Текст книги "Любовь горца"

Глава 10

Каждый день на рассвете лэрд Лиам Маккензи проходил испытание смертью.

Он натягивал свои сапоги из оленьей кожи и бежал несколько миль через болота, пока не начинался подъем на гору Бен-Кроссан, вокруг которой вьется река Кроссан, чтобы потом впасть в море. Несмотря на то что этот путь был каменистым и временами опасным, настоящие опасности поджидали его, когда он добирался до Крег-Куннартах, или Гибельной скалы.

Немало несчастных отвергнутых хайлендских девушек бросилось с этой скалы вниз, навстречу смерти. Среди членов клана Маккензи ходила легенда, что эти девушки превращались в Fuathan – водяных духов. Если в их водные владения попадал мужчина, то мстительные девы утаскивали его на дно моря, топили и пожирали его, чтобы утолить вечную жажду их разбитых сердец. Даже опытные рыбаки, пловцы и купцы старались избегать устья реки Кроссан и моря у подножья Гибельной скалы.

Конечно, Лиам не верил этим сказкам, но прекрасно знал о сильном течении внутри глубоких вод, об акулах, подводных скалах и других опасностях этого места. Он считал, что должен дать шанс дьяволу. Кроме того, он понимал, что его не так просто убить, поэтому искал место, где, как он думал, он уже не был хищником, не был воином-победителем и лэрдом своей земли.

Поэтому вручал свою жизнь морю. Или почти вручал.

Запыхавшись от подъема на скалу, он, ни секунды не колеблясь, прыгал вниз, используя набранную скорость, чтобы миновать острые каменные выступы скал, которые торчали перед ним. Его обширный опыт встреч со смертью подсказывал, что именно в минуты колебания человек совершает свои самые непоправимые ошибки.

Но если он и давал Князю тьмы возможность забрать его к себе, это не значило, что реализовать этот шанс дьяволу будет легко. Лиам был воином, поэтому он боролся с течением, используя всю свою немалую силу. Вынырнув, он терпеливо ждал, когда восстановится дыхание, – от холода оно всегда прерывалось, – и с помощью плавных мощных гребков плыл в сторону Рейвенкрофт-Коув.

Он никогда не замерял, сколько точно времени у него занимал этот заплыв, но ему хватало примерно получаса, чтобы добраться до берега. Этот ритуал Лиам выполнял ежедневно, с тех пор как был мальчишкой. С тех пор как он взял в руки плетку, чтобы хлестать по невинному телу. То был его первый настоящий грех, совершенный против другого человека. Первый в ряду многих.

Отправившись со своим полком за границу, он, когда была возможность, нырял в любые воды. Переплывал населенные крокодилами реки в джунглях, плавал в ледяных озерах Пруссии, а также практически во всех океанах земли.

Но этот кусок побережья Шотландии был его любимым, где его дом окружало море, воды которого благословили друиды и осквернили кровопролитием его предки викинги и пикты. Свою духовную борьбу он превращал здесь в борьбу физическую, сражаясь со смертью, которая грозила утащить его в черные глубины и удушить. Сражаясь с виной, болью и ненавистью. С тем грузом, что ежедневно таскал на себе.

Он позволял богам нанести ему удар или дьяволу забрать его к себе, и когда им это не удавалось, Лиам выходил из кипящих вод с ощущением, похожим на успокоение, или, как ему думалось, с позволением жить дальше. Это походило не столько на крещение, после которого происходит очищение души, а больше напоминало некое омовение. Ему позволено жить и трудится еще один день, но вся грязь и мусор снова будут чернить его душу, пока на следующее утро он вновь не повторит ритуал.

В то утро он проделал обычный бросок за самое короткое на его памяти время. Особое беспокойство гнало его через горы. Он летел с такой скоростью, что ноги просто горели и несли его все быстрее и быстрее.

«Вы не можете знать, как нехорошо то, что мы…» – осенний ветер высвистывал ее слова в ущелье, хлестал ими его шрамы и жег глаза. Он бежал и плавал без рубашки, хотя холод выбелил кожу и загнал кровь вглубь организма, чтобы защитить сердце и жизненно важные органы.

Этот урок нужно запомнить. Нужно защитить сердце, не только свое, но и ее. Она здесь в безопасности, никто ей не может навредить. Никто, кроме него.

«Ошиблась моя гувернантка!» Он прекрасно знает, как нехорошо то, что он ее поцеловал. Поцелуй разбудил желания неистовой силы. Всепоглощающее, греховное любопытство, связанное с ней, граничит теперь с богохульством. Она заставила его испытывать темные желания. Думать о таких грехах, из-за которых погибнет не только его душа, но и ее.

Филомена Локхарт [3]3
  Фамилия пишется как «Lockhart». «Lock» – «запирать», «замыкать»; «hart» созвучно с «heart» («сердце»). – Примеч. ред.


[Закрыть]. Это имя? Или состояние души? Женщина с замкнутым сердцем.

Что влечет его к ней, ее невинность или ее тайна? Острый ум? Или тщательно скрываемый секрет? Глубина понимания в ее глазах? Или тепло ее роскошного тела?

Он жаждал ее всю. Хотел раскрыть ее тело и ее душу. Раскрыть, раздеть и завоевать ее. Он хотел овладеть ею, сделать ее целиком своей. Поставить на ее коже собственное клеймо и увидеть в глазах такое же бешеное желание, как у него. Лиам понимал, как нехорошо то, что происходит. Он знал, что должен подавить грешные мысли и смирить похотливые желания, пока они не вырвались из-под контроля и не поглотили его.

Она довела его до невероятного возбуждения, настолько сильного, что он почти не мог думать. При этом она сумела его покорить. Она покорила те стены, ту крепость, которую он возвел вокруг своих воспоминаний, грехов и боли, лежащих внутри подобно осколкам стекла внутри темной комнаты, ждущих ничего не подозревающую жертву. Там таилась опасность.

Каждый раз, когда ее рука касалась его кожи, холодная сталь, выкованная в пламени его характера, начинала плавиться. Но проблема заключалась в том, что стены, которые он возвел, предназначались не для охраны тех, кого он любил, а для того, чтобы скрыть его собственные тайны.

Она сказала: «В каждом из нас сидит дьявол, я так думаю».

«Nay, mo ailleachd». «Нет, моя красавица», – подумал Лиам и прыгнул с Гибельной скалы навстречу ледяным водам Атлантики, от которых у него перехватило дыхание и сразу охладило возбуждение.

«Дьявол сидит не в каждом из нас… а только во мне!»

Филомена не спала уже два дня, охватившее ее возбуждение гнало ее по пустым залам замка Рейвенкрофт подобно беспокойному призраку. Она знала причину этого беспокойства. Это был лэрд Маккензи, от которого невозможно спрятаться. Несокрушимый воин с глубокими ранами и не менее глубокими тайнами.

Ей казалось, что он поставил на ней свое клеймо, выжег на губах неизгладимый след своих мужских губ, пометил кожу ласковыми сильными руками.

На теле Филомены много раз оставались синяки от побоев Гордона, ее мужа. Эти раны заживали в течение недели. Боль от них длилась, конечно, дольше. Но след от поцелуя Лиама Маккензи остался навсегда. Если бы она жила тысячу лет, ощущение, оставленное его губами, сохранялось бы и тогда.

Больше всего ее огорчало то, что Лиам не позволял ей избегать его ни на минуту. Если он не был занят в винокурне, он, казалось, постоянно присутствовал рядом с ней. Например, вчера он прервал урок танца, когда они разучивали вальс, пригласив дочь на несколько туров. Оказалось, Лиам – опытный танцор, хотя время от времени он нарочно спотыкался и подхватывал Рианну, ругая себя за неуклюжесть, при этом девочка справедливо обвиняла его в том, что он делает это нарочно.

Теперь замок был наполнен веселой какофонией смеха, отчего сердце Филомены почему-то болело, она сама не понимала почему.

Маркиз Рейвенкрофт стал вместе с ними пить чай в их любимой солнечной комнате и слушать, как они читают «Графа Монте-Кристо» на французском. Он слушал с напряженным вниманием, никогда не задавал вопросов, не просил перевести отдельные слова, как это делали дети. Он просто сидел и смотрел на нее своими непонятными темными глазами, опершись подбородком на сплетенные пальцы рук.

Лиам крался за ней как большой хищный кот, его огромное тело заполняло любую комнату, и она чувствовала себя стесненно и тревожно. Филомена ощущала его присутствие всем телом. Его взгляд, который она воспринимала как физическую ласку, заставлял все волосы на теле становиться дыбом, как бы подавая сигнал об опасности в тот момент, когда он входил в комнату.

«Это опасный зверь», – предупреждал ее древний инстинкт. Он зверь, хищник. Ей нужно от него бежать и прятаться. Часто, поднимая голову, она видела, что его взгляд сосредоточен на ее губах или груди. Тогда слова застревали в горле и она замолкала, чтобы перевести дыхание. В его глазах читалось темное влечение, и это лишало ее способности мыслить.

Между тем Лиам ничего не говорил и ничего не скрывал. Когда она ловила его взгляд, он не отводил глаз и не прятал свое восхищение. Просто смотрел на нее так страстно, что от этого могли расплавиться каменные стены замка. Но при этом сохранял спокойствие и неподвижность статуи, высеченной из камня искусной рукой художника. Твердой, гладкой и безупречной.

Будь он проклят, что поцеловал ее!

Будь она проклята за то, что хотела повторить этот поцелуй!

Однако вечное присутствие Лиама создавало некоторые трудности для общения с Эндрю. Им приходилось придумывать всякие отговорки, чтобы избавиться от его общества.

А потом случился инцидент, после которого Филомена едва могла оправиться.

– Вы должны все сказать ему, Эндрю. – Филомена напомнила мальчику, когда они вместе вывели Руну на утреннюю прогулку. – Завтра третий день.

– Я обязательно скажу, – поклялся Эндрю. – Пойду вместе с Руной завтра утром к нему в кабинет.

Эндрю позвал собаку, чтобы она не убежала слишком далеко, и добавил:

– Последнее время с ним стало легко, как вы думаете? С моим отцом. Эти два последних дня… они прошли спокойно, правда ведь?

– Да, Эндрю, правда. – Филомена улыбнулась и повернулась к мальчику. – И у вас все идет отлично, просто замечательно. Как вам нравится «Граф Монте-Кристо»? Я ведь обещала, что это будет интересно.

– Да, – согласился Эндрю. – Книга куда интересней и занимательней, чем то, что разрешали читать другие гувернантки.

Филомена забеспокоилась.

– Боже мой, может, ваш отец возражает против того, чтобы мы это читали? – произнесла она вслух, невольно наблюдая за тем, как рассветное солнце золотит желтые осенние травы. – Но, думаю, он сказал бы нам, если бы содержание вызвало его неодобрение.

– Мисс Локхарт, – на лице Эндрю появилось странное выражение, похожее на смесь лукавства и откровенности, – мой отец не знает, о чем эта книга.

Она раскрыла глаза от удивления:

– Что ты хочешь сказать?

– Он совсем не знает французский.

Он хочет посмотреть на детей. Вот единственное объяснение тому, что Лиам каждый день приходит, когда они читают книгу, в которой он не понимает ни слова. Видимо, близко к сердцу принял ее слова, сказанные в церкви. И все. Или не все?

Если альтернатива ее не напугала, то только потому, что она испугалась почти до потери рассудка, услышавслова Эндрю:

– Мисс Локхарт, сюда идет мой отец.

– Что? – пискнула она.

Охваченная паникой, Филомена подхватила Руну, бросила ее в руки Эндрю и толкнула их обоих в дверь, но перед этим обернулась, чтобы убедиться, что их не поймали.

За деревьями мелькал только его силуэт, но ошибиться было нельзя. Маркиз Рейвенкрофт бежал с поразительной скоростью, при этом был почти раздет, несмотря на осенний холод. Издалека Филомена не могла понять, где кончается его обнаженный торс и начинаются штаны из оленьей кожи.

Лиам походил на движущегося исполина из теплой мужской плоти и горячей шотландской крови. И чем ближе он подбегал, тем неизбежней становилась перспектива разговора. Вспомнив, чем кончилась их последняя встреча, когда его губы встретились с ее губами, Филомена решила, что нужно отступить. В конце концов, в этом не было позора, сказала она себе. Целые армии отступали, когда приближался Демон-горец.

Ему нельзя доверять. А если судить по ускоренному биению сердца и по трепету, который охватил ее от одного его вида, хотя маркиз был еще далеко, ей тоже нельзя доверять.

Некоторое время она ничего не могла с собой поделать и наблюдала, как он бежит со стороны моря. Лиам не склонил голову, но держал ее так, что было видно – он смотрит только вперед, перед собой, на тот отрезок пути, который ему предстоит преодолеть.

Пока он ее не видел, она могла рассмотреть его в подробностях. И чем ближе он подбегал, тем больше она могла рассмотреть. Жилы, натянутые между крепкими костями, сокращались в такт движению. На широких дисках мускулатуры груди отражалась тяжелая поступь. Длинные ноги быстро сокращали расстояние между ними и двигались с безупречным чувством ритма. Волосы были распущены и лежали по плечам мокрыми прядями, как если бы он только что искупался в море. Филомена понимала, что нужно отвернуться, иначе он подумает, что за ним подглядывают, но туфли будто прилипли к земле, а глаза – к его телу. От неловкой ситуации ее спасло то, что Лиам повернул налево в сторону зарослей и направил свой бег по западному холму в сторону винокурни.

И тут Филомена сделала шокирующее открытие: маркиз Рейвенкрофт в какой-то момент жизни был подвергнут пыткам. Длинные, страшные шрамы изуродовали гладкую мускулатуру его спины. Шрамы были настолько большими, что она могла видеть их даже издалека. Рука невольно поднялась к груди, чтобы сдержать возникшую там боль.

Задыхаясь, Филомена вернулась в замок Рейвенкрофт, убедившись, что Эндрю и Руна благополучно скрылись с глаз. Пришло время утренних занятий с детьми. Она попыталась, как обычно, начать урок, но совершенно безуспешно. Кто так безжалостно мучил Рейвенкрофта? Возможно, когда-то он побывал в плену? Или его пытали, чтобы добыть информацию? А может, наказали за неподчинение? Однако в армии никогда не применяли телесных наказаний к пэрам Англии, особенно обладающим таким высоким званием, как маркиз.

Сама того не желая, Филомена начала испытывать нежность по отношению к лэрду Маккензи, несмотря на предубеждение и подозрения. Интересно, появится ли он сегодня снова и станет ли глядеть на нее с обычной чувственностью?

На этот раз он не пришел, и Филомена не знала, что наполняло ее грудь: облегчение или разочарование. После некоторого времени она ощутила такое нервное напряжение, что, казалось, любой неправильно произнесенный французский глагол может вызвать у нее истерику. Тогда она придумала какую-то отговорку, вручила детям книгу и пошла гулять по залам замка, стараясь использовать минуту уединения, чтобы привести в порядок мысли, страхи и фантазии, грозившие увести ее слишком далеко.

Вскоре Филомена оказалась на верхней площадке парадной лестницы, которая вела к главному входу в дом. Она разглядывала роскошные гобелены, украшавшие холодные стены замка. Снаружи небо превратилось в сплошную пелену стального оттенка, скрывающую солнце. Буря в бешеном ритме хлестала по земле. Филомена была одета в серое платье из тяжелой шерсти с перламутровыми пуговицами от ворота до подола. Она убрала волосы в высокую прическу и, глядя на себя, решила, что выглядит жутко, отчасти в соответствии с погодой, отчасти в соответствии с настроением.

Взгляд задержался на большом полотне, висящем над величавой лестницей. Картина была выше человеческого роста и в десять раз шире. На ней изображалась битва, в которой могучий и свирепый Маккензи вел за собой отряд хайлендеров в килтах, чтобы сразиться с англичанами. Воины высоко поднимали свои клейморы [4]4
  Клеймор – шотландский двуручный меч, который использовали воины-горцы.


[Закрыть], их волосы развевались. Они внушали ужас и казались непобедимыми. Это битва при Каллодене? Тогда почему эти свирепые воины потерпели поражение?

Она представила маркиза во время того давнего сражения. Его темная фигура казалась воплощением возмездия и доблести, она внушала ужас благодаря силе и величию. В разгар сражения его глаза блистали гневом, черные волосы разметало вокруг лица. Он поражал врагов в кровавой, смертельной схватке.

Ее удивила красота, с какой была написана эта картина, и Филомена протянула дрожащую руку, чтобы потрогать поверхность полотна, так убедительно изображающего древнего предводителя воинов-горцев.

Он был нарисован грубыми мазками, угловатыми, темными и быстрыми. Изображение точно соответствовало образу нынешнего лэрда Маккензи, в нем был тот же огонь, та же свирепость. И та же неукротимая красота.

Филомена трогала все неровности полотна, в то время как греховная часть ее существа сожалела, что не позволила маркизу поцеловать себя еще дольше, еще глубже. Ни один мужчина так не манил ее, требуя прикоснуться руками к физическому чуду, каким был Лиам Маккензи. Если обнять его, сможет ли она почувствовать через рубашку шрамы на его спине? Станет ли он разделять с ней тайны своего прошлого, добавит ли еще одну нить в сложное полотно эмоций, которое начал плести?

Она добровольно стала пленницей его рук, его губ. Он обнял ее лицо ладонями с невероятной нежностью, но только собственное желание, собственное стремление сделало ее в ту минуту его узницей. Его суровый рот оказался таким мягким, мягче, чем она думала. И помоги ей Бог, но она невольно представляла, что такой поцелуй может повториться. И может быть, много раз. Даже самая изощренная фантазия не могла вообразить то преступное, первобытное возбуждение, от которого она никак не могла избавиться последние два дня.

Беспокойный жар не давал ей уснуть, он начинался где-то внизу живота и опускался все ниже, пока все тело не начинало гореть и требовать удовлетворения потребности, о которой она старалась не думать.

Ей нельзя было даже помыслить об этом. Слишком много тайн она скрывала. Эти тайны сыпали соль на землю между ними, поэтому там ничего не могло вырасти. Несмотря на то что она никогда не вернется к мужу, все же она была замужней женщиной, и ей не следует об этом забывать. То, что между ними произошло, не должно повториться никогда. Последствия подобных отношений могут стать катастрофическими.

Но как же ей хотелось…

– Англичанка!

Филомена виновато отдернула руку от картины, когда услышала веселый возглас прямо у себя за спиной. Она наверняка потеряла бы равновесие и скатилась с лестницы, если бы ее не подхватила пара сильных рук.

Ей улыбались зеленые глаза красавца Гэвина Сент-Джеймса. Он стоял на две ступеньки выше ее, и Филомена никак не могла понять, как он подошел к ней так близко, а она его не заметила. Неужели она настолько загляделась на картину? Нет, подсказал ей ненавистный внутренний голос, это совсем не связано с картиной, а только с лэрдом, который овладел ее мыслями.

– Я же говорил вам, что мы еще увидимся, англичанка, – произнес Гэвин своим мягким шелковистым выговором. – Должен вам сказать, что это большое удовольствие – снова спасти вам жизнь.

– Но вы не делали ничего подобного, – возразила Филомена, хотя не могла не улыбнуться ему в ответ.

– Да вы полетели бы с лестницы вниз головой, не поймай я вас вовремя, – похвастался он.

– Но сначала вы подкрались ко мне и испугали до полусмерти. С вашей стороны это было очень плохо.

– Я вовсе не подкрадывался. Просто вы задумались и не слышали меня. – Он усмехнулся, его глаза лукаво поблескивали, когда он поглядел на картину. – И я вовсе не плохой человек.

– В этом я не сомневаюсь, – засмеялась Филомена. – Видеть вас вновь для меня истинное удовольствие, мистер Сент-Джеймс. Но можно мне узнать, что вы здесь делаете в таком торжественном виде?

Лицо Гэвина стало застенчивым, и он разгладил шейный платок, украшавший его красивый костюм.

– Я по делу, связанному с винокурней. Только что вернулся из Лондона с хорошими новостями для маркиза, – и он наклонился к Филомене с заговорщицким видом. – Хотя потребуется настоящее чудо, чтобы добиться похвалы от старого козла.

– Немедленно прекратите! – Филомена подавила нервный смешок, пораженная его дерзостью.

– Я вижу, вас не нужно представлять друг другу, – глуховатый голос Рейвенкрофта способен был превратить зеленые холмы Хайленда в безжизненную пустыню.

Кровь покинула ноги и руки Филомены, когда она обратила внимание, что Гэвин Сент-Джеймс все еще сжимает ее руку выше локтя с тех пор, как он удержал ее от падения. Она выдернула руку и оперлась на перила, чтобы устоять, так как неожиданно задрожавшие ноги, казалось, больше не могли выполнять свои функции.

Маркиз стоял на вершине лестницы, широко расставив ноги и скрестив руки на широкой груди, и глядел на них презрительно. Несмотря на то что он был одет безупречно и тщательно, а волосы зачесаны назад и заплетены в тугую косицу, он, как всегда, выглядел сурово и грозно. Филомену обеспокоило то, что его костюм может не выдержать и лопнуть по швам – так напряглись его мускулы.

Теперь она знала, какая телесная красота кроется под этим костюмом, и ей пришлось отвернуться.

– В действительности ты ошибаешься, Лиам, потому что мы уже встречались с твоей прелестной гувернанткой, но официально еще не были представлены друг другу.

Он подмигнул Филомене, которая готова была кинуться вниз по лестнице, только бы не видеть пронзительный взгляд Рейвенкрофта, которым он смотрел на них обоих.

Кем был этот человек, который так по-свойски разговаривал с маркизом? И почему он так игриво упомянул об их прежней встрече в лесу? Ведь она чуть не потеряла работу из-за этого происшествия.

Но Гэвин не дал ей возможности прийти в себя от изумления, снова взял ее за руку и театрально над ней склонился.

– Позвольте представиться, англичанка, я – лорд Гэвин Сент-Джеймс, граф Торн и сводный брат высокородного маркиза Рейвенкрофта, лэрда Маккензи из Уэстер-Росс.

Он прижался губами к ее руке, но Филомена почти не почувствовала поцелуя, потому что могла поклясться, что услышала сдержанный рык, донесшийся с вершины лестницы. Она выдернула руку и поморщилась, потому что уловила понимающий взгляд из-под рыжих ресниц.

– Брат? – Она погрозила пальчиком усмехающемуся лорду Торну. – Ах вы плут! Вы же заставили меня поверить, будто работаете мастером на винокурне.

– Прошу меня простить, англичанка, но я вам не лгал. – Он улыбнулся ей такой потрясающе приятной улыбкой, что Филомена тотчас его простила, хотя и до этого не сердилась. – Я говорил правду, когда сообщил, что работаю мастером. Если бы вы постарались разузнать обо мне, вам сказали бы, что я являюсь совладельцем винокурни и всего остального. – Торн пожал плечами, а в глазах прыгали веселые искры. – Признаюсь, я был уязвлен немного, что вы не стали обо мне расспрашивать.

– Однако то была ложь путем сокрытия правды, Торн, – поправил его Рейвенкрофт, спускаясь по лестнице.

Его глаза подозрительно смотрели то на Торна, то на Филомену.

Филомена спустилась на ступеньку ниже, внутренне она буквально съежилась от неопровержимости его слов о сокрытии правды.

«Значит, они братья», – поразилась Филомена. Хотя теперь, когда они стояли рядом, сходство было заметно. Она видела, что они одинакового роста, хотя Рейвенкрофт, безусловно, крупнее. Как и Дориан Блэквелл, Лиам был смуглым и темноволосым, а волосы Гэвина сверкали даже ярче, чем когда были мокрыми от морской воды.

Между мужчинами, казалось, воздух был насыщен напряжением так сильно, что Филормена едва могла дышать.

К счастью, тут прозвучал гонг, возвещающий, что до обеда осталось полчаса, и оборвал волны агрессии, перекатывающиеся между братьями. Филомена мысленно поблагодарила шеф-повара за своевременное вмешательство.

Лорд Торн накинул на себя, как плащ, образ добродушного гостя и повернулся к Филомене.

– Увижу ли я вас на обеде, англичанка?

– Наверное… – ответила Филомена, неуверенно поглядев на своего работодателя.

– У меня в доме называй ее мисс Локхарт, – приказал маркиз. – И я никогда не приглашаю на обед тебя.

– Однако я всегда остаюсь к обеду. – Гэвин улыбнулся брату своей озорной улыбкой. – Ну же, Лиам, не лишай моих племянника и племянницу моего очаровательного общества. А теперь, извините, но я хочу посмотреть, какие еще кулинарные чудеса приготовил твой французский гений на сегодняшний вечер.

И повернувшись на каблуках, он побежал по лестнице в сторону кухни.

По мнению Филомены, это было не бегство, а стратегическое отступление. Судя по тому, какой гнев сверкал в черных глазах Рейвенкрофта, она мысленно поаплодировала решению лорда Торна.

У маркиза побелели косточки на пальцах, сжимавших перила, а на шее пульсировала вена. Он сверлил ее яростным взглядом. Рейвенкрофт ничего не говорил, но рассматривал ее лицо в поисках ответа на какой-то вопрос, который не осмеливался задать.

Филомена завороженно наблюдала за сменой эмоций на его суровом лице. Это было раздражение, ярость и что-то еще… может быть, страдание?

Это заставило ее смутиться и расстроиться.

– Мой лэрд… – начала она.

– Разве я плачу вам не за то, чтобы вы проводили все дни с моими детьми, мисс Локхарт?

Намек на то, что она не исполняет свои обязанности, оскорбил Филомену. От растерянности она только кивнула.

– Так выполняйте, – отрезал он и покинул ее, спускаясь вниз, прыгая через ступеньку, как бы преодолевая препятствия.

Филомена не могла сдвинуться с места, пока хлопок тяжелой двери не заставил ее вздрогнуть.

Впервые за долгое время Филомена не могла заставить себя есть. Желудок ее испуганно сжался, и она все время поглядывала на графа Торна, который постоянно ухаживал за ней и говорил ей что-то приятное. Иногда она осмеливалась глядеть в сторону маркиза, который угрожающе молчал, а его взгляд с каждым выпитым стаканом виски становился все мрачнее и яростнее.

Приятный запах супа из пастернака и лука-порея с белой рыбой в сливочном соусе дразнил аппетит, но стоило ей поглядеть на еду, как становилось плохо. Она нервничала не только по поводу странного развития отношений между ней и двумя братьями Маккензи. Сидящего рядом с ней Эндрю одолевали мрачные предчувствия, не станет ли лорд Торн расспрашивать его о щенке.

Казалось, все присутствующие были на взводе. Единственными звуками, нарушавшими тяжелое молчание, царившее в комнате, были звуки дождя, хлеставшего по стеклу окон, и звяканье серебряных приборов. Только Рианна ела с аппетитом, не обращая внимания на напряжение за столом. Напротив нее сидел Рассел, внимательно наблюдавший за присутствующими, стараясь понять, что он пропустил.

Когда Рианна утолила первый голод, она стала есть медленнее и начала разговор:

– Дядя Гэвин, довелось ли вам встретить в Лондоне по-настоящему изящных леди?

Граф снисходительно ей улыбнулся:

– Нет, ни одну из них я не выбрал бы в графини.

Он вытер рот салфеткой, и на его лице появилась лукавая улыбка, а в глазах зажглись искры.

– Не было ни одной, что сравнилась бы с мисс Локхарт в изяществе.

– Мисс Локхарт еще и очень умная, – согласилась Рианна. – Она первая гувернантка, которой удалось заставить Эндрю читать.

И Рианна толкнула брата локтем в бок.

– Она не заставляет меня читать, – возразил Эндрю и посмотрел на Филомену восхищенно, отчего ее сердце растаяло. – Она сделала так, что я сам захотел читать. У нас с ней было соглашение.

– Действительно, замечательная гувернантка, – пробормотал лорд Торн. – Хотя, когда мы впервые встретились, она выглядела не совсем изящно.

– Вы не рассказывали, что уже встречали дядю Гэвина, – воскликнула Рианна, не замечая, какой интерес вызывает их разговор у всех присутствующих за столом. – Когда вы познакомились?

Если бы Филомена ела в это время, она наверняка подавилась бы. Она взглядом умоляла графа молчать и не смела даже поглядеть в сторону того, кто сидел во главе стола. Но ее затруднение только забавляло негодяя.

– Я случайно наткнулся на эту барышню, когда она исследовала Кинросс-Коув. Она уплыла далеко в море, и так выглядело, будто она проделывала такой заплыв миллион раз. Ее юбки были подняты до колен, потому что она хотела спасти…

– Я не говорила об этом, потому что не знала, что он – ваш дядя, и мне казалось, наше знакомство не имеет значения.

Филомена прервала его речь, чтобы он не успел рассказать о щенке. Вот что может получиться, когда обманываешь. Внутри – груз вины, а на сердце – тяжесть. Никогда больше она не позволит втягивать себя в подобную ситуацию. Если она сумеет пережить сегодняшний вечер, на следующее утро все будет кончено.

Филомена посмотрела на графа угрожающе в надежде, что это произведет на него более сильное впечатление, чем мольба. Неужели он не понимает, что с ней делает? Ведь ее положение зависит от того, насколько она добродетельна и респектабельна.

– Для меня наша встреча имела значение. – Гэвин искоса бросил на Филомену значительный взгляд. – Я очень рад был возможности проводить ее домой. Ваша гувернантка не только умна и умеет развлечь, она еще хороша собой.

– Слышали бы вы, как она читает, – согласился Эндрю. – Она все время рассказывает что-то интересное.

Этот мальчик – настоящий ангел.

– Да, и она научила меня танцевать вальс, – вставила Рианна, стараясь не отстать от брата.

– Все, кто живет в Рейвенкрофте, согласны с тем, что мисс Локхарт отлично дополняет наше общество, – присоединился Рассел к разговору, и его рыжая борода не могла скрыть улыбку. – Для нас, хайлендских дикарей, полезно узнать, что такое настоящие хорошие манеры, не правда ли, лэрд?

Филомена собрала все свое мужество и взглянула на своего работодателя, но лучше бы она этого не делала. Рейвенкрофт сидел совершенно неподвижно, нож зажат в одной руке, а вилка – в другой, кусок застрял во рту. Он смотрел на своего брата, и черные глаза сверкали злобой.

– Вы все слишком добры ко мне, – задыхаясь от волнения, поспешила сказать Филомена.

– Обязательно скажите мне, когда вы планируете поплавать в море следующий раз, мисс Локхарт, – сказал граф вкрадчиво с немалой долей издевательства.

Столовый прибор Рейвенкрофта упал со стуком на тарелку.

– Да, и нас с собой возьмите, – попросила Рианна. – Научите меня плавать!

Филомене тоже пришлось положить вилку, чтобы скрыть, как у нее дрожит рука. Ни разу еще со времен жизни в Бенчли-Корт не была она так измучена во время простого обеда.

– В течение некоторого времени погода будет, пожалуй, слишком холодной. – Тут она призвала на помощь все свое воспитание и, чтобы спасти ситуацию, обратилась к общепринятой теме разговора. – Рассел, неужели климат в этой части Шотландии всегда так непредсказуем осенью?

– К сожалению, да, – ответил Рассел медленно. Было видно, что он тоже обрадовался смене темы. Сдвинув рыжие брови, он наблюдал, как из-под воротника Рейвенкрофта по шее поползли красные пятна, а потом обратился к Филомене. – Скоро ударят заморозки, но, надеюсь, область дождевой тени [5]5
  Область дождевой тени – местность, где осадков выпадает меньше, чем в окружающих районах.


[Закрыть] острова Скай доберется и до нас, и во время Самайна будет хорошая погода, как это часто случается.

– Что такое Самайн? – спросила Филомена.

– Мой самый любимый праздник в году, – сказала Рианна и вздохнула.