Текст книги "Я никогда не скажу"

– Пусть бы эта хреновина утонула к черту, – сказал он.

– А как бы ты потом вернулся?

– Хороший вопрос.

Он взял веревку и привязал ее к дереву, надежно закрепив морским узлом.

– Папаша всегда был такой дешевкой.

– Ты про мистера Макаллистера?

– А ты что, не замечаешь, как все вокруг приходит в упадок?

– Я люблю лагерь таким, какой он есть.

Он улыбнулся.

– Да, если честно, и я тоже. Только Марго об этом не говори.

Что, интересно, он имел в виду? Свою любовь к лагерю или то, что оказался здесь со мной? Лучше не спрашивать. Вместо ответа я кивнула.

– Сохраним это в тайне.

– Точно. Он похлопал себя по карману. – Так мы и сделаем.

И вытащил какую-то фляжку.

– Это что?

– Джек Дэниелс. Пробовала?

– Моего отца как-то угощали таким.

Папа называл подобные напитки «самогон с района», но мне почему-то не казалось, что Райан должным образом оценит подобную характеристику. Кроме того, ко многим вещам мой отец относился как настоящий сноб.

– Крепкая штука, – добавила я.

– В этом-то и соль.

Он отвинтил крышку и протянул флягу мне. Я сделала небольшой глоток. Вкус был ужасным, напомнив мне лекарство от кашля.

Я отдала флягу ему.

– Мне нельзя много пить. Дети, понимаешь?

Он надолго приложился к горлышку.

– Ну да, конечно. Дети.

– А кто приглядывает за вашим корпусом?

– Тай.

Тай – так звали его лучшего друга.

– Значит, он знает, что ты здесь.

– Знает.

– И знает, что ты поехал встретиться со мной?

Райан медленно улыбнулся в ответ.

– Знает, что я поехал встретиться кое с кем.

У меня внутри все сжалось. Хотела ли я на самом деле, чтобы он рассказал Таю о нашей предстоящей встрече? Может, и нет. Но раз он не сказал, с кем именно встречается, может, он просто играл со мной? А не все ли равно мне было? По крайней мере, если у нас не выгорит, то мне нечего будет скрывать. Но теперь об этом знали и Тай, и Марго (а если Тай знал, что Райан на Острове, то знал и что тот не тусуется с Марго или Мэри), а это означало, что к завтрашнему утру все будут знать… о чем?

– Может, подойдешь поближе? – спросил Райан, опускаясь на тот же камень, на котором раньше сидела я сама.

Я села рядом с ним. Камень был холодным и шершавым, но ту часть моего тела, которой я касалась Райана, казалось, обжигало солнцем. Райан взглянул на мои руки, которыми я беспомощно шевелила, пытаясь зажать их между коленями. Он взял меня за ладонь. На его запястье был целый набор фенечек – вроде тех, которые плетут девчонки из мулине на занятиях по макраме в «Лавке ремесленных изделий». Я никогда раньше не замечала их на нем. Однако о том, что они на нем были, я словно уже каким-то образом знала. Фенечки были от поклонниц, целая радуга тех, с кем он был до меня.

И какие расцветки мне теперь стоит выбрать для своей фенечки?

Я подняла голову. Он улыбался мне, и в темноте ночи его зубы были просто белоснежными.

– Я хочу поцеловать тебя, – сказал он.

И сделал это.

Глава 15. Кое-что к вопросу об управлении гневом

Марго

После того, как Свифт ушел, Марго уже просто не понимала, куда ей себя деть. Она вернулась в «хижину учителя-француза», и, взглянув на время и телефон, решила снова позвонить Марку. Он ответил, но голос его звучал раздраженно. У Марго не было ни малейшего настроения успокаивать его, так что она быстро дала ему понять: с ней все в порядке, а затем поспешно попрощалась. Она вышла на помост, откуда открывался вид на озеро. Попыталась почитать принесенную с собой книгу, но на месте оставаться не могла. Ей никогда не удавалось усидеть на месте – почему-то ей всегда казалось, что она кому то нужна, что ей вечно нужно спешить куда-то, чтобы кому-то помочь. А вот Лидди может преспокойно валяться в постели сутки напролет. Она даже завидовала этой ее способности.

Проглядев с десяток страниц, содержание которых она и близко не поняла, она надела костюм для бега. Пробежка ей предстояла очень долгая, чтобы, наконец, последствия этих выходных устаканились в голове. Может, даже, удастся поставить точку в этом деле. Она наполнила бутылку водой из-под крана, причем сразу скривила лицо от запаха тухлых яиц, который потек оттуда. Воду вполне было можно пить, но воняла она просто адски.

Пока Марго трусила по дорожке, ей пришла в голову мысль – а сколько по-настоящему может стоить эта собственность? Разговоры внутри их семьи ходили примерно такие: мол, их родители всю жизнь просидели чуть ли не на золотом прииске, так что, если бы не этот хренов трастовый фонд, все они давно уже жили бы по-королевски. Но вдруг это не так? Не такое уж популярное место – озеро Стерлинг. Оно было гораздо меньше Шамплейна или Мемфремейгога, которые пересекали американо-канадскую границу и, следовательно, на право пользования их побережьями претендовали сразу две страны. К тому же существовало ограничение по части плавсредств: допускалось использовать только небольшие моторные лодки и так называемые лодки для вечеринок. Может быть, причиной этих ограничений было соседство двух лагерей, но вряд ли одно имело отношение к другому. Да и сам лагерь находился вдалеке от более или менее приличной дороги, не говоря уже о шоссе. И это тоже понижало его доходность.

Попробуйте-ка не умереть со смеху – выходит, что бы они ни решили, все равно никуда не денутся от этого лагеря?

Она добралась до дороги и проверила темп своего бега. Когда она отправлялась в долгие пробежки, ей было просто необходимо устроить паузу между десятками миль, выпить воды и помассировать колено. О том, что у нее, например, может заболеть это самое колено, она даже не думала, равно как и возможных травмах. В беге она находила спасение. А после того, как она присоединилась к кросс-кантри-команде в старшей школе, у нее в голове и вовсе сформировалась четкая связь: бежишь – значит, что-то решаешь. А прошлогодняя физиотерапия и бесконечные разговоры о необходимости хирургического вмешательства… Тогда Марго уже не могла бегать. Вспомнить только эти пытки, проведенные в клинике, когда ее подключили к такому огромному количеству всяких машин, что казалось – тронь переключатель на любой из них – и Марго навеки окажется каким-нибудь страшным мутантом. Интересно, на что окажется похожей ее жизнь, если она вообще не сможет больше бегать?

Она отбросила эту мысль, затем повернула направо на шоссе, к ферме Мэри, зная, что этот участок дороги будет меньше забит машинами. В последний раз, когда она во время пробежки показалась оттуда, ее чуть не сбил какой-то придурок. А повторять свои ошибки она не хотела.

Ее пульс пришел в норму, а мозг, похоже, работал на автопилоте. Она пробежала три мили, и ничто не туманило ее разум. Часы издали напоминающий писк – пора перестать бежать и пройтись. Глотнув вонючей воды, она заметила, что впереди кто-то бежит, прямо как она. Даже стиль бега был ее. Лидди.

Она ускорила шаг и догнала ее через несколько минут.

– Буу!

Лидди дернулась в сторону и почти свалилась в канаву. Потом сорвала наушники.

– Марго! Вот же дерьмо. И наклонилась, растирая правую ногу.

– Черт. Похоже, я потянула лодыжку.

– Я не видела, что ты в наушниках. Думала, что ты слышишь меня.

– Ну так вот – я тебя не слышала.

Лидди присела на траву. На ней были длинные шорты для серфинга и баскетбольная майка. Носки же были из той дешевой породы, которую имели обыкновение таскать на каждый день мальчишки из старшей школы на занятиях по физкультуре. У нее вообще было хоть что-нибудь из нормальной женской одежды? Марго знала, что в нынешние времена задавать подобные вопросы не стоит, да и вспоминать об этом вслух, пока Лидди сама не заговорит, было как-то моветонно. Но она пыталась пробудить в сестре доверие. И Марго не стала ее осуждать, но как же ей надоели эти постоянные семейные тайны.

– Ты в порядке?

Лидди сняла ботинок и носок и пошевелила лодыжкой. И, хотя она вздрогнула, никакой опухоли там не замечалось.

– Черт, больно.

– Мне очень жаль.

– На сегодня с беготней все, ежу понятно. Вот же черт дери. И как нам теперь вернуться? Лидди вытащила свой айфон из кармана. – Ни одной полоски, в бога мать их душу.

Марго огляделась. Вверх по дороге стояло какое-то обветшалое здание.

– «Сумерки».

– Чего? Лидди повернула голову. – Ух ты! Думаешь, это то самое место?

– Не похоже, что есть какие-то другие варианты.

– Ага, типа того.

– Дай я тебе помогу.

Она протянула руку. Лидди снова надела носок и сунула ногу в туфлю. Нога вошла словно в тапочку. Она взялась за руку Марго и встала.

– Можешь полностью встать на ноги?

– Наверное. Хотя, впрочем, ой.

– Обопрись на меня.

Лидди обняла Марго за плечо, а Марго обняла Лидди за талию. Она не могла вспомнить, когда они в последний раз были так близко друг к другу. Может, и вовсе никогда не были, хотя, еще в детстве, им наверняка доводилось даже падать вместе на траву. Марго не могла не заметить, что Лидди даже пахла как мужчина. Неужели она пользовалась тем же шампунем, что и Марк?

– Готова?

– Готова.

Они заковыляли по дороге, словно участники гонки на трех ногах, пока не добрались до стоянки у «Сумерек».

– Вижу целых восемь машин, – сказала Лидди. – И почти уверена, что в баре нет никого.

В такую игру они играли, когда были вожатыми. Ходили слухи, что «Сумерки» – не что иное, как местный публичный дом. Количество припаркованных автомобилей никогда не совпадало с тем, сколько посетителей находилось в баре.

– А я уверена, что один человек в баре есть.

– Спорим на пинту пива?

– Лады.

Они кое-как вошли внутрь. Бар, можно сказать, пустовал. За прилавком стояла изможденного вида женщина; двое мужиков лет под сорок, на которых были рабочие рубашки и ковбойские сапоги, сидели на стульях у стойки – и больше никого.

– Похоже, ты мне должна пиво, – сказала Лидди.

– Похоже.

Марго провела ее к столику, а затем подошла к барной стойке. Барменша была ей незнакома, но, в конце концов, сколько лет миновало с тех пор, как она была здешним завсегдатаем. Сотрудники лагеря имели обыкновение заглядывать сюда по вечерам, когда детишки уже уложены в кровати – главное было не шуметь. Имя на бейдже гласило, что барменшу зовут Франс.

– Можно воспользоваться вашим телефоном?

– Будете что-то заказывать? У этой Франс был насквозь прокуренный голос.

– Две пинты Будвайзера, два пакета чипсов с солью и уксусом и два батончика Марс.

– С вас двадцать долларов. Телефон вон там, на стене.

Из внутреннего кармана шортов Марго извлекла заранее заначенную двадцатку. Она вся промокла, поэтому Франс, ухватив ее кончиками своих покрытых облупленным красным лаком ногтей, взирала на нее с отвращением. Марго подошла к телефону и сделала звонок за счет абонента, удивляясь, как это стационарные линии по-прежнему умудряются работать. Выяснилось, что их заберут через двадцать минут.

Покончив с телефонными разговорами, она вернулась за столик. Франс уже притащила туда еду на подносе, повсеместно заляпанном пивом.

– Чипсы и батончики Марс. Фантастика, – сказала Лидди. Она разорвала зубами обертку батончика и откусила сразу половину. – До чего же я проголодалась. Надо было что-то перехватить, прежде чем отправиться в путь.

Желудок Марго внезапно заурчал так громко, словно соглашался со словами Лидди. Она тоже ничего не ела давным-давно, со времен того бутерброда в «МакДональдсе», и это было по меньшей мере глупо. Если бы она не остановилась, когда догнала Лидди, то, вероятно, через пару миль просто рухнула бы. Она села и содрала обертку своего батончика, впившись зубами в его мягкую сердцевину. Она даже забыла, какие они сладкие, эти батончики. И какие вкусные.

– Господи, до чего же хорошо.

Она взяла свое пиво и сделала большой глоток. Именно Будвайзер она считала своим истинным «лагерным» напитком. Его вкус напоминал ей уже почти забытую юность.

– Просто фантастика.

– Еще какая, – сказала Лидди, чокнувшись с ней своей бутылкой.

– Уверена, завтра все придет в норму.

Марго сделала еще один глоток. Пиво потихоньку начинало действовать. Но, может, на нее действует на пиво, а само это место? И пиво всего лишь плацебо? И опьянение от него – тоже плацебо? Всего лишь воспоминание о том, как она когда-то напивалась?

– Нам надо вместе подготовиться к каким-нибудь соревнованиям, – сказала Марго. – Как насчет полумарафона в октябре?

– Ты что, хочешь побегать на пару со мной?

– А чем не веселуха.

– Я бы подписалась руками и ногами.

– Вот и отлично.

– Но я уже нашла кое-кого для совместного забега. – Лидди заглянула в пакет с чипсами, словно ожидала найти внутри какой-то приз.

– Я ее знаю?

– А почему ты считаешь, что это она, а не он?

– Я не… Я… И кто же это?

– Оуэн.

– Какой Оуэн?

– У тебя есть знакомые с таким именем?

– Единственный Оуэн, которого я знаю, это Оуэн Бауэри.

Лидди сунула в рот чипс.

– Ух ты!

Марго вспомнила Оуэна, этого симпатяшку, который теперь стал типа рок-звездой. О своей же собственной сестре она обыкновенно думала, что та – либо лесбиянка, либо вовсе асексуальна. Сейчас она выглядела какой-то застенчивой, словно сама не своя. А может, все это годы Марго ошибалась? Или то, что она выглядела как трансгендер, в каком-то смысле означало и гейство? Но, хотя Марго и растерялась, оказавшись в столь глупом положении, у нее еще хватало ума не задавать эти вопросы вслух.

– Так вы все это время общались друг с другом? – спросила она.

Лидди сунула в рот еще несколько чипсов.

– Встретились пару лет назад. А потом я разработала обложку для его альбома.

– Ты?

Марго была не особо в курсе последних музыкальных тенденций, но благодаря работе в старшей школе была более открыта для современной поп-культуры, чем другие взрослые. Она слышала о группе Оуэна, которая называлась «Свободное падение», и когда поняла, что знакома с ним, то начала следить за их карьерой. Даже могла даже спеть часть их хита «Еще один тур, еще один город».

– Ага.

– Ничего себе. Оказывается, ты встречаешься со знаменитостью.

– Да ладно тебе. Ты и сама знаешь его с тринадцати лет.

– Но все это было до того, как…

– До того, как он стал знаменитым?

– Точно.

Марго распечатала свой пакет чипсов и съела один. Закашлялась. Ей показалось, будто с ее языка разом соскоблили весь верхний слой кожи.

– Охрененно ядреные чипсы, – наконец сказала она, прополоскав рот пивом.

– Правда?

– Значит… это Оуэн. И как долго вы уже встречаетесь? Вы же видитесь, не так ли? Не просто бегаете вдвоем?

Лидди кивнула.

– Пару лет.

– Ничего себе.

– Ты перестанешь постоянно удивляться?

– Извини, я просто…

– Ты что, думала, я лесби?

– Может, и думала.

– Или транс, а? Вот же хренов случай.

– Да я даже не знала, что мне и подумать, Лидди. Ты ведь не особо разговорчива.

– Ты же сама никогда не говорила мне, что ты натуралка!

– Об этом обычно не объявляют…

– Вот и я об этом.

Марго отпила из своей бутылки. – Наверное, ты права. Поставила бутылку на стол с глухим стуком. – У меня закончилось пиво. И что же послужило причиной всему этому?

– Магия.

Она захихикала, и тут распахнулась входная дверь.

Лидди обернулась, чтобы взглянуть, кого это принесло.

– Ты разве звонила Шону?

– А кому, по-твоему, я должна была позвонить?

Лидди опрокинула в себя остатки пива. Потом встала и протянула руки к Шону. – Здравствуй, прекрасный принц. Может, понесешь меня на руках, или как?

Глава 16. Что-то затевается

Кейт

Если бы ветер был достаточно сильным, Кейт могла бы отправиться в плавание. Возьми фонарик помощнее и отправляйся на другой конец озера – там тебя никто не тронет. Но существовала одна проблема, связанная с лагерем – воспоминания, казалось, пропитали его насквозь. И неважно, ваши это были воспоминания или чьи-то еще. Избежать их было невозможно. Независимо от того, каким человеком вы были или старались казаться. Единственное, что имело значение – каким вас видели окружающие.

А ее представляли себе славной девчонкой. Такой, которая у всех на виду и со всеми ладит, просто потому что так – проще. Так что она почти наверняка знала, что именно люди о ней думают.

Кейт была именно такой девчонкой и ненавидела это всей душой. У нее были и другие, скрытые стороны характера, но она не собиралась кричать о них на всю округу. Так что в кругу семьи она всегда оставалась старой, доброй, надежной Кейт.

И она всегда задерживалась в лагере позднее остальных, начиная с приезда в мае, для того, чтобы провести предварительную подготовку к началу сезона. Подготовка была делом серьезным. Нужно было покрасить кабинки, вытащить вещи из хранилища и проветрить матрасы. Постричь разросшиеся кусты, вымести опавшие листья. Потом, когда жители лагеря вместе с персоналом приводили все в разгромленный вид, ей в сентябре приходилось собирать все воедино, словно некий здоровенный набор «Лего». Вообще работа по лагерю отличалась чем-то ненормальным. Так что во время осеннего семестра в колледже ей с трудом удавалось собраться с мыслями, чтобы догнать сокурсников. Но, как полагала Кейт, все это были необходимые жертвы, прежде чем она – так, по крайней мере, уверяли родители – полностью примет на себя управление лагерем, когда они уйдут на пенсию.

Однако этого они так и не сделали. Вместо этого, на ее двадцать седьмой день рождения, они устроили торжественный ужин, на котором даже были поданы лобстеры (которыми она должна была поделиться с Лидди). Там ей и сообщили, что она не будет управлять лагерем. Что вряд ли ей подойдет это занятие. Для этого она якобы была слишком любезна, слишком мила. А всякие нехорошие люди могут воспользоваться этими ее качествами. Пока длился этот разговор, Лидди ковыряла клешни своего лобстера, методически извлекая из них рассыпчатое мясо, словно проводила вскрытие трупа. И, похоже, совершенно не обращала внимание на то, вся дальнейшая жизнь Кейт, как и то самое мясо, рассыпалась на кусочки.

По крайней мере, она не стала просить – тем более умолять своих родителей хоть о чем-нибудь. Своя гордость у нее все же была. Поэтому вместо ответа она отодвинула тарелку и ушла. Потом позвонила подруге, и они вдвоем отчаянно нахлестались «Маргариты» на вечеринке в Сен-Анри. А потом Кейт впервые со школьных времен поцеловалась с парнем. Это был опрометчивый и даже глупый поступок, но он как нельзя лучше соответствовал ее тогдашнему настроению.

Она проснулась в одиночестве; голова просто раскалывалась. Сегодня было первое мая. В это время она обычно отправлялась в лагерь, даже сумки были уже упакованы. Но все это было уже в прошлом. Ей нужно было найти себе другое увлечение. И слишком унизительным было принять предложение родителей делать всю основную работу, не имея при этом права руководства.

Самое же смешное было в том, что она настолько привыкла к лагерю, что не пропустила ни одного сезона. Ей даже казалось неправильным проводить лето, когда дни уже стали по-настоящему теплыми, где-то вне лагеря: как же ей быть без Озера, без ночей в затхлых хижинах, как не сбежать от новостей из окружающего мира? В то первое лето она работала в бакалейной лавке и помогала по выходным на ферме. Наконец-то подружилась с ровесниками. Наконец-то нашла другие интересы кроме лагеря. И она, разумеется, совершенно не скучала по родителям. Когда коллеги пригласили ее на ежегодный ужин в честь Дня благодарения, она отказалась. Простой принцип: я буду в порядке, пока буду держаться подальше.

Загвоздочка, однако, мог бы сказать ее отец в таком случае.

Она не скучала по лагерю, когда была в отъезде.

Но теперь, вернувшись… Теперь она скучала безумно.

* * *

Забеспокоившись, Кейт отправилась проведать Эми. Она откладывала этот визит, как иногда откладывают то событие, которого желают больше всего на свете, чтобы растянуть само предвкушение.

Кейт нашла Эми там, где та обычно и находилась – на кухне. Конечно же, когда Кейт была еще маленькой, Эми и близко не светила должность шеф-повара. В одной команде они оказались, когда Кейт уже около года работала посудомойкой. Тогда они и познакомились с «Эйми» (в ее произношении звучало именно так), чей английский был таким же ломаным, как ее душа. Ей было двадцать пять, Кейт – шестнадцать. Она скрывалась от изверга-мужа, на буксире у нее был маленький ребенок. У нее не было никаких особых умений, разве кроме тех, что она усвоила, помогая матери заботиться о большой семье. У родителей Кейт была привычка, принимать под свое крыло обездоленных – таких как, Шона, например. Эми, безусловно, подходила под эти параметры – в то ее первое лето можно было заметить синяки на ее ключицах и ниже.

Наконец, в июне ее наняли поваром на полную ставку. Тогда же она и стала неотъемлемой частью жизни Кейт, полностью завладев ей, когда июнь сдал свои права.

У них с Кейт в мозгах тогда словно что-то щелкнуло, но разве теперь вспомнить, что это был за щелчок? Какое-то знание друг о друге, которого они пока не могли принять? Кейт часто задавалась этим вопросом. Хотя Кейт свободно говорила на двух языках, с Эми она общалась исключительно по-английски: Эми на этом настаивала, утверждая, что так она в совершенстве овладеет местной речью и «не будет прогибаться». Два лета спустя, когда Эми, прижала ее к стене кладовки, понуждая тереть низ ее шортов и потихоньку вместе с ними стаскивать пальцами нижнее белье… Кейт было все равно. Язык Эми у нее во рту был горячим и сладким, и ей хотелось, чтобы этим языком Эми исследовала каждый сантиметр, каждую клеточку ее тела.

После этого, когда начался дождь, она и Эми проскользнули в подсобку для медсестер. Они, конечно, рисковали, но не сильно – у медперсонала был выходной, да и больных не было ни единого. Она выскользнула из шортов и позволила рукам подруги исследовать все изгибы ее тела, в то время как пальцы Кейт искали уже затвердевшие соски Эми. И как же отчаянно она кончила – ей было почти больно, она чуть не потеряла сознание. Она едва не лишилась чувств от того, что Эми сделала с ней. Да что там Эми, пусть это с ней делает кто угодно.

Но в то же время Эми была напугана. Она боялась, что их застанут, и тогда она потеряет работу, а это был единственный источник средств к существованию для нее и ее сына. И она сторонилась встреч, пока Кейт сама не начала упрашивать о них, умоляя ее ответить взаимностью. В те месяцы, которые Эми не проводила в лагере, Кейт, как могла, изо всех сил пыталась достичь того наслаждения, которое они испытали в первый раз, когда, обе истекая, стонали в объятиях друг друга. А в окна барабанил дождь.

Кроме как на краткой похоронной церемонии, Кейт не видела Эми уже пять лет. Плохие отношения с родителями в итоге привели ее к окончательному разрыву с женщиной, которая властвовала над ее сексуальным счастьем. Собственно, Эми была для нее счастьем во всех смыслах. И как же ей не хотелось, чтобы Эми осталась в прошлом, но… Похоже, это был единственный шанс для того, чтобы сделать шаг вперед.

Кейт наблюдала, как проворно Эми передвигается по кухне. Сейчас ей было за сорок, и времена у нее, похоже, были не лучшими, но для Кейт она была по-прежнему прекрасна. Темные волосы Эми были причесаны в духе Лидди, что еще сильнее подчеркивало: ну же, Кейт, я все та же, возьми меня! Внезапно она ослабила завязки фартука, повернулась и взглянула Кейт прямо в глаза. Тогда в ней что-то словно освободилось. Куда-то исчезли все обиды прожитых лет, и вокруг воцарилось лишь одно всепоглощающее, обнаженное желание.