Текст книги "Любовь горца"

Глава 12

Филомена переодевалась перед сном и поэтому была совершенно нагой, когда дверь ее комнаты распахнулась с такой силой, что содрогнулись камни замка. Она так обомлела, что даже не вскрикнула. Ничего не понимая, она потеряла способность двигаться, когда увидела, чья огромная фигура заполнила дверной проем ее комнаты. Он был размером с небольшую гору. Таким же темным, как тьма вокруг, и таким же разбушевавшимся, как погода за окном.

Они встретились взглядами, и оба замерли. Ее глаза – огромные и испуганные, его – сузившиеся и яростные.

Он выглядел по-дикарски мужественным и непреклонным. Несколько мгновений Филомена стояла неподвижно, освещенная светом одинокой лампы на столе. Неприкрытый сексуальный голод, написанный на его лице, не давал ей двигаться и дышать несколько дольше, чем следовало бы. Никогда в жизни на нее еще никто так не смотрел. Как будто желание доставляло ему физическое страдание. Кожа туго обтянула кости, что придало его виду и взгляду напряжение и решительность.

Твердые очертания рта при виде ее наготы расслабились, а грудь задрожала, как будто он изо всех сил старался вдохнуть воздух. Он выглядел точно так же, как варвар-хайлендер на картине, висевшей над лестницей. Волосы разметались по плечам, глаза сверкают хищным блеском дикого зверя, мускулы наполнены невероятной силой. Он был абсолютно неподвижен, только ноздри раздувались.

Он оглядел ее всю, даже те части тела, до которых еще никто никогда не дотрагивался. Глаза блистали, как молнии, и от этого ее нервы дернулись, как под воздействием электрического тока. Ответный сладострастный удар грома прокатился через ее тело, что было настолько неожиданно, что ей показалось – ее тело ей не подчиняется.

Соски, уже напрягшиеся под воздействием холода, болезненно напряглись еще сильнее. Это ощущение заставило ее вздрогнуть, потому что оно опустилось вниз от груди к животу и вызвало выделение влаги между ног.

Господи, что она делает? Что он о ней подумает? Филомена бросилась к кровати, спряталась за нее и схватила покрывало, чтобы закрыться им до подбородка. Она пыталась завернуться в него целиком, чтобы прикрыть наготу.

Но, возможно, она не поняла смысл его взгляда. Это был гнев, а не вожделение. Теперь он увидел ее без корсета, заметил ее полный и мягкий живот, круглые бедра и то, как уродливо тряслось ее тело, когда она бежала, чтобы укрыться.

– Что, какого дьявола вы здесь делаете? – Она выдохнула комок, застрявший в горле.

Его сапоги тяжело застучали, когда он переступил ее порог, не извинившись и не объясняя ничего. Ее разум мгновенно перешел из состояния шока в состояние ужаса. Неужели он узнал каким-то образом, кто она? И пришел требовать от нее ответа? Хочет силой вернуть ее в Лондон и снова поместить в клинику? «Боже мой, в чем дело?»

– Где он? – Маркиз заорал таким голосом, что содрогнулись оконные стекла. Она с трудом поняла смысл его вопроса, потому что слова набегали друг на друга, как будто ему с трудом давалось произношение.

– Кого вы имеете в виду? – спросила она, в то время как его глаза лихорадочно обшаривали комнату.

– Вы отлично знаете, кого я имею в виду! – Он направился к башне, заглянул в ванну, открыл двери ее шкафа.

– Я представления не имею, о ком вы говорите. – Она старалась перебороть онемение языка, не веря своим ушам.

– Не изображайте передо мной скромницу, – угрожающе произнес Лиам, продираясь, как сквозь густые заросли, через шелка, кринолины и хлопковые тряпки, раздвигая ее одежду. – Вы оба были очень близки последнее время, а я не обращал внимания, не понимаю почему.

Филомена была так расстроена, что почти не понимала его заплетающиеся обвинения и только старалась натянуть на себя сопротивляющееся одеяло, чтобы завернуться в него как следует. Возможно, Гэвин, то есть граф Торн, рассказал, а вернее наврал, о том, что между ними произошло? Она закрыла глаза в приступе паники, молясь, чтобы дело было не в этом.

– Вы его здесь не найдете, – сказала Филомена, ненавидя себя за то, что в ее голосе явно слышалось отчаяние. – Я здесь одна.

Лиам захлопнул дверцу ее шкафа, и надо отдать должное мастерству мебельщика: шкаф остался цел.

– Я знаю, вы что-то от меня скрываете! – прогремел он и широкими шагами направился к ней, пока не подошел совсем близко.

Филомена отшатнулась, на глазах выступили слезы ужаса. Лиам упал на колени и поднял подзор на кровати, чтобы проверить, нет ли кого под ней.

– Клянусь вам, в комнате нет никого, кроме меня и вас, – стала умолять Филомена. – Прошу вас, пожалуйста, уйдите!

– Я знаю, что вы делали! – быстрым грациозным движением он вскочил на ноги и схватил ее за верхнюю часть руки. Не больно, но вырваться было невозможно. – Признавайтесь, и я буду снисходителен, но не надо мне лгать…

Он не договорил свою угрозу, но его глаза обещали возмездие.

Руки и ноги Филомены ослабли от страха, рот пересох. Ей и прежде угрожали, били, швыряли. Однажды чуть не задушили. Она помнила отвратительный звук кулака, бьющего по ее телу. Странно, но боль приходила на мгновение позже. Она помнила вид своей крови и ее вкус во рту. Помнила, как боль оглушала ее. В детстве с ней обращались с нежностью. Она всегда старалась вести себя хорошо, угодить тем, кого любила и с кем жила.

Но она сумела быстро научиться ждать боль, предвидеть ее. Ожидать ее приближение и смягчать последствия. Но подобное умение бесполезно, когда имеешь дело с таким гигантом зверского вида. Он способен убить ее одним ударом, сломать кость поворотом кисти.

– Объясните мне, что происходит? – вскричала она. – Я клянусь, мой лэрд, здесь никогда и никого со мной не было.

Даже в пьяном угаре он смог услышать ноту ужаса в ее голосе, потому что тут же ее отпустил.

– Где мой сын? Где Эндрю? – потребовал он.

Она моргнула, открыла рот, потом закрыла. Снова моргнула.

– Эндрю? – переспросила она в изумлении. Может, он перепутал? Разве он искал не своего брата, Гэвина Сент-Джеймса?

Лиам быстро отвернулся, обошел кровать и направился назад, к двери.

– Мне сказали, он болен. Мне нужно найти сына.

И тут Филомену охватил новый страх. Неверными шагами Рейвенкрофт вышел в коридор. А Эндрю, вероятнее всего, вышел погулять с Руной, и если Лиам их встретит…

– Это что за чертовщина? – заорал маркиз.

Только не это! Филомена кинулась туда, где висел ее халат, одним стремительным движением накинула его и перевязалась поясом.

– Не сердись, отец! – услышала она голос Эндрю и, спотыкаясь, в спешке бросилась к двери, завернула за угол и увидела Эндрю, прижимающего к груди вертящегося щенка, а другой рукой закрывающего Руну от гнева отца.

– «Сердись» – это не то слово, – сказал как отрезал Рейвенкрофт. – И давно ты прячешь от меня этого зверя?

Черные волосы отца и сына отливали синим в свете газовой лампы, висевшей в зале, и Филомена увидела, что ярость, сверкающая в более светлых глазах Эндрю, вскоре будет соперничать с темпераментом его отца.

– Она живет в доме уже две недели, – смело ответил мальчик. – И ты этого даже не заметил. Какой вред от того, что я ее держу?

– Две недели? – Эти слова с хрипом вылетели из уст маркиза.

Какое-то неестественное спокойствие и неподвижность охватили широкие плечи Рейвенкрофта, похожие на неподвижность смерти. И Филомена поспешила встать между мальчиком и его разъяренным отцом.

Стоило Филомене встать лицом к лицу с Демоном-горцем, как она поняла, что чем спокойнее тот становился, чем шире раскрывались его глубоко посаженные глаза, тем опаснее делалась ситуация.

Боже, каким же страшным был этот человек! Если бы Эндрю не стоял у нее за спиной, она тут же отступила бы. Но Филомена собрала все силы, чтобы защитить мальчика от гнева отца.

Произошел самый плохой вариант развязки – лэрд узнал обо всем наихудшим из возможных путей. Теперь все, что она могла придумать, это постараться отложить дискуссию до следующего дня.

– Может быть, мы отложим этот разговор до утра, – предложила Филомена ровным голосом.

Рейвенкрофт, сощурившись, посмотрел на нее протрезвевшими глазами:

– Вы знали.

Это было скорее утверждение, а не вопрос, хотя он адресовал его скорее ее груди, не глядя в глаза.

Филомена опустила глаза и увидела, что ее соски торчат сквозь тонкий шелк халата. Она скрестила на груди руки и нахмурилась. Как он может обращать внимание на подобные вещи в такие минуты, было непостижимо.

– Да, я узнала недавно, – признала она. – Я хотела, чтобы Эндрю сказал вам об этом сам, я не хотела доносить. И он намеревался сообщить вам об этом завтра.

– Завтра. Как это удобно! – Рейвенкрофт стал еще мрачнее. – Это непростительно, Эндрю. Есть правило, и оно установлено навечно. Никаких животных в доме. Никаких домашних любимцев, особенно собак. Немедленно от нее избавься!

Филомена свела брови, потому что почувствовала отчаяние мальчика, стоявшего у нее за спиной, почувствовала приближение бури.

– Давайте не будем торопиться, – начала уговаривать она. – Эндрю хорошо заботился о щенке и проявил ответственность.

– Ответственность?! Он мне лгал!

– Это… это заслуживает порицания, – согласилась Филомена, хотя сердце у нее билось прямо в горле. – Но вы сами говорили, что он должен научиться заботиться о ком-то, а не думать только о себе. Он очень старался…

– Дядя Торн сказал, что я могу ее у себя оставить. – Эндрю наконец обрел голос и высказал аргумент в свою защиту из-за плеча гувернантки.

Филомена зажмурилась. Хуже довода нельзя было придумать. Она с ужасом предвидела, что ее ждет, когда она откроет глаза. Гнев уже зажегся в глазах лэрда, а кулаки сжались до того, что побелели косточки.

– Мне наплевать, что там сказал тебе Гэвин, – завопил он, гневно жестикулируя. – Я твой отец, и я уже однажды сказал тебе – нет!

– Тоже мне отец! – пробормотал Эндрю.

Все мускулы на теле Филомены напряглись.

– Что ты сказал? – Лиам шагнул вперед, весь его огонь превратился в лед. Он рассматривал сына, как если бы тот был незнакомцем, непрошеным гостем.

– С таким отцом, как ты, лучше бы я был сиротой, – сказал Эндрю как выплюнул, и, видимо, так в ярости сжал щенка, что тот взвизгнул.

– Эндрю! – воскликнула Филомена и посмотрела на лицо лэрда, чтобы понять его реакцию.

Гнев по-прежнему оставался, но какое-то страдание или уныние умерило его огонь.

– Да, так! – Голос Эндрю набирал силу и стал громче, хотя все еще дрожал от ярости и от страха. – Я постоянно хочу, чтобы ты никогда не возвращался домой. Или погиб на войне, чтобы все эти годы, пока мы тебя ждали и ненавидели за то, что ты нас бросил, имели хоть какой-то смысл!

Ну все! Хватит этой горской горячности, достаточно с нее! Пришло время для британского здравого смысла, чтобы разгрести этот кавардак! Филомена повернулась к Эндрю и выпрямилась во весь свой рост, который на тот момент немного превосходил рост мальчика.

– Разве так можно говорить с отцом? Как вы осмелились?

Мальчик открыл рот в точно таком же полном изумлении, которое продемонстрировал его отец мгновение назад. Филомена погрозила ему пальцем, повторив движение ее отца в те редкие минуты, когда он хотел ее отругать.

– Он все делает, чтобы сохранить для вас ваше наследие, чтобы вы жили в спокойствии и безопасности, а вы это отвергаете. Ваш отец – настоящий воин, нет, он – настоящий герой. Хотя вам тоже пришлось кое-чем пожертвовать ради отца, он заслужил ваше уважение, даже восхищение!

Вдруг ее охватило острое горе, связанное с потерей собственного отца, она ощутила эту потерю как огромную тяжесть. Но она сумела справиться со слезами, душившими ее и грозившими затопить ее справедливое возмущение.

– Однажды, когда его уже не будет с вами, и у вас, даст бог, будут собственные дети, вы поймете, как страшен мир, в котором мы живем. Вы узнаете, какие ужасы творят люди и от каких подлостей и коварства он вас уберег. Тогда вам захочется сказать ему очень много, выразить ему бесконечную благодарность, задать ему разные вопросы. Вы захотите понять его… но его уже не будет с вами. Теперь заберите Руну и отправляйтесь в постель. А когда проснетесь утром, то обдумайте слова самого чистосердечного извинения в вашей жизни. Вы меня поняли, Эндрю Маккензи?

В зале царило молчание, и тут она уперлась кулаками в бока и спросила:

– Ну?

После секундного замешательства мальчик молча кивнул.

– А теперь вы.

Теперь она направила свой гнев на лэрда Маккензи, который смотрел на нее, как будто перед ним стояло нечто совершенно незнакомое, чего он ни разу в жизни не видел. Удивление подавило гнев, но его глаза снова глядели на ее грудь.

Филомена скрестила руки и нахмурилась:

– Неужели вы не понимаете, что для одинокого ребенка нет ничего дороже любимого домашнего животного? Возможно, если бы у вас была в свое время любящая собака, вы не стали бы таким неизлечимо мрачным людоедом!

Его ресницы дрогнули и опустились, скрывая мальчишескую дерзость во взгляде точно так же, как это делал его сын.

– А теперь…

Она стояла между двух мужчин, причем оба упорно глядели вниз на одну и ту же точку на ковре.

– Вы пьяны. – Она указала на Рейвенкрофта. – А вы устали, – указала на Эндрю. – Лучше будет, если мы разрешим наш спор после хорошего ночного сна. Поэтому отправляйтесь в постель, и только попробуйте…

Она не стала продолжать свою угрозу, потому что не представляла, что ей делать, если один из них ее не послушает.

Лиам поднял глаза и пронзил Филомену странным взглядом, но через напряженную минуту развернулся, как настоящий бригадный генерал на плацу, и, печатая шаг, отправился восвояси.

Филомена повернулась к Эндрю, который смотрел на нее круглыми, как блюдца, глазами. Она молча показала ему на дверь его комнаты и последовала за ним, в то время как он шел, шаркая ногами, с видом человека, обреченного на виселицу.

– Я не имел в виду… – произнес он после долгой паузы.

Филомена в это время расправляла его смятые простыни, отбрасывала одеяло, чтобы движением снять накопившееся напряжение.

– Я знаю, – ответила она сухо, хотя ее гнев уже остыл.

Внутренне она сама удивлялась своему поведению. Всю свою жизнь она была тихой мышкой. А тут встала против двоих, да еще и мужчин. Причем один из них был известен способностью убить всякого, кто его рассердил, так что его можно было счесть за двоих.

– Как вы думаете, а он знает, – Эндрю поставил щенка на пол, и тот плюхнулся толстой попкой на ковер и взвизгнул, – что я совсем не хочу, чтобы он умер?

– Я думаю, он это понимает, – ответила Филомена, взбивая подушку. – Ваши слова были очень жестокими, и, я полагаю, они ранили вашего отца. Но он-то должен понимать больше, чем кто-либо, что мы часто говорим в гневе не то, что думаем на самом деле.

– А вы храбрая! – Уважение в голосе мальчика вызвало спазм в горле.

Она вздохнула:

– Я вела себя безрассудно, – и, повернувшись к нему, продолжила: – мне жаль, что я говорила с вами слишком сурово.

Пожатием плеч мальчик дал понять, что все в порядке.

– Он был очень сердит.

– Да, был. – Отрицать не было смысла. – Что он будет делать, по-вашему?

Филомена смотрела на прелестное маленькое существо, которое старательно выкусывало что-то у себя в лапе и от этого свалилось на бок. Ее сердце сжалось от дурного предчувствия, хотя слабая надежда все же оставалась.

– Может быть, при свете дня он по-другому отнесется к Руне. Он легко вспыхивает, это правда, но он разумный человек. Поэтому есть надежда…

– Нет, – заспешил Эндрю. – Я имею в виду, вы думаете, он не отошлет вас обратно?

– Ох!

Филомена и сама не знала. Возможно, она зашла слишком далеко. Может быть, утром она проснется, а у дверей ее будет ждать Джани, чтобы помочь с упаковкой вещей. Ей следовало вести себя осторожней. Что на нее нашло? Почему она решилась подать голос, выказать храбрость, чтобы постоять за себя в самый неподходящий для этого момент?

Ее тронула озабоченность в глазах Эндрю, и Филомена протянула руку и пожала ему плечо:

– По правде сказать, я не знаю, мой дорогой. Надеюсь, не отошлет.

Лицо мальчика приобрело твердое выражение:

– Я никогда ему не прощу, если отошлет. – Он старательно прятал сердитые слезы, даже дрожал. – Клянусь, я буду ненавидеть его до того дня, пока он не умрет, что бы вы ни говорили, если он вас выгонит.

С болью в сердце Филомена привлекла к себе мальчика и прижала его голову к своему плечу. Глаза у нее наполнились слезами.

– Это будет настоящей трагедией, Эндрю, – сказала она, удивляясь, почему она все еще защищает его отца. – Я нарушила его доверие. И он вправе выгнать меня отсюда. Поэтому ложь так ужасна. Вы понимаете теперь?

Странно, теперь она не только лгунья, но и лицемерка. Господи, какую неразбериху она устроила!

– Да, – согласился Эндрю, прижимаясь к ее плечу.

– Забирайтесь в постель, – успокоила она его, отодвигаясь.

Она подняла Руну с пола и отдала крошку в руки Эндрю, и щенок немедленно принялся лизать ему шею.

– Утром все будет выглядеть совсем по-другому. Мы разберемся, не волнуйся.

Слезы еще текли по щекам Эндрю, когда он положил голову на подушку и позволил Филомене подоткнуть одеяло. Она погладила его по шелковистым волосам.

– Что бы ни случилось, знай, что я на твоей стороне, так ведь, дорогой? И в конечном счете твой отец тоже. Мы оба хотим для тебя самого лучшего.

Несмотря на то что челюсть Эндрю была упрямо зажата, он кивнул. Филомена привернула лампу и направилась к выходу.

– Спокойной ночи, мисс Локхарт!

– Спокойной ночи, Эндрю. – Она едва не сказала, что любит его, хотя чувствовала, что действительно полюбила мальчика. Что за чудесный сын у Рейвенкрофта!

Филомена тихо затворила дверь, испустив тяжелый вздох, оглядела слабо освещенный зал. Он был пуст: ни демонов, ни маркизов. И направилась в свою комнату. Не один Эндрю был озабочен ее завтрашней судьбой. Ждать целую ночь было просто пыткой. Она понимала, что сон, как осторожный вор, будет ее избегать. Может быть, пойти в библиотеку и найти какую-нибудь хорошую книгу, чтобы отвлечься?

Эту мысль Филомена тут же отвергла, потому что знала, что никакая книга не сможет ее отвлечь. Кроме того, библиотека ее по-прежнему пугала после… той встречи. Что это было? Галлюцинация? Сон наяву?

Ей не пришлось поворачивать ручку двери, так как дверь ее комнаты была слегка приоткрыта, замок был выворочен из притолоки. Филомена попыталась ее закрыть и как-то закрепить.

Она постаралась не вспоминать странные обвинения, которые бросал ей Рейвенкрофт. Как глупо она вела себя, когда разрешила Эндрю вовлечь себя в эту историю. Ослепленная дружбой, которая начала возникать между ней и мальчиком, она лгала своему работодателю. Опять лгала. Ей показалось, уж если она согласилась вести жизнь, полную обмана, то дополнить ее новыми тайнами и секретами будет легко. Теперь она боялась полностью растерять свою былую честность.

По правде говоря, она не могла винить маркиза за то, что он был ею недоволен, за то, что подозревал ее и графа Торна. В отличие от нее он был не дурак и понимал, что она что-то скрывает. И упаси бог от того, чтобы Рейвенкрофт узнал всю глубину ее обмана.

Почему-то свеча погасла. Только серебряный свет луны лился в ее комнату через большое окно, рисуя на ковре крест от оконной рамы.

Филомена подошла, чтобы полюбоваться на сияющий круг, низко висящий на небе. Ее завораживали серые переливчатые облака, гонимые осенним ветром мимо убывающей луны. Их обрывки затмевали ее свет, льющийся на зеленый ландшафт Уэстер-Росс и на море, раскинувшееся вдали.

Обхватив себя руками, Филомена размышляла с грустным отчаянием над своим положением. В какую трясину она себя загнала! Сначала ей казалось, что ее ложь безобидна и служит только для ее спасения. Она собиралась просто спрятаться в этой мрачной крепости в Хайленде до тех пор, пока не минует опасность. После Белль-Глен для Филомены существовали только страх и боль, будущее представлялось ей в виде мрачной неизвестности. Она должна была бежать изо всех сил туда, где ей давали убежище.

Она и предположить не могла, что настолько привяжется к этим диким, но прекрасным местам. И только себе самой в темноте могла она признаться, что привязалась к здешнему дикому и своенравному лэрду и его детям, к тем, кто на него работает, и даже к холодным камням этого замка. А теперь ей придется все это покинуть из-за своей глупости.

Возможно, то, что она могла противостоять неразумной ярости маркиза, было ее личной победой. Но цена такой победы была слишком высока.

– Вы были не правы! – Глубокий бас разорвал тишину ночи, в нем слышались боль и стыд. Голос звучал настолько проникновенно, что, кажется, оставлял рану на коже.

Руки Филомены невольно зажали рот, чтобы сдержать крик, и она резко повернулась.

Луна бросала серебряный свет на темный силуэт маркиза. Лицо было скрыто маской темноты, а тело, кажущееся огромным в маленьком кресле, где он сидел, было окутано тенью, которая падала так, что он казался ее частью.

Демон-горец был не из тех, кто готов откладывать решение до наступления дня, когда остывали даже самые горячие головы. Он не оставлял без ответа ни один вызов.

Филомена постаралась сделать глоток, но горло сжал спазм страха. Ее работодатель решит ее судьбу прямо сейчас, в темноте.