Текст книги "Любовь горца"

Так почему? Потому что он хотел, чтобы она была рядом. Потому что звук ее мягкого голоса действовал на него физически с такой силой, какую не могли пробудить самые экзотические жрицы любви. Она сумела храбро противостоять ему, чего никто не мог сделать, она не испугалась его гнева. И поставила его на место.

Конечно, она спровоцировала вспышку его злости. Но потом каким-то образом смогла ее потушить.

– Потому что по крови я не только маркиз Рейвенкрофт, – этот титул дали моим предкам британцы, – прежде всего я лэрд клана Маккензи из Уэстер-Росс. Я уже сказал, что мы, здешние лэрды, всегда предоставляли убежище любому, кто его искал, даже нашим врагам, особенно тем, кто боролся с англичанами. Соблюдать гостеприимство горцев – наш священный долг.

Ему казалось, что от непривычки его рот порвется, так он старался улыбнуться. Но судя по лицу Филомены, эта попытка ему удалась.

Ее глаза стали еще больше, и она недоверчиво вздохнула:

– Но я ведь англичанка.

– Прав ли я, предполагая, что тот, от кого вы скрываетесь, тоже англичанин?

После продолжительного молчания она кивнула с опущенными глазами. Это стало первым признанием, зажегшим искру надежды.

Лиам заметил, что она разжала руку, которой вцепилась в его носовой платок, и начал осторожно промокать ее ладонь. Когда удалось стереть с нее капельки засохшей крови, следы от шипов совсем пропали.

– Я думала, вы собираетесь… – Она снова вздохнула, но, когда он взглянул ей в глаза, она, кажется, забыла, что хотела сказать. Тогда Лиам снова сосредоточился на ее ладони. – Я думала, вы собираетесь меня уволить.

Да ни за что на свете, черт побери, он не позволит ей уехать!

Но вслух Лиам произнес другое:

– Не будем говорить про убежище, но я думаю, вы хорошо влияете на Рианну и Эндрю.

– Вы правда так думаете?

Это искреннее удивление показалось ему таким милым!

– Я только что провел целый день с детьми, и, хотя прошла всего неделя, их поведение стало заметно лучше.

Ее удовольствие от комплимента было настолько явным, что Лиам ощутил его как бальзам на раны.

– Мне так приятно это слышать. Я беспокоилась, что прогресс был слишком… постепенным.

– Мы, горцы, упрямы и несговорчивы, поэтому постепенный прогресс – это лучшее, чего можно от нас добиться.

Лиам услышал легкую ноту радости в ее голосе и поднял голову. Вот она, ее улыбка! Та самая, от которой ее глаза начинают сверкать, как у нефритовых скульптур, которыми он восхищался в Китае. Это именно то, чего он так ждал от этого дня, и это было поводом для улыбки.

Лиаму казалось, он уже слишком стар, слишком циничен, чтобы испытывать восторг от собственных достижений. Неужели чудеса никогда не кончатся? Видимо, нет, если дело касается его гувернантки.

И только тут он заметил, что Филомена дрожит. Ее губы утратили обычный розовый цвет, и сквозь бледную, почти прозрачную кожу стали видны тонкие сосуды. «Ей холодно», – сообразил Лиам.

– Пойдемте в дом, барышня.

– Спасибо, пойдемте.

Она согнулась, чтобы рукой, в которой не было его носового платка, собрать упавшие цветы. Лиам мысленно обругал себя и наклонился, чтобы помочь. Филомена бросила на него благодарный взгляд, и Лиам заметил – она внимательно посмотрела на его плечи, потом взгляд опустился на мускулистую часть руки, не скрытую коротким рукавом рубашки.

– Ой! – Она поморщилась и уронила розу, которую только что подняла, и его платок.

Шип остался в нежной подушечке пальца, и Филомена, морщась, стала его вынимать.

– Дайте-ка, барышня, – заторопился Лиам. – Эти розы ужасно ревнивы.

Он взял ее ладонь в свою руку, прижал большим пальцем, чтобы зафиксировать, и быстро вытащил розовый шип, не причиняя боли. На пальце появилась крошечная капелька крови.

У Лиама больше не было платка, а тот, что упал на землю, нельзя было использовать, поэтому Лиам сделал то, что первое пришло ему в голову. Он сунул ее палец в рот. Сжав губами маленькую ранку, он с любопытством и удовольствием наблюдал за ее реакцией.

Филомена замерла, и глаза ее превратились в две огромные блестящие луны. Реакция его собственного тела была такой же неожиданной и мгновенной.

Ее палец был холодным, как лед внутри горячего рта, Лиам лизнул его и согрел сосущим движением. Его порадовало, как она резко вздохнула и вздрогнула. Ее палец имел вкус моря. Лиам почувствовал вкус морской пены, смешанный с лавандой, видел биение пульса под тонкой кожей запястья. Почувствовал дрожь, пробежавшую по руке, когда он еще раз пососал ее палец.

Из ранки больше не шла кровь, он не чувствовал ее на языке. Но ему не хотелось отпускать руку Филомены. Вместо этого он, следуя импульсу, провел языком по внутренней стороне ее пальца и ощутил, как она задержала дыхание, и увидел, как расширились ее зрачки.

В эту минуту он понял, что совершил ужасную ошибку. Ни в коем случае нельзя было пробовать ее на вкус. Нельзя видеть, как увлажнились ее глаза, как приоткрылись полные губы, ощущая непристойные движения его рта.

Ее взгляд оторвался от того, что он делал с ее пальцем, и она заглянула ему в глаза. Тот самый первобытный инстинкт, который сделал из него превосходного убийцу, позволил ему заметить жар желания, скрытый под смятением невинности. Ее испуг был той первобытной эмоцией, которая могла стать чем-то не менее первобытным. Он осознал, что способен раздуть эту искру в адское пламя, и это воспалило его собственную кровь.

Ему хотелось стать ответом на вопрос, который зрел у нее внутри. Хотелось удовлетворить ее любопытство и научить вещам, о которых она и не помышляла. Лиам желал сорвать с нее мокрую одежду и прижать нагое тело к своему, почувствовать момент, когда дрожь от холода превратится в содрогание экстаза. Хотел, чтобы вожделение охватило их обоих.

А ведь он предупреждал своих подчиненных и приказывал им не посещать опиумных притонов и увеселительных заведений Азии. Потому что лучше никогда не делать в этом направлении ни единого шага. Ибо стоит только попробовать эту сладчайшую отраву, захочешь получить и все остальное. Подобный голод неутолим. Будешь готов отдать себя целиком, чтобы испытать это еще и еще. Будешь просить, умолять, красть и убивать ради этого.

Мисс Филомена Локхарт как раз и есть то самое недостижимое наслаждение. И он только что отведал его первый вкус. Бархатные цепи опутали его и приковали его душу окончательно и бесповоротно. Его аппетиты всегда были больше, чем у остальных мужчин. Он понимал, что жаждет слишком многого и слишком часто. И был очень осторожен, чертовски осторожен, когда дело касалось выпивки, или игры, или множества других вещей, которыми развлекались мужчины, подобные ему.

В том числе и женщины. Именно из-за этой всепоглощающей потребности он держал себя в узде вплоть до полного отречения. Он был крупным мужчиной, крупнее очень многих. Он боялся не своей силы, а того, что он не сможет сдержать свою силу.

Вот тут и таился секрет особой привлекательности мисс Локхарт. Рука, которую он держал, была женственной, но не хрупкой. Ее щедрые, статные формы притягивали его. Она была сильной, здоровой, в ее фигуре было больше изгибов, выпуклостей и округлостей, чем у тех женщин, к которым он привык. Ему показалось, что с ней он сможет в полную силу удовлетворить свое вожделение – и она это выдержит. Она не казалась слишком слабой, слишком беззащитной.

Но, возможно, он не прав? Кто-то же попытался ее сломить и почти преуспел в этом.

Как будто почувствовав ход его мыслей, она выдернула палец у него изо рта и прижала руку к груди. Быстро замигала и поднялась на ноги.

– Благодарю вас, лэрд, за…

Лиам видел, что она ищет нужные слова, и хотел помочь. Хорошие манеры требовали, чтобы он тоже встал, но он не смог. Особенно в том состоянии сексуального возбуждения, в котором находился.

Она пробормотала:

– Извините… – и бегом бросилась прочь, забыв про цветы, которые лежали на земле в ярком беспорядке.

Лиам мрачно глядел вниз на ароматный букет, не позволяя себе смотреть ей вслед. Ему нельзя видеть движения ее полных ягодиц, когда она бежала. Он не осмеливался встать. Если он останется там, где сейчас, то хищник внутри него не погонится за ней. Иначе он ее непременно догонит… И неизвестно, что сделает с ней. Она станет ягненком в пасти льва. Ее постигнет судьба других прекрасных и невинных существ, которых он когда-то осмелился полюбить. Она умрет.

Гибельной была судьба тех, кого он любил. Вот цена его славы. Вот что давало ему право владеть этой древней землей. Он был результатом бесчисленных поколений жестоких правителей. И по мере того как мир становился все более цивилизованным, для него оставалось в нем все меньше места.

«Не смей», – предупредил он сам себя. Холод наступающей ночи проникал в его тело и душу, но не мог убить дрожь желания, истребить вкус ее тела на языке. Ему не следовало пробовать ее на вкус!

Глава 7

Филомена переоделась в сухую одежду, но все равно продолжала дрожать. Она села на изящный стул около камина и протянула руки к огню. При этом она понимала, что колотившая ее дрожь не имеет отношения к холоду, но связана c внутренним жаром, с желанием. Этот жар она заметила в глазах маркиза, когда тот поднес ее палец к губам. Потом сама ощутила его, когда палец оказался у него во рту, когда его язык мягко прошелся по ее холодной коже.

Как она могла это допустить? Как она позволила, чтобы это случилось? Как ласковое тепло его предложения о защите неожиданно превратилось в пожар чувств, опаливший ее всю? Ее палец до сих пор хранил ощущение жара, и Филомена проверила, не остался ли действительно ожог.

Стиснув пальцы в кулак, она откинулась на спинку и прижала кулаки к груди. Пропади все пропадом, но его губы были такими нежными, слишком нежными, и впечатление, оставленное ими, разжигало кровь, и этот жар распространялся по телу, опускаясь все ниже…

Тихий стук в дверь прервал ее беспокойные мысли. Филомена встала, не чувствуя под собой ног, поправила волосы и провела руками по своему зелено-золотому платью, чтобы убедиться в том, что кружева на ее лифе в полном порядке.

На пороге ее ждала сверкающая улыбка Джани, которая производила ошеломляющее впечатление на фоне его яркой одежды.

– Мисс Мена, вам пришло письмо, и я сам хотел его вручить.

– Спасибо, Джани.

Филомена взяла маленький конверт, и сердце сжалось от недоброго предчувствия, так как она мгновенно узнала мелкий, но отчетливый подчерк Фары Блэквелл. Улыбнувшись благодарно, она попыталась закрыть дверь.

– Простите мою навязчивость, мисс Мена, но я не мог не заметить, что вы живете здесь уже несколько дней, но до сих пор не распаковали до конца свои чемоданы. – Джани стал на цыпочки, вытянул шею и заглянул ей через плечо.

Обернувшись, Филомена увидела, что ее чемоданы по-прежнему стоят у подножья кровати, и она почти ничего не сделала, чтобы переместить их содержимое в шкаф. Каждый раз, когда она собиралась этим заняться, что-то отвлекало ее. Может быть, ей снова придется бежать? Что, если она не понравится маркизу и он ее уволит? Естественно, если ее вещи останутся в чемоданах, собраться будет легче.

– У меня до сих пор не было времени по-настоящему освоиться.

Шоколадные глаза вспыхнули от удовольствия, и Джани хлопнул в ладоши, как будто в голову ему пришла отличная идея. Неуловимым движением фиолетового шелка он скользнул мимо нее и проник в комнату.

– Позвольте мне помочь вам, мисс Мена. Мы успеем справиться с этим до ужина.

– В действительности это не важно.

Филомена засунула письмо за пояс и нервно последовала за Джани, который поспешил к шкафу, размещенному в башне, и раскрыл резные дверцы. Филомене очень хотелось прочесть письмо, и она искала способ избавиться от Джани, не задевая его чувств.

– Я прислуживал Маккензи в течение многих лет, пока он не привез меня в Рейвенкрофт, – гордо возвестил Джани. – Мне нет равных в наведении порядка.

– Я ничуть не сомневаюсь в этом, но…

– Когда лэрд был подполковником, я следил за всеми двенадцатью его униформами и за другими его вещами.

Джани подошел к чемоданам, открыл один из них, отбросил крышку и замер, будто увидел ядовитую змею.

– Что такое? – спросила Филомена с замиранием сердца. – Что там?

– Нет-нет, мисс Мена, ничего, ничего. Просто это дурная примета – класть рядом красную одежду и синюю, – ответил Джани серьезно.

– Разве? – спросила она и заглянула в чемодан, будто видела его содержание впервые.

– Да. В моей деревне они считаются самыми счастливыми цветами. Один означает чувственность и чистоту, а другой – цвет созидания. Очень мощный. И эти цвета борются друг с другом и создают вам множество проблем.

Действительно, проблем у нее немало.

– Борются друг с другом… – задумчиво сказала Филомена. – Прямо у меня в комнате?

Она посмотрела на юношу скептически, размышляя: «Как странно, что в его культуре чувственность и чистота близки друг к другу».

Джани важно кивнул.

– Я все исправлю и размещу вашу одежду самым лучшим образом в соответствии с цветом, временем года и аксессуарами.

Он взял ее красную шерстяную накидку, которую Филомена сложила и бросила в шкаф, расправил и стал чистить.

Филомена хотела остаться одна, но ей и прежде доводилось встречать такое же выражение серьезной целеустремленности и добродушной снисходительности. Бывало, у ее отца появлялось на лице подобное выражение, и тогда она четко понимала, что не стоит становиться у него на пути. По правде говоря, ей никогда не приходилось самой распаковывать и раскладывать по местам свои вещи. У нее всегда были слуги, поэтому ей одновременно было и стыдно за себя, и она была благодарна за помощь.

Улучив минуту, она повернулась спиной и развернула письмо, которое, кажется, неоднократно сворачивали и разворачивали. Ее сердце сильно забилось о ребра, когда она вчитывалась в слова, тщательно подобранные Фарой.

«Дорогая Филомена!

Я от всей души надеюсь, что вы хорошо устроились на новом месте. В Лондоне все лихорадочно готовятся к будущему сезону, и сплетен ходит множество. Я подумала, что стоит сообщить вам о них, чтобы вы не чувствовали себя в изоляции. Самая горячая сплетня, которую все обсуждают, касается виконтессы, сбежавшей из клиники Белль-Глен больше двух недель назад, когда не кто иной, как мой муж устроил там настоящий переворот. Она исчезла. И никто не знает, что думать по этому поводу.

Виконт и его семья вне себя от беспокойства. Они буквально перевернули город вверх дном в процессе поисков и угрожают начать поиски за рубежом, более того, намерены даже нанять детективов. Однако мне кажется любопытным тот факт, что ее свекор подал прошение в высокий суд, чтобы начать процесс признания виконтессы умершей. Я от всей души надеюсь, что она будет осторожна и ее никогда не найдут эти ужасные люди. Даже несмотря на то что мой дорогой муж позаботился об улучшении ситуации в клинике Белль-Глен, мне бы не хотелось, чтобы она туда вернулась.

Напишите мне, пожалуйста, как вам понравилась Шотландия. Я так скучаю по замку Бен-Мор. Возможно, летом мы туда вернемся, и я приеду навестить вас.

Дорогая Мена, будьте осторожны.

Ваша верная подруга,

Леди Фара Блэквелл, графиня Нортуок»

– Вы так побледнели, мисс Мена, – заметил Джани. – Как бы вы не упали в обморок!

Он протянул руки, чтобы помочь, но Филомена запротестовала:

– Нет-нет, я в порядке, Джани. Просто плохие новости.

– Кто-то умер? – Его влажные глаза были полны сочувствия.

«Возможно, я», – пришла в голову саркастическая мысль. И Филомена спрятала письмо за широкий пояс.

– Нет, Джани, ничего серьезного, – соврала она и достала корсаж того зеленого платья, в котором была на своем первом обеде в замке.

Она аккуратно повесила его, повторяя движения Джани в надежде отвлечь его от мысли о письме.

– Я не часто вспоминаю, что маркиз был подполковником, – заметила Филомена, продолжая неоконченный разговор. – В Англии к нему именно так и обращались бы, а здесь, в Рейвенкрофте, я почти никогда не слышала, чтобы о нем говорили как о подполковнике.

– Возможно, мисс Мена, это потому, что большинство Маккензи невысокого мнения о британцах и их армии, а значит, и об армейских званиях, – сказал Джани, вешая ее накидку в шкаф и поворачиваясь снова к чемодану.

– Пожалуй, так, – пробормотала Филомена.

Прошло несколько столетий со времен восстаний якобитов, но в подобных местах, где традицию впитывают с молоком матери, предрассудки живут очень долго. Она никогда особенно не интересовалась политикой, но помнила критическое отношение отца к захватнической политике британской империи.

Ей захотелось узнать побольше о Джани и его отношениях с маркизом, поэтому она спросила:

– Давно ли вы служите у лэрда?

– Десять лет, – ответил он весело.

– И сколько лет вы провели здесь, в замке?

– Совсем недолго, но я очень доволен, что живу здесь. Я повидал много войн и много стран, но так получалось, что все они были жаркими. Я не жалуюсь, но должен признать, что меня взволновал вид настоящего снега.

Он улыбнулся ей, достал из чемодана нечто белое и тонкое – ее белье, и начал внимательно рассматривать. Филомена схватила свою вещь и спрятала за спиной. Глаза Джани лукаво блестели, но он позволил увести себя к чемодану с обувными коробками.

Разбирая свое нижнее белье и раскладывая его по ящикам, Филомена повернулась к Джани, чтобы спросить:

– Можно мне узнать… помните ли вы что-нибудь о покойной маркизе Рейвенкрофт?

Он кивнул, с трудом удерживая в руках высокую стопку обувных коробок.

– Ее звали леди Колин. Она была совсем сумасшедшая.

– Сумасшедшая? – У Филомены замерло сердце. – То есть ее следовало поместить в клинику?

– Да.

О нет! Филомена отвернулась, чтобы Джани не заметил, как исказилось от страха ее лицо. Хотя как он мог видеть, если обзор ему загораживала груда коробок, которые он нес к шкафу в башне? «Кажется, Милли Ли Кер несколько увлеклась во время посещения обувщика!»

Закусив губу, Филомена вспомнила утреннюю встречу в библиотеке. Кого она увидела там, демона? Или это было ее собственное безумие?

Она постаралась, чтобы голос звучал, как обычно, и спросила:

– С моей стороны не будет слишком ужасно, если я спрошу, как… она умерла? Я слышала, дети это обсуждали, но не поняла всего, и мне показалось, что расспрашивать об этом жестоко.

– Они всех подробностей не знают, – ответил Джани из-за разделявшей их стенки. – Эти подробности чересчур ужасны.

– Да?

Ее сердце сильно забилось. Она страстно хотела узнать, что произошло, но не осмеливалась спросить, поэтому замолчала, ожидая, что Джани сам захочет нарушить молчание. К счастью, он именно так и сделал.

– У нее случались ужасные приступы. Такие ужасные, что маркизу приходилось изолировать ее от детей. Однажды ночью она забралась на крышу и бросилась оттуда вниз.

«О господи!»

– Почему? – спросила в ужасе Филомена. – Дети были в доме? А где был маркиз?

Джани вышел из-за стены, покачивая головой.

– Дети были у бабушки в Лондоне, а лэрд и я уезжали в это время за границу. Маркиза вызвали в Раджанпур на похороны. Это было больше девяти лет назад. Дети считают, что мать умерла от болезни, и маркиз очень рассердится, если узнает, что они думают иначе.

– От меня они ничего не узнают, – пообещала Филомена.

Так что же означала та странная утренняя встреча в сумерках библиотеки? Видимо, она очень устала. Настолько измучилась, что все это ей привиделось. Возможно, она запомнила все не так, и это было плодом воспаленного воображения.

Филомена захотела сменить тему разговора и спросила:

– Сколько же лет было вам, Джани, десять лет назад?

– Я был тогда совсем маленьким мальчиком, мне исполнилось около семи.

Вместе с Джани она доставала из чемодана все свои юбки и продолжала расспросы.

– Совсем малыш. Неужели родители позволили вам работать на маркиза в таком возрасте?

– Мои родители были среди восставших, они боролись с британцами и Ост-Индской компанией. Все они были убиты, когда отряд лэрда… захватил нашу деревню. Все были убиты, кроме меня.

Его голос оставался спокойным, даже приятным, но лицо потемнело, на нем появилось неопределенно-сдержанное выражение.

– Боже мой, Джани!

У Филомены перехватило дыхание. Нижняя юбка, которую она держала в руках, упала кучей к ее ногам. Юноша покачал головой, но ловкие движения рук ни на минуту не останавливались.

– Это было давно. Время обладает способностью смягчать любую трагедию, благодаря ему легче забыть боль.

Филомена была потрясена и не могла сосредоточиться на деле, но и промолчать не сумела:

– Как же ты можешь после этого работать на него? Жить под его крышей и служить ему?

Его темные, красивые глаза взглянули на нее, и он печально улыбнулся:

– Потому что он предложил мне месть.

– Что? – Филомена не верила своим ушам.

– Маркиз был тогда капитаном. Он со своим командиром нашли меня на куче мусора, где я искал еду. Я был очень зол, и когда их увидел, начал бросать в них камни, даже стекло. Я на них кричал, плевался. Командир вытащил пистолет и собирался меня застрелить, но Рейвенкрофт его остановил. Помню, я очень испугался, когда он подошел ко мне. Никогда прежде я не видел таких больших людей, таких высоких и широкоплечих. Он заставил меня замолчать и взял на руки. Отнес меня в свою палатку и накормил. Я был очень зол, но я умирал от голода.

Даже в тусклом свете закатного солнца его черные волосы блестели, но в глазах была тьма.

– Вы знаете, что он мне сказал, пока я ел?

Филомена покачала головой:

– Даже представить не могу!

– Он сказал, что, если я захочу, он будет меня кормить, обучать и защищать. Пообещал, что, когда я стану мужчиной и мой гнев превратится к тому времени в ненависть, он всегда будет рядом. Я смогу отомстить, когда пожелаю. Он пообещал, что не будет сопротивляться.

Филомена шлепнулась на кровать позади себя и сказала недоверчиво:

– Для вас это большой соблазн.

Глаза Джани утратили обычный блеск, так как он всматривался в прошлое.

– Я сидел, бывало, на койке и ел ужин, который он мне принес. Он всегда давал мне острый нож, даже если на ужин не было мяса, и мы ели в молчании. Много лет я ложился в постель, намереваясь перерезать ему горло, когда он заснет.

– Что же вас останавливало?

– Думаю, это был взгляд, которым он смотрел на меня каждую ночь, прежде чем задуть лампу…

Джани остановился и поглядел на Филомену, как будто вспомнив, что они не очень хорошо знакомы.

– Как он смотрел? – спросила она, не сумев сдержаться от расспросов.

– Как если бы он хотел, чтобы я это сделал.

Джани собрал ее юбки в охапку и понес к шкафу, а Филомена в изумлении уставилась ему вслед, ожидая, когда он вернется.

– Но у него же дети!

– Да. Но он никогда не позволял им узнать себя по-настоящему, – выражение лица Джани было задумчивым.

Филомена встала, чтобы помочь, но ее движения были скованными, а мысли в голове стремительно путались.

– Даже по прошествии стольких лет вы не можете его вот так простить!

– Маркиз сдержал свое обещание. Он брал меня с собой, когда ему пришлось ездить по всему миру, даже обеспечил меня в завещании на случай своей смерти. Я не знаю, мисс Мена, виноват ли он в смерти моих родителей, но я точно знаю, что мы оба стали частью военной машины империи, которая возникла задолго до наших дней. – Джани остановился и выглянул из окна, чтобы полюбоваться на лес, простиравшийся вниз по холмам до самого моря. – Когда он впервые привез меня сюда, я понял, что Рейвенкрофты были воспитаны, чтобы стать воинами, такова их судьба.

Он повернулся к Филомене, но его белозубая улыбка была совсем не радостной.

– Вы можете представить его в какой-нибудь иной роли?

– Нет, – признала Филомена, хотя сердце ее разрывалось от той трагедии, что перед ней предстала. – Кажется, не могу.

– Я не хотел вас огорчить, мисс Мена, – сказал Джани серьезно. – Я вполне доволен своей жизнью, и у меня есть иные причины… здесь оставаться.

Странно, но впервые за весь их разговор юноша действительно выглядел опечаленным. И Филомена понимала, почему.

– Рианна? – спросила она тихо.

Он просто поглядел на нее, и все стало ясно.

– Она отвечает вам взаимностью?

– Она не знает, – и тут на его лице отразился страх, но Филомена поспешила его успокоить.

– Все в порядке, – заверила она и положила руку на его шелковый рукав. – Я никому не скажу. У меня есть свои секреты, и я никогда не обману доверие друга.

Джани посмотрел ей в глаза, потом кивнул.

– Это безнадежно, мисс Мена. Дочь маркиза не может выйти замуж за лакея, особенно иностранца. Разве вы здесь не для того, чтобы научить ее, как должна вести себя жена благородного человека?

Филомена подняла руку и погладила его по гладкой щеке, чувствуя, как в горле застрял комок.

– Милый Джани, нет на свете человека более деликатного и благородного, чем вы.

Странный блеск появился в черных глазах, и он быстро отвернулся.

– Тогда позвольте мне привести в порядок ваш письменный стол, чтобы вы могли за ним работать как можно более успешно, – сказал он, улыбнувшись через силу. – Когда вы будете отвечать на ваше письмо, вы еще вспомните меня с благодарностью.

– Если хотите, – ответила Филомена с дрожащей улыбкой, позволив юноше сменить тему разговора. Она вернулась к своим чемоданам, чтобы наконец их разобрать. Оба работали в молчании, погрузившись в свои мысли.

Вскоре прозвучал гонг на обед, и Филомена решила, что вдвоем с симпатичным помощником они успели сделать очень много.

– Мисс Мена! – воскликнул Джани, открывая дверь.

Она подняла голову от туалетного столика, где торопливо поправляла прическу.

– Это лежало в коридоре рядом с вашей дверью.

Когда она увидела, что он держал в руках, острые углы царапавших ее мыслей смягчились, и она вспомнила недавнюю встречу с маркизом. И то возбуждение, что она испытала.

Филомена протянула руки и взяла аккуратный, хотя и неумело составленный букет из тех цветов, что она бросила, когда убежала из сада. К нему не прилагалось ни записки, ни карточки, только ленточка с тартаном Маккензи, которой был завязан букет. Но она догадалась, кто оставил его около дверей.

Филомена осторожно потрогала толстые розовые стебли, и сердце ее растаяло – Рейвенкрофт убрал со стеблей все шипы.