Текст книги "Любовь горца"

Глава 17

После того как женщины-матриархи унесли факелы к своим очагам, Филомена решила, что празднование завершилось. Но она ошибалась.

Она ошибалась во многом, разве не так? Предполагалось, что замок Рейвенкрофт станет тихим убежищем, а вовсе не местом пробуждения ее чувственности. Она думала, что лэрд – пожилой отставной офицер, а не мужественная гора мускулов, ходячий соблазн и совращение. К тому же в ее заново наполненном стакане должен находиться сидр, но она подозревала, что ей налили что угодно, только не сидр.

Горящие факелы проложили путь в ночи, а затем их поместили в заранее намеченных точках. После этого все взрослые мужчины и женщины Уэстер-Росс вышли из своих палаток, домов и усадеб и собрались там, где на западном холме поместья Рейвенкрофт был сооружен целый город из парусиновых шатров.

– Детей уложили в постель, чтобы они не видели того, что теперь будет. Настоящий праздник только начинается! – так говорил Гэвин Сент-Джеймс, граф Торн, который нагнал ее и пошел с ней рядом легкими шагами, в то время как Филомена решила рассмотреть происходящее. – Вы понимаете, что здесь происходит, англичанка?

Он отодвигал рукой ленты, флаги и другие разноцветные украшения, которые развевались на сооружениях, напоминающих цыганские шатры. Они располагались кругом в пять или больше рядов. В самом центре большой окружности горел еще один костер. Он был не так велик, как те, что догорали около замка Рейвенкрофт, но вокруг него располагались факелы, придающие ночному празднеству более интимную атмосферу.

– Что они делают? – спросила Филомена. – И что теперь будет?

Веселая мелодия, исполняемая на скрипке и флейте, достигла ее слуха, ей аккомпанировали барабаны. Мелодия веселила сердце, и ноги Филомены так и просились в пляс.

Гэвин взял со стола, которым заведовала миссис Грейди, маску и нацепил ее поверх своего красивого лица, сопровождая это улыбкой. Его голос приобрел интонации древнего песнопевца:

– До принятия христианства мы, шотландцы, делили год на две половины: светлую и темную. Светлая принадлежала живым. Темная половина принадлежала мертвым и обитателям подземного мира.

– Вот как?

Филомена оглянулась. Вокруг люди в черных плащах с раскрашенными лицами надевали маски. Красивые платья, вполне подходящие для лондонского бала, и простые домотканые одежды в равной степени становились экзотическими нарядами благодаря шарфам на бедрах и необычным драгоценным украшениям.

– Дайте угадаю, – сказала Филомена. – Самайн отмечает наступление темной половины года.

Странные дудки и барабаны начали исполнять таинственный ритмический танец без начала и конца. Эль, скотч и другие спиртные напитки полились рекой, что придавало празднику оттенок безрассудности и лихорадки, как перед концом света. Некоторые женщины сняли с себя корсеты и танцевали вокруг огня в одних рубашках, сползающих с плеч и едва прикрывающих грудь. И никто не казался оскорбленным таким зрелищем. Филомена решила тоже не оскорбляться. Одинаковые черные маски были на лицах всех присутствующих, что делало их неузнаваемыми, поэтому можно было позволить себе любое, даже неприличное поведение.

– Умница, барышня! – промурлыкал Гэвин.

Волшебным образом в его руках оказалось два стакана с сидром, и он заменил почти пустой стакан в руках Филомены на свеженалитый.

– Самайн дословно значит «конец лета». Завтра, первого ноября, будет наш традиционный Новый год. Мы, живущие в Хайленде, одновременно опасаемся и уважаем границы и переходы между ними. Мосты, границы владений кланов, перекрестки дорог и пороги домов – это все наши священные места. Здесь появляются обитатели подземного мира. Точно так же самым мистическим и опасным временем для нас являются сумерки, рассвет, Самайн и Белтейн, переломные моменты года.

Филомена приняла из его рук маску и стала перебирать ленты.

– Вы празднуете в это время, потому что боитесь их? – спросила она.

– Именно так. – Он усмехнулся. Благодаря черной маске над чувственными губами эффект получился устрашающий. – С наступлением полночи мы превращаемся в то, чего мы боимся. Мы пьем, пляшем и предаемся разгулу, как будто завтра не наступит. Так мы привлекаем духов, демонов, фей и ведьм праздновать вместе с нами в надежде, что они не обратят на нас свое волшебство в тот период, когда они становятся самыми сильными. Это время междуцарствия.

Филомену охватила дрожь ожидания, она видела вокруг арендаторов, фермеров, пастухов, доярок, землевладельцев и лэрдов, надевших черные маски и превратившихся в пришельцев из Подземного мира шотландских легенд. Из этого мира приходит все доброе и все несчастья, а значит, дьявол готов принять на себя все последствия этой ночи.

Ее согрело сомнительное содержание ее стакана, и Филомена поддалась безумному и головокружительному духу, который, казалось, охватил всю толпу. Она позволила Гэвину надеть на себя маску.

– Умеете ли вы танцевать круговые танцы, барышня? – спросил Гэвин, когда они добрались до людей, танцующих вокруг костра.

– Умею ли я танцевать круговые танцы? – засмеялась Филомена, притоптывая в такт быстрой и веселой музыки. – Да я ведь и Хэмпшира, это мы придумали круговые танцы.

– Мне казалось, вы говорили, что вы из Дорсета, – вмешался весельчак в маске, но по рыжей бороде и веселой ухмылке его без ошибки можно было признать за управляющего Рассела.

Филомена чуть не уронила свой стакан с сидром и побледнела, осознав свою ошибку.

– Правильно, я так сказала, – ответила она, стараясь отыскать выход из положения.

Молодая пышногрудая женщина вырвалась из рук ее чересчур настойчивого партнера и наткнулась на Гэвина, из-за чего напиток выплеснулся из стакана ему на рубашку. Хихикая и принося невнятные извинения, женщина провела рукой по жилету Гэвина, надетому на мускулистый торс. Ее бесстыдные пальцы прошлись по ремню споррана – кожаной сумки с мехом – и опустились до кильта.

– Вы прощены, девушка, поверьте, – пробормотал Гэвин ласковым тоном, в котором чувствовался откровенный намек.

– Найди меня, если захочешь. – Она почти пропела эти слова. – Я сумею вознаградить тебя.

Она поцеловала Гэвина прямо в губы, но потом ее нетвердо держащийся на ногах партнер увлек девицу дальше. Рассел и Гэвин рассмеялись, а Филомена потеряла дар речи.

– Я так поняла, что она сделала вам предложение, – заговорила она наконец.

– Мне кажется, вы правы, – захохотал Рассел.

– Она поцеловала вас прямо перед мужем и перед другими людьми! – воскликнула Филомена. – Я поражена, как он не вызвал вас на дуэль!

Тут Гэвин и Рассел засмеялись откровенным мужским хохотом.

– Ох, барышня, это совсем не ее муж, муж вон где, – и стаканом он указал на край леса, где невысокий, но широкий в плечах мужчина прижал к дереву высокую женщину и упивался ее шеей, как на иллюстрациях ужасных дешевых книжонок, которые читал Эндрю.

– Боже мой! – это было все, что могла вымолвить Филомена.

– Не волнуйтесь, барышня! – Гэвин наклонился к ней и прошептал на ухо, отчего по коже Филомены пробежал приятный холодок: – На Самайн никто не помнит, что они женаты, а на Белтейн дела обстоят еще хуже.

– Да благословят боги этот разнузданный праздник плодородия, – воскликнул Рассел и поднял стакан.

Гэвин чокнулся с ним с веселым возгласом «slàinte mhath!» Делать было нечего, и Филомена чокнулась с ними своим стаканом и выпила большой глоток, хотя мысль, что лэрда нет в этой толпе, портила ей настроение.

В маске или без маски его нельзя не заметить, но его высокую и широкую фигуру здесь не было видно. Может быть, он удалился в лес с какой-нибудь женщиной, чтобы воспользоваться происходящей вакханалией? И погрузился в пространство между бедрами какой-нибудь жаждущей девицы? Эта неприятная мысль заставила Филомену нахмурить брови и ощутить прилив раздражения.

– Научите меня танцевать круговой танец, англичанка! – попросил Гэвин, его зеленые глаза озорно блестели под маской. – Пусть это будет Хэмпшир или Дорсет, не важно, откуда вы прибыли к нам.

Филомена положила ладонь в руку, протянутую Гэвином, и подумала, что его объятия не вызывают в ней той дрожи волнения, какую вызывают руки Лиама, поэтому они для нее безопаснее. А значит, позволительнее. Если все присутствующие пьют, танцуют, флиртуют и… продолжают в том же духе, то почему бы и ей не принять в этом участие? Приближался ведьминский час, и чем позднее становилось, тем разнузданнее становился вечер. Если на праздник Самайн никто не помнит, что они женаты, то почему бы и ей не забыть про это!

Лиаму нетрудно было найти Филомену в праздничной толчее, пока он шел по периферии танцующей толпы хайлендеров в устрашающих масках. Ее было видно издалека. Сверкающие рыжие волосы, убранные в благопристойную прическу, сейчас растрепались. Передняя часть укладки сохранилась, зато сзади волосы упали на спину и достигали до талии блестящими волнами и кольцами. Огонь отражался на изумрудно-зеленых лентах, продернутых через черные кружева, украшавшие корсаж. На ее алебастровой груди играли отблески золотого огня. Она танцевала вокруг костра в круге, состоявшем из сорока человек. С обеих сторон ее окружали мужчины, добивавшиеся ее внимания и старавшиеся обучить ее элементам танца.

Его дети были правы – она прекрасно танцевала. Филомена весело смеялась, когда спотыкалась, и ее хрипловатый нежный смех вызывал у мужчин вокруг нее сладострастные улыбки. Помогая ей восстановить равновесие, они старались руками схватить ее за любые места.

Мучительные черные кинжалы впились ему в сердце, когда он увидел, как она наслаждается мужскими знаками внимания. Кто бы мог подумать, что его прелестная добропорядочная гувернантка способна двигаться с такой роскошной дьявольской грацией?

Но главным словом для него было слово «его». Разве он не ясно дал понять и ей, и всему клану, что намерен добиться ее? Глаза Лиама неотрывно смотрели на пышные формы Филомены, пока он пробирался по самому краю освещенного костром пространства. Он видел, как она прыгает, смеется, наблюдая, как огонь сверкает в ее волосах.

Гэвин подошел к ней сзади, влился в круг, взял ее за руку и улыбнулся ей, давая понять, что совершенно очарован. Филомена сверкнула улыбкой узнавания, повернув к нему голову. Тут круг разорвался, каждый обнял своего партнера, и началась самая быстрая часть танца. Пары кружились с невероятной быстротой, их тела едва успевали за полетом ног.

У Лиама кровь стучала в ушах, он с трудом подавил в себе желание убить брата, а ее потащить домой, схватив за роскошные волосы. Но нынче наступил век просвещения, и современные женщины требовали более тонкого обхождения. За ней надо ухаживать.

Лиам прохаживался по самому краю палаточного городка. Там он схватил маску со стола, нацепил ее на лицо так, чтобы она скрывала глаза и сидела на переносице, и отправился к музыкантам. Флейтист, барабанщик и два скрипача играли в почти полной темноте, потому что старались, чтобы их инструменты не попали слишком близко к жару костра. Склонив к ним голову, он распорядился, какой танец исполнить следующим, и подождал, когда закончится круговой танец.

На Лиаме по-прежнему не было ни плаща, ни рубашки. Он гордо демонстрировал древние руны, написанные на его коже традиционной синей краской. Он чувствовал себя настоящим друидом, мистическим Королем-оленем, вышедшим на поиски самки. Толпа расступилась перед ним, когда зазвучал медленный вальс, исполняемый инструментами вместо головокружительного кругового танца.

Клан Лиама начал перешептываться и обмениваться восклицаниями, когда он подошел сзади к Филомене и положил руку ей на плечо. Она повернулась, и сияющая улыбка стала гаснуть, а потом исчезла.

– Могу я пригласить вас на танец, моя леди?

Он поклонился ей, как кланяется ученик своему наставнику или, в этом случае, наставнице. Ее огромные глаза подсказали ему, что она заметила подчеркнутое обращение «моя». Пьяная и веселая, толпа обрадовалась такому повороту событий, стала кричать и выталкивать Филомену, пока та не очутилась практически в объятиях Лиама.

– Мне трудно отказать вам, – пробормотала она.

Лиам весь напрягся, когда их тела соприкоснулись, как будто в точках касания прошел электрический разряд. Везде, где его разгоряченная кожа прижималась к ее изумительному платью, она начинала пульсировать. Кончики ее невероятных грудей терлись о его торс прямо под грудью. Ее бедра прижимались к нему, и складки килта путались в складках ее платья.

Крепко взяв Филомену за руку, он другой рукой обнял за талию чуть ниже спины и прижал к себе. Они танцевали бы бедро к бедру, если бы он не был так высок, однако Филомена прекрасно помещалась в его объятиях, будто была создана для них. Все ее пышные изгибы и впадинки как раз совпадали с углами и твердыми выпуклостями его тела.

Они начали ритмичное движение, их тела двигались безупречно, хотя он чувствовал, что слишком часто ставит ее в неловкое положение. Ее рука трепетала на обнаженной коже его плеча, подобно бабочке, не желающей садиться на цветок.

Ей пришлось несколько раз нервно вздохнуть, прежде чем она решила спросить:

– Почему бы вам не надеть рубашку, мой лэрд? Это не вполне прилично.

Из его горла вырвался выразительный смешок – всегда такая правильная эта барышня, мисс Филомена Локхарт.

– Оглянитесь вокруг, – бросил он с вызовом. – Танец с полуобнаженным маркизом отнюдь не самая неприличная вещь из тех, что совершаются здесь в эту минуту!

Он вел ее в плавном медленном танце, и она поглядела на другие пары, потом на то, что происходит в палаточном городке и даже в лесу неподалеку, где предавались непристойным удовольствиям в тени деревьев, виднелись извивающиеся тела и слышались подозрительные звуки.

Это отвлекло Филомену, и она споткнулась, чем тут же воспользовался Лиам, прижав к себе еще теснее.

– Что вы делаете? – спросила Филомена, задыхаясь, и постаралась довольно безуспешно отодвинуться на приличное расстояние от партнера.

– Стараюсь не наступить на вашу ножку, барышня, – ответил Лиам с наигранной наивностью, наслаждаясь ее замешательством куда больше, чем следовало бы. – Иногда я бываю довольно неловким чудовищем и могу вам навредить.

– Я уверена, вы никогда мне не навредите, – ответила она, опуская длинные ресницы.

– Вы считаете меня слишком хорошим танцором и ошибаетесь, – шутливо заметил Лиам.

– Нет! – Голос Филомены прозвучал жалобно: ей никак не удавалось почувствовать себя свободно в его объятиях, несмотря на все его попытки успокоить ее. – Это вы считаете меня лучше, чем я есть на самом деле. – Голос ее прервался, и она попыталась отвернуться. – Пожалуйста, извините меня, мой лэрд, но, кажется, мне пора уходить.

Лиам только крепче сжал ее, отказываясь отпустить.

– Не убегайте от меня, Мена! – Звучание этого имени на языке было слаще самого лучшего виски. – Не убегайте от наших отношений. От нас.

– Нет никакого «нас», – прошипела она. – Пожалуйста, отпустите меня и не устраивайте сцен, я вас очень прошу!

– Послушай меня, женщина, – приказал он.

И она подчинилась, хотя сдвинула брови и сердито нахмурилась, глядя на его ключицы.

Лиам стал говорить нежнее, его слова шли от самого сердца.

– Когда я говорил, что хочу, чтобы Рейвенкрофт стал вашим убежищем, я именно это имел в виду. – Его голос и руки стали мягкими, но он не выпускал ее из объятий. – Эти камни, они всегда будут здесь. Мой клан – у них есть сила и единство, они способны противостоять бесчисленным врагам. В этом месте можно строить новую жизнь, Мена. И этой ночью ее можно начать.

– Для меня нет новой жизни. – Она сказала это так тихо, что Лиаму пришлось напрячь слух, чтобы расслышать. – Для меня, для нас обоих будет лучше, если вы сейчас же прекратите, прежде чем вам и всем станет больно.

– Я не прекращу до тех пор, пока вы не прикажете, и, вероятно, не прекращу даже тогда, – признался Лиам и прижал ее как можно крепче, чтобы она почувствовала возбуждение, охватившее его тело, чтобы она ощутила пульс, бьющийся в паху. – Только скажи мне, что ты не жаждешь этого. Скажи мне, что ты не почувствовала той бури, которая между нами зародилась в самый первый день, когда мы встретились. Что в душе ты не поняла неизбежность наших отношений. Я с первого раза, как тебя увидел, понял, что моя судьба – заполучить тебя здесь, в этом тумане. И ты должна взять меня, Мена… всего меня. Требуй от меня, чего хочешь. Возьми от меня то, что я могу тебе дать.

От этих слов ее тело задрожало. Все мускулы напряглись и, казалось, затвердели внутри ее платья. Ее рука, прежде лежавшая осторожно на его плече, вцепилась в него, как будто она старалась удержаться на ногах.

Она подняла лицо, и стало видно, что зеленые глаза блестят от непролитых слез. Ее отчаяние удивило и потрясло его. Он ожидал всякой реакции на свои слова, но определенно не этой.

– Я… я должна признаться вам кое в чем, что сразу изменит ваше отношение ко мне.

Близкие слезы сделали ее голос еще тише, и Лиам сделал поворот в танце и вывел ее из круга музыкантов и танцующих в тень около пустого стола, на котором остались два пустых бочонка и множество высоких кружек.

– Что бы вы ни сказали…

– У меня был мужчина, – заговорила она, как в горячке, – там, в Лондоне, он…

Лиам прижал огрубевший палец к ее полным губам:

– Я знаю, – стал он успокаивать ее.

Филомена отодвинулась и отвернула лицо от его руки.

– Нет, не знаете. Вы не можете знать. Он уже заполучил меня, неужели вы не понимаете? Он делал мне больно, Лиам, но он меня не заставлял. Я ему это позволяла. Мне пришлось. Он совершал с моим телом, с моей душой такое, что это меня полностью изменило.

В Лиаме проснулся его демон, но он постарался его задавить.

– Скажите мне его имя, и я доставлю его окровавленный труп к вашим ногам.

Она покачала головой и отступила на шаг, увидев его гнев, отразившийся на лице.

– Нет. Нет, неужели вы не понимаете? Мой единственный шанс – стать другой, не собой. Вы знаете, что у меня есть тайна, ужасная тайна. Вы даже не представляете глубину моего обмана, его размеры. Вы не знаете, кто я… кем я стала. Если я расскажу, мне конец. – Последние слова она произнесла с трудом.

Лиам потянулся к ней и прижал к себе. Ему хотелось стереть все дурные воспоминания, удалить их из ее измученной головы. Уничтожить все ее страхи и победить всех ее драконов. Он хотел уничтожить того, кто причинил ей столько боли, заставил ее страдать. Только бы она дала ему возможность и средство сделать это!

Он не мог пойти войной, хотя именно таким было его первое желание, тогда вместо этого он постарался подарить ей некое подобие мира.

– У меня тоже есть свои тайны, барышня, ужасные тайны. В конце концов они обрекут меня на вечное проклятие. Давайте оставим наши тайны в прошлом, где им самое место, и воспользуемся моментом. Завтра будет завтра, вчера было вчера. А нынешняя ночь принадлежит нам.

Она пристально посмотрела ему в лицо, как будто не узнавая.

– Разве вы не помните, о чем мы говорили тогда, в часовне? Прошлое – это не просто прошлое, оно всегда с нами, оно делает нас такими, какие мы есть. За грехи, которые мы совершим сегодня ночью, нам придется отвечать при свете дня.

Лиам протянул руку и погладил косточками пальцев по нежному пушку ее щеки ровно под тем местом, где раньше был уродливый синяк.

– Говорят, прошлое вырезано в камне, – пробормотал он. – Но ты заставила меня поверить, что это не так. Прошлое – это туман на зеркале, барышня. Время идет, и оно становится туманным и неясным. Нам надо научиться оставлять нашу боль позади.

– Но некоторые вещи остаются с нами надолго, разве нет? – спросила она с горечью. – Подобно едкому запаху горящего торфа. Выбор, который мы совершаем… есть многое, что невозможно забыть.

– Однажды ты мне сказала, что зло умеет казаться легким и простым. Но добро тоже это умеет.

Лиам наклонился к Филомене и всем телом прижал ее к столу, прикоснувшись щекой к ее щеке и обняв.

– Ты внушаешь мне желание стать хорошим человеком. Позволь показать тебе, что можно обрести искупление даже во тьме. Пусть завтрашний рассвет со всеми его опасными секретами придет к нам после того, как ты позволишь мне любить тебя. Потому что под такими дружелюбными звездами это не может быть грехом.

На обнаженную кожу его груди упала слеза и обожгла ее, пока текла своим извилистым путем.

– Неужели ты не понял, что я тебе сказала? Я же не девственница.

– Тихо, барышня! – успокоил он и крепко поцеловал ее в лоб. – Потому что мне тоже придется сделать признание.

Он наклонил к ней голову, и его горячее дыхание согрело ей ухо:

– И я не девственник.

Очевидная абсурдность его ответа заставила ее нервно рассмеяться. Мысль о другом мужчине, который лежал на Филомене, входил в ее заветное место, заставила собственнический инстинкт пробудиться с такой силой, что Лиаму показалось, он надорвется под его напором. Однако…

– От этого ничего не меняется, я все равно тебя хочу, – сказал он. – Я не заставляю своих женщин соблюдать немыслимые стандарты чистоты. У нас в Хайленде не такие обычаи. Мы любим сначала убедиться в том, чего хотим, прежде чем менять свою жизнь, и только тогда заключать помолвку.

Лиам немного отодвинулся и двумя пальцами поднял ее лицо за подбородок.

– Погляди мне в глаза и скажи, разве твое тело не стремится к моему? Можешь ли ты сказать, что ты меня не хочешь?

На ее фарфорово-белом лице глаза блестели как-то особенно ярко:

– Нет, не могу.

– Тогда приходи через пять минут в рощу, что находится на севере отсюда. Я подожду еще немного, чтобы не увидели, что мы ушли вдвоем, и потом я тебя найду.

Он решил, что не только найдет ее, но подарит ей такой наслаждение, что оно сотрет воспоминания о другом мужчине из ее памяти. Навеки.