Текст книги "Дьявол в ее постели"

Глава 12

Франческа не знала, сколько прошло времени, мгновение ока или вечность. Исчез весь мир – все, кроме его ладони.

Бессильно упала рука, выскользнул пистолет. Тело онемело, а затем словно растаяло. Если бы не бегущие по коже мурашки, она решила бы, что умерла и превратилась в бесплотного духа.

«Когда-то мы с тобой были знакомы».

Давным-давно Деклан Чандлер и Фердинанд потихоньку выскользнули из дома, чтобы провести ночь в лесу. Маленькая Франческа побоялась идти.

Но Пиппа… о, всем своим девчачьим существом она жаждала пойти с мальчишками! И они обещали взять ее с собой, но в конце концов ушли без нее. Играли в оборотней, бегали по лесу и выли на луну. А потом порезали себе ладони и побратались кровью.

Проснувшись на следующее утро, Пиппа едва не умерла от зависти. Для начала тоже разрезала себе ладонь – только, перепутав, левую руку с правой. Потребовала, чтобы «волчий клан» повторил обряд, но «волки» ей отказали. «Почему вы ушли без меня?» – гневно спрашивала она. «Потому что ты еще маленькая, – отвечали они. – И не умеешь вести себя тихо. Ты бы перебудила весь дом! И вообще, ты девчонка, а девочкам в братстве волков делать нечего». А Фердинанд добавил: «Тебе пора учиться быть настоящей леди. Надо меняться, если хочешь кому-то понравиться!»

Деклан с ним не согласился, но и не стал спорить с наследником поместья Мон-Клэр.

В тот день она впервые поняла: если останется собой – быть может, это лишит ее любви. Рано или поздно придется выбирать между своей природой и тем, чего хотят от нее окружающие. Ведь девочки – и взрослые леди – так себя не ведут. У них не бывает таких амбиций, такого бесстрашия, такого любопытства.

По крайней мере, не должно быть.

Пожалуй, это был худший день ее детства!

Не считая того, другого дня.

– Помнишь, – прервал потрясенное молчание Деклан, – когда мы с Фердинандом это сделали, ты страшно перепугалась. Перевязывала нам руки, а сама распекала нас на чем свет стоит!

Не она. Франческа.

Франческа испугалась, да. А Пиппа была в восторге – и страшно завидовала.

– Деклан! – Боже правый, сколько раз она шептала во тьме это имя, тщетно молясь о том, чтобы услышать ответ! – Ты… не может быть! Как? Тебя же застрелили!

Унизительно долгие несколько секунд потребовались ей, чтобы осознать: взгляд затуманился от слез. Она сердито сморгнула влагу, не желая, чтобы слезы затмевали это драгоценное зрелище, эту святыню: крохотный шрам на ладони.

Собственную ладонь с таким же шрамом она сжала в кулак.

– Попали в плечо, – ответил он. – Стреляли из дробовика с большого расстояния. Так что мне удалось уйти. Хотя дробин в теле было полно, даже в боку.

Сунув пистолет в карман, она бросилась к нему, сжала его ладонь. Упав на колени, снова и снова целовала крошечный шрам. На губах стоял вкус собственных слез. Его кожи. Своей боли.

Она сжала губы и прикрыла глаза; слезы бриллиантами сверкали на ресницах.

Ни о своем достоинстве, ни о гордости, ни о тайнах она сейчас и не вспоминала. Не думала о том, хорош он или плох. Важно лишь одно: это Деклан!

Он жив.

Имя Деклана она старалась не произносить даже в мыслях: каждый раз оно будило такой поток эмоций, что Франческа опасалась в нем утонуть.

Она подняла взгляд. Мужчина напротив смотрел на нее как-то осторожно, почти неуверенно. Но что с того? Она впилась в него глазами и беззастенчиво разглядывала, желая убедиться, что не обманулась.

Волосы темнее, чем были в детстве, и очень коротко подстрижены – и не поймешь, что вьются. Он вырос высоким и широкоплечим – трудно было ожидать такого от тощего паренька! Былая бледность уступила место загару. Зеленовато-карие глаза потемнели и теперь кажутся чисто карими, особенно в тусклом свете ламп. Еще тогда, много лет назад, в глазах у него поселились глубокие тени – за эти годы их стало больше.

Суровая, безжалостная складка губ, в любой момент готовых изогнуться в саркастической усмешке. Это что-то новое. Деклан не был злым. Перенес много горя, часто грустил, но улыбался искренне, от души.

А вот гордый излом бровей и упрямый подбородок нельзя не узнать!

Как же она раньше этого не заметила?

Неудивительно, что издалека он казался ей призраком!

Вскочив на ноги, она бросилась к нему и сделала то, что уже не надеялась сделать на этом свете – крепко-крепко обняла.

– Деклан Чандлер! Поверить не могу…

Он обнял ее в ответ – сперва осторожно, как человек, непривычный к такому искреннему выражению чувств; но секунду спустя сжал в объятиях и усадил на колени, нежно, словно не возлюбленную, а младшую сестру или дочь.

– Франческа! – с глубоким чувством выдохнул он.

Острой иглой вошли в сердце боль и сожаление. Это не ее имя – и, когда он узнает правду, это его убьет.

Нужно признаться.

Но она не могла себя заставить. Еще немного, хоть несколько мгновений насладиться близостью с ним! Почти всю свою детскую жизнь она хотела быть в его глазах Франческой!

Что изменят несколько минут?

Сглотнув комок ужаса и горя, она уткнулась носом ему в грудь, глубоко вдохнула теплый мужской запах. Навсегда запоминая, каково это – когда тебя обнимает призрак единственного человека, которого по-настоящему любила. О, если бы вечно прижиматься щекой к его литой мускулистой груди! И слушать биение сердца. Звук, однажды спасший ей жизнь. Звук, который она вспоминала в самые темные ночи – и это воспоминание помогало жить дальше.

– Деклан! – начала она. – Я не та девочка, которую ты помнишь. На самом деле…

– Конечно, нет! – ответил он, приподняв ее голову за подбородок и взглядывая ей в лицо. – Теперь ты – женщина.

Вгляделся в глаза – зеркало за пеленой слез, в котором, как говорят, отражается душа.

Должно быть, то, что прочел там Деклан, его обнадежило, ибо он склонил голову и прильнул к ее губам.

Затем приподнял ее, уложил рядом с собой, навис над нею, опираясь на локти – все это не размыкая губ. На этот раз его поцелуй был другим. Еще лучше – если такое возможно. В нем появилось то, чего не было прежде: какая-то пронзительная нежность, от которой она едва не заплакала навзрыд.

Когда она в последний раз рыдала? Она не могла вспомнить. Впрочем, в его объятиях она едва ли способна вспомнить даже собственное имя…

Ее имя! Пиппа. Не Франческа. Пиппа Харгрейв.

Нужно остановиться, пока все это не зашло дальше! Но как?

Она оторвалась от него, хватая воздух ртом, попыталась оттолкнуть:

– Деклан, я… Столько времени прошло, и я…

– Знаю. – Он отстранился, тяжело дыша. Провел рукой по волосам, сжал кулак. – Прости, я просто… забылся. – Протянув руки, он помог ей сесть, а сам встал и отошел на несколько шагов от кровати. – Франческа, ты должна знать: я посвятил жизнь тому, чтобы найти виновных в убийствах в поместье Мон-Клэр!

Это известие немного ее приободрило.

– Знаешь, я тоже…

– И нашел. Проклятые Харгрейвы. Это из-за них мы потеряли все!

Глава 13

На миг Франческе показалось, что на нее вылили ведро ледяной воды.

– Ч-что ты сказал?

– Чарлз и Хетти, которых ты обожала. По крайней мере, Чарлз – но он ничего не делал без позволения жены. Они навлекли на нас гнев самых опасных людей в Англии. – Он резко повернулся к Франческе; лицо исказилось яростью. – Кровавый Совет. Из-за их идиотской выходки…

– Н-но… откуда ты знаешь? – еле слышно пролепетала она.

Лицо его потемнело; казалось, вокруг сгустились тени, словно свет настольных ламп сторонился его гнева. Этого человека – этого Деклана – она уже не узнавала. Он был опасен. Безжалостен.

Даже жесток.

– В убийствах участвовал американец по имени Альфред или Альфи Таттл. Я его нашел. Задал ему несколько вопросов. Сперва он не хотел говорить… – лицо Деклана дрогнуло, но усилием воли он сохранил прежнее бесстрастие, – но я заставил его расколоться. Он признался во всем, а потом повесился.

– Отлично! – не удержалась она. Американец зарезал мать Пиппы и настоящую Франческу. По крайней мере, они отомщены. –  И что он сказал? О Харгрейвах? – Титаническим усилием воли ей удалось задать этот вопрос так, словно сама она к Харгрейвам не имела никакого отношения.

– Сказал, что Чарлз и Хетти отправили какой-то донос властям, запечатав его гербовой печатью Кавендишей. Хотя осталось неясно, понимали ли они, что у Кровавого Совета свои люди повсюду, во всех частных и публичных сферах, включая и Скотленд-Ярд.

– И Секретную службу?

Он скрестил руки на груди и смерил ее упрямым взглядом, но вынужден был согласиться:

– Раз уж Кровавый Совет заправлял в кабинете лорда-канцлера, чересчур самонадеянно было бы думать, что мы от них защищены. Мы ведь формально пока даже не правительственное учреждение.

– Значит, ты злишься на Харгрейвов за то, что они обратились к властям, – начала рассуждать вслух Франческа. – Хотя сам работаешь на власть. Знаешь, почему они написали донос?

– Злиться – пустая трата времени, – ответил он. – Но, Франческа, ты что не поняла? Харгрейвы взяли печать Кавендишей – вашу фамильную печать – и написали от имени твоих родителей письмо, из-за которого всех убили!

– А ты видел это письмо? – Франческа сжала руки на груди, словно пытаясь согреться; ее вдруг охватила дрожь.

– Запросил по своим каналам. Ответа не было; тогда я отправился в архивы Нью-Скотленд-Ярда. Там мне сказали, что все документы по этому делу были по ошибке отправлены в городское хранилище, а там их уже не найдешь – разве что пересмотришь все бумаги вручную.

– Так давай пересмотрим! – Франческа встала. – Где находится это хранилище?

Она должна узнать правду о своих родителях! О них у нее остались самые светлые воспоминания – но ведь в то время она была девочкой, не достигшей и одиннадцати лет. Грехи взрослых были ей непонятны. И все же… нет, разумеется, у ее отца и матери были самые лучшие намерения! Наверняка они написали донос по какой-то очень правильной причине!

Или…

Или нет. Быть может, они были не такими хорошими людьми, как ей запомнились.

– Откуда ты знаешь, что этот ублюдок Таттл сказал правду? – в отчаянии воскликнула она. – Что, если он отправил тебя по ложному следу? Что, если даже под угрозой смерти продолжал защищать Совет? Ты же не знаешь, может быть, они угрожали его семье, или…

– Франческа! – Он произнес ее имя мягко, но в голосе прозвучала сталь.

Она прикусила губу.

– Документы, связанные с гибелью графа и его семьи, не могли просто так отослать в пыльное хранилище и забыть об их существовании. Их место в государственном архиве – в Вестминстере, черт бы его побрал! В родословных книгах британской аристократии. Да скорее бы их отдали тебе, чем просто потеряли. Понимаешь, о чем я?

Да. Хоть и предпочла бы не понимать.

Он ущипнул себя за переносицу.

– Тут и объяснять нечего. Факт в том, что письмо скрыли, а не потеряли.

– Точно мы не знаем! – упрямо настаивала она. – Я не поверю, пока не увижу по… печать моего отца! – Она едва не сказала «почерк» – почерк Чарлза Харгрейва.

Чандлер шагнул вперед так, словно хотел к ней прикоснуться, но тут же остановился. Франческа была этому рада. Сейчас она не смогла бы ни принять от него утешение, ни отвергнуть.

– Почему ты упрямишься? – спросил он негромко, словно надеясь мягкостью тона скрасить жестокость своих слов. – Это ответ, Франческа. Шаг в верном направлении. Мы приближаемся к цели.

Почему упрямится? Да потому, что за последние пять минут выслушала самую прекрасную, и сразу вслед за ней самую ужасную новость за последние двадцать лет. Потому что не может признаться этому человеку – мальчишке, которого когда-то любила, – что она дочь людей, которых он считает виновными в их общей трагедии. Потому что хочет знать правду. Всю правду. И хочет понять, кем стал Деклан, прежде чем доверить ему свою самую сокровенную тайну.

Признаться в обмане.

Он ведь заслуживает правды, верно?

Снова ощутив укол совести, она вгляделась ему в глаза. Глаза, что еще в детстве казались такими мудрыми, видевшими слишком много боли, теперь же превратились в холодные зеркала, отражающие лишь свет ламп.

О чем он думает?

Можно ли ему довериться? Может, лучше скрыть свой обман? Она так далеко зашла, так близка уже к возмездию; что если откровенность все погубит? Что если он, возненавидев ее родителей, станет ненавидеть и ее, и решит разоблачить официально? Публично? Потеря титула сама по себе ее мало волнует; но от нее титул перейдет к Лютеру Кенуэю.

По крайней мере, именно так сказал сам граф Девлин.

Да и когда она верила на слово хоть одному человеку, не считая Сесил и Алекс? Верно, девчонкой она была влюблена в Деклана Чандлера; но с тех пор много воды утекло. Кто он теперь?

Человек-призрак, как и она сама. Тайный агент.

Профессиональный лжец.

– Сегодня на балу… Сесилия назвала тебя Чандлером. – Она прищурилась и сжала губы, охваченная внезапным подозрением. – Они знают, кто ты? И знали все это время?!

Если так, первым она убьет Рамзи!

– Кто я на самом деле – никто не знает.

Снова ушел от ответа. Франческа уже готова была чем-нибудь в него запустить!

Должно быть, он верно истолковал выражение ее лица, ибо на сей раз решил развить тему.

– Я тебя не разыгрывал, когда сказал, что я шпион. Это официальная работа. Я сотрудник Секретной службы. С Рамзи познакомился, когда твоя подруга Сесилия перешла дорогу Кровавому Совету. Я помог ему спасти возлюбленную и отправить лорда-канцлера под арест прежде, чем тот убил твою подругу и превратил ее заведение в перевалочный пункт для торговцев живым товаром. Как видишь, я герой. – Он усмехнулся с нескрываемым самодовольством. – Разумеется, незаметный герой!

– Поэтому ни в одном документе я не встречала твоего имени? – спросила она. – Везде смотрела: думала, вдруг ты выжил. Пыталась найти твоих родных. Хотя бы узнать, где они похоронены, чтобы поставить там памятник. Но Деклана Чандлера как будто никогда не существовало.

– Теперь я Чандлер Элквист, – вставил он. – Имя в честь работы.

– Элквист? Aliquis? – расшифровала она. – «Кто угодно»?

– Не сомневался, что ты знаешь латынь, – проворчал он.

– Я знаю Александру Атертон. – Ученая герцогиня – пожалуй, единственная причина, по которой Франческа заговорила на правильном «королевском» английском, а к окончанию школы освоила еще несколько языков.

Франческа вдруг поняла, что они с Декланом стоят друг напротив друга, едва ли в пяти футах, и оба скрестили руки на груди, словно защищаясь.

Но от чего?

– Мне столько нужно тебе сказать… не знаю, с чего начать.

Чандлер первым опустил руки. В первый раз Франческа видела его таким… растерянным. Неуверенным. Может быть, заговорить первой, чтобы ему стало легче?

– Я не знала, что ты выжил, – заговорила она, размышляя вслух, – но ты-то обо мне знал. Почему не пришел ко мне?

Ох, черт! В этом вопросе прозвучало куда больше требовательности, даже обиды, чем хотелось бы.

И все же она страстно желала услышать ответ.

Лицо его просветлело; отвернувшись, он подошел к вешалке для шляп, стоящей, словно часовой, в углу спальни. Сбросил сюртук и жилет, повесил на одну из многочисленных «рогулек».

– Вчера ночью, – неторопливо заговорил он, – какая-то женщина вломилась в тайную правительственную тюрьму, где держат лорда-канцлера. Ты случайно ничего об этом не знаешь?

Как, и это был он?!

Ладно, до этого еще дойдет речь. А сейчас она не позволит ему сменить тему.

– Ты мне не ответил.

Он резко повернулся к ней. Теперь лицо его было не просто мрачным – оно принадлежало демону. Брови безжалостно сведены, глаза больше не горят – они тверды, как гранит, и холодны, как бездна.

– А ты, Франческа, готова ответить на все мои вопросы? – Пружинистой походкой хищника он двинулся к ней. – Не хочешь объяснить, как выжила? Рассказать, что видела в тот день? Что выяснила с тех пор? И чем заплатила за информацию?

Он остановился рядом, возвышаясь над ней, как башня. Пожалуй, любая женщина на ее месте отступила бы, но Франческа не привыкла покидать поле боя.

– Ты действительно думаешь, что сейчас надо ворошить прошлое и вместе страдать над ним? Именно для этого мы здесь встретились?

Взгляды их скрестились. Сказанное и несказанное висело в воздухе, грозя развести навеки.

Франческа первой отвела взгляд и решила сказать правду. Пусть не ту, которую ждал Чандлер, но хоть что-то.

– Это я вчера была в тюрьме.

Чандлер шумно выдохнул.

– Не стану спрашивать, где ты училась драться и прыгать с шестом, – сухо сказал он. – Не сейчас. Но спрошу, какого дьявола ты там делала?

– То же, что и ты. Искала ответы.

– И?..

– И что?

– Узнала что-нибудь от лорда-канцлера? – нетерпеливо спросил он.

– Он рассказал кое-что о системе управления Кровавого Совета, – тщательно подбирая слова, заговорила Франческа. – Сказал, что во главе его стоит Триада, и что во время резни в Мон-Клэре третье место в нем пустовало. Как и сейчас. Возможно, появится еще одна вакансия, – добавила она, не в силах сдержать свои мстительные чувства, – если судьба будет к нам добра, и лорда-канцлера повесят.

– Вакансия?.. – Чандлер задумчиво побарабанил пальцами по подбородку. Сейчас, глядя на него, Франческа спрашивала себя, как она могла раньше не заметить крупные мозолистые руки с грубой кожей и сеткой вен, пересеченной шрамами – такие руки не могут принадлежать аристократу.

– На освободившееся место рассматривались несколько известных нам кандидатов. Некоторые из них уже мертвы.

– Например? – В его глазах блеснул огонек интереса.

– Например, тетушка Сесилии Генриетта Фислдаун, эксцентричная богачка, известная также как Леди в красном. Или лорд Рамзи, протеже лорда-канцлера.

– А сам Рамзи об этом знал? – быстро спросил Чандлер.

Франческа покачала головой.

– Он и не подозревал о существовании Кровавого Совета, пока не столкнулся с ним на узкой дорожке.

– Странно, что они прочили себе в лидеры чужака.

– Сила и власть для них – все. А у Рамзи в избытке и того, и другого.

Чандлер скривил губы.

– Теперь, когда Сесилия стала Леди в красном и сошлась с Рамзи – помоги нам Боже, вместе они станут непобедимы!

Франческа невольно фыркнула, а затем вскинула взгляд – ее посетила неожиданная мысль.

– Как ты думаешь, может быть, в Совете состоял и Кавендиш… мой отец? Может быть, он хотел войти в Триаду?

– Твой отец? – переспросил Чандлер, не сводя с нее внимательного взгляда из-под сдвинутых бровей.

– Лорд-канцлер сказал, что во время резни на место в Триаде рассматривались две кандидатуры. И намекнул, что один из них мог быть графом Мон-Клэр.

– А кто был второй?

– Кенуэй. Поэтому я и танцевала с ним вчера.

– Проклятый Кенуэй! – Стремительно, словно кобра в броске, Чандлер схватил с прикроватного столика бокал и, развернувшись, швырнул его в камин.

Бокал разбился с оглушительным звоном; дождем посыпались на пол сверкающие осколки.

Такая вспышка ярости казалась несвойственной Чандлеру. Франческе отчаянно хотелось броситься к нему, прикоснуться, утешить. Но она чувствовала: ему нужно время, чтобы вернуть самообладание. Делиться с ней своей слабостью он пока не готов. Поэтому осталась на месте и, выждав несколько ударов сердца, заговорила:

– Не могло ли быть так, что весь дом Кавендишей погиб, потому что они стояли на пути у графа Кенуэя? А не из-за Харгрейвов?

Он дважды глубоко вздохнул, затем, шумно выдохнув, взглянул на нее через плечо.

– Любопытная теория.

– Ты готов ее принять? – поинтересовалась она, очень стараясь, чтобы в голосе не звенела надежда.

– Готов рассмотреть.

Она нахмурилась.

– Ты как будто хочешь во всем обвинить Харгрейвов! Но Хетти и Чарлз были прекрасными людьми, добрыми и преданными. Если и сыграли какую-то роль в этой трагедии, то ненамеренно – ведь их тоже убили! – И, вздохнув, она добавила: – Странно, что лорд-канцлер ни слова не сказал о них.

– Я знаю, ты любила их и Пип. Я тоже. Но, если бы они молчали тогда, все остались бы живы. Раз они что-то знали о Кровавом Совете, должны были понимать, что писать такие письма – играть со смертью!

– На мой вкус, все это догадки на очень шатком основании.

– Я прав, – ответил он. – Знаю. Просто доверься мне.

«Доверься мне…» Так он уже говорил. Толкнул ее в яму под корнями, прикрыл ветками, сказал: «Доверься мне» – и они расстались на двадцать лет.

– Что ж, – заговорила она, – я рассказала то, что ты хотел узнать. Теперь твой черед.

– Мой черед?

– Довериться мне. Рассказать то, что знаешь ты.

Он повернулся к ней, ласково погладил ее щеку.

– Я никому не доверяю, – ответил он. Так, словно сам об этом жалел, но ничего не мог изменить. – Профессиональная болезнь, знаешь ли.

– Но… меня ты знаешь. Мы с тобой друзья!

– Такие, как я, не могут себе позволить дружбу, – ответил он тихо, словно не ей, а самому себе напоминая об этом.

Она хотела разозлиться, но не могла – слишком отчетливо узнала в этих словах себя. Верно, у нее есть Рыжие проказницы, но самое важное она не рассказывает и им. Ради их же блага.

– Но я враг твоего врага, а это значит…

– А еще ты можешь меня предать.

– Никогда! – возмущенно выдохнула она.

– Поверь, ты сама не знаешь, на что способна, какие глубины порока таятся в тебе. И я сделаю все, чтобы и не узнала. Никогда не попала в мой мир.

Франческа прекрасно знала, на что способна. Быть может, на ее счету меньше спрятанных трупов, чем у Эржбеты Батори, но точно больше, чем у средней графини!

– Я уже часть этого мира. И хватит решать за меня, что я могу, а что нет! – Прозвучало глупо, по-ребячески – и оба они это понимали.

Он смерил ее оценивающим взглядом, затем в глазах блеснуло одобрение.

– Что ж, должен признать, тебе уже не раз удалось меня удивить!

– Это для тебя ничего не значит?

Черт, она опять скрестила руки!

– Франческа! – Он провел пальцем по ее подбородку, нежным, но твердым жестом приподнял ее голову. – Если я о чем-то молчу, то ради твоего же блага.

– Моего блага? – Она строптиво отдернула голову. – Да ты издеваешься!

Он покачал головой.

– Нет, веду официальное расследование. Никто не должен знать о моих следующих шагах.

– Даже я? Деклан!

– Я больше не Деклан. Да никогда и не был Декланом, коль уж на то пошло.

– Хорошо, хорошо! – Она протянула руки ладонями вперед. – Пожалуйста. Будь кем хочешь, меняй имена и образы хоть каждый день – это меня не испугает. Мы оба не похожи на других. Никогда не были такими, как все – тем более сейчас! Мы с тобой носим боль как доспехи. Боль придает нам силу и решимость исполнять свой долг. – Она подошла к нему вплотную, положила ладони на грудь, позволила теплу его тела просочиться сквозь пальцы. – Общие воспоминания очистят нашу связь, а общая цель, быть может, когда-нибудь нас исцелит. Ты не Деклан? Пусть так. Я тоже не совсем Франческа. Я…

– Нет! – Он решительно оторвал ее руки от своей груди. – Это так не работает. Я так не работаю.

– Говорю же тебе, неважно…

– Еще как важно, черт побери! – рявкнул он, запустив руку во взъерошенные волосы. – О том, чем я занимаюсь, тебе лучше не знать. Иначе много лет не избавишься от кошмаров. Порой я спрашиваю себя, не сделался ли еще худшим чудовищем, чем те, с кем я сражаюсь. Вот моя награда за то, что помогаю вращать шестеренки империи и сдерживать Кровавый Совет!

Она хотела что-то сказать, но он поднял руку, призывая не перебивать. Кажется, хотел к ней прикоснуться, но вместо этого сжал ладонь в кулак.

– В этой мрачной тьме мне освещал дорогу один лишь луч света. Одно воспоминание. Ты, Франческа. Твоя доброта, нежность… чистота. За нее я сражался. За нее мстил. И мне тяжело видеть теперь, что эта чистота погибла.

– Погибла? – повторила она, словно эхо.

Он отвел взгляд, и что-то внутри нее скорчилось в муках.

– На один вопрос отвечу, – угрюмо продолжал он. – Все эти годы я не пытался с тобой встретиться потому, что не верил, что ты выжила, и не хотел смотреть на самозванку, присвоившую твое имя. А теперь, когда мы… – В его судорожном вздохе прозвучала боль растоптанной мечты. – Теперь у тебя своя темная сторона. Я не хочу добавлять к ней свою, и не хочу видеть, как ты делаешь то же, что и я. Ты стала такой… такой…

– Какой же? – поинтересовалась она сквозь стиснутые зубы; за ними скрывались проклятия и разгорался пожар женской ярости.

– Ну… – Он сделал резкий, отрывистый жест. – Ты потеряла невинность. Или рассталась с ней добровольно, этого я не знаю. Ради мести пожертвовала добрым именем. В твоей постели перебывало столько мужчин, что…

В этот миг Франческа его ударила. Дала не легкую пощечину, призванную смутить и заставить замолчать – полновесную, болезненную оплеуху. За все, что успел наговорить, и за то, что осталось несказанным.

– Как ты смеешь?! Я видела, что случается с девушками, у которых силой отнимают невинность! Это мерзость, на какую способен только последний негодяй. Видела и тех, кто сам растоптал свою чистоту – из алчности, из зависти, из ненависти. Но мне нечего стыдиться. А те, кто думает иначе, пусть катятся ко всем чертям – и ты тоже!

Она повернулась к прикроватному столику и одним глотком опрокинула остатки своего скотча. Снова взглянула на Чандлера – он стоял молча, все в той же позе.

– Я больше не ребенок, которого надо защищать, – заговорила она уже спокойнее. – Я женщина в поисках ответов. Я, как и ты, профессиональная притворщица. Этому я училась всю жизнь. Не позволяла себе стремиться ни к чему, кроме истины и справедливости для тех, кого больше нет в живых. И я добьюсь своей цели – с тобой или без тебя! – Подобрав юбки, она решительно двинулась мимо него к дверям. – Думаю, лучше нам не вставать друг у друга на пути.

– Франческа, подожди!..

Он протянул руку, но она увернулась и уже от двери выпустила последнюю стрелу.

– Уверена, ты тоже не образец целомудрия, – отрезала она. – А моя чистота – не то же самое, что физическая девственность. Неважно, сколько у меня было мужчин: я чиста, как чертов первый снег, и никто, ничто на свете не заставит меня чувствовать себя грязной!

И повернулась к нему спиной, сунув обе руки в карманы, чтобы в ярости не замахать кулаками.

– Франческа!

Он бросился за ней.

– Не ходи за мной! – рявкнула она.

– Не отпущу, пока не выслушаешь…

– Послушай вот это!

И, выхватив из кармана руку с пистолетом, спустила курок прямо у Чандлера над ухом. Выстрел оглушил его; а Франческа, не довольствуясь этим, другой рукой нанесла ему быстрый прямой удар в солнечное сплетение.

Когда растаял звон в ушах, и Чандлер наконец смог набрать воздуха в грудь, Франчески уже здесь не было.