Текст книги "Сокровище по имени няня"

– Скоро затопит весь дом, – пробормотал он. – Старые окна не смогут противостоять натиску. Чудо, что они продержались до сих пор.

Тем временем торнадо продолжал буйствовать.

Николь раньше никогда не боялась непогоды. Даже в Миннесоте, где зимние бураны за один час покрывают снегом всю территорию штата, она не испытывала такой подавляющей беспомощности, какая охватила ее в этот момент.

Мелькнула мысль: «Я здесь умру». Она прижалась к Пирсу и зарылась лицом в его плечо.

Пирс не отодвинулся от нее. Под столом едва ли хватало места для двоих, даже при том, что его ноги выглядывали наружу. Выбора не оставалось. Он обнял ее за шею и подпирал рукой голову.

– Держись, – проговорил он.

«Если пришел мой последний час, – подумала Николь, – то ничего нет лучше, как встретить его и объятьях Пирса».

Но сначала ей надо все ему сказать.

– Я не собиралась делать тебе ничего плохого, – бубнила она, зажав в кулак его рубашку. – Я не ожидала, что полюблю тебя. Если бы знала, то рассказала бы обо всем гораздо раньше. Но постоянно что-то мешало. Каждый раз, когда я принимала решение «вот сейчас скажу», я смотрела на Томми.., на нас, видела, как из трагедии вырисовывается семейное счастье, и мне становилось невыносимо сложно рисковать. Все испортить. Но я люблю тебя всем сердцем. Правда люблю. И хочу, чтобы ты знал, что сделал последние дни самыми прекрасными в моей жизни.

Он был так близко, что она не могла удержаться и поцеловала его. Ей хотелось как-то подкрепить свои слова. Дать ему понять, что она говорит от сердца.

Сначала он сопротивлялся. Но потом внезапно начал яростно целовать ее. Будто торнадо вызвал в нем бурю, которая погрузила в забвение его неприязнь.

Руки запутались в ее волосах, рот терзал губы. Казалось, на несколько сладостных мгновений вернулась прежняя магия. Пока он не опомнился.

– Не веди себя так, будто ты собираешься умереть, – оторвавшись от ее рта, проворчал он.

Если бы Николь посмела, то посмотрела бы на него. Ей хотелось увидеть, отразились ли в глазах нотки веселого изумления, которые ей почудились в голосе.

– А мы не умираем? – дрожащим голосом спросила она.

– Нет. – Он высунул голову из-под стола. – Худшее уже прошло. Но даже если не прошло, ты так легко не отделаешься.

Минуту спустя краткий миг близости кончился. Только стонал и завывал ветер. Стучал дождь по крыше, зловеще гремел гром, и молнии рассекали озеро. Чудо, но старая сосна еще стояла, и коттедж сопротивлялся буре.

– Теперь можешь выйти, – бросил Пирс, вылезая из-под стола и собираясь осмотреть повреждения. Дождевая вода, хлеставшая из окон, ручьями бежала по старому сосновому полу и капала из щелей между балками потолка.

– Как я могу помочь? – спросила она, становясь рядом с ним.

– На полке за дверью ванной полотенца. Брось их вниз и возьми несколько штук сама, чтобы вытереть пол в спальне.

Следующие полчаса они занимались наведением порядка. Наконец вода была собрана, окна закрыты и надежно закреплены на случай еще одного порыва ветра. Не осталось ничего, что отвлекало бы их друг от друга. Они стояли в противоположных концах гостиной будто незнакомые люди на трамвайной остановке. У Николь мелькнула мысль, что лучше бы пережить еще один торнадо.

В конце концов Пирс пожал плечами, словно избавляясь от раздражения, вызванного ее присутствием.

– По-моему, – проворчал он, подходя к шкафу рядом с камином и доставая бутылку красного вина, – можно немного улучшить обстановку. Хочешь, я разожгу камин? После торнадо стало холоднее.

– Разве мы не вернемся в город?

– Ты в своем уме? – Взгляд, брошенный на нее, подразумевал, что только полоумный отправится в путь в такую погоду. – Наверняка рухнули деревья, а дорога во многих местах размыта.

И будто для того, чтобы подкрепить его слова, удар грома расколол небо прямо над домом. И почти тотчас блеснула молния, и откуда-то издалека донесся звон разбитого стекла.

– Похоже, что молния ударила где-то по соседству, – заметил он. – Лучше зажжем свечи. В столовой есть маленький комод, они в верхнем ящике. Когда она вернулась, он уже уложил дрова в камине.

– Я принесла бокалы. – Николь чуть тут же не выронила их, потому что гром ударил почти над головой и молния стрелой прочертила небо.

– Это всего лишь гром. – Он бесстрастно взглянул на нее. – Он тебя не укусит.

– А тебе все равно, если и укусит. – Его безразличие снова уязвило ее.

– Не совсем. – Он наполнил бокалы, отпил из одного, но не предложил ей второй. – Не могу сказать, чтобы в данный момент меня особенно занимало твое благополучие. Я слишком занят размышлением, как мне объяснить Тому, что женщина, которую он считал няней, на самом деле его тетя. Но она так труслива, что боялась сказать ему об этом.

– И к тому же тут примешана твоя раненая мужская гордость, – не удержалась от колкости Николь.

– Что ты имеешь в виду?

Она схватила второй бокал и сделала большой глоток.

– Ты так погружен, Пирс, в баюканье собственных обиженных чувств, что даже не вспоминаешь о моих.

– Мне не приходило в голову, что…

– К примеру, – продолжала она, не обращая внимания на его возражение, – ты и на секунду не задумался, что я должна испытать, открыв ящик в спальне и найдя там вещи, принадлежавшие Арлин.

– Не твое дело лазить по ящикам, – парировал он.

– Правильно. Я и не собиралась. И не сделала бы этого, если бы ты не упомянул, что там, наверно, остались вещи после ее последнего приезда сюда. И тогда я уже не могла удержаться. – От горя перехватило горло, но она подавила его глотком вина. – Я достала ее свитер, он сохранил ее запах, аромат духов. Длинный светлый волосок зацепился за пуговицу. И меня потрясло, что, хотя она мертва уже четыре месяца, волосок все еще сохранил сияние жизни. Я будто бы прикоснулась к самой Арлин.

– Перестань, – попросил он.

Потом я заглянула в шкаф. Внизу стояли босоножки. У нее и у меня ноги одного размера. Разве это не удивительно? Босоножки так прекрасно подходили мне, словно я их носила всегда. Она была моей сестрой, Пирс. Сестрой! И почти все ее двадцать семь с половиной лет я не подозревала о ее существовании. Как бы ты себя чувствовал, если бы это случилось с тобой?

– Адски плохо, – он смотрел на нее из-под полуопущенных век. – Но я бы не стал делать прошлое оправданием жизни во лжи, да еще так долго.

– Откуда ты знаешь? Разве можно быть уверенным, что бы ты сделал, если бы испытывай то, что я? – Николь помолчала. – Я столкнулась с трагедией, и остался ребенок. Единственная связь с прошлым. Ребенок, заботу о котором доверили чужому человеку, не знавшему о моем существовании.

– От тебя требовалось только одно – сказать мне.

– И ты бы поверил?

Он задумчиво перекатывал во рту вино, потом проглотил.

– Естественно. Я бы попросил доказательств. Если бы они удовлетворили меня, я бы тебя принял.

– Если это так, то я несправедлива к тебе. – Николь откинулась на спинку стула и с минуту изучала его. – Но позволь мне напомнить, что я испытала ужасный шок. В тот день, когда я первый раз пришла к тебе в дом, я знала только одно: мне надо быть рядом с Томми. Надо обнимать его, держать на руках. Смотреть, как он спит, вдыхать аромат его волос после купания, слушать его сонное дыхание. – Она в отчаянии махнула рукой, не находя слов. – Я не говорю, что вела себя хорошо, но если ты пережил потерю, то понимаешь, о чем я говорю.

– Пережил, – напомнил он – Я потерял кузена, который был мне как родной брат. И если тебе нравится думать, будто ты ближайшая родственница Тому, то, откровенно говоря, я смотрю на это по-другому. Я знаю его с момента рождения, хотя, пожалуй, не так хорошо, как мне бы хотелось. Флот не очень-то принимает в расчет семейные обстоятельства. Но некоторые связи бывают глубже, чем кровное родство. И моя с Томом – одна из них.

– Именно этого я и боялась, когда впервые встретила тебя. Узнав, кто я, ты мог бы воспринять меня как угрозу. Конечно, тебе нужен был Томми, но мне он тоже был нужен, чтобы выздороветь. И я искренне верила, что сумею помочь выздороветь ему.

– Все это прекрасно. – От его ровного бесстрастного тона веяло холодом. – Но если ты и Арлин все подготовили для великого объединения, как получилось, что она ни словом не обмолвилась мне? Практически мы жили дверь в дверь.

– Мы решили никому не говорить о нашем родстве по крайней мере несколько первых дней. Нам хотелось побыть одним и лучше узнать друг друга, прежде чем раскрыть наш секрет. Джим знал о наших планах и согласился с нами. У меня есть письма, доказывающие это. Переписка в течение трех месяцев до того, как я приехала сюда. Мы часто разговаривали по телефону. Я даже знала о тебе.

– Так ты запаслась сведениями еще до того, как появилась у моей парадной двери. Неудивительно, что ты знала, на какие кнопки нажимать.

– Ох, ради Бога, Пирс, перестань искать скрытые мотивы! Их нет! Я знала, что у Джима есть родственник, который живет рядом. И все. У нас были темы поважнее, чем такие пустяки, как твой размер обуви и любимая марка зубной пасты!

– По-моему, я это заслужил. – Он состроил гримасу, будто находил эти обрывки сведений чем-то неудобоваримым.

– По-моему, заслужил. И если ты разочарован во мне, потому что я не была честной с самого начала, то позволь мне сказать, что и я не в восторге от твоего подхода к делу теперь, когда все открылось. Если ты не можешь простить, то мог хотя бы проявить чуточку понимания. Я совершила ошибку, но не преступление.

Он встал и подбросил в огонь еще одно полено. Потом выпрямился во весь рост, изогнул спину и потер нижний позвонок.

– Хочешь есть?

– Нет. – Как он может думать о еде в такой момент? – Но даже если бы и хотела, едва ли там что-нибудь осталось от ленча.

– Есть консервы и, наверно, что-нибудь в холодильнике. Арлин обычно каждую весну делала запасы, когда они с Джимом приезжали в коттедж после зимы. – Он взял бутылку и бокалы и кивнул в сторону кухни. – Пойдем, расскажешь подробности, пока я проведу разведку.

От приглашения екнуло сердце. Вероятно, они сделали шаг вперед. Пусть он не всегда говорит то, что ей хотелось бы услышать, но все же это предпочтительнее, чем молчание.

– Что еще ты хочешь знать?

– Как тебе стало известно об Арлин? Как получилось, что вас удочерили? Почему понадобилось столько времени, чтобы вы снова решили встретиться?

– Тебя интересует история моей жизни?

– Да. – Он выставлял на кухонный стол консервированный суп, крекеры, сухое молоко, кофе, замороженные трубочки из теста, начиненные мясом. – По-моему, это справедливый обмен. Почему бы тебе не рассказать о себе, учитывая, что обо мне ты все знаешь?

– Не лучше ли просто прочесть письма, которые лежат в конверте?

– Я предпочитаю услышать все от тебя. Если помнишь, в тот день, когда ты пришла устраиваться на работу няней, меня не очень убедили рекомендации на бумаге. Они могут подкрепить слова, но не дают цельной картины. Начни с первых дней, Николь, и на этот раз ничего не оставляй в секрете.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

– Слушаюсь, сэр командор!

– Не отталкивай свою удачу, – спокойно посоветовал Пирс.

Николь пожала плечами. Если он надеялся поймать ее на каких-то постыдных фактах, его ждет разочарование. Ей больше нечего скрывать.

– Я росла, зная, что приемные родители взяли меня, когда мне не исполнилось и четырех лет. Настоящий отец бросил мою мать. А она решила, что не справится одна.

– Должно быть, трудно такое принять.

– Нет. У меня замечательные приемные родители. Им с большим трудом удалось получить меня, и они ни минуты не сожалели о своих жертвах. Я обожаю их обоих. Они окружили меня любовью, надежностью – всем, что нужно ребенку.

– Какие жертвы? Или они хотели усыновить ребенка, или не хотели.

– Им обоим было больше сорока. Их считали слишком старыми, и они не могли взять ребенка обычным путем. Поэтому им пришлось заплатить частному агентству, чтобы им нашли ребенка, которого они возьмут в дом и будут любить.

– Ты имеешь в виду, что они купили тебя?

– Если хочешь, называй это так. – Ее возмутил его тон. – Но я предпочитаю думать по-другому. Они так сильно хотели взять меня, что убрали с пути все помехи, стоявшие между нами.

– Как и ты убрала все помехи, отделявшие тебя от Тома. – Пирс поставил в духовку трубочки с таким видом, будто и ее тоже с удовольствием бы всунул туда.

– Я не намерена терпеть оскорбления в адрес моей семьи.

– Правильно. – Он помолчал. – Не должна. Прошу прощения. Но ты говоришь, что до недавних пор не знала, что у тебя есть сестра. Мне это кажется странным. Трудно поверить, что четырехлетний ребенок однажды утром проснулся и не заметил, что его семья исчезла. Мы оба знаем, что Том определенно помнит и мать и отца.

– Конечно, у меня есть обрывочные воспоминания, – согласилась Николь, сев на высокую табуретку и потягивая вино. – Я помню женщину, которая, как я предполагаю, была моей родной матерью. Смутно помню ее голос, озабоченный и тонкий. И еще неясную картину, как она стоит у кухонного стола и отбрасывает с лица волосы. А однажды я проснулась в маленькой темной комнате, и кто-то всю ночь плакал.

– Арлин?

– Или наша мать. Ей было всего шестнадцать лет, когда я родилась. Сама еще ребенок.

– Ты никогда не слышала о ней потом?

– Ни слова. До августа прошлого года. – Николь спрыгнула с табуретки и прошла к обеденному столу в столовой. Там лежали разбросанные бумаги, которые привезла Луиза. Николь вытащила из-под них потрепанный конверт. – Когда мне исполнилось двадцать девять лет, в день рождения, родители дали мне большой пакет, в котором хранились все детали моего удочерения. Они считали, пусть он будет у меня. Чтобы я могла познакомиться с подробностями, если почувствую, что готова. Они долго спорили, не лучше ли оставить его мне в завещании. Но потом решили отдать, пока они живы. Ведь только они, если у меня появятся вопросы, могут ответить на них.

Все это время Пирс возился в кухне, готовя на скорую руку обед, который пах удивительно вкусно. Когда она замолчала, он перестал помешивать суп и обернулся. Николь стояла на пороге с маленьким конвертом в руке.

– Да? И что же ты обнаружила?

– В основном сообщения адвокатов о ходе удочерения и копии докладов работников социальных органов, признавших моих родителей соответствующими требованиям. И еще это.

Пирс смотрел, как она вынула из конверта две бумаги и положила на кухонный стол.

– Вот, – Николь разгладила морщинки на линованном листе, вырванном из старой тетради для школьных упражнений, – письмо моей родной матери. Одна из двух вещей, которая мне осталась от нее. И вторая, – она любовно дотронулась до потемневшей старой любительской фотографии, – снимок двух маленьких девочек, которые, держась за руки, стоят в высокой траве залитого солнцем сада.

Словно не желая показать свое любопытство, Пирс с минуту поколебался, потом положил ложку, подошел к столу и встал рядом с Николь. Но не так близко, чтобы коснуться ее.

– Могу я посмотреть?

Она пожала плечами. Пирс взял снимок. Долго рассматривал сначала девочек, одну светленькую, другую темную, потом обшарпанный дом позади и покосившуюся веранду, висевшее на веревке белье. Затем он перевернул фотографию и на обороте прочел: «Николь и Арлин. Южная Дакота, июль».

– У нее мало чего было, правда? – Пирс перевел взгляд на Николь. Первый раз она заметила в голубых глазах тень сочувствия.

– Да. Но она бросила и то, что имела. Хочешь прочесть письмо?

– Я?.. – Он поднял руку, вроде бы для того, чтобы пригладить ей волосы или каким-то другим прикосновением успокоить. Но быстро передумал и вернулся к плите помешивать суп. – Я занят. Прочти ты.

– Хорошо. – Николь взяла горькое, безнадежное послание, которое знала наизусть. Со всеми грамматическими ошибками и своеобразной пунктуацией. – Здесь нет даты. Оно начинается так: «Я отдаю своих малышек, потому что они ничего не добьются, если останутся в этой адской дыре, а не в городе. Мне двадцать лет, муж ушел от меня к другой женщине. У меня нет ни денег, ни образования. Мне надоело, что люди смотрят на меня с жалостью и оставляют на веранде пакеты с едой. Будто боятся, что я сама не накормлю моих девочек. Или не знаю что. Я хочу уехать и начать заново там, где никто меня не знает. Хотя я и люблю их, но знаю, что без меня им будет лучше. Социальные работники уверены, что отдадут их в хорошие дома. Подписываюсь: Сьюзен Мэри Литтл».

– Ох, Боже мой! – пробормотал он, потрясенный.

Николь не приняла его жалости.

– Не буду докучать тебе, рассказывая о своих чувствах, когда я прочла письмо первый раз. Достаточно сказать, меня ошеломило, что где-то у меня есть сестра. Мы, родные души, выросли, не зная друг друга. А могли бы быть подругами, делить радость и боль. И я твердо решила, что не потеряю больше ни года. Я найду ее.

– Как отнеслись к этому твои родители?

– Письмо матери, о котором они тоже не знали, потрясло их, как и меня. Они все прекрасно поняли и помогали, чем могли. Их ужасно огорчило, что двух малышей оторвали друг от друга. Тем более, что они с радостью взяли бы обеих девочек. Вскоре я узнала, что Арлин забрала супружеская пара, которая хотела взять девочку младше четырех лет. Чем старше ребенок, считали они, тем длиннее история его жизни и больше сложностей. Четырехлетней трудней найти дом, поэтому моим родителям, несмотря на их возраст, отдали меня.

– Странно, но Арлин редко вспоминала своих приемных родителей, – заметил Пирс. – Они даже не потрудились приехать на похороны и не проявили интереса к Тому.

– Она не была близка с ними, и я могу понять почему. Когда я приехала, они отказались помочь мне найти ее. Заявили, что она всегда была трудным ребенком. И, мол, никогда как следует не отблагодарила их за то, что они взяли ее. Они вроде бы очень обижались, что она предпочла выйти замуж и уехать в Орегон. Потому что они надеялись, что Арлин останется и будет ухаживать за ними в старости. Судя по всему, только ради этого они и взяли в свое время ребенка.

– Милостивый Боже, неудивительно, что она не часто вспоминала их! Как тебе удалось найти ее следы?

– С помощью частного детектива. И когда я написала и рассказала о себе, о нас, ее это так же потрясло, как и меня. – Николь моргнула и посмотрела в окно на молнии, все еще сверкавшие в небе. – Когда я узнала, что у нее есть сын, которому в мае исполнится четыре года, столько же, сколько было мне, когда нас разлучили, я подумала, что это судьба или рука Бога. Назови как хочешь. Будто кто-то направлял наши жизни так, чтобы у нас было что-то общее, когда мы наконец встретимся.

Мои родители успокоились, зная, что я не останусь одна как перст, когда они умрут. Они уговорили меня взять в больнице длительный неоплачиваемый отпуск и провести как можно больше времени, знакомясь со своей другой семьей.

– Как они отнеслись к твоей мошеннической проделке со мной? – Пирс отпил немного вина.

– Родители предупреждали. – Поняв, что сказанное не смягчило Пирса, Николь подавила вздох. – Они советовали сказать правду как можно скорее.

– Жаль, что ты не послушалась их, – буркнул он.

– Каждый богат задним умом. Если бы я могла все начать заново, я бы многое изменила.

– К несчастью, нельзя повернуть время назад. Часы идут только в одну сторону.

– Правильно. Жизнь продолжается. У меня было почти три месяца, чтобы прийти в себя. Теперь я с большей ясностью смотрю на мир. Но в тот день, когда я постучала в дверь Арлин и встретила чужих людей, упаковывающих вещи, все было по-другому. Я не предвидела трагедии и не сумела разумно отнестись к ней.

– Как именно ты это узнала? – От еще одной вспышки сочувствия у него потемнели глаза.

– Когда я сказала, что приехала к миссис Уорнер, женщина, открывшая дверь, ответила, что у меня не правильный адрес. «Вы имеете в виду командора Уорнера, – объяснила она. – Он даст вам все сведения. Но он живет по соседству. Мы здесь только для того, чтобы закрыть дом». «Закрыть дом?» – удивилась я. «Ну да, – подтвердила она. – Нет смысла держать его открытым. Ребенок, бедный малыш, будет жить у дяди. Сначала приедут перевозчики мебели. Это случится послезавтра. И смею сказать, как только все вывезут, агент по торговле недвижимостью подпишет контракт. Уверена, что дом продадут очень быстро. Недвижимость на берегу океана в этом районе пользуется большим спросом».

И вот тогда я узнала, что Арлин и Джим погибли, а ты назван официальным опекуном Томми. Я ничего не подозревала. Когда мы разговаривали последний раз перед моим отъездом из дома, Арлин сказала, что она и Джим собираются в Калифорнию на свадьбу. Это было за неделю до моего появления здесь.

– Предполагалось, что Том поедет с ними. Но в последнюю минуту они решили оставить его со мной и Жанет. Черт! – Пирс с силой ударил ложкой по плите и посмотрел на Николь. – Если бы у тебя хватило смелости вовремя сказать мне правду, мы могли бы помочь друг другу пережить ужасное время.

– Но у меня не хватило смелости. Я знала, что ты холостяк, но, вероятно, не долго останешься один. А пока тебе нужна помощь, чтобы заботиться о Томми. Я была в отчаянии, потрясена, напугана. Потом я встретила Луизу и поняла, что она – твоя женщина. Когда вы поженитесь, няня тебе будет не нужна. Поэтому я подавила все сомнения и ухватилась за единственный шанс, который в тот момент видела. Укрепить связь с Томми. И еще я глупо верила, что если ты будешь считать меня порядочной, сострадательной женщиной, то легче воспримешь и мою более постоянную роль в его жизни после того, как сам женишься.

И когда, Николь, ты изменила свой план?

– Изменила?

Он налил в две тарелки томатный суп.

– Когда ты поняла, что для твоих целей гораздо лучше, если ты станешь миссис Пирс Уорнер? Когда решила, что таким путем получаешь все, что хотела?

С минуту, оцепенев, Николь молча смотрела на него.

– Ты тупой, грубый мужлан! – наконец прошипела она.

– Спасибо. – Ее слова будто отскочили от него. – Поговорим о том, как завоевывать друзей и оказывать на людей влияние.

– Если ты и вправду думаешь, что я могу быть такой притворщицей, то ты мне не нужен. И уж определенно я не хочу иметь такого мужа. К твоему сведению, я жила до того, как встретила тебя, и еще буду жить. И как тетя Томми стану частью его жизни.

– Угрожаешь мне, Николь? – Взгляд мрачный, как сибирская тайга:

Она не знала этого человека с окаменевшими чертами лица. Это не тот мужчина, который любил ее с такой нежностью и страстью. Не тот мужчина, который завоевал ее сердце, моментально взяв на себя роль отца Томми без колебаний или минутного сожаления.

– Нет, – с грустью сказала она. – Я никогда не буду угрожать. Но прошу тебя, пожалуйста, не выбрасывай меня из жизни Томми. Ты решил, что я – не та особа, которую ты хотел бы видеть рядом все оставшиеся дни, но пусть твое решение не затронет Томми. Разреши мне это, Пирс, и я больше никогда ни о чем не попрошу тебя.

Пирс не ответил. Сжав губы, он уставился на пятно над ее головой. Потом взял тарелки с супом, отнес в столовую и поставил на стол.

Безразлично, не оборачиваясь, бросил:

– Ты не будешь есть?

От одной мысли о еде ей стало плохо. Внутри будто все порвалось и невидимо кровоточило.

– Если разрешишь, я попытаюсь немного поспать.

– Как хочешь. – Холодный, безразличный тон.

– Можешь выбрать любую кровать.

Когда она поднялась в комнату, где утром переодевалась, постель оказалась мокрой. Когда ветром открыло окно, дождь хлестал прямо на одеяла и матрасы. Ну и черт с ним! Не раздеваясь, она забралась на кровать во второй спальне, накрыла пледом ноги и повернулась спиной к двери. Надо хотя бы притвориться спящей. Это предотвратит необходимость дальнейшего разговора, если сюда придет Пирс.

Дождь перестал. После торнадо наступила тишина. Над деревьями взошла полная луна. Но где-то вдали все еще гремел гром и молнии рассекали небо над озером. Николь вздохнула. Какая длинная мучительная ночь впереди. И хотя они с Пирсом одни в маленьком изолированном коттедже, они так далеки, будто находятся на разных континентах.

Ближе к полночи Пирс поднялся в спальню. При мерцающем свете свечи тень падала на стену в ногах кровати. Значит, ветром в этом районе где-то порвало провода.

Пирс постоял на пороге спальни, где лежала Николь. Потом тень исчезла. Николь поняла, ему не хотелось быть рядом с ней. Но через минуту он вернулся. Пирс обнаружил то, что она уже знала: в соседней комнате постель промокла.

Николь лежала под пледом, спиной к нему, превратившись в камень. Когда он поставил на пол свечу, она старалась сохранять равномерность дыхания.

Николь крепко зажмурила глаза. Ей не хотелось видеть его раздетым. Слишком горькое напоминание. Но она слышала шорох молнии. Шуршание ткани, соскользнувшей по крепким волосатым ногам. И затем скрип старой железной кровати. Когда Николь открыла глаза, комнату заливало бледное сияние луны.

Их разделяло сантиметров тридцать. Каждый из них мог протянуть руку, просто прикоснуться и сказать: «Прости меня», или «Потерпи немножко. Я стараюсь понять», или самое важное – «Я люблю тебя».

Но ни один из них этого не сделал. Каждый уткнулся в свое одинокое горе.

Проходили часы. Затихавшее громыхание грозы медленно уходило на восток. Раза два Пирс повернулся на постели, о чем она догадалась по шуршанию простыней. Дыхание у него ровное и глубокое, как у спящего мужчины.

Что бы он сделал, размышляла Николь, если бы, проснувшись, обнаружил ее прижавшейся к нему и крепко его обнявшей? Было бы этого достаточно, чтобы исправить случившееся между ними?

Николь вздохнула и посмотрела на луну. Она наделала много ошибок. Не стоит добавлять к ним еще и бартерную сделку. Обменивать собственное тело на его благосклонность. Секс не восстанавливает любовь. Секс требует доверия. А Николь сомневалась, могут ли они теперь доверять друг другу.

Она спала, когда Пирс чуть позже шести тихонько вышел из спальни. Он даже не взглянул на нее. Боялся. Безопаснее не предоставлять искушению шанс.

Когда Николь спустилась вниз, он уже все уложил в машину и сделал кофе. Странно, но с темными кругами под глазами она выглядела особенно желанной. Пирс с однодневной щетиной на подбородке и непослушными вихрами чувствовал себя собакой, которую пинком отогнали от лакомой добычи.

– Я хотел бы поскорее вернуться, – бросил он, понимая резкость тона, но не в силах изменить его.

Как она ни старалась смягчить свою вину, факт оставался фактом. И кто знает, не пребывал бы он до сих пор в неведении, если бы Луиза не вынюхала правду в ее бумагах?

Вся история серьезнее, чем утраченное доверие. Он потерял мечту. Впервые в жизни он встретил женщину, с которой хотел бы перейти в вечность. И вдруг обнаружил, что она оказалась иллюзией. Обольстительной снаружи, это несомненно. Обольстительной, коварной иллюзией.

Он хмуро смотрел на солнце, врывавшееся в кухонное окно. Женщины – это неприятности. И тем больше неприятностей, чем ценнее они.

– Я готова, – ответила Николь из столовой.

– Ты не хочешь кофе?

– Нет, спасибо.

С сумкой на плече Николь стояла в дверях. Выражение лица отстраненное и вовсе не покаянное. Будто ее неспособность прошлой ночью смягчить Пирса своими извинениями и объяснениями превратило его в согрешившего, а ее – в пострадавшую строну.

– Я решил, – объявил он, когда они ехали по грязным колеям сельской дороги, направляясь на запад к шоссе, ведущему к побережью, – поехать с Томом в Аризону, навестить его дедушку и бабушку.

– Ты имеешь в виду семью Джима?

– Угу. У моей тети артрит, для нее путешествие сюда – слишком большой труд. Но я знаю, что она и мой дядя мечтают провести немного времени с внуком.

– Когда ты уезжаешь?

– На следующей неделе. Мне потребуется время, чтобы устроить дела в офисе.

– Сколько времени ты будешь в отъезде?

– Точно не знаю. Шесть, восемь недель, может быть, дольше. Вероятно, в это время у меня будет несколько длительных деловых поездок.

Он не обратил внимания, как от отчаяния у нее болезненно перехватило дыхание. Ему надо побыть какое-то время вдали от нее. Разобраться в собственных чувствах. Одно дело – сказать, что между ними все кончено. Другое дело – поверить в это.

– Я буду скучать по Томми, – вздохнула она.

«Но не по тебе. Теперь я сбросила все прикрытия, ты мне больше не нужен». Конечно, она этого не сказала. Но так съежилась, отодвигаясь от него, что это говорило лучше слов.

– Думаю, что вначале Том тоже будет скучать. Но потом он будет занят знакомством с дедушкой и бабушкой, и все пройдет. В конце концов, ты же не так долго была с ним рядом.

Последняя фраза – удар ниже пояса. Возмездие. И он знал это. Но она не уклонилась от удара.

– В таком случае я, пожалуй, поеду домой, тоже навещу родителей. Они очень волновались насчет.., положения здесь. Им будет приятно увидеть, что я пережила это и осталось относительно невредима.

– Да, хорошо. – Его снова кольнуло, что она вроде бы склеила обломки и собирается продолжать собственную жизнь. И это несмотря на то, что его собственная рассыпалась в прах. Пирс на большой скорости вошел в крутой поворот. – Я объясню Тому.

– Спасибо. Я сама объясню, – холодно возразила Николь. – Это самое последнее, что я могу сделать. Мне нет смысла торчать в твоем доме, когда в нем не за кем присматривать.

– Нет смысла, – сжав зубы, согласился он.

– Наверно, для Жанет будет легче, если я заберу

Красотку.

– Наверно.

– У тебя есть адрес моих родителей, ты знаешь, где найти меня. Так что я буду ждать вестей от тебя, когда ты вернешься.

– Хорошо, – чуть ли не рявкнул он.

И на этом вроде бы все кончилось. Следующие несколько дней Пирс проводил в офисе, завершая текущие дела и намечая даты посещения морских баз по всей стране. Вдобавок к обычным занятиям с Томом Николь обсуждала с ним новые планы, которые мальчику нравились. Том всю неделю мечтал полететь на самолете и увидеть дедушку и бабушку.

– Я все сложил в свой рюкзак, – сообщил он Пирсу вечером накануне отъезда. – Николь помогала мне. Там все мои шорты, игры и фотографии папы и мамы.

– Хорошая работа, Том. – Совесть кольнула Пирса, когда он перехватил горестный взгляд Николь. – Утром мы уже будем в пути.

– И я сделал рисунок для дедушки.

– А что для бабушки?

– Она предпочитает открытку. – Он иногда так комично говорил, совсем как взрослый. – Я приготовлю ей открытку в самолете.

– Прекрасный план. – Пирс сделал вид, что не замечает слезинки, скатившейся по щеке Николь.

В тот вечер, уложив Тома спать, она не спустилась вниз. Пирс прождал ее час, меряя шагами библиотеку. Каждый раз он останавливался у окна, смотрел на океан и удивлялся, каким образом, черт возьми, им удалось так взвинтить обстановку.