Текст книги "Любовь горца"

Глава 24

– Я должна быть с ним!

Волнение не давало Филомене сидеть. Милли Ли Кер и Фара Блэквелл тоже вскочили, когда она начала бегать по мягкому кобальтовому ковру, устилавшему пол в особняке Блэквеллов в Мейфэре.

– Что, если… бедные дети… я должна!

– Филомена, дорогая. – Фара обняла ее за плечи и постаралась усадить на диван. Шелковые юбки Фары ярко-синего цвета шелестели в тишине дома. – Дориан и Кристофер остались приглядеть за твоим лордом Рейвенкрофтом, пока Мердок и я занимались бумагами о твоем освобождении от обвинения. Они обещали прислать гонца, если появятся какие-то новости.

От волнения у Филомены образовался в груди сжатый кулак, который давил на сердце так, что казалось, каждое его биение может стать последним. Такое отчаяние она чувствовала только в клинике Белль-Глен. И впервые эта боль не имела отношения к ее собственной безнадежной ситуации.

Даже когда она думала, что ее снова увезут в клинику, куда Гордон решил заточить ее на неопределенно долгое мучительное время, она болела душой только за Лиама. Она пережила ужасный шок, когда увидела расползающееся пятно крови на его сером жилете, и потом, когда он упал на землю огромной горой.

– Прошло уже много часов!

Филомена была не из тех женщин, кто по любому поводу заламывают руки, но сегодня она только и делала, что их заламывала.

– Я не могу сидеть и ничего не делать, я сойду от этого с ума!

Ее должны были отправить в такое место, где она будет в безопасности, если человек, которого она любит… Боже! Она даже думать об этом не хотела. Что, если они не дают о себе знать, потому что новость необходимо сообщить только лично. Трагическое известие?

Единственное, что мешало ей помчаться в госпиталь, это мысль, что Лиам откажется ее видеть. Сможет ли она пережить такой отказ? Возможно ли, что Лиам ее отвергнет? Разве она выдержит, если увидит в его глазах мысль о предательстве?

До этого момента ответ на эти вопросы был неясен. Но ответ был – решительное да. Если он жив, она вынесет все, что за этим последует. Только бы увидеть, как его широкая грудь дышит, а его гибкое мускулистое тело, наделенное нечеловеческой силой, живет! Все остальное не имеет значения. Только бы знать, что с ним все в порядке. Увидеть собственными глазами, что Демон-горец снова встал на ноги.

Схватив свою ротонду, Филомена направилась к двери.

– Если ты идешь, то мы, конечно, пойдем с тобой. – Милли Ли Кер, одетая в фиолетовые шелка, тоже взяла меховую накидку и сверкнула глазами. – Знаю, если бы Кристофер попал в такую же ситуацию, целый римский легион не смог бы меня остановить.

Но Фара их удержала.

– Я научилась доверять Дориану, – сказала она ровным голосом. – Понимаю, какие чувства ты сейчас испытываешь, Филомена. Но если бы жизни маркиза хоть что-то угрожало, мой муж позвал бы тебя. Он просил, чтобы мы ждали здесь, и я знаю, что у него есть для этого причины.

Филомена остановилась, охваченная нерешительностью, посмотрела на дверь за изящной спиной Фары, потом в глаза графини Нортуок.

– Твой маркиз и мой муж – братья, Филомена. – Твердый тон Фары привел ее в чувство. – Они братья, у которых большое и тяжелое прошлое, им нужно в этом разобраться. Возможно, они теперь этим заняты. Им требуется время, чтобы все уладить между собой.

Филомена об этом не подумала. Ведь Лиаму нужно заниматься не только ей. У него есть Джани, его отец, Хеймиш, Дориан, Торн и еще многое. Филомена в его списке катастроф, возможно, стоит совсем не на первом месте.

Тут Мердок, верный дворецкий Блэквеллов, открыл дверь и впустил в гостиную холодный ноябрьский воздух вместе с красавцем Гэвином Сент-Джеймсом, лордом Торном, который выглядел непривычно серьезным. За мощной фигурой графа виднелся Джани, гремевший цепями. Его сопровождали два устрашающих стражника, больше похожих на бандитов, чем на полицейских. Несомненно, это были люди Блэквелла.

Филомену охватил безрассудный гнев, она бросилась к Джани и сильно ударила его по смуглой щеке.

– Как ты мог? – крикнула она.

Джани зажмурился, хотя она не поняла, от боли или от ощущения вины.

– Я не думал, что вы будете так переживать, мисс Мена. Я не знал, что это часть его плана.

– О каком плане ты говоришь? Объяснись!

– Когда Хеймиш ожил и вернулся, он нашел меня в одном из темных залов замка и сказал, что видел, как Рейвенкрофт убил моих родителей собственными руками. Он еще сказал, что маркиз взял меня к себе из-за чувства вины, а вовсе не из альтруизма.

Филомена только покачала головой. Неужели нет конца этому коварству? Неужели всему виной жадность Хеймиша?

– Рейвенкрофт любил тебя как сына, он стал знаменит как Демон на поле битвы, а не в домах простых людей. Ты провел с ним столько лет, как же ты мог этого не знать?

Подбородок Джани задрожал, но он мужественно сдерживал слезы.

– Хеймиш сказал, что он угрожал Рейвенкрофту разоблачением и обещал рассказать мне правду и поведать всем, какие ужасы творил лэрд в Индии, сражаясь против моего народа. Хеймиш описывал страшные вещи…

Джани поднял глаза, горло его свело судорогой, когда он пытался проглотить слезы, кипевшие в его влажных глазах.

– Он сказал мне, что Рейвенкрофт специально устроил взрыв на корабле и оставил его умирать, чтобы никто не узнал о его деяниях.

– Он представил тебе хоть какие-то доказательства? – требовательно спросила Филомена.

По щекам Джани бежали потоки слез:

– Хеймиш описал, где был мой дом, где умерли мои родители и как они умерли. Я помню… Я видел их тела.

Торн смотрел на Филомену, и на его лице было написано сочувствие:

– Когда Хеймиш попал в руки герцога Тренвита, он признался, что манипулировал юношей. Он повернул дело так, что все совершенные им самим военные преступления якобы совершил Лиам, и наполнил голову Джани этим ядом. Но после нескольких часов наедине с Тренвитом Хеймиш признался, что сам убил родителей Джани.

– Это все моя вина, мисс Мена, только моя! Я прочел вашу телеграмму и дал знать вашему мужу, потому что Хеймиш прочел все письма, написанные вами к леди Нортуок. Он велел мне это сделать. Поэтому ваш муж поджидал вас на вокзале. И поэтому я сегодня умру!

С подбородка Джани упала слеза на его шелковую куртку, и Филомена почувствовала, что и ее глаза наполняются слезами от жалости к Джани.

– Рианна никогда не простит меня за то, что я сделал с ее отцом! Я увижу маркиза и буду умолять его о прощении перед тем, как меня повесят. Но я боюсь, что никогда не увижу ее лица перед смертью.

– Неужели вы собираетесь его повесить? – Филомена повернулась к Гэвину. – Почему его не передали властям?

– Потому что, несмотря на то что это Англия и у нас с братом есть свои разногласия, главным я признаю закон нашего клана, – решительно ответил Гэвин. – А закон клана гласит, что лэрд Маккензи будет решать его судьбу.

– О Джани, – прошептала Филомена, – мы оба так ужасно ранили Рейвенкрофта.

– Нет нам прощения. – Голос Джани дрожал.

Она кивнула, ее до краев, до остановки дыхания, наполняла боль.

– Я бы все отдала, чтобы исправить содеянное, но, боюсь, уже поздно…

– Одна добрая барышня сказала мне как-то, что никогда не поздно все исправить! – Знакомый голос пророкотал из темноты за открытой дверью, и Демон-горец появился в комнате. – Кажется, этой барышней были вы, мисс Локхарт.

Изумленная до восторга оттого, что увидела его живым и здоровым, Филомена почувствовала головокружение. Он стоял перед ней, как прежде, – сильный и широкоплечий, хотя его левая рука была перевязана. В остальном Лиам буквально вибрировал от энергии и жизнелюбия.

Облегчение быстро сменилось страхом, потом стыдом, печалью и угрызениями совести. Но Лиам смотрел на нее с таким напряжением, какого она никогда раньше не видела. В глазах горел темный огонь, лицо стало мрачным и решительным, отчего ее охватила тревога и дурное предчувствие.

Филомена отступила на шаг, потом сделала другой, отказываясь верить своим глазам. Она шла в сторону выхода все дальше от людей, которые молча наблюдали за этой сценой. Дориан встал за спиной Лиама, а за ним тенью двинулся Кристофер Арджент.

Но Филомена их не видела. Она не замечала ни Дориана, который подошел к жене и взял ее за руку, ни Арджента, который отошел в тень, где Милли упала в его объятья. Ни Торна, который с открытым ртом смотрел на Дориана, будто гляделся в зеркало, где видел свое темноволосое отражение. Она не видела бедного Джани, который дрожал так, что звенели цепи.

Она видела только Лиама. Весь мир Филомены сузился до его лица, на котором она видела сильные эмоции и не могла им поверить.

– Не беги от меня, барышня. Нам многое нужно сказать друг другу.

– Ты назвал меня мисс Локхарт, – прошептала она, с трудом переводя дыхание. – Теперь ты знаешь, что я Филомена Сент-Винсент, виконтесса и… замужняя женщина.

Его темные глаза стали до невозможности черными.

– Больше нет.

У нее остановилось сердце.

– Что ты имеешь в виду?

– Безо всякого сожаления сообщаю тебе, что отныне ты вдова Сент-Винсент. – Он произнес это, не проявив ни малейших угрызений совести.

– Это ты сделал?

– Не стоит приписывать ему все заслуги, – фыркнул Дориан.

– Это результат совместных действий, – добавил Арджент.

Филомене хотелось сказать, что она сожалеет о смерти мужа. Но единственное сожаление, которое она испытала, было о том, что она не ощущает никакого огорчения от известия, что умер человек, бывший ее мужем пять лет. Да и почему она должна о нем жалеть? Гордон унижал ее, терроризировал и бил. Потом он запер ее в клинике и забыл. То, что он сделал с ней, – непростительный грех, за который он должен гореть в аду.

– Лэрд Маккензи, – Джани упал на колени, гремя цепями и заливаясь слезами, – я должен молить вас…

– Встань, Джани, – сказал Рейвенкрофт скорее раздраженно, чем сердито, и поставил юношу на ноги. – Торн сказал все правильно. Хеймиш сознался в том, что он сделал сам, и в том, что он убедил тебя сделать. У меня в прошлом много грехов, и я не могу винить тебя, что ты поверил, будто трагедия твоей семьи тоже мой грех. Нам во многом придется разобраться, Джани, это точно. Но я знаю, что ты скорее жертва, чем негодяй.

Глаза Джани стали огромными и заняли почти пол-лица:

– Вы… вы не собираетесь меня убивать?

– Нет! – Лиам посмотрел на Филомену, их глаза встретились. – На сегодня этого было достаточно.

– Ты, брат, легче прощаешь, чем я, – заметил Дориан. – Обычно, если в меня стреляют, я отвечаю выстрелом… иногда не одним.

Лиам сделал несколько медленных шагов в сторону Филомены, и первым ее импульсом было отступить. Но она решила, что с этим покончено. Хватит бояться. Хватит отступать, когда нужно защищаться. Теперь она не беспомощная кукла, у нее есть надежда на будущее. И она не безупречна. Первое, что она должна сделать, это ответить за последствия своих действий.

– Совсем недавно я узнал значение таких слов, как «прощение» и «искупление». – Лиам приблизился к ней. Глаза его были сужены, будто он старался разработать план боевой операции.

– Давайте перейдем в гостиную, – предложила Фара и увела своих гостей в голубую комнату, из которой они только что вышли. – Я уверена, где-то здесь должны быть ключи от цепей. Бедному Джани нужно сесть.

– Я могу побыть здесь еще немного, – саркастически усмехнулся Гэвин, наблюдая за Лиамом и Филоменой.

– Вы – лорд Торн, как я понимаю? – Дориан подошел к Гэвину и, сначала замешкавшись, протянул ему руку. – Давно ждал возможности с вами встретиться.

Они пожали друг другу руки, причем, кроме цвета волос, сходство между ними было почти зеркальное.

– Дориан Блэквелл. – Гэвин осторожно высвободил руку из сильной ладони Дориана. – Или мне следует называть вас Дуган Маккензи?

– Это долгая и занимательная история. – Блэквелл указал рукой на дверь напротив гостиной, рядом с главным входом в особняк. – Позвольте мне пригласить вас к себе в кабинет и угостить виски?

И вот Филомена и Лиам остались одни. Было тихо, слышалось только ее быстрое дыхание, эхом отражавшееся от мраморных стен.

Взгляд Лиама был упорным, но не злым, не агрессивным и не сердитым. Он стоял перед ней на расстоянии вытянутой руки, возвышаясь как монолит мужской силы, но дотягивался до нее только взглядом. Он разглядывал ее, как будто она была никогда прежде не виданным существом. Как будто он не мог понять, даже предположить, кто или что перед ним.

Филомена осознала, что сейчас у нее есть единственный шанс извиниться за тот вред, что она нанесла Лиаму и его семейству.

– То, что я сделала, непростительно, – начала она, удивляясь тому, что, несмотря на горячность, ее голос звучал ровно, хотя вся она дрожала от желания почувствовать тепло его руки. – Когда я бежала… когда согласилась принять предложение работать у Рейвенкрофтов в качестве Филомены Локхарт, я чувствовала, что обстоятельства оторвали меня от себя самой. Я больше не знала, кто я, поэтому, став кем-то другим, я сочла, что это позволительно. И никому не навредит. Все, кого я знала, все, кому я могла доверять, хотели рвать меня на куски и скармливать хищникам.

Она не чувствовала слез, которые текли по щекам, эмоции захватили ее, заставляя все тело дрожать, будто его кололи.

– Я не знала, что в мире жестоких и черствых мужчин существуют такие, как ты. Я думала, что мое будущее – это темный пустой коридор, где в конце ждет закрытая дверь. Когда я бежала, я думала только о том, от чего я бегу. Я не задумывалась, куда и к кому я бегу. Я не знала, что именно твои руки впервые в моей жизни дадут мне ощущение безопасности. Я не знала, что твое лицо станет для меня самым дорогим. Что я сердечно полюблю твоих детей. Что я научусь доверять тому самому человеку, которого я так сильно обманывала.

Филомена вытерла мокрые щеки, чувствуя отчаяние, потому что выражение сурового лица Лиама не изменилось. Она не могла понять, что он чувствует, но он должен был осознать всю глубину ее раскаяния, хотя вряд ли оно поможет им обоим.

– Однажды мы говорили с тобой о прощении и искуплении, и я хочу, чтобы ты знал, что я не жду и не заслуживаю прощения, – продолжала она. – Я нанесла тебе огромный вред и хотела бы все вернуть назад. Я хочу сказать: то, что я сделала по отношению к тебе, Рианне и Эндрю, всегда будет причиной моего самого глубокого сожаления и стыда. Потому что я люблю вас больше всех на свете.

Филомена сжала губы и сморгнула слезы, чтобы видеть ясно, какой гнев за этим последует.

– Ты кончила говорить? – коротко спросил Лиам.

Филомену охватила новая волна безнадежности, и она кивнула, ожидая последствий, как предатель ждет виселицы. Лиам помолчал, изучая ее ярко светившимися глазами. Его ноздри раздувались от с трудом сдерживаемого дыхания. Но когда он заговорил, его голос был тихим и спокойным.

– Я знал в жизни только подозрительность и насилие. Слишком большую часть ее я провел среди соперников и противников. Думал, что родился под злой звездой и обречен вести жизнь грубую и жестокую. Поэтому я скрылся в замок Рейвенкрофт-Кип, где искал уединения, даже от тех, кто во мне нуждался. Я был одинок… А потом приехала ты, и оказалось, что ты присутствуешь в каждой комнате, в каждом закоулке моих мыслей. Как ни старался, я не мог спрятаться от тебя, Мена, а потом неожиданно я уже не хотел прятаться. Я стал искать тебя, потому что понял, что не могу жить, не видя тебя. Первое счастье, которое я узнал, заключалось в том, чтобы смотреть в твои глаза. Ты научила меня понимать не только такие слова, как «прощение» и «искупление». Но и такие, как «желание», «томление». И «любовь». Ты – мой небесный свод со звездами, Мена, моя причина смотреть в небо. Моя карта, когда я теряюсь, мой луч света, когда вокруг мрак.

Филомена всхлипнула, а потом еще раз, когда суровое лицо Лиама приобрело самое нежное выражение, когда-либо виденное ею. Слово «облегчение» недостаточно точно описывает ее состояние.

Неужели он сказал «любовь»? До сего момента они старательно его избегали.

Наконец он протянул руки и прижал ее к себе, прильнул к ее губам в жгучем поцелуе. Он как будто заклеймил ее своим жаром, потом отодвинулся и посмотрел на нее сверху вниз.

– Я сделаю тебя своей женой! – проговорил Лиам.

Эти слова застыли в воздухе, и Филомена тоже замерла. Ведь она только что овдовела… и, кроме того, с ней связан страшный скандал. Весь Лондон знает, что она была в сумасшедшем доме. Что она бесплодна. Если он на ней женится, то лишится положения в обществе. Из нее вышла плохая виконтесса, как же она может стать маркизой?

Лиам стиснул объятия, будто испугался, что она убежит.

– Я знаю, меня трудно любить, Мена. Со мной трудно жить под одной крышей. Я – несносное животное со знаменитым тяжелым характером. Но хочу, чтобы ты знала, что скорее я дам отрезать себе руку, чем ударю тебя. Я убью себя, но не нанесу тебе вреда. Не бойся меня, Мена!

Сердце Филомены растаяло в груди:

– Ты думаешь, я поэтому колебалась?

– Помню, как ты боялась собственной тени, когда приехала в Рейвенкрофт. А теперь ты говоришь, что обстоятельства оторвали тебя от себя самой, но теперь, я думаю, ты знаешь, кто ты. Я не отберу у тебя твою волю, таким мужем я не стану. Я не собираюсь тобой командовать. Твоя жизнь, твои желания будут только твоими. Но я хочу завладеть твоим сердцем, твоим телом и душой. Ты же видишь, я своим сердцем не владею, но и себя не теряю. Мной владеешь ты, Мена. Я никогда не буду повелителем твоей воли, но ты, безусловно, владеешь моим сердцем. И я сделаю тебя повелительницей клана Маккензи!

Чтобы остановить поток слов, Филомена приложила дрожащий пальчик к его губам. Она не могла больше слушать, потому что ее сердце готово было разорваться. Сейчас, ночью, он предлагал ей фантазию, но, когда взойдет солнце, наступит реальность.

– А Рианна и Эндрю? А то, что я бесплодная и опозоренная женщина? Ты должен об этом подумать, прежде чем предлагать мне руку и сердце.

Лиам поцеловал ее пальцы и улыбнулся – эта улыбка стерла годы с его сурового, обветренного лица.

– Для начала многие будут думать, что с твоей стороны безрассудно выходить замуж за Демона-горца.

Вопреки ситуации, Филомена почувствовала, как в груди закипает смех.

– Мои дети любят тебя, Мена, – продолжал он. – Им, как и мне, очень повезло, что в их жизни появилась ты. Даже если у меня не будет от тебя детей, у меня будешь ты.

– О Лиам! – выдохнула Филомена, не имея сил выразить свою радость.

– К тому же под этой крышей найдется достаточно представителей рода Маккензи, чтобы передать им титул, даже если он не перейдет к Эндрю, – сухо сказал Лиам.

– Я тебя люблю, – вырвалось у нее, потому что больше она не могла сдерживаться. – Мне казалось, я тебя потеряла, и это было непереносимо. Это единственное, после чего я бы не выжила.

– Ты меня не потеряешь, – поклялся Лиам. – Солнце встанет на западе, если я перестану тебя любить, моя дорогая Мена.

И он склонил голову, чтобы нежно поцеловать ее в губы.

«Моя Мена» – так он ее назвал. На это имя она всегда будет откликаться. Теперь она по-настоящему знала, кто она, и с надеждой смотрела в будущее, желая узнать, кем они будут. Вместе.

Эпилог

Замок Рейвенкрофт-Кип, Уэстер-Росс, Шотландия

Конец октября 1882 года

Четыре года спустя

– Убери от меня свои грязные руки, Уильям Грант Руарид Маккензи, иначе мы не успеем помыться и встретить поезд, на котором приедет Эндрю, – строго сказала Мена Маккензи и шлепнула мужа по рукам, которыми он обнимал ее талию и норовил добраться до груди.

– А мне показалось, леди Рейвенкрофт, что вам нравится, когда я грязный, – сказал Лиам, стоя у нее за спиной, в то время как она собирала бумаги со стола в офисе винодельни.

Он наклонился и губами прошелся по ее обнаженной шее, отчего по всему телу Филомены пробежала знакомая дрожь.

– Мы пошлем Джани встретить поезд, – пророкотал Лиам, покусывая ее ухо так, что она мгновенно намокла от желания.

Филомена знала, что она увидит, если повернется. Мускулистого хайлендера, испачканного сажей, только что вернувшегося из винодельни, где он обжигал на открытом огне дубовые бочки. Его мускулы были твердыми от тяжелой работы в течение целого дня, а темные глаза горели вожделением. Она наверняка поддастся его мужскому обаянию и уступит соблазну, если повернется, поэтому она сделала единственное, что могло спасти не только ее женское достоинство, но и ее время. Она позвала нового начальника винодельни Рейвенкрофт, вернее, начальницу, чей кабинет находился на другой стороне холла.

– Рианна!

Муж зарычал и шлепнул ее по заду, но потом отступил на приличное расстояние от жены. В холле послышалась возня, а потом тяжелые шаги.

– Ты мне за это заплатишь! – пригрозил лэрд.

– Обещаешь? – Филомена кокетливо улыбнулась через плечо, когда дверь ее офиса распахнулась и в комнату влетела довольно растрепанная Рианна, убирая рассыпавшиеся кудри в прическу.

– Вы звали? – спросила она задыхаясь, облизывая влажные распухшие губы и одергивая помятую блузку. Глаза молодой леди расширились от страха, когда она увидела за спиной Филомены самого лэрда. – Отец! – воскликнула она неожиданно громко. – Я думала, ты обжигаешь бочки.

– Да, я там был, – ответил Лиам медленно, стараясь сообразить, что происходит. – На сегодня мы все сделали, и я собираюсь встретить Эндрю на вокзале.

– Пожалуйста, скажи Джани, что нам нужны два экипажа для поездки на станцию Страткаррон, – сказала Филомена.

– Джани? – пискнула Рианна. – Мне еще нужно его найти. Я совершенно не представляю, где он может быть. Пойду… и поищу прямо сейчас. Его здесь нет.

Филомена подняла брови. Она всего четверть часа назад видела, как высокая фигура Джани проскользнула на цыпочках в кабинет Рианны. Хитрая улыбка появилась на ее губах, когда она поняла, кто несет ответственность за растрепанный костюм девушки.

Видимо, Джани решил, наконец, оставить всякую осторожность и завоевать женщину, в которую был влюблен. Прошло четыре года, отношения в семье наладились, ущерб был возмещен, Лиам и Джани снова стали близкими друзьями. Джани опять превратился в члена семьи, и теперь Филомена думала, что вскоре это членство приобретет законный характер.

Рианне исполнилось двадцать один, и она превратилась во взрослую женщину, настоящую деловую леди. А Эндрю решил, что образование, промышленность и политика интересуют его больше, чем дела семьи. На Мену сильное впечатление произвела горячая готовность Лиама передать именно дочери, а не сыну, управление винодельней.

– Да, пожалуйста, найди Джани, и мы встретим вас обоих в замке.

Испуганное выражение на лице Рианны исчезло, когда Филомена ей подмигнула и указала глазами на ее кабинет.

– Конечно! – ответила Рианна, вздохнула и вышла из офиса. – Спасибо!

Она тут же убежала, и Филомена догадалась, что они с Джани уйдут через боковой выход так, чтобы их не заметили.

– А почему нам нужно два экипажа, чтобы встретить сына? – спросил Лиам, не заметив, как его женщины обменялись взглядами.

Филомена, наконец, повернулась к нему и снова поразилась, что после четырех лет совместной жизни ее муж по-прежнему заставляет ее сердце биться сильнее, когда она видит, как он красив, и замечает демонический блеск в его глазах.

– Потому что в этом году на празднование Самайна у нас будут гости, – ответила она весело.

Лиам сощурился:

– Кто?

– Только члены семьи и близкие друзья. Например, Фара и Дориан, Гэвин и его молодая жена, и, конечно, его светлость лорд Тренвит со своей довольно скандальной супругой. Не приедут Арджент и Милли, потому что они в Америке на гастролях вместе с ее труппой. Но мы встретимся с ними в замке Бен-Мор на Рождество…

Суровый муж моргнул, а потом обнял Филомену, прервав ее речь.

– А теперь тебе придется заплатить за две вещи, и я получу свое, прежде чем на нас обрушатся все эти родственники, – сказал он с плутоватой улыбкой.

– Хорошо. – Мена прикинулась смущенной, но пошла к двери и заперла ее, а потом повернулась к мужу с чувственной улыбкой на устах.

– Прямо здесь, в офисе? – темные брови Лиама поползли наверх. – Разве леди так делают?

– А разве мы всегда ограничивали себя только спальней? – спросила Филомена, обошла стол и облокотилась на него, призывно улыбаясь, ожидая, как грубые руки мужа станут ласкать ее мягкую кожу.

– Нет, моя дорогая Мена, не ограничивали, – пробормотал он, собирая в кулак ее юбки. – И пусть боги позаботятся, чтобы мы никогда не исправились!