Текст книги "Дьявол в ее постели"

В душе бушевала ярость, и вся сила воли понадобилась, чтобы не прорычать ее имя.

Как она осмелилась его ослушаться? Как осмелилась осквернить себя грязью этого подземелья? Неужели у нее совсем нет инстинкта самосохранения? А может быть, она наслаждается, подвергая себя такой опасности?

Одна. И без оружия.

Твою мать, сквозь эту прозрачную тряпку он видит ее целиком – от лопаток до ложбинки меж ягодиц!

Как и все эти люди.

Пять минут. Еще пять минут – и сюда явятся силы Скотленд-Ярда.

Чандлер перебирал в уме возможные варианты действий, а Франческа тем временем уже всходила на платформу. Здесь она замедлила шаг.

– Где избранный мной «олень»? – вопросила она звучным голосом.

Чандлер дорого бы отдал за то, чтобы увидеть сейчас лицо Кенуэя!

Сильных женщин тот всегда терпеть не мог.

– Он оказался вас недостоин, – ответил граф. – Вместо него служить вам буду я.

«Олени», выстроившись полукругом, окружили Франческу и двинулись вперед, словно подталкивая ее к Кенуэю. Но она осталась на месте.

– Но я вас не выбирала. И что значит «оказался недостойным»? Что вы с ним сделали?

Кенуэй театрально прижал руку к сердцу.

– Что вы, дорогая моя! Ничего. Он просто… исчез. Идите же ко мне!

Она не трогалась с места. Двое «оленей» подошли к ней сзади – слишком близко! Один, казалось, готов был ее подтолкнуть.

От самообладания Чандлера остались жалкие клочья; он потянулся за ножом.

Если эти твари хоть пальцем до нее дотронутся…

– Что значит «исчез»? – настаивала она.

Кенуэй протянул руку, жестом останавливая «оленей», и шагнул вперед – величественно колыхнулась тяжелая алая мантия.

– Вы, графиня, знакомы с этим самцом? – поинтересовался он.

Маска, скрывающая ее лицо, не могла скрыть гнева.

– Думаю, вы и сами это знаете, – отрезала она голосом острым и безжалостным, как кинжал.

– Так не переживайте, моя дорогая! Ему никто не причинил зла. – Кенуэй протянул руку, погладил выбившуюся из-под капюшона огненную прядь.

Взгляд Чандлера заволокла алая пелена, по жилам вместо крови ринулась расплавленная ярость.

– Сегодня ваше место рядом со мной, графиня! – объявил Кенуэй.

Франческа отпрянула.

«Олень», стоящий слева, схватил ее за локоть и подтолкнул вперед.

В этот миг из тьмы выпрыгнул Чандлер.

Руку, посмевшую коснуться Франчески, он сломал прежде, чем хоть один сектант успел закричать. С ревом схватил противника и швырнул во тьму. Звук падения тела на рельсы показался ему сладостной музыкой.

Шестеро оставшихся бросились на него, окружив их с Франческой тесным кругом.

Она сорвала маску и швырнула ее в лицо одному из «оленей», а затем обернулась к Чандлеру. В глазах ее страх и облегчение боролись с гневом.

Чандлер выхватил из-за пояса нож и приготовился к бою. Сейчас он готов был и голыми руками забить любого, кто угрожал его женщине.

Потом увести эту дуреху в безопасное место.

А после этого – разделаться с Кенуэем раз и навсегда.

Глава 23

Всей душой Франческа желала бы остаться на месте и смотреть, как работает Чандлер! Скорость и изящество, с которыми он наносил удары своим врагам, восхищали, словно искусный танец.

Противники бросались на него, но все их атаки словно отклонял невидимый щит его почти демонической ярости.

В последний раз, когда она видела Чандлера, он напоминал айсберг. Такой же холодный. Далекий. Бесчувственный.

Теперь же превратился в вулкан.

Движения его были точны и выверены, решимость абсолютна. Максимальная экономия сил и максимальный ущерб. Просто машина для убийства.

Хрустели кости, хлюпала разорванная плоть, струями лилась кровь.

«Надо ему помочь!» – мелькнуло в голове у Франчески.

Как жаль, что пистолет пришлось оставить дома! Но, увидев предназначенный для нее костюм, Франческа с сожалением поняла, что здесь его совсем негде спрятать.

В этом, поняла она, и состоял замысел Кенуэя. Он хотел, чтобы все они явились на оргию не просто обнаженными – голыми во всех смыслах. Беззащитными. Уязвимыми.

Впрочем, «безоружна» для нее еще не значит «беззащитна».

Пока «олени» сосредоточились на Чандлере, она воспользовалась тем, что женщин обычно недооценивают, и повернулась к Кенуэю. Он спешил в другую сторону от тоннелей, на юг. За ним бежали еще несколько сектантов, но он не обращал на них внимания.

Такие, как этот человек, всегда спасают только себя.

Сомнений нет: хочет сбежать через какой-то другой выход из подземелья. Наверняка здесь имеется водоотвод, сообразила Франческа. Если Кенуэй уйдет по нему – окажется там, где ему самое место.

В канализации.

И там его уже не отыщешь.

Франческа помчалась за ним. От группы сектантов отделился рослый массивный мужчина и бросился ей наперерез, словно желая остановить. Не останавливаясь, она отвела руку назад, чтобы удар вышел сильнее, и врезала ему тыльной стороной ладони по носу. Послышался хруст, и она ощутила, как вдавилась под рукой сломанная кость.

Мужчина немедленно упал, а она снова повернулась туда, где только что видела Кенуэя.

Вокруг творился сущий хаос. К Чандлеру присоединились еще двое мужчин в гражданском – должно быть, представители закона, умеющие брать в плен и убивать.

Они выкрикивали приказы и силой останавливали бегущих, стараясь прекратить анархию.

Где-то вдалеке послышались пронзительные свистки и топот множества ног, гулко отдающийся от гранитных стен.

Полиция!

Люди метались меж каменных стен, бежали в разные стороны; одни дикими зверями кидались на противников, другие, бледные и перепуганные, срывали с себя маски и устремлялись к тоннелям.

О них Франческа не думала – ее интересовал только Кенуэй. Но он уже почти скрылся из виду.

Вдруг раздался страшный грохот – словно пушечные выстрелы, оглушительным эхом отдававшиеся под каменными сводами. Под ногами затряслась земля. Франческа упала на колени, зажав уши руками, крича и не слыша собственного крика.

Чьи-то сильные руки подняли ее с земли. Она повернулась, готовая сражаться – но это был Чандлер! Схватил ее в охапку и почти поволок за собой в один из тоннелей, наполняющихся черным дымом.

– Кенуэй!.. – кашляя от дыма, она попыталась показать, куда он ускользнул.

– К черту Кенуэя! – рявкнул Чандлер. – Уходим!

Прикрыл ей нос и рот носовым платком – и, во второй раз в жизни, повел за собой сквозь клубы едкого дыма.

Звон в ушах мешал сориентироваться. Франческа пошатнулась, едва не упала, и Чандлер подхватил ее на руки и понес по подземному лабиринту. На каждом повороте он гасил горящую свечу; по всей видимости, эти свечи сам расставил здесь заранее, отмечая путь к выходу.

Как же Франческа восхищалась своим тайным агентом!

Наконец он остановился там, где узкий и очень древний на вид подземный коридор переходил в более широкий и современный.

В конце коридора виднелись газовые лампы. Судя по всему, это был выход на работающую станцию подземки, сейчас закрытую и запертую на ночь.

И это создавало проблему. На Франческе по-прежнему не было ничего, кроме полупрозрачной мантии. Вспомнив об этом, она попыталась вывернуться из его хватки и встать на землю.

– Подожди! Куда ты меня несешь?

– Домой, куда же еще?

Наконец ей удалось опустить ноги на землю; но вырваться из его рук не было никакой возможности.

– А как же Кенуэй? Надо вернуться! Что, если он уйдет?

Чандлер резко повернулся к ней. Такого выражения на его лице она еще не видела.

– Я вообще не понимаю, что ты здесь делаешь! – рявкнул он и снова двинулся вперед, почти волоча ее за собой.

– Подожди! – упираясь, воскликнула она.

– Не понимаю, что у тебя в голове! – свирепо пробормотал он, словно обращаясь к самому себе. – Как ты вообще нашла это место?

– Я сказала, стой! – Она уперлась каблуками в землю. – Я никуда не пойду. Только не в таком виде!

Он резко развернулся и оскалился, словно зверь, готовый укусить. Не было сомнений: сейчас он готов сорвать с нее одежду.

Однако в этом нет нужды: она и так почти обнажена.

Франческа видела с точностью до мига, как этот факт достиг его затуманенного гневом разума и привлек внимание. Ярость во взоре Чандлера не погасла, но преобразилась в нечто иное. Столь же неукротимое – и в конечном счете, пожалуй, более опасное.

То, что читалось в его взгляде, заставило ее отступить на шаг.

Не отступи она – быть может, осталась бы в безопасности. Не пробудила бы в нем первобытный инстинкт хищника.

Но она сделала, отступила.

Он подался вперед, отбросил ее руки (она вытянула их, пытаясь его остановить) и, схватив за шею, впился в ее губы сокрушительным поцелуем.

Франческа задрожала, ощутив себя в капкане его воспламененного тела; одну руку он положил ей на затылок, запустил в волосы, а другой уже распускал единственный шнур, удерживающий на теле ее прозрачное одеяние.

Где-то на заднем плане сознания мелькнула мысль: надо его остановить! Совсем рядом идет полицейская облава, в любой момент их могут обнаружить. Она хочет узнать, почему он не сообщил о своих планах. Поинтересоваться, где пропадал весь день.

И почему ее обманул.

Но он целовал ее так свирепо, словно хотел съесть живьем – и от этого поцелуя из головы вылетели все вопросы; она лишь беспомощно прильнула к нему, ощущая, как тает и плавится тело в огне его безмолвного желания.

Что ж, иногда покориться – лучшая стратегия.

Едва она уступила, его поцелуй изменился. Он не стал нежнее – скорее, жарче. Не отрываясь от ее губ, Чандлер тихо стонал, и в этих животных стонах слышались сладостные обещания. Сердце Франчески молотом колотилось в груди. Даже сквозь одежду она ощущала мощь и жар его тела – и почти сверхчеловеческую страсть.

Более всего на свете он хотел заявить свои права на нее. А она больше всего на свете хотела ему подчиниться.

Когда она ответила на поцелуй, он хрипло зарычал. Рука запуталась в ее волосах, оттянула голову назад.

Чандлер оторвался от ее губ; глаза его в полумраке сверкали почти демонической чернотой.

Он – человек тьмы. Живет во тьме, облекается во тьму, укрывает тьмой свою душу. В этот миг Франческа знала: ей придется встретиться с его тьмой, принять ее в себя.

Знала – и была готова.

Он склонил голову, пробежал губами по ее шее, оставляя зубами легкие отметины, заставлявшие ее вздрагивать и хватать ртом воздух.

Как много им стоит сказать друг другу! Высказать гнев и взаимные обиды, примириться… но все это потом. Все неважно. Сначала – желание.

Из горла Франчески вырвался жалобный, скулящий стон, который она никогда не сочла бы своим – и этот звук, как видно, лишил Чандлера последних остатков самообладания.

Почти как прошлой ночью, Чандлер поднял ее – она немедленно обвилась ногами вокруг его пояса – и, сделав несколько широких шагов, прижал спиной к холодной каменной стене.

Рука, обвитая вокруг плеч, и крепкое литое тело, прижимающее ее к опоре, не давали возможности упасть.

Не тратя времени на прелюдию, он просунул свободную руку между ними и расстегнул брюки. При этом костяшками пальцев скользнул по ее естеству – и это случайное прикосновение обожгло ее, словно электрический удар, и вызвало настоящий потоп.

Она обхватила его напряженные плечи, вцепилась ногтями в длинные мышцы хищника; и в следующий миг он ворвался в нее с такой силой, что Франческа при всем желании не смогла бы сопротивляться.

Она выгнулась, прижалась к нему всем телом; сейчас ей нужно было ощущать целиком его и это невероятное трение между ними.

Низкий, мучительный стон эхом отразился от камня, осыпал их эфемерными осколками удовольствия и боли. Кто застонал? Этого Франческа не знала.

Да и неважно. Все стало неважно, едва Чандлер начал двигаться.

Перед тем, как вонзиться в нее и притиснуть к стене, он положил руку ей на затылок, защищая от удара о камень.

И снова ее тронула эта неожиданная нежность посреди бурного, яростного совокупления.

Он входил и выходил на всю длину, не щадя ни ее, ни себя. Она обвила ногами его поджарые бедра – и отдавала, отдавала себя без остатка. Всю свою страсть, все потери, все наслаждение, всю боль. Впивала Чандлера, словно живую воду, подавалась навстречу его толчкам.

За его яростью она ощущала нечто иное. Благоговейный трепет, почти невозможность поверить. Чувствовала обнаженную душу – и ощущала, что в эти мгновения в нем пробуждается нечто, казалось, давно утраченное.

Она поцеловала его, надеясь этим вернуть на землю. Заверить, что она здесь. С ним. Что никуда не уходит – и никогда не уйдет.

Со стоном он подхватил ее под бедра и приподнял повыше, так, чтобы его ствол входил в нее под углом, вызывающим вместо вздохов заглушенные стоны.

Его естество вонзалось в нее, как молния, и каждый толчок был словно электрический разряд: каждый поражал обнаженные нервы и срывал покровы с души. Она билась в его объятиях, почти что пыталась ускользнуть от оргазма, грозящего навеки изменить ее жизнь – но он не останавливался, не замедлял темп. Снова и снова вонзался в нее с убийственной точностью пули.

А потом – о боже, потом! – прервав поцелуй, облизнул палец и просунул руку между их тел.

В тот миг, когда его большой палец коснулся ее клитора, мир вокруг нее взорвался и разлетелся на тысячу осколков. Это наслаждение не поддавалось описаниям – оно было превыше слов, превыше мыслей. Почти что превыше чувств.

Видя, что ее наслаждение достигло грани боли, он рассмеялся торжествующим, почти жестоким смехом.

Лишь после этого его движения утратили плавность, стали быстрыми, дергаными, а затем разрешились в конвульсивную дрожь.

Он прикусил ее нежную кожу в месте, где шея соединяется с плечом, и наслаждение, прежде сосредоточенное в ее естестве, выплеснулось и волнами растеклось по всему телу.

На какой-то безумный миг они словно слились воедино. Франческа перестала понимать, чье тело кому принадлежит: каждое его содрогание, каждое биение сердца ощущала так же ясно, как свое.

Наконец без сил рухнула ему на грудь, чувствуя, как постепенно, шаг за шагом, к ней возвращается мир. Холод камня за спиной, жар его ствола – все еще внутри нее. Колючая щетина у щеки.

Мышцы расслаблялись одна за другой. Рассеялся страх, сменившись чувством мира и покоя. Правильности всего происшедшего. И благодарности.

Она пробежала пальцами по мягким волоскам у него на шее, с наслаждением ощущая последние отзвуки испытанного наслаждения.

Но уже через несколько мгновений покоя поняла, что его переживания ничуть не схожи с ее собственными. Он оставался напряжен, как струна. Тело сотрясала дрожь. Пальцы больно впивались в ее бедра.

Смущенная и встревоженная, она провела ладонями по его спине, надеясь расслабить напряженные мускулы под одеждой.

– Чандлер? – Во тьме и тишине пещеры этот шепот прозвучал, как гром. – Что такое? Ты…

В следующий миг он резко отстранился. Почти грубо поставил ее на землю, сразу отвернулся и начал приводить себя в порядок и застегивать брюки.

У Франчески такой возможности не было; она стояла, обнаженная, глядя на него широко раскрытыми, растерянными глазами.

Наклонившись, он поднял с пола ее одеяние и бросил ей. Лицо его было искажено эмоциями, которых Франческа, как ни старалась, не могла распознать.

Она прижала алую мантию к груди. Чандлер запустил руку в волосы, потянул, словно стараясь прийти в себя; на лице его по-прежнему отражалась мука.

На миг Франческе подумалось: без одежды здесь она, но обнажен перед ней он. Никогда еще она не видела его таким открытым. Таким уязвимым.

– Чандлер! – позвала она, все еще тяжело дыша.

– Он больше к тебе не прикоснется! Понимаешь меня? – Взмах руки, голос, прорезавший темноту, как нож. – Эта тварь больше близко к тебе не подойдет! Никогда! Никогда больше! Слышишь меня, Франческа?

Глаза его снова были черны от ярости и… казались странно и пугающе знакомыми.

Франческа, взбудораженная и телесно, и душевно, изо всех сил боролась с собственным гневом. «Только не сейчас, – думала она. – Не время. Я еще никогда его не видела таким!»

В такой убийственной ярости.

– Не смей мне приказывать, – промолвила она наконец, с гордостью отметив, что голос звучит более или менее ровно. – И даю тебе шанс объяснить наконец, что все это значит, прежде чем пошлю тебя ко всем чертям в преисподнюю!

Чандлер не плакал, но звук, который издал он в ответ, до дрожи походил на рыдание.

– Проклятье, да ведь я уже там! – Он поднес кулак ко рту, прикусил костяшку и отошел на несколько шагов, словно боялся к ней прикоснуться. – В преисподней родился, оттуда вышел. И, как ни стараюсь убежать – ад нагоняет меня, снова и снова!

Она шагнула к нему.

– Чандлер…

Он покачал головой.

– И теперь, когда мы… когда… и он гоняется за тобой – черт, это же гребаный инцест, и я уверен, что он этого и хочет! Не знаю как, но он знает все.

Она заморгала, затем в недоумении уставилась на него:

– Ты… о Кенуэе?

– Да! – с ненавистью прорычал он. – О трижды проклятом Лютере Кенуэе, властелине девятого круга ада! – Он резко повернулся к ней; лицо, искаженное болью, сделалось почти неузнаваемым. – О моем отце.

Глава 24

Несколько часов спустя Франческа раскинулась на животе рядом с Чандлером, а тот водил огрубевшими пальцами по ее обнаженной, еще мокрой от недавнего жаркого акта любви спине.

Его признание они не обсуждали.

В сущности, вообще почти не разговаривали. Он накинул на нее свою куртку и вынес из катакомб на руках. Подозвал полицейский экипаж, усадил туда и отвез домой – молча, кипя от безмолвной ярости.

Чтобы успокоиться, ему потребовалось еще одно яростное совокупление. И теперь оба отдыхали нагими, – в мешанине скомканных простынь и одеял – единые и дыханием, и мыслями.

Чандлер обвел пальцем знакомый рисунок на спине – символ, навечно врезанный в ее тело много лет назад.

– Сама свирепость, – пробормотал он, прикасаясь губами, как она знала, к дракону – белоснежному созданию с алыми отблесками на чешуе и на когтях. – Ты ассоциируешь себя с драконом, это я понял. А зачем здесь тигр?

Она потянулась, изогнувшись всем телом, и повернулась, чтобы взглянуть на него. Он смотрел на нее внимательно и спокойно. Когда она снова легла, откинул волосы со спины, обнажая татуировку, и возобновил свои ленивые ласки.

– После школы я некоторое время прожила в Гонконге, – начала она, наслаждаясь теплом его близости и возможностью рассказать историю, ни с какими секретами не связанную.

– Должно быть, чтобы вытряхнуть из головы все, чем набили ее в школе? – шутливо спросил он.

Франческа улыбнулась и слегка пихнула его в плечо.

– Чтобы научиться драться. Однажды я встретила там старого нищего, он просил милостыню на улице. Он сказал, что призван рассказать мне старинную легенду, и я могу его выслушать в обмен на несколько монет. Я согласилась.

– Призван рассказать? – удивленно приподнял бровь Чандлер.

– Пожалуй, это самое мистическое, что случилось со мной в жизни. Конечно, не считая тебя.

– То есть?

– Сирейна не раз повторяла, что я дракон, а ты тигр.

– Вот как?

Глаза его давно утратили подземную черноту – к ним вернулся привычный цвет виски и мха, а теперь в них светился интерес. Чандлер приподнялся и оперся на локоть, готовый выслушать историю.

– Никогда не слышал. И чем же, интересно, кончается легенда о тигре и драконе?

– Ее конец неизвестен.

При этом ответе рука его замерла, и он отвел взгляд. А Франческа продолжала:

– Легенда гласит, что тигр – существо, полное кипучей яростной энергии. Он жесток весь – грубая сила и неприкрытая власть. Нападает открыто, агрессивно, неустанно, пускает в ход когти и зубы. Дракон – точнее, драконица – меньше тигра, так что ей приходится быть расчетливой. Думать о том, что делает. Обороняться, отступать, обходить с флангов. Быть нежной, но неукротимой. Она воплощает в себе все создания, она – хранительница тайн и сокровищ. Без ловкости, гибкости и хитрости ей не выжить.

– И эта драконица – ты, – промолвил он, целуя ее в плечо.

– Старый китаец сказал еще: многие верят, что тигр и дракон ведут в нашем мире вечную битву. Тигр подобен камню, дракон – воде.

– Правда? – Взгляд его вдруг стал острым, пронзительным. – Камню и воде?

Он повторил эти слова так, словно это что-то для него значило.

– Многие полагают, – продолжала Франческа, довольная тем, как внимательно он слушает, – что эта битва стихий создает мировое равновесие. Между светом и тьмой, востоком и западом, добром и злом… порядком и хаосом.

– И мужчиной и женщиной? – игриво предположил он.

– Именно. – Она приподнялась на локтях, чтобы на него взглянуть. – Но китаец сказал: он не верит, что тигр и дракон обречены вести свою битву вечно. Кто сказал, что они сражаются? Быть может, они падают вместе, или кружатся в танце, или… преображаются.

– Во что?

– Эти духи так различны и в то же время так странно схожи, что судьбы их неразрывно сплетены. Он сказал: быть может, битва будет выиграна, когда они найдут способ существовать вместе, и создадут целое. Тогда и твердое, и мягкое найдут себе место во вселенной и смогут жить в гармонии.

Он долго, задумчиво смотрел на ее татуировку, а потом сказал:

– А по-моему, этот китаец пытался уложить тебя в постель!

Франческа возмущенно фыркнула и отпихнула его. Он театрально повалился на спину, и оба рассмеялись.

Откатившись на край кровати, Франческа взяла с серебряного подноса на тумбочке нож и начала чистить яблоко. Сыр, фрукты, вино и нарезку она приказала сервировать в спальне чуть раньше.

Заинтересованный, Чандлер придвинулся ближе, взял у нее из рук вино и осторожно отпил из бокала. Потом откинулся на подушки и стал наблюдать из-под тяжелых век, положив руку ей на колено. Сейчас он напоминал античного бога, повелителя вакханалий, утомленного наслаждениями.

И Франческа готова была, накинув свою алую мантию, поклоняться ему. Такое тело просто требовало поклонения! И разве то, что делают они друг с другом, не таинство своего рода?

Или богохульство.

– Если серьезно, мне нравится эта аналогия. То, что она для тебя значит, что ты думаешь обо мне… – Он, кажется, потерял мысль; взор его затуманился и обратился в подсознание.

Франческа сгорала от желания услышать, что он думает – или задать тысячу вопросов, – однако, собрав остатки терпения, продолжала срезать кожицу с яблока.

Чандлер издал негромкое довольное хмыканье, заставившее ее остановиться. Она подняла глаза и взглянула на него, затем заправила за ухо прядь волос.

– Что?

Он закинул руку за голову и потер шею, словно стараясь отвлечь руки от Франчески.

– Ты мне только что напомнила о том, что я совсем позабыл.

– О чем-то хорошем?

Уголок его рта дернулся в осторожной улыбке.

– Да, пожалуй. О чем-то… трогательном.

Он потянулся за счищенной с яблока шкуркой, посмотрел на просвет – и сунул в рот.

– Ты что, ешь кожуру от яблок? – фыркнула Франческа.

Он пожал плечами.

– Это же самое вкусное.

Она скорчила гримасу, а затем напомнила:

– Так расскажи, о чем ты вспомнил. Там была я?

Он проглотил кожуру и снова взглянул на Франческу.

– В детстве меня постоянно мучали кошмары… да и сейчас иногда случается. В Мон-Клэре я спал в комнатке при кухне, где всегда было тепло. И Пип каким-то образом слышала, когда я начинал стонать и метаться во сне. Слух у нее был как у ястреба.

Она замерла с яблоком в руках, неотрывно глядя ему в лицо, которому теплый свет лампы придал неожиданную мягкость, даже доброту.

– Пип прокрадывалась ко мне и будила, – продолжал он. – Проснувшись, я был не ласковее медведя-шатуна: кошмары выводили меня из равновесия, я переставал быть собой и… – Он сглотнул и не договорил. – Вот… но она оставалась со мной. А я так ни разу не сказал, как ей благодарен. Я боялся снова уснуть. И не хотел… оставаться один. Должно быть, она это чувствовала.

Верно, так и было.

Франческа положила яблочную дольку на блюдце. Есть сейчас не могла – в горле стоял ком.

Чандлер, погруженный в воспоминания, кажется, не замечал, с каким вниманием она слушает его историю.

– Один раз, – продолжал он, – она принесла с собой нож, и мы стали есть яблоки. Мы играли в пиратов. Она безжалостно вонзала в яблоко свой пиратский кинжал – совсем как ты сейчас… и помню, как сказала: «Однажды я украду твое сердце, и ты никогда его не вернешь!»

Он ненадолго замолчал, впившись пальцами в одеяло, борясь со своими чувствами, светлыми и горькими.

– Тогда я ее не понял. Мне показалось, что это просто угроза. Я был мальчишкой, бредил боями и схватками, а она была как раз такой маленькой дикаркой, что способна вырвать у врага сердце и держать где-нибудь в сундуке!

При этой мысли он рассмеялся, а Франческа содрогнулась от переполнявших ее чувств.

Но затем улыбка его померкла.

– Мне следовало быть к ней добрее. Теперь, глазами взрослого… Думаю, она имела в виду совсем другое. Хотела именно украсть мое сердце и сохранить. Она… похоже, для нее это было величайшее сокровище.

Франческа прочистила горло, пытаясь избавиться от комка. На Чандлера не смотрела – боялась, что, если хоть на миг поднимет взгляд, он все поймет. Прочтет по глазам.

Но так ли это страшно?

– Как думаешь, – спросила она шепотом, – она смогла бы украсть твое сердце?

– Трудно такое себе представить. Пип страшно мне надоедала! – Он рассмеялся и отхлебнул еще вина. – Наверное, теперь мы никогда не узнаем. – Голос его помрачнел. – Мой отец отнял у нас будущее.

Вдруг – так резко, что она почти испугалась – он повернулся к ней спиной и сел, спустив ноги с кровати с другой стороны.

Франческа смотрела на шрамы у него на спине. Легкие вмятины – следы дроби. Пули убийц, подосланных отцом к сыну.

– Боже, как ты можешь так просто смотреть на меня? – простонал он. – Из-за меня погибла вся твоя семья!

– Нет! – Франческа бросила нож и поползла через кровать к нему, спеша сократить расстояние между ними. – Вовсе нет, и не смей так думать! – Она прижалась щекой к его спине, обхватила руками, разглаживая напряженные мышцы на груди.

Она слышала, как бьется его сердце. Боже, неужели все это реально? Тот же стук сердца, что слышала она тогда в каминной трубе, что считала навеки потерянным.

– Я спрашивала себя, почему тебя так расстроило письмо Харгрейва… – Об этом она хотела спросить уже давно и надеялась, что теперь он наконец готов к разговору. – Ты… в Мон-Клэре прятался от своего отца, верно? А этим письмом Харгрейв, хоть и без малейших дурных намерений, тебя выдал.

Он кивнул и хотел ответить, но несколько мгновений не мог разжать судорожно сжатые челюсти.

– Мон-Клэр сгорел до основания лишь потому, что под его крышей нашел приют единственный выживший сын и наследник Лютера Кенуэя. Он убил всех только для того, чтобы преподать мне урок. Показать, что от него нигде не спрячешься. Он… – Голос его дрогнул и на мгновение прервался. – Он звал меня домой.

– Как я рада, что ты не вернулся! – Она хотела лечь, но он удержал ее за руки, словно не готов был расставаться с ее объятиями. –  Точных причин нападения мы так и не знаем, – промолвила она, снова прижимаясь грудью к его спине и кладя голову ему на плечо. – Ведь Кавендиши были членами Кровавого Совета. А знаешь ли ты, что твой отец одно время ухаживал за леди Кавендиш?

Он покачал головой.

– Нет. Ребенком я ни о чем таком не думал.

Она продолжала, торопясь снять с него боль и груз вины.

– Я выяснила, что граф Мон-Клэр приходился Кенуэю троюродным братом, и графиня открыто предпочла Кенуэю Мон-Клэра. Такого человека, как твой отец, это могло привести в ярость. Может быть, он мстил за ее отказ?

– Мне следовало знать, что наши семьи как-то связаны! Быть может, я даже бывал в Мон-Клэре прежде, хоть и совсем этого не помню, – ответил он.

– Чандлер! – Она поколебалась; вопрос, дрожащий на губах, ускорял биение ее сердца. – Я много читала о Кенуэе, пока вела расследование. Просмотрела множество рапортов, и нашла один… о графине. Твоей матери, верно? Там сообщалось, что она… утопила своих троих детей.

Он как-то странно двинул нижней челюстью и отвернулся от света.

– Это правда.

Горький ком встал в груди, но Франческа заставила себя продолжать. Довести этот разговор до конца.

– Я навсегда запомнила имена детей, – продолжала она. – Уильям, Арабелла и…

– Лютер. – Это имя он произнес так, словно от него на языке оставался вкус пепла. – Лютер Бофор де Кланфорт-Кенуэй.

Франческа вздрогнула, словно от удара. Кажется, она поняла…

– Де Клан-форт, – повторила она с болью в сердце. – Деклан.

Он кивнул.

– Значит, ты… не утонул?

Он издал какой-то хриплый, судорожный звук.

– Нет. Утонул. Я помню каждую секунду. Мне это снилось в кошмарах. – Он приложил руку к груди и глубоко, полной грудью вздохнул, словно желая удостовериться, что все еще может дышать. – Да и сейчас снится.

– Вот почему твоя мать умерла в лечебнице для душевнобольных.

– Верно. – Он повернул голову, потерся подбородком о ее пальцы, словно ища утешения. – Мать была хрупкой и нервной. А Кенуэй ее мучил. Доводил до исступления, и пальцем к ней не притрагиваясь. – На этот раз он откровенно всхлипнул. – Она считала, что спасает нас от него. Помню, так и сказала перед тем, как… как схватить меня за шиворот и сунуть голову в воду.

– Боже правый! – прошептала она. – Но как же ты… почему…

– Мне рассказывали, что вошел отец. Он схватил и оттащил мать, а его слуги вытащили из ванной моих… вытащили детей, а мать куда-то увели и заперли. Не знаю точно, куда и как. Я был без сознания.

Франческа видела, что этот рассказ для него мучителен. Пальцы его конвульсивно дергались, дыхание стало неровным, на коже выступили капельки холодного пота.

Пораженная, раздавленная всем этим ужасом, Франческа могла лишь сжимать его в объятиях – и надеяться, что, когда Чандлер поведает свои тайны, ему станет хоть немного легче.

– Меня вытащили из воды двое… его головорезов – должно быть, так. Откачали. А когда я выкашлял всю воду из легких, отправили куда подальше. Это я помню. Может быть, они не состояли в Совете, может быть, в тот день у них внезапно проснулась совесть – этого я так и не узнаю. Так или иначе, взяли меня в охапку, вместе с мокрой одеждой какими-то вещами, погрузили в карету и сказали кучеру, чтобы отвез меня куда подальше. В безопасное место. Главное – подальше отсюда.

– И как ты очутился в Мон-Клэре?

– На ночь мы остановились в аббатстве. Кучер заговорил о том, что лучше бы вернуть меня домой – и я сбежал.

– В Аббатстве Браунвелл? – выдохнула она. – Но ведь это за много миль от Мон-Клэра!

Он пожал плечами.

– Помню только, как бегу. Как ноют ноги и горят легкие. Помню мокрую, грязную одежду. Чертовски холодно… все болит…

– Хватит! – вырвалось у Франчески каким-то криком, даже воем. Она плакала, и слезы градом катились ему на плечо. – Перестань, пожалуйста, я больше не выдержу! Одна мысль о том, как ты страдал… об этих кошмарах… Господи, Чандлер, и в Мон-Клэре тебя заставляли чистить фонтан! – Она отпустила его и закрыла глаза руками, словно этим могла изгнать картины, стоящие перед мысленным взором. Забыть об измученном, истощенном мальчике, однажды постучавшемся в ворота поместья Мон-Клэр. – Я всегда удивлялась, почему ты такой бледный. Почему боишься воды… почему купаешься в озере, но никогда не моешься в ванне… – Рыдания рвались из ее груди – из каких-то потаенных глубин души, которых она в себе и не подозревала. – О боже! – повторяла она в какой-то отчаянной мольбе. – Нет, нет! Пожалуйста!