вальдхайм, а участие приняли группы Queen, The Clash, The Pretenders, The Who, Элвис Костелло и многие другие.

Как обычно в таких случаях, накануне выступления Маккартни, которое должно было состояться 29 декабря, снова заговорили о возможном объединении четверки. Во главе неуемных «объединителей» днем ранее встала лондонская Daily Mirror с заголовком «А может, The Beatles будут вместе?» Когда Wings готовились исполнить Goodnight Tonight, Пол, представив драм-машину Robbo, подтрунивал над теми, кто поверил слухам: «Вот этот парень – не Джон Леннон, как некоторые предполагали, и их [Харрисона и Старра] нет, как некоторые тоже предполагали» (105).

В оставшиеся дни после совместных воспоминаний о былых временах с Джорджем Мартином на кухне в «Дакоте» Джон готовился красиво встретить Новый год. Он также изо всех пытался приободрить Йоко, после того как не состоялся визит ее, теперь уже 16-летней, дочери Кёко, – это буквально раздавило его жену. Однако Леннону стало не до веселья после внезапных новостей о землетрясении в Эдинбурге в рождественские дни.

Повторные толчки ощущались практически на всех Британских островах, и Джон паниковал из-за тетушки Мими, которой было 73 года. Она жила в пятистах милях[50]50
  800 километров.


[Закрыть] от эпицентра, в прибрежной части Дорсета. В их жизни бывало всякое, и в конце концов, это она сказала 14-летнему Леннону знаменитое «гитара – это прекрасно, но на жизнь ты этим не заработаешь». В любом случае, его отношения с Мими были важной связью с прошлым. Не проходило недели, чтобы он не звонил стареющей тетке, и она, кстати, совершенно предсказуемо не пострадала от землетрясения в своем доме на побережье (106).

Леннон также оставался на связи с Полом – тот позвонил с традиционными рождественскими поздравлениями. «Я звонил ему на Рождество, – рассказывал Маккартни журналисту Rolling Stone Полу Гамбачини. – Мы говорили о жизни, о наших семьях. Люди называют Джона отшельником, потому что он не делает то, чего от него ждут. На самом деле он занимается семьей. Он готовил еду, отлично время провел. Я спросил его о музыке, и он сказал, что нет, сейчас он не чувствует особого желания ею заниматься. Может, когда-нибудь, но его это не заботит. Он вполне счастлив, и это главное».

Пол философски рассуждал об их несовпадающих взглядах в это время, заметив, что Леннон наконец научился извлекать пользу из своей славы. «До The Beatles, – говорил Пол, – мы бы сказали, что если добьемся большого успеха, это сделает нас свободными и позволит самим выбирать путь в жизни, а не жить под чью-то диктовку. Я бы сказал, он так и сделал. Он пришел к этому, в отличие от меня, кто тоже к этому пришел и думает, что лучше еще поработать, – а он решил, что ему не должны мешать». Коснувшись их дружбы, Пол добавил, что «там нет никакого яда» (107).

Тем временем Леннон вместе с Элиотом Минцем придумали создать «Клуб Дакота» – частный ночной клуб вроде «Блюз-бара», который недавно открыли в центре города Дэн Эйкройд и Джон Белуши. А пока Джон наносил последние штрихи в подготовке семейного празднования Нового года. Он украсил одну из многочисленных комнат квартиры в стиле ар-деко, поставил туда старинную машину для изготовления самокруток, свой любимый, переливающийся пузырями музыкальный автомат Wurlitzer и, конечно, «Ямаху», электрический рояль. На праздник Джон надел белую рубашку и фрак с фалдами, чтобы подчеркнуть торжественность момента, ну и, конечно, галстук – любимый школьный галстук из «Куорри Бэнк». Когда часы пробили полночь, под Auld Lang Syne[51]51
  Auld Lang Syne («Старое доброе время») – старинная шотландская песня на стихи Роберта Бёрнса. В англоязычном мире традиционно исполняется при встрече Нового года.


[Закрыть], звучавший в музыкальном автомате, Джон и Йоко приветствовали 1980-й шампанским, глядя как в небе над Центральным парком загораются огненные цветы праздничного салюта.

Давно, в декабре 1969 года, когда длинная тень битловского прошлого уже осталась позади, Джон и Йоко символически подстриглись под машинку и провозгласили 1970-й «Годом Один», ожидая, что он впустит в жизнь новую эру надежды и существенных перемен. Теперь Джон оглядывался на прошедшее десятилетие в зеркало заднего вида и мог перечислить множество из своих предсказаний на семидесятые, которые не сбылись. Впрочем, стоя на пороге восьмидесятых, он испытывал пугающе схожее чувство оптимизма по поводу будущего, которое уже начинало разворачиваться перед ним.

Но в душе Джон знал, что новое десятилетие должно быть – обязано быть – совсем другим по сравнению с предыдущим, чтобы всем стало лучше. «Разве семидесятые не были скучными?» – многозначительно вопрошал он в следующие месяцы. Он отчаянно хотел вернуть себе место провидца своего поколения. Как покажут дальнейшие события, он жаждал взять гитару и снова петь свои песни, в которых познавал бы себя в новом десятилетии, – и не потому, что этого требовали условия его контракта, а потому что в этом был источник подлинного вдохновения. Джон особенно хотел петь для таких, как он сам, – теперь тридцати– и сорокалетних, – они больше всех нуждались в словах утешения от него. «Вот мы, – сказал бы он. – Мы, выжившие во Вьетнаме, пережившие Уотергейт и ужасные потрясения в изменившемся мире». А пока что наступающие восьмидесятые были чистым листом. «Мы идем к неизвестному будущему, но мы все еще здесь. Пока есть жизнь, остается и надежда», – говорил он (108).

Как Джон и Йоко сказали в прошлом мае, «генеральная уборка» их разума была окончена. Джон, по всем статьям, отчетливо понимал, что ему нужно возвращаться к работе, и на этот раз сделать все правильно, выбрав верный повод, если он хотел обрести почву под ногами в новом десятилетии.