Текст книги "Дьявол в ее постели"

Чандлер, повернувшись, обнял ее, усадил к себе на колени и начал гладить по голове, бормоча что-то ласковое и успокаивающее.

Немного опомнившись, Франческа смутилась. Она никогда не ревела! Никогда. Даже в самые тяжелые времена. Ни в день, когда Сирейна молилась над пеплом Мон-Клэр, хранящий останки ее родителей и друзей. Ни в школе, когда помогала закапывать тело мерзавца, изнасиловавшего ее лучшую подругу. Ни в Аргентине, когда сломала руку. Ни на тренировках, где ее безжалостно избивали крупные, сильные мужчины. За последние две недели ей приходилось бороться со слезами чаще, чем за предыдущие двадцать лет!

А теперь буря скорби о Чандлере излилась потоком слез – и, прижавшись к его груди, Франческа словно оплакивала все прошедшие двадцать лет.

– Прости, – с трудом выговорила она. – Мне так жаль, о господи, мне так жаль!

Так и есть. Страшно, невыносимо жаль. Что он так страдал. Что утешает ее сейчас, когда ему самому нужно утешение. Что она…

– Я люблю тебя, – прошептал он ей в макушку.

Она резко закрыла рот и отдернула голову от его насквозь промокшей груди.

Он ласково провел пальцами по ее щеке. Никогда еще не видела она на лице у Чандлера такого умиротворения, такой нежности. Глаза его сияли неземным светом, которому она даже не осмеливалась подобрать название, и все лицо озарял какой-то благоговейный восторг, дарующий счастье и пугающий.

Она заморгала, и он ответил на ее немой вопрос.

– Я люблю тебя! – повторил он так, словно она не расслышала. Или словно сам не мог в это поверить. – И, кажется, полюбил гораздо раньше, чем сам это понял.

Слезы Франчески обернулись ледяным ужасом. Она торопливо и неловко поднялась с его колен.

– Нет, нет… не говори так, не надо! Не сейчас!

– Почему? – спросил он, с недоумением глядя на свои опустевшие руки.

– Потому что… – Она проглотила признание, вертящееся на языке; все мужество вмиг ее покинуло. – Это неправда! Ты не меня любишь. Ты любишь свою фантазию, ребенка, каким я была. Я-настоящая тебя только раздражаю, и…

– Я люблю тебя, – повторил он так спокойно и уверенно, что ей захотелось его ударить.

– Говорю же тебе, ты меня совсем не знаешь! Не знаешь, какая я на самом деле, – настаивала она, оглядываясь в поисках халата, чтобы не стоять перед ним совсем неприкрытой. Халат Франческа оставила утром на спинке кресла – сейчас его не было. Черт бы побрал чересчур расторопную прислугу! – Подумай сам, что ты говоришь! Ты вечно со мной споришь, указываешь, что делать, чего не делать. Настаиваешь, чтобы я стала кем-то другим. Я видела любовь – она выглядит совсем не так!

В одно мгновение он оказался у нее за спиной и развернул, чтобы она взглянула ему в лицо.

– Франческа, ты все понимаешь неправильно! Я люблю тебя такой, какая ты есть! Просто настаиваю, чтобы ты прекратила рисковать жизнью – вот и все. Я хочу будущего с тобой – так что, пожалуйста, перестань подвергать себя опасности! – Он прижал ее к себе, зарылся лицом ей в волосы. – Ты моя, Франческа. Моя женщина. Моя огнедышащая драконица. И я… люблю тебя.

Черт, она сейчас опять разревется!

– Но…

– Я люблю тебя, черт возьми, и хватит спорить! – Его командный тон и решительно выдвинутую челюсть уравновешивало теплое сияние глаз. – Ты – моя надежда на счастье. Свет в конце этого темного тоннеля. Как ты не понимаешь? Я с ума схожу, когда ты рискуешь, потому что там, в конце тоннеля, должна ждать меня ты – иначе все бессмысленно. Я не могу потерять тебя, Франческа! – Он крепче сжал ее плечи, и взгляд на миг потемнел, словно заволокся страхом. – Второй раз я этого не переживу.

«Франческа».

Она замерла, словно сердце пронзили ледяной иглой. Когда же признаться, если не теперь? Но… хватит ли ему сил это услышать? Не станет ли она в его глазах человеком, снова убившим Франческу? Он возненавидит ее за это. И что, если… боль от этой второй потери окажется для него невыносима? Как лучше поступить?

Уже не ради себя – ради него?

Он погладил ее по щеке, шероховатой от соли пролитых слез.

– Помнишь, что я сказал той ночью в экипаже, когда ты еще не знала, кто я такой?

Она порылась в памяти.

– Что я могу тебя погубить?

– Так и вышло. Ты погубила Чандлера Элквиста, и Деклана Чандлера, и Тома Тью, и лорда Дрейка, и Эдварда Тэтча, и всех прочих. Я знал, что так и будет. Что ты разрушишь ложь и выкуешь из меня нечто новое – настоящее. Что станешь моим солнцем и звездами в ночном небе. Научишь думать не только о себе. Не только о своей мести. Дашь мне то, ради чего стоит жить. Кажется, я понял это сразу, с первым же поцелуем… – И он перевел взгляд на ее губы так, словно видел их впервые.

Франческа смотрела на него, не в силах шевельнуться. Не в силах вздохнуть. Ноздри ее раздувались, в глазах стояли непролитые слезы, но она не могла вымолвить ни слова.

Казалось, прошла вечность, прежде чем он прочел в ее глазах мучение – и отпустил.

– Ты… не чувствуешь того же, что и я.

Неуверенность и смущение в его голосе вывели ее из паралича, и она бросилась к нему.

– Разумеется, я люблю тебя, дурень ты чертов! – воскликнула она, слегка тряхнув его за плечи, чтобы лучше дошло. – Полюбила в тот миг, когда ты на подгибающихся ногах вошел в поместье Мон-Клэр – и никогда, никогда не переставала любить! Любила тебя мальчишкой, героем, мертвым. Любила, даже когда так злилась, что сама готова была тебя убить! Чандлер, в целом мире для меня нет и никогда не было никого, кроме тебя! Почему, думаешь, дожив почти до тридцати, я осталась девственницей? Да потому что прикоснуться к кому-то другому казалось мне предательством, и я…

Договорить она не успела – он прильнул к ее губам. Руки его были повсюду. Он повлек ее к кровати, и оба рухнули на постель, сплетясь, словно превратились в единое существо.

Франческа забыла обо всех истинах, кроме этой. Чандлер ее любит – а она любит его. Со всем остальным они разберутся позже. Когда появится время вздохнуть, оплакать свои горести, рассказать друг другу правду. Когда любовь окрепнет, не будет уже такой едва расцветшей, такой уязвимой. Когда с Кенуэем и Кровавым Советом будет наконец покончено, и все ужасы останутся лишь в воспоминаниях.

Но пока дракон будет хранить свои тайны и сердце своего тигра.

Ибо она наконец украла сердце Чандлера, и никогда, никому не позволит его забрать.

Глава 25

Из глубокого, восхитительно лишенного сновидений сна Чандлера вырвал какой-то мерзкий звук.

– Какого дья…

Пронзительный трезвон раздирал уши, бил по нервам.

Он вскочил с постели и потянулся за оружием, но рядом жалобно застонала Франческа, и его паника мигом испарилась.

– Телефон! – Она зажала уши ладонями. – Ради бога, возьми трубку!

– Откуда у тебя телефон? – поинтересовался он, наощупь пробираясь в дальний угол спальни. – Я думал, им пользуются только богатейшие предприниматели и члены правительства.

– Вот как раз оттуда и… – сквозь душераздирающий зевок малопонятно ответствовала Франческа.

Чандлер ударился в темноте об угол какой-то мебели, потер лодыжку и, наконец, добрался до телефона.

– Леди Франческа, мы схватили этого дьявола! – раздался из жестяного кружка, приложенного к уху, знакомый мощный бас с шотландским акцентом. – Кенуэй за решеткой и, если мое слово хоть что-то значит, никогда не выйдет на свободу!

Чандлер прикрыл глаза: облегчение, смешанное с более темными и сложными чувствами, затопило его водопадом странных эмоций. Он понимал, что утром за многое придется ответить. Что, покинув вместе с Франческой место облавы, он рисковал упустить Кенуэя. Ставить личное выше служебного долга было не в его правилах – и прежде он так не поступал. Но когда встал выбор между победой над отцом и безопасностью Франчески…

Он взглянул на нее через спальню. Бледный свет ночного города едва озарял белизну постели, а на ней – чудо розовой плоти и огненных волос. Женщину, что принесла в его жизнь краски.

И почему-то стала для него куда важнее, чем месть.

– Графиня! – позвал Рамзи; как видно, молчание на том конце провода вселило в него неуверенность. – Кенуэй делает совершенно невероятные заявления… Знаю, это неделикатный вопрос; но Чандлер сейчас с вами?

– Я здесь, – рыкнул Чандлер.

– О господи!

Услышав, что на другом конце провода не Франческа, Рамзи, кажется, испытал почти облегчение. Как видно, его совершенно не смутило, что Чандлер находится у нее дома – он бросил взгляд на часы на каминной полке – в половине четвертого утра.

– Этот Кенуэй – либо безумный гений, либо опасный сумасшедший!

– И то, и другое, – проворчал Чандлер, устало проводя рукой по лицу.

Он думал, что новость его обрадует, но сейчас ощущал скорее глубокую усталость. Упадок сил. Как будто закончилась война, и он, старый солдат, не понимал, что делать в мирной жизни.

– Он говорит… даже настаивает, что вы – Лютер Кенуэй-второй, его сын и наследник. Это правда?

Франческа снова застонала и, потянувшись, как кошечка, перекатилась на живот и потянулась включить лампу. Чандлер не хотел включать свет. Не хотел ничего этого. Только одного: вновь заползти под белое облако одеяла, прижать ее к себе – и не просыпаться до полудня.

– Да, – вздохнул он.

Череда гортанных гэльских ругательств заставила его отодвинуть трубку от уха. Франческа тем временем включила лампу и заморгала, глядя на него. Выглядела она такой же сонной, как и он сам. Сонной и прекрасной. Спутанные пряди волос образовывали вокруг головы и плеч рубиновый нимб, напомнивший Чандлеру, что она вовсе не ангел – и тем лучше.

– Это Рамзи? – спросила она.

Он кивнул.

– Кенуэя поймали?

Еще один кивок.

Рамзи наконец перевел дух.

– Что ж, с таким отцом неудивительно, что вы никогда не претендовали на благородную кровь!

Эти слова, полные не осуждения, но понимания, разбудили давнюю тупую боль в груди.

– В этом человеке нет ничего благородного, – мрачно ответил Чандлер. – Без него мир станет только лучше.

– В этом не сомневаюсь. Но сперва…

– Сегодня никто не пострадал? С Дэшиелом и Ховардом все в порядке?

– Кенуэй, представьте себе, ударил ножом одного офицера, – довольно спокойно ответил Рамзи.

– Какого чер…

– Спокойно. Ранение в руку, его жизни ничто не угрожает. Наоборот, получит от начальства грамоту.

– Я должен был взять этого ублюдка сам! Если бы не я… – Чандлер остановился, испытывая сложное чувство вины от того, как мало, в сущности, чувствует себя виноватым за то, что предпочел спасать Франческу.

– Ну, не судите себя слишком строго. Кто не потерял бы голову, увидев свою женщину в такой опасности? Уж точно не я!

Чандлер потряс головой; ему казалось, что все это сон. Неужели он действительно разговаривает по телефону – этому новейшему изобретению – с лордом верховным судьей из спальни Франчески Кавендиш? И лорд верховный судья, известный своей принципиальностью и безжалостностью, говорит сотруднику Секретной службы: ничего страшного, что ты пренебрег служебным долгом во время важной операции – ведь ты влюблен, это все объясняет! Для начала, откуда этому треклятому шотландцу вообще известно о его чувствах?

Чандлеру вспомнилось, с какой яростью лорд Рамзи сражался за Сесилию. Он ведь тоже нарушил свой служебный долг, чтобы спрятать ее в безопасном месте! И обратился за помощью к самому Чандлеру, чтобы спасти ее жизнь и тех семи девочек…

Да, если кто-то способен понять мотивы Чандлера – это Рамзи.

– Я мог бы оставить ее дома и вернуться.

Правда в том, что он просто слишком разозлился. И боялся хоть на миг выпустить ее из поля зрения. Какое-то первобытное желание заявить на нее свои права вымыло из его головы все здравые мысли.

Поистине, она творит с ним что-то опасное.

На что еще она способна?

– Ба! – Чандлер ясно представил, как Рамзи взмахом руки отметает его слова. – Никто из нас не без греха. Франческе следовало остаться дома и позволить нам спокойно делать нашу работу. Мне не нужно было говорить ей, где проходит ритуал, прекрасно зная, что она побежит туда за Кенуэем. И за вами. В свою защиту могу сказать, что в гневе она сущий дракон, а еще меня тронуло ее стремление быть с вами рядом. Чего только не делает с нами, слабыми людьми, любовь!

– Это уж точно! – Оба фыркнули, а затем Чандлер испустил долгий тревожный вздох. – Что же с ним будет?

– Его повесят, – мягко ответил Рамзи. – Простите.

– Не за что извиняться, он это заслужил. – Чандлер устало опустился в кресло, вдруг ощутив себя вдвое старше своего возраста. – Завтра представлю в Секретную службу официальный рапорт, и…

– Чандлер!.. – прервал его Рамзи. – Или… даже не знаю, как теперь вас называть. Это ведь не настоящее ваше имя.

– Пока сойдет.

– У нас достаточно улик, чтобы обвинить вашего отца в государственной измене, но необходимо также раскрыть дело о резне в Мон-Клэре, о похищении детей, об… э-э… убийстве лорда-канцлера и некоторых других.

– Понимаю.

– Это хорошо. Видите ли… – В голосе Рамзи послышалась неуверенность; продолжать ему явно не хотелось. – Мы арестовали еще нескольких человек, но на них почти ничего нет, и, боюсь, влияние Совета простирается куда дальше, чем хотелось бы. Чтобы его уничтожить, нам нужны подробные показания Кенуэя. Мало того: он должен сам отречься от своего дела перед соратниками, публично признать себя предателем и изменником, готовившим заговор против Короны.

– Ну, удачи вам! – пробормотал Чандлер.

– Он уже согласился. Только… сперва хочет переговорить с вами.

Все внутренности Чандлера словно обратились в камень. Он знал, что рано или поздно должен будет встретиться лицом к лицу со своим личным демоном, но все в нем против этого протестовало.

– Я… хорошо, утром буду у вас.

– Он хочет поговорить с вами сейчас.

– Он рядом? – Чандлер вскочил, и Франческа, наблюдавшая за ним, встревоженно приподнялась на постели.

– В соседней комнате.

Чандлер готов был отказаться, но встретился глазами с женщиной, которую любил, и проглотил отказ. Забота и сострадание, которые он прочел в ее взгляде, немного его успокоили. Он впивал глазами ее облик, отчаянно держался за чудо ее существования. Одно лишь ее присутствие придавало ему сил. В ней сосредоточились для него и жизнь, и надежда, и весь мир. В его Франческе.

– Хорошо, – согласился он.

Недолгое молчание; а затем в трубке послышался вкрадчивый голос, вязкий, как грязь на дне Темзы – голос, от которого кровь заледенела у него в жилах, произнесший одно лишь слово.

– Сын?

– Ты не заслуживаешь звать меня сыном, – отрезал Чандлер.

– В самом деле, лучше не употреблять родственных имен. Ведь мы оба друг друга разочаровали.

Чертов ублюдок говорит так, словно не сидит в наручниках под охраной. Словно празднует победу, а не поражение. Если бы Чандлер стоял перед ним – сейчас бы его ударил. И вырвал его ядовитый язык.

– Что тебе нужно?

– Ты скоро станешь графом, – послышался ответ. – Я хочу быть уверен, что род Кенуэев останется не запятнан кровью простолюдинов.

Чандлер ожидал услышать что угодно, только не это!

– О чем ты говоришь?

– Скажи, ты ведь сейчас смотришь на графиню Мон-Клэр?

Так и есть. Смотрит в зеленые глубины ее глаз и видит какой-то отблеск, пронзающий его почти библейским ужасом. Смотрит и чувствует, как по жилам, прогоняя остатки тепла от их близости, растекаются холод и тьма.

– Можешь не отвечать, я знаю, что она там. – Голос Кенуэя вдруг зазвучал на удивление молодо и энергично, словно у юноши, мечтающего о первом поцелуе. – Что за изумительная женщина! – проворковал он. – Сильная, ловкая, тренированная. Безжалостная, как мы с тобой. Чертовски умна, верно? И красива. А эти длинные стройные ноги, которые кажутся бесконечными…

– Я вешаю трубку, ты, ублю…

– Только ноги у нее, сынок, совсем не такие гладкие, как кажутся. Если ты оторвешься на секунду от того, что между ними, и посмотришь ниже – увидишь у нее на левой икре, прямо под коленом, шрам, оставленный моими людьми двадцать лет назад, когда вы оба бежали от них через леса.

Чандлер отбросил трубку, словно раскаленное железо. Холод в жилах затвердел и обратился в лед. Казалось, замерзли сами волокна его души.

– Что сказал Рамзи? – с тревогой спросила Франческа. – Это твой…

Чандлер бросился к ней, молча сорвал с нагого тела одеяло.

Испуганная, она инстинктивно подняла и согнула в колене ногу, прикрывая самые деликатные части своего тела…

И обнажила неглубокий, почти выцветший шрам.

– Чандлер! Какого черта ты творишь?

Ледяная ярость окрасила ночь синим пламенем. Не убийственно-алым, нет – еще более жарким, как огонь при самых высоких температурах. Как пламя, пылающее в глубинах ада, куда нет ходу даже проклятым душам.

В подземелье, где обитает сам дьявол.

Он схватил ее за ногу, повернул к себе, провел по шраму большим пальцем. Много лет назад кто-то зашил эту рану, проделанную пулей, когда оба они мчались по лесу, спасая свою жизнь.

Он выпустил ее ногу из рук, словно ее плоть обжигала.

– Пиппа?!

Это имя прозвучало обвинением. Проклятием. Нет, богохульством! Как она осмелилась?!

Она привстала на колени. Теперь он смотрел на ее прекрасное нагое тело без восторга – скорее, холодно и оценивающе. Так это Пиппа Харгрейв?! Маленькая пухленькая блондиночка с круглой физиономией и талантом доводить его до белого каления. Она превратила трагедию в свой личный триумф, украла наследие целого рода. И для чего?

– Я все объясню! – прошептала она, протягивая к нему руки.

Он отшатнулся от нее, огляделся в поисках своих брюк.

– Тому, что ты сделала, в целом свете не найдется ни одного достойного оправдания!

– Знаю! – Он изумленно взглянул на нее, услышав, что она не спорит. – Я хотела тебе признаться с самого начала, но… сперва не знала, кто ты, а потом… боялась, что ты выдашь меня Секретной службе.

Он поднял брюки с пола в изножье кровати и начал просовывать ноги в штанины.

– И чего боялась? Потерять ее титул? Ее состояние? Черт тебя побери, да ты сам дьявол!

Она прижала к груди одеяло, словно пытаясь защититься от его слов.

– Как ты можешь так думать? Я боялась, что не смогу отомстить! Что мы не сможем отомстить. Боялась за свою жизнь. Все это я делала прежде всего ради тебя…

Застегнув штаны, он развернулся и гневно ткнул пальцем в ее сторону.

– Черт бы тебя побрал, я не хочу слышать эту чушь!

– Почему? Ведь это правда! – Он метался по спальне, собирая рубашку, ботинки, шейный платок, а она поворачивалась за ним следом. – Ты был мертв, Чандлер. Все умерли, и твой отец, как ближайший родственник, готов был унаследовать все. Я не могла этого допустить! Не думала, что этим причиню кому-то зло! Самоограничением и тренировками я преобразила свое тело, начала красить волосы и…

– И украла у Франчески жизнь? – закончил он, натягивая рубашку.

При этих словах страх у нее на лице померк, сменившись упрямством.

– Нет. Жизнь у нее забрал Таттл, тот проклятый американец, прямо у меня на глазах. Перерезал горло, когда я еще держала ее за руку. И мне приходится с этим жить, видеть это, когда закрываю глаза. Мне – не тебе! – Она поднялась с кровати, завернувшись в одеяло. – Да, я присвоила личность Франчески, но лишь ради того, чтобы добраться до Кровавого Совета!

– И посмотри, что ты натворила! – промолвил он, презрительно скривив губы, застегивая запонки на рукавах.

На этот раз она начала защищаться.

– Какого дьявола ты имеешь в виду?

– Я велел тебе держаться подальше. Сколько раз я повторял, что ты не тайный агент и не должна лезть в нашу работу? – рявкнул он. – Когда в дело ввязываются дилетанты вроде тебя, всегда страдают невинные. Как сегодня ночью. Один офицер получил удар ножом, а большинство членов Кровавого Совета скрылись.

Она поднесла руку ко рту.

– Он… он выжил?

– Да, но не благодаря тебе.

– Нечестно винить меня еще и в этом! – прошипела она, подбирая край одеяла, чтобы не волочилось по полу и не путалось у нее в ногах. – Я могла бы тебе помочь, если бы ты не решил оставить меня дома. Какого черта ты перехватил мое приглашение? Почему не сообщил об облаве? Ты должен был мне доверять!

– Доверять тебе? – Он покачал головой. – Да я видеть тебя больше не хочу! – И, сунув ноги в ботинки, двинулся к дверям.

Она бросилась за ним, волоча одеяло за собой, словно шлейф невесты, и своим телом преградила ему путь к двери.

– Чандлер! Чандлер, выслушай меня! – Поза ее была сама покорность, сама мольба; и Чандлер солгал бы себе, если бы не признал, что лед, сковавший его сердце, при виде боли и отчаяния в ее глазах дал трещину. – Я люблю тебя! Люблю! И ты меня любишь, я знаю!

Он покачал головой. Заглядывая внутрь себя в поисках любви, сейчас он находил там лишь зияющую пустоту, лишь омертвелость и унижение.

Кстати, об унижении: он не повесил трубку. Отец все слышит. Это стало для него последней каплей.

– Ни один из нас ничего не знает о другом. Теперь это очевидно.

Она судорожно сглотнула, но продолжала:

– Неправда! Я никогда не была похожа на Франческу, ни тогда, ни сейчас. Все время, пока мы были вместе, ты был со мной! Со мной проводил время. Мы вместе смеялись, вместе работали. Сражались, и еще… любили друг друга…

– Вместе спали, только и всего!

Голова ее мотнулась, словно он дал ей пощечину; но она глубоко вздохнула и, овладев собой – с той несгибаемой волей, которой он так восхищался – продолжала:

– Знаю, сегодня все пошло не так, как мы оба хотели. Но… Чандлер, мы отомстили, несмотря ни на что. Ты говорил, что влюбился в меня гораздо раньше, чем сам это понял. Но ты влюбился в меня, Чандлер! Я – это я, такая, как есть. Франческа – просто имя, которое я ношу. Ты полюбил женщину, живущую в этом теле – и это не ложь! Прошу тебя! Сядь, давай поговорим. Дай мне шанс…

Чандлер покачал головой и поднял руку, жестом призывая ее к молчанию.

– Я полюбил память о ней. Теперь ясно это вижу.

– Что? – Она затрясла головой, не желая принимать его слова.

– Теперь, когда Франческа окончательно и бесповоротно мертва, я ничего не чувствую. И, наверное, должен за это благодарить тебя.

Теперь он сам стал обманщиком. Глубоко во тьме его души, запертые на замок, продолжали храниться живые чувства – спазм боли, и горе утраты, и черное, беспросветное отчаяние. Рано или поздно он их ощутит. Когда пройдет шок, когда все вокруг перестанет казаться тусклым и далеким. Тогда он извлечет ее предательство из этой темной бездны, рассмотрит со всех сторон – и навсегда выбросит из своей жизни.

– Ничего? – повторила она потрясенным шепотом. – После всего, через что мы прошли вместе – после всего этого… как можно так легко свести все это к нулю?

Он пожал плечами, словно для него это и вправду ничего не значило.

– Знаешь, я сейчас даже не особенно сержусь. И это говорит мне все, что нужно знать.

Она нахмурилась, изумрудные глаза – такие яркие, которых он не помнил ни у Франчески, ни у Пиппы, – вспыхнули гневом.

– Для начала, не понимаю, на что вообще ты тут можешь сердиться! – горячо заговорила она. – Ты лгал о своем отце, об имени, о происхождении. И я понимаю, почему. У нас обоих были причины скрывать, кто мы на самом деле… но я простила тебе обман. Почему же меня ты судишь по другим стандартам?

Он еле удержался, чтобы не бухнуть кулаком в дверной косяк. Ее слова попали в цель – и вызвали в нем новый взрыв ярости в ответ на нападение. Но он не поддался своему порыву, напротив, отступил на шаг.

– Не твоего прощения я искал, Пиппа. Мне нужно было ее прощение. – Он указал в сторону окна, как будто где-то в кружевах штор скрывался призрак Франчески. – И ты украла его у меня. Украла ее. Из-за тебя я снова ее потерял!

Он чувствовал, что должен как можно скорее убраться из этой спальни, из этого дома. От всего, что произошло между ними, и чему невозможно остаться в прошлом.

– Чандлер, я понимаю твои чувства, но не понимаю двойной морали. Ты, человек без имени, без лица, встаешь в позу обвинителя и обличаешь меня за то, что я присвоила личность погибшей подруги! И для чего же? Чтобы отомстить за нее и за Фердинанда!

Увидев шанс сбежать, он повернулся к двери и распахнул ее.

– Я предупреждал, что я чудовище. Тебе следовало прислушаться. А мне – не быть таким слепым.

И вышел, хлопнув дверью ей в лицо.

Но в ту же секунду она бросилась за ним.

– Ты никогда не был чудовищем! – кричала она ему вслед, и голос ее эхом отдавался от мраморных стен просторного холла. – Слышишь меня? Ты не был чудовищем – до сегодняшней ночи!