Текст книги "Любовь горца"

Глава 23

«Мой единственный шанс – стать другой, не собой. Вы знаете, что у меня есть тайна, ужасная тайна. Вы даже не представляете глубину моего обмана, его размеры. Вы не знаете, кто я… кем я стала. Если я расскажу, мне конец. – Слова Филомены преследовали Лиама, пока он ходил из угла в угол своей палаты в госпитале Святой Маргариты. – Он делал мне больно, Лиам, но он меня не заставлял. Я ему это позволяла. Мне пришлось».

Ей пришлось, потому что она была за ним замужем.

Каждый раз, когда он вставал, его голова начинала болезненно пульсировать. Плечо горело, будто кто-то настойчиво прикладывал к нему раскаленное железо, хотя левая рука была надежно забинтована и лежала в поддерживающей повязке. На голове и груди наложено столько бинтов и швов, что из них впору было сшить одеяло.

Но это все не имело значения, он не обращал на боль внимание. Раны мешали Лиаму больше, чем боль. Они заставляли его медлить, в то время как столько нужно успеть! Слишком многое открылось и в результате распалось. Ему следовало не прятаться в этой дыре, как какому-нибудь проклятому инвалиду, а разобраться с тем, что произошло.

Как раз тогда, когда Лиам уверился, что Джани стал членом семьи, а не заклятым врагом, этот мальчишка выбрал самый неподходящий момент, чтобы отомстить. Его дети наверняка страшно беспокоятся, попав к своей бабушке, у которой были до этого всего несколько раз. Смог ли Гэвин доставить Хеймиша туда, куда следовало?

А Мена? Мена попала в когти того елейного молодчика, который ударил ее, заковал в наручники и уволок неизвестно куда. Ее муж. Боже! Лиам прижал правую ладонь к пульсирующему виску, а левой ударил по спинке кровати. Филомена лгала ему в самом главном. Врала о том, кто она. Виконтесса, беглянка.

Сумасшедшая? Нет, Лиам не мог в это поверить. Ему прежде пришлось жить рядом с безумной. Он видел, какое влияние, физическое и умственное, оказывает безумие на человека. Филомена, казалось, была в отчаянии, что-то скрывала, но сумасшедшей не была. Или он просто поверил? Возможно, его страстное желание заставило его поверить.

Он должен знать правду. Всю правду. И не только расспросить Мену, но увидеть ее и потрогать. Убедиться, что с ней все в порядке. Он злился на нее за весь тот кавардак, который она учинила, но злость была накрепко связана с любовью, горевшей в его сердце, и с заботой о ней. Не говоря уж о сильнейшем раздражении, которое он испытывал по отношению к собственному невежеству. Если лорд Бенчли ударил Филомену на глазах у всех, то что он делает, когда они вдвоем? Внутри у него от этой мысли все переворачивалось.

В такой ситуации важна каждая минута, а каждая секунда вдали от нее была мукой. Она должна за многое ответить, но давать ответы ей следует лично ему.

– Да принесите же мне рубашку, черт возьми! – заорал он в невероятно чистый и совершенно пустой коридор. Его брюки исчезли, вместо них на нем были тонкие серые хлопковые штаны, подвязанные резинкой. Сверху его торс был обнажен навстречу холодному госпитальному воздуху. – И где мои проклятые сапоги?

Маленькая медсестра, похожая на мышку, исчезла из палаты несколько минут назад, когда он неожиданно пришел в себя и едва не ударил ее, потому что со сна размахивал руками. Она пропищала что-то о том, что нужно лежать неподвижно, и побежала за доктором.

Лежать неподвижно? Неужели они не знают, черт возьми, кто он такой? Он бы никогда не стал Демоном-горцем, если бы лежал, когда велят. Лиам развернулся и осмотрел пустую чистую комнату в поисках своих вещей. Он не нашел здесь ничего, кроме кровати, стула, стола около дальней стены, на котором лежали разные медицинские инструменты, а также уродливой тумбочки около кровати, где одиноко стоял стакан воды.

В два прыжка он добрался до стола и открыл выдвижной ящик, но он был пуст. У него в глазах начали возникать красные точки, сердце сильно забилось о грудную клетку, что говорило о том, что Лиам начал злиться. Образ Филомены и ее молящие, полные слез глаза плавали перед внутренним взором.

Она просила ее спасти, и он ее подвел.

«Я лучше умру!»

Господи, а если он опоздает? Его рука столкнулась со стаканом, и он полетел через всю комнату, разбившись о стену.

Он не останется здесь ни секунды, если нужно, он пойдет по серым осенним улицам Лондона в этих тонких штанах, потому что должен найти Мену. Сию же секунду.

Лиам развернулся на голых пятках, и тут ему пришлось опереться на спинку кровати, и не только потому, что закружилась голова. Он увидел, к своему изумлению, что в дверном проеме стоит человек, которого никак не ожидал встретить в Лондоне. А тем более в его больничной палате.

– Ты выглядишь так, будто вернулся с войны, Рейвенкрофт.

С независимым видом и грацией хищного кота в палату вошел Дориан Блэквелл, Черное сердце из Бен-Мора. Он оглядел Лиама единственным здоровым глазом, который был таким же черным, как у сводного брата. Другой глаз был скрыт под повязкой, прятавшей страшную рану.

Дориан продолжал светским тоном:

– В меня стреляли всего один раз, но я помню, что рана болит просто дьявольски.

– Ты что здесь делаешь? – вместо приветствия зарычал на него Лиам.

– У меня есть друзья на всех железнодорожных вокзалах, и среди медицинских работников тоже. – Дориан пожал плечами. – Они сообщают мне обо всех интересных событиях в городе. А попытка убить маркиза и арест сбежавшей виконтессы, безусловно, попадают в эту категорию.

– Ты имеешь в виду – шпионы?

Дориан небрежно махнул рукой и подошел поближе.

– С технической точки зрения я здесь твой ближайший родственник, хотя об этом знают немногие. И было бы не по-джентльменски не проведать моего раненого брата.

Тут широкие плечи Кристофера Арджента заполнили дверной проем, который только что покинул Дориан. Этот огромный убийца со светлыми глазами стоял как молчаливый страж, не делая попыток войти в палату Лиама.

Дориан правильно сделал, что взял с собой охрану. Хотя у Лиама была всего одна рука, но он все равно мог попытаться удушить правящего короля лондонского преступного мира.

– Это ты прислал ее ко мне, – рыкнул он, отпуская спинку кровати и надвигаясь на своего сводного брата. – Ты знал, кто она и что она сделала, и ты послал ее воспитывать моих детей! Да ты знаешь…

Лиам изо всех сил стиснул зубы от обуревавших его сильных эмоций. Дориан Блэквелл солгал ему. Но он прислал к нему Филомену, единственную женщину, которая могла победить Демона-горца. Он был из тех, кто привык командовать батальонами, но оказался не готов к встрече с ней.

– Ты мне за это ответишь! – пообещал он, подходя к Дориану.

Несмотря на то что Лиам был выше ростом и шире брата, Дориан ему не уступал и оставался невозмутимым. Он был худощав и грацией напоминал безжалостного голодного хищника.

– У меня были на то свои соображения, и ты о них узнаешь, брат.

Брат. Нельзя было отрицать, что Дориан Блэквелл – настоящий Маккензи. У него был такой же широкий лоб, такая же угловатая челюсть, те же резкие черты лица. Черные волосы и глаз цвета оникса были точно как у Лиама и у их отца.

Они унаследовали одинаковую склонность к насилию и превосходству, и теперь воздух между ними вибрировал из-за бесчисленных болезненных воспоминаний.

– К черту твои соображения, – кипятился Лиам. – Ты делаешь только то, что выгодно тебе и твоим целям.

– Не на этот раз, – ответил Дориан. – Арджент и я вмешались в это дело по просьбе наших дам, и могу тебя заверить, для нас здесь больше неприятностей, чем пользы.

Лиам обошел брата и направился к двери, где стоял светловолосый гигант.

– Нет у меня времени на ваши оправдания. Я должен излить свой гнев на другой объект, а потом разберемся с вами.

– Значит, у тебя тот же повод, что у меня, Лиам, – заметил Дориан. – Если я и достиг чего-то в жизни, то только потому, что овладел искусством сводить счеты.

Немного найдется людей на свете, кто мог смотреть Лиаму прямо в глаза. И Кристофер Арджент был одним из них. Они смотрели друг на друга с тем выражением угрозы, с каким глядят друг на друга два могучих оленя, готовых сцепиться рогами.

– Я целые армии побеждал, если они становились между мной и тем местом, куда я намеревался пойти, – предупредил Лиам тихо. – Предлагаю вам отойти в сторону.

Но если Лиам был огонь, то Арджент – лед, его взгляд стал острее, но он даже попытки не сделал отступить или двинуться вперед.

– У меня долг перед виконтессой, – сказал Арджент, и в его голосе не было ни гнева, ни оправдания. – Она помогла спасти жизнь моей невесте. Она пострадала, потому что проявила мужество, и пострадала ужасно.

Лиам моргнул, и наконец информация дошла до него сквозь туман гнева и боли от раны в голове.

– Что вы имеете в виду? – Он требовал ответа, хотя уже ненавидел все эти тайны и боялся новых разоблачений.

– Леди Филомена выступила свидетельницей против одной из Сент-Винсентов, которая угрожала Милли и ее ребенку, – ответил Арджент. – А когда беду удалось предотвратить, виконтесса исчезла.

Лиам не привык, когда о Филомене говорят, называя ее титул, хотя в этом был смысл. Она всегда вела себя как леди, такая воспитанная и эрудированная. Превосходная воспитательница, способная научить Рианну, как должна вести себя аристократка. Потому что сама была аристократкой.

Глаза Арджента, голубые как лед, сузились от отвращения, хотя Лиаму показалось, что отвращение больше относится к воспоминанию, чем к нему.

– Мы нашли ее через несколько месяцев в клинике Белль-Глен голодную и избитую. Лечение там было чудовищное. Мы прибыли туда как раз вовремя, потому что один из служителей собирался ее изнасиловать. Пришлось сломать ему шею.

– Именно он нанес те синяки, которые были на ней, когда мы послали ее к тебе, Лиам, – сказал Дориан за его спиной. – Но еще до того как она попала в клинику, мы видели свидетельства насилия, которое применял к ней муж.

Внутри Лиама все сжалось, он почувствовал, что сейчас ему станет дурно. Его отношение к Ардженту менялось по возрастающей, особенно когда он узнал, что тот убил того, кто нападал на Филомену. Хотя ему хотелось, чтобы этот мерзавец ожил, и он смог убить его еще раз, но медленно и мучительно.

Он повернулся к брату:

– Тебе следовало все мне рассказать, и я защитил бы ее!

– Семья объявила ее опасной сумасшедшей и сделала это через высокий суд, – сказал Дориан, не теряя присутствия духа. – Ты был достойным слугой ее величества королевы и законным наследником своего отца, я не был уверен, что ты не выдашь ее короне еще до того, как я очищу ее имя от клеветы. Хотя мы одной крови, я ничего о тебе не знаю, кроме того, что, в отличие от отца, ты любишь своих детей. Если Демон-горец готов сделать что угодно, чтобы их защитить, значит, самое безопасное для нее место будет около них. Кроме того, кто может лучше виконтессы научить мою племянницу хорошим манерам?

– Я должен их увидеть. – Лиам снова рванулся к двери.

– С ними все в порядке. – Дориан положил ему руку на плечо. – И они знают, что с тобой тоже все в порядке.

Но что с Филоменой?

Дориан оценивающе смотрел на него ироническим взглядом:

– Никогда бы не подумал, что ты обратишь на нее хоть какое-то внимание, а тем более…

Он оставил намек невысказанным, хотя имел в виду «а тем более влюбишься».

– Долго я был без сознания? – спросил Лиам, взглянув на окно: сквозь задернутые тяжелые шторы не просачивался ни один луч света, и он решил, что на дворе ночь.

– Несколько часов, – ответил Дориан. – Они тебя усыпили, пока зашивали раны. Тебе повезло, пуля прошла насквозь и попала в колонну.

Несколько часов? Это давало лорду Бенчли достаточно времени, чтобы наказать Мену. Такая возможность заставила закипеть кровь Лиама.

Он приблизил свое лицо к Ардженту:

– Или вы мне поможете, или убирайтесь с моей дороги.

Лицо викинга приняло жестокое выражение:

– Мы для этого пришли сюда. – Арджент отступил и широким жестом указал на коридор. – Свести счеты.

Дориан пошел вместе с Лиамом в сторону выхода из госпиталя.

– Прежде всего, – предложил Черное сердце из Бен-Мора, – давай найдем тебе рубашку и те самые чертовы сапоги, о которых ты орал.

Была уже полночь, когда Рейвенкрофт, Арджент и Блэквелл тихо прошли через террасу, похожие на посланников смерти, крадущихся за обреченными.

Дом по-прежнему принадлежал отцу Гордона Сент-Винсента. Виконт Бенчли жил по-холостяцки в красивом особняке в Найтсбридже, но особняк этот находился в менее престижном районе, чем Гайд-парк, что говорило о ухудшении положения семейства Сент-Винсент.

К счастью, совсем небольшой штат слуг спал в помещении под лестницей, и незваные гости вскрыли замок задней двери, пробрались через кухню на первый этаж. Прежде солидный и красивый дом пришел в ужасное запустение. Везде царила тьма, и только слабый свет фонаря пробивался из-под двери главного зала, находившегося в передней части дома.

Лиам оказался один в зале, где на полу лежали ковры, когда-то роскошные, заглушавшие теперь его тяжелые шаги. Тихий мужской голос достиг его слуха, потом он услышал ответ женщины. Всего секунды хватило Лиаму, чтобы он понял, что фальшивый, визгливый женский голос не принадлежал Филомене. Его плечо горело огнем, и голова страшно болела, но ему приходилось жить и в более суровых обстоятельствах… и убивать тоже.

Он безошибочно узнал голос лорда Бенчли, а также отвратительно сладкий и липучий аромат, струившийся из комнаты. Опиум.

Блэквелл и Арджент предлагали змеей пробраться туда, где находился их объект, но как бы он ни старался, Лиам не мог действовать в соответствии с этим методом. Его пальцы скрючились, будто он уже держал в руках шею виконта. Он ударил ногой по двери с такой силой, что она разлетелась.

Звук, который издал Гордон, больше напоминал женский крик, но Лиам видел, что это был он. Мужчина и женщина в комнате двигались медленно и неуверенно, несмотря на панику. Действие опиума усилилось под влиянием страха, который стремительно погнал наркотик по венам. Пара страстно обнималась, собираясь заняться любовью на грязноватой кушетке неопределенного цвета. На столе между полупустыми бутылками и недоеденной едой были разбросаны какие-то таинственные принадлежности.

Женщина экзотической внешности скатилась с коленей Гордона Сент-Винсента на кушетку, ее обнаженная грудь виднелась из расстегнутого корсета. Она была в таком ступоре, что даже не попыталась ее прикрыть.

– Что это значит, Рейвенкрофт? – невнятно пробормотал лорд Бенчли. – Я же видел, вас застрелили.

На нем был тот же самый дорогой костюм, в котором он показался на вокзале, но теперь костюм был в беспорядке и чем-то запачкан. Волосы, кудрявые по последней моде, и бакенбарды были сильно взбиты и смазаны какой-то помадой, а, возможно, просто засалены. В полутемной комнате трудно определить.

То, что этот развратник, этот мерзкий, жалкий подонок поднимал руку на Филомену, заставило Лиама забыть любые угрызения совести. У него во рту появился резкий вкус отвращения и ненависти.

– Где она? – рыкнул Лиам, стараясь не замечать отвратительную вонь от опиума, немытых тел и секса, висящую в воздухе темной комнаты как ядовитое облако.

– Вы имеете в виду мою жену? – с издевкой спросил виконт.

– Я имею в виду вашу вдову, – и Лиам направился к обтрепанной кушетке, на которой в вялых позах лежали мужчина и женщина, напоминая грязное постельное белье. Но вид острого лезвия, в котором золотым блеском отразился свет лампы, снял с их глаз мутную пленку.

Гордон неуверенно поднялся и перелез через кушетку так, что между ним и Лиамом, у которого на лице была написана угроза убийства, оказалась кушетка, а на ней женщина. Потом он побежал в сторону двери, находившейся на дальней стене, распахнул ее и увидел там неподвижную фигуру Дориана Блэквелла.

Испуг заставил его быстро опомниться, и он попытался ускользнуть через стеклянную дверь, ведущую на террасу. Пальцами, ставшими неловкими от алкоголя, разврата и страха, он с трудом открыл задвижку и снова закричал, потому что из темноты вышел Арджент и втолкнул его обратно в комнату.

– И это все вы затеяли из-за Филомены? – спросил Гордон заплетающимся языком. – Из-за этой бесплодной несчастной суки?

– С помощью этого ножа я вырву ответ у тебя из горла, а потом прикончу, – пообещал Лиам грозно. – Где она?

Выцветший халат висел у Бенчли на плечах, брюки были расстегнуты, но не спущены. Над ними навис живот, распухший от слишком частого употребления эля и других излишеств.

– Ее здесь нет.

Гордон, спотыкаясь, вернулся к кушетке и вцепился в нее, как будто это была единственная его опора против трех страшных мужчин, окруживших его и темноглазую дрожащую женщину.

– Я приказал мужикам, которых нанял отец, отвезти ее обратно в клинику.

Лиам стал надвигаться на него, готовый убить, а потом бежать в клинику, но тут закричала проститутка. Видимо, она наконец пришла в себя и застегнула блузку, спрятав грудь.

– Не трогайте меня, – стала она умолять, – отпустите, я ничего не видела и никому не скажу!

Дориан достал из кармана монету, положил в руку женщины:

– Лети-ка ты отсюда, птичка, – приказал он тихо. – И если я услышу, что ты чирикаешь…

– Все знают, что не стоит петь о Черном сердце из Бен-Мора.

Женщина зажала в руке монету и даже не стала искать свои туфли, а бросилась бежать так быстро, как только позволяли ей ноги. И как тень исчезла в ночи.

Лиам единственной здоровой рукой схватил виконта за отворот халата и поставил на ноги:

– Зачем же ты схватил ее, если тут же отправил в клинику?

– Потому что она моя. Она моя жена, и пока я жив, она принадлежит мне. Она должна заплатить за то, что сделала. Я сдеру с нее шкуру, если нужно будет, но она больше никогда не опозорит и не унизит мою семью.

– Твоя семья сама себя опозорила, ей в этом не нужна ничья помощь, – мрачно заметил Арджент.

Лиам схватил его еще крепче, потому что пока не понимал всю жестокость этого маленького человечка:

– Если ты ее не любил, зачем тогда на ней женился?

Гордон явно не понял, что имел в виду Лиам, ему показалось, что в этом вопросе для него кроется надежда.

– Сначала она мне очень нравилась, – признался он. – Она происходит из семьи сельского джентльмена. Мой отец сказал, что это хорошая порода для размножения. Женщины с такими бедрами созданы, чтобы рожать сыновей, но Филомена ни разу даже не зачала.

Ужасная ревность вскипела в груди Лиама, и он уронил виконта на кушетку, боясь, что убьет его голыми руками. Но Гордон понял это, как жест милосердия, и его язык развязался.

– Она была такая мягкая, такая неиспорченная, такая покладистая и послушная, не то что жадные лондонские дебютантки. Филомена была хорошей. Такой бесконечно доброй и оптимистичной. Сначала она показалось мне очаровательной, но потом я просто возненавидел ее за это.

У Лиама каждый мускул, каждая капля крови стремилась к действию, он жаждал переломать этому негодяю все кости. Причем медленно.

– Спокойно, – тихо произнес Арджент.

Отвернувшись, Лиам начал дрожать, настолько сильные эмоции его обуревали.

– Вы в нее влюбились, так что ли, Рейвенкрофт? – угадал лорд Бенчли.

Лиам промолчал, боясь выдать всю силу своих чувств.

– Демон-горец, она заставила вас захотеть стать лучше, правда ведь? – произнес Бенчли с жалким отвращением. – Она глядела на вас такими большими глазами, и вы видели в них все свои слабости, все недостатки? Я себя начинал ненавидеть, когда она смотрела на меня такими глазами, будто я разочаровал ее. Будто она все еще верила, что я могу измениться к лучшему, надеялась, что я стану хорошим человеком. Тогда я стал разрушать эту надежду, и получал от этого удовольствие.

– Но она никогда не была сумасшедшей, – твердо сказал Лиам.

Он все еще не мог смотреть на этого человека спокойно, он хотел его убить. Пропасть перед ним все росла, гуманность покинула его, и он намеревался покончить с этим. Лиам прекрасно понимал, что имел в виду виконт. Он сам видел в глазах Филомены своего демона и хотел его изгнать. Ради нее.

Она тоже хотела, чтобы он изменился к лучшему… и он полюбил ее за это.

– Она была очень милой, но своевольной. Ее отец, старый дурак, дал ей образование неизвестно зачем, и она нуждалась в исправлении. Поэтому я отправил ее в клинику. Она стала слишком эксцентричной, хотя, бог свидетель, я старался ее угомонить.

– Ты же ее избивал. – Лиам старался, чтобы в голосе не чувствовалось злость.

– Вначале я бил ее, только когда она нуждалась в коррекции. – Гордон продолжал плотоядно, будто в комнате вместе с ним присутствовали люди, разделявшие его взгляды. – Иногда приходится бить спаниелей, чтобы научить их уму-разуму. Так же и с женами. Но после ее последней выходки я решил, ей нужна более твердая рука. Я дам ей такой урок, какой она никогда не забудет.

Теперь Лиам услышал достаточно. Каждое слово жгло ему сердце кислотой. Перед ним вставали образы один страшнее другого.

Он полагал, что знает, какой бывает ярость, – это неконтролируемая жажда насилия и крови. В прошлом ярость окрашивала весь мир в темно-красный цвет, полыхала огнем во всем теле, пока кожа не начинала гореть, как будто от соприкосновения с расплавленной сталью.

Но то, что он чувствовал по отношению к Гордону Сент-Винсенту, было совсем не похоже на такую ярость. Оно напоминало черную ледяную пропасть, расчетливый блестящий ледяной осколок адской ненависти, впившийся в душу. А душа жаждала преступления.

Внезапно он сломался и коленом навалился на грудь виконта, опрокинул его на кушетку и ударил кулаком прямо в нос, разбив его до неузнаваемости.

Его демон наслаждался звуком ломающейся кости и хряща под напором кулака. Виконт издавал полузадушенные крики боли, кровь потоком полилась на халат.

– Она вовсе не в Белль-Глен, Лиам, – тихо сказал Дориан, стоя рядом с кушеткой. – Я уничтожил этот свинарник в тот день, когда помог Филомене бежать. Я много сделал для освобождения твоей гувернантки, будучи служителем короны. Теперь она в безопасности в моем доме вместе с Фарой и Милли.

Лиам обернул свой гнев на брата:

– Почему ты заставил меня поверить, что она в опасности? Что же ты за человек такой?

– Я человек, который построил свое состояние, всю свою жизнь на тайне. Который создал себе имя на лжи, чтобы наш отец не попробовал убить меня снова. – Дориан говорил тихо, и его здоровый глаз горел темным пламенем. – Лиам, нас связывает кровь Маккензи, но не доверие. Во всяком случае, пока. Я не был уверен, что ты не обратишь свой знаменитый гнев на Филомену. Она и так настрадалась. Ты должен был услышать правду о невыносимых условиях, в которых она жила, от человека, который ее мучил. Меня ты знаешь недостаточно хорошо, чтобы мне верить, и я понимал, что тебе будет трудно поверить ей.

Лиам остановился. Справедливость доводов Дориана дошла до него и заставила остыть.

– Я знал, что здесь ты узнаешь всю правду, – и Дориан указал на Гордона, который моргал глазами, отупевшими от опиума и ужаса. – Эта куча отбросов рассказала тебе все, что тебе следовало знать. А теперь сделай то, что нужно сделать, чтобы любимая женщина стала твоей.

Лиам смотрел на брата и видел того же демона, на которого каждое утро смотрел в зеркале. Неожиданно ему захотелось ему многое сказать и за многое извиниться, даже за грехи, которых он не совершал. Но прежде…

Он достал из сапога кинжал.

– Не делайте того, о чем потом пожалеете, – начал умолять Гордон, протягивая к нему слабую руку. Он уже потерял всякую способность соображать из-за боли в изуродованном лице и большой дозы наркотика в организме. – Я же лорд, – лопотал он сквозь залитые кровью зубы, – значит, будет расследование. Когда найдут мое тело, все поймут, что это ты убил. На железнодорожной платформе было много свидетелей. Они видели, как ты ее защищал.

Дориан Блэквелл усмехнулся:

– Почему ты думаешь, что здесь что-то найдут?

– Здесь будет только кровь, которая накапала на кушетку, – добавил невозмутимо Арджент.

Лиам кивнул и направил кинжал в лицо виконта.

– Меня зовут Уильям Грант Руарид Маккензи, я – Демон-горец, лэрд клана Маккензи из Уэстер-Росс, девятый маркиз Рейвенкрофт. Когда мы встретимся в аду, ты будешь знать, как меня зовут. Я поклялся моей женщине, что если ты попадешь мне в руки, то я воткну свой дирк тебе в глаз!

И он это сделал.