Текст книги "Проклятые башни"

Как-то на рассвете Мать Мудрости закуталась в свои меха и сделала Изабо знак следовать за ней. Изабо схватила свою шапку и толстый плащ с некоторым удивлением, поскольку никогда раньше не видела, чтобы Мать Мудрости отходила от своего костра. Они вышли в снежное безмолвие и поднялись на вершину холма над Гаванью.

В долинах было еще темно, но небо сияло ясной голубизной, а солнце раскрашивало в нежные розовые и золотистые цвета вершины заснеженных пиков, простиравшихся во всех направлениях насколько хватало глаз. Они повернулись к западу, и далеко-далеко Изабо различила остроконечную вершину Клыка, горы, которую Хан’кобаны называл Черепом Мира. Там, спиной к восходящему солнцу, Изабо и Мать Мудрости вместе занялись адайе .

Ветер овевал лицо и тело Изабо, сдувая капюшон и играя ее рыжими волосами. Глаза ей застилали слезы, вызванные пронизывающим ледяным ветром и величественной красотой расстилающейся перед ней панорамы. Она почувствовала, как вокруг волнуется и вздымается какая-то сила, огромная волна силы, которая обрушивается на нее, проходит насквозь и уходит вдаль. Это походило на стук огромного сердца, бьющегося в такт ее собственному сердцу и дыханию, или на грохот гигантского барабана в руках бога. Иногда, медитируя в неподвижности вместе с Матерью Мудрости или в движении со Шрамолицым Воином, Изабо ощущала, как будто она парит в какой-то бескрайней и неподвижной темноте. Теперь ее снова охватило это чувство, но на этот раз она плыла в море света, в море радости, и его песня отдавалась где-то глубоко в ее сердце.

Движения адайе превратились в танец, и она танцевала, чувствуя абсолютное, невыразимое счастье быть живой. Когда они наконец закончили последнюю пробежку и кульбит «Дракон налетает на добычу», Изабо легко и грациозно приземлилась на ноги, а потом широко раскинула руки, обнимая ветер, мощный поток энергии, весь мир.

Она обернулась и широко улыбнулась Матери Мудрости, и та ответила ей скупой улыбкой и поклонилась. Изабо тоже поклонилась, и они сели лицом друг к другу, глядя на то, как солнце заливает горы светом.

Был день зимнего солнцестояния, поняла Изабо. То, что она ощутила, было сломом времен. Она взглянула на небо и позволила бурлящей силе наполнить ее.

– Закрой глаза, – велела Мать Мудрости. Изабо повиновалась и услышала, как хан’кобанка начала очень легко постукивать пальцами по барабану. Мало-помалу звук усилился, пока не стал казаться биением ее сердца и бурлением ее души, и барабанный бой, шум ветра и звук ее собственного дыхания не стали единым целым.

Изабо охватило ощущение, как будто она взмывает в воздух и летит. Она не чувствовала ни скалы под собой, ни собственного тела, как будто вырвалась из тюрьмы своей плоти и плыла как хотела. Она почувствовала невероятную легкость и свободу. Хотя глаза ее были закрыты, Изабо видела все точно сквозь серебристую дымку. Взглянув вниз, она увидела саму себя, сидящую, поджав ноги, с закрытыми глазами. Между ее духовным и физическим телами вилась тонкая серебристая пуповина, пульсировавшая и мерцавшая силой.

Постепенно барабанный бой стал более быстрым, и ее сердце снова забилось, а легкие наполнились воздухом. Она скользнула обратно в свое тело и ощутила мимолетное головокружение, точно скала завертелась и качнулась.

– Открой глаза, – тихо сказала Мать Мудрости, и Изабо повиновалась. Небо было очень ярким, и она не могла понять, где верх, где низ, чувствуя дурноту. – Первый шаг, – сказала Мать Мудрости. – Пойдем, ты поешь и отдохнешь, и тебе скоро станет лучше.

Ей пришлось помочь Изабо спуститься со скалы, и оказавшись в пещере, Изабо опустилась на пол, по-прежнему чувствуя дурноту и головокружение. Проснувшись много часов спустя, она все еще пребывала в странном оцепенении и не слышала, что ей говорят.

К окончанию зимы Изабо научилась покидать свое тело, когда захочется. Сначала она не могла путешествовать слишком далеко, потому что ее очень отвлекал звук собственного дыхания и грохот сердца, которые притягивали ее обратно. Потом, когда она научилась уводить сознание от физических ощущений, ее восхитило зрелище духовных сущностей других людей, парящих прямо над их спящими телами или дрожащих и заключенных в клетке костей и кожи.

Не раз Изабо следовала за Матерью Мудрости, когда та, бесплотная, точно крылышко ниссы, легко улетала в снежную темноту. Они взмывала над тяжелыми облаками, прямо к небесной сфере, где кружили звезды и планеты и потрескивали огненные занавеси. Это называлось скольжением среди звезд, и оно затягивало не хуже лунного зелья. Как-то раз Изабо чересчур самоуверенно улетела так далеко, что не смогла отыскать дорогу назад, поскольку серебряная пуповина так растянулась и перепуталась, что Изабо не могла понять, куда она ведет. В тот раз Матери Мудрости пришлось отправиться искать ее, и она запретила Изабо скользить среди звезд до тех пор, пока та не научилась сохранять свою пуповину прямой и гладкой.

Если бы Мать Мудрости ей позволила, Изабо скользила бы среди звезд дни и ночи напролет, и она впервые поняла, почему хан’кобанка столько времени проводит в трансе. Но мудрая женщина не разрешила ей, сказав:

– Терпение, Хан. Каждому шагу свое время. Лучше учиться слишком медленно, чем слишком быстро. Слушай тишину и учись.

МОЛНИЯ НАД ЛОКСИТОМ

Маленький прионнса визжал от восторга.

– Доннкан, спускайся сейчас же! – рассердилась Сьюки. Он захихикал и перекувырнулся в воздухе, бешено колотя золотистыми крылышками. Потом зашлепал по крыльям танцующих нисс, которыми был расписан потолок. – Пожалуйста, Доннкан, спускайся, – попросила его нянька. – Твоя мама скоро придет, а ты знаешь, что пора в постель.

Юркий, точно стриж, малыш устремился вниз и дернул Сьюки за оборку чепца. Пытаясь одной рукой удержать свой чепец, она другой ухватила его за руку, но он ловко увернулся и взмыл на каминную полку, на которой уселся, восторженно лепеча.

– А где мама? Когда придет? Одна минута? Шесть минут? Где дайаден? Не хочу в постель. Можно мне послушать?

Маленькая фигурка, одетая в белую рубашку и ночной чепчик, появилась в дверях, протирая глаза.

– Вы что делаете? – сонно спросил Нил. В свои два года он больше походил на мать, Эльфриду, чем на отца, Айена, белокурый, сероглазый и довольно маленький для своего возраста.

– Нил, ну-ка марш в постель! – прикрикнула Сьюки. – Посмотри, Доннкан, ты разбудил Нила. Фу, какой плохой мальчишка!

Она залезла на табуретку и стащила Доннкана с высокой каминной полки. Хотя он попытался снова дернуть ее за чепец, улететь ему не удалось, и она благополучно слезла с табуретки, распекая его. Держа наследника престола под мышкой, она другой рукой развернула Нила и повела его обратно в его комнату. В этот момент дверь открылась и вошла Изолт с напряженным бледным лицом.

– Ох, прошу прощения, Ваше Высочество, последние десять минут я только и делала, что пыталась уложить их, но не могла поймать Доннкана, а потом он разбудил маленького Нила, и я…

– Ничего, Сьюки, я знаю, каким он может быть. Уложи Нила обратно в постель, а я присмотрю за сыном.

Нянька кивнула и повела Нила в его комнату. Изолт усадила Доннкана на колени. Он обвил ее шею пухлыми ручками и прижался щекой к ее плечу.

– Ах ты, непослушный мальчишка, – сказала Изолт. – Ты же знаешь, что нечестно летать по комнате, когда Сьюки не может тебя поймать. Ты знаешь, когда пора в постель.

– Я боялся заснуть раньше, чем ты придешь, – сказал он, зевая. – Ты ведь обещала, что придешь рассказать мне сказку.

– Прости, котенок, но совет шел очень долго, а я должна быть там, чтобы эти противные лорды не решили сделать какую-нибудь глупость.

– А они решили?

– Пока нет, котенок, но я уверена, что обязательно решат.

– А ты и дайаден опять поедете на войну?

Изолт кивнула.

– Да, боюсь, что так, малыш.

Он попытался слезть с ее коленей, и она отпустила его. Ее лицо стало еще печальней.

Мальчик подбежал к сундуку с игрушками, стоявшему у стены, и вытащил маленький деревянный меч, который Дункан Железный Кулак подарил ему на его второй день рождения.

– Я с вами.

– Мне бы очень хотелось взять тебя с собой, – ответила Изолт, притягивая его к себе. – Мне очень хотелось бы, чтобы ты был рядом со мной, ведь ты у нас такой храбрец. Но нельзя.

Он негодующе вырвался из ее рук.

– Почему?

– Кто-то должен остаться здесь присматривать за Нилом и Сьюки и помогать охранять Дан-Иден. Ты же знаешь, что мы не можем оставить город беззащитным, а то эти плохие Яркие Солдаты могут подкрасться и попытаться снова отобрать его.

Доннкан кивнул и потер глаза, которые были такого же необыкновенного топазово-желтого цвета, как и отцовские. Изолт взяла его на руки и прижала к себе.

– Но я буду очень по тебе скучать, котенок. Ты должен пообещать мне быть хорошим мальчиком, не дразнить Сьюки и не улетать от нее.

Ребенок сонно кивнул кудрявой золотистой головкой, и мать уложила его в постель. Он так и не выпустил из рук свой меч. Мысленным усилием она потушила канделябры на столе, и комната погрузилась в темноту, освещаемая лишь рдеющими углями в камине.

– Какую сказку тебе рассказать?

Он забрался под одеяло.

– Про дочь Мороза и Северного Ветра, – попросил он.

Изолт уселась, поджав под себя ноги, в широкое кресло у кровати и положила на колени перевернутые ладонями вверх руки. Взмахнув рукой, она начала нараспев:

– Дочь Мороза и Северного Ветра родилась в сени Черепа Мира, далеко-далеко от долин, где жил и охотился народ…

Малыш заснул раньше, чем она закончила, но она продолжала рассказ, зная, что конец истории ничуть не менее важен, чем ее начало. Вздрогнув, она вернулась в реальность, заметив Сьюки, прислонившуюся к косяку и жадно слушающую.

– Какая прекрасная история, Ваше Высочество, – севшим голосом прошептала служанка. – Только очень грустная!

– У Народа Хребта Мира большинство историй грустные, – тихо ответила Изолт, осторожно поднимаясь, чтобы не разбудить спящего сынишку. – Боюсь, у них не слишком хорошо с чувством юмора. – Она убрала со лба малыша упавшую прядь волос и очень нежно поцеловала его между глаз.

– Береги его, Сьюки, – сказала она серьезно. – Мне очень тяжело снова оставлять его.

– Обязательно, Ваше Высочество, – пообещала Сьюки. – Значит, вы снова уезжаете?

– Боюсь, да. В Блессеме появились свежие войска, которые идут на помощь тем, что бежали из Риссмадилла и Эррана. До чего же они упрямые, эти тирсолерцы! У нас было почти четыре месяца, чтобы отдохнуть и заново отстроиться, так что это уже кое-что. И все-таки пора уже придавить Эрран и Тирсолер раз и навсегда. Мы выезжаем в Арденкапль завтра утром.

Она пошла к выходу из детской, и Сьюки неожиданно сказала:

– У вас усталый вид, миледи. Вам обязательно нужно возвращаться на военный совет? Может быть, вы лучше поспите?

Изолт бросила на нее быстрый взгляд и одной рукой инстинктивно прикрыла живот.

– Мне очень бы этого хотелось, но мы планируем тактику, а ты же знаешь, что эти пустоголовые лорды ничего не понимают в таких вещах.

– Но…

Изолт строго взглянула на нее, и Сьюки проглотила готовые сорваться с языка слова.

– Его Высочество ни о чем не знает, – сказала Изолт, – и не должен узнать! Ты меня поняла?

– Да, Ваше Высочество, – послушно сказала Сьюки. Взгляд Изолт не смягчился, и служанка, покраснев, сделала маленький книксен и опустила глаза. Изолт подошла к двери и сказала:

– Мне нужно возвращаться. Я уже и так слишком долго отсутствовала.

– Я принесу вам травяного поссета, который делала когда-то леди Изабо, – предложила Сьюки.

Изолт раздраженно пожала плечами и сказала:

– Как хочешь, но держи язык за зубами, прошу тебя.

– Да, миледи, – ответила Сьюки в спину Изолт, когда та выходила из двери.

Солдаты строем шли по дороге с тяжелыми ранцами за спиной, с притороченными сверху скатками серых плащей, и наслаждались ласковым весенним солнышком, пригревавшим их руки и лица. На севере возвышались густо поросшие лесом холмы, а на юге лоскутным одеялом спускались к небольшой речушке поля, изгороди и маленькие рощицы.

Поля были недавно вспаханы и засеяны, и землю уже покрывала нежная зеленая дымка. На обочине щипали травку овцы. Пастух, приглядывавший за ними, упал на колени, когда мимо него проезжали Изолт с Лахланом, и призывал на их головы благословение Эйя, к огромному удовольствию Мегэн. Старую ведьму очень радовала та легкость, с которой очень многие простые люди забыли учение Оула и вернулись к старым обычаям Шабаша. Хотя она понимала, что их уступчивость в основном была вызвана благодарностью за то, что Ри выгнал из страны Ярких Солдат, она все же надеялась, что скоро они проникнутся к Эйя подлинным почтением.

Весеннее равноденствие праздновали по всей стране душистыми свечами, вечнозелеными венками и колокольным звоном в каждой деревне. Мегэн, Мэтью Тощий и остальные ведьмы провели всю весну, надзирая за севом и появлением на свет ягнят и козлят. Сеять пшеницу и рожь было уже поздно, но они засадили поля ячменем и овсом, а также фасолью, которая должна была виться вокруг стеблей овса, а на грядках посеяли горох, лук-порей, картофель и капусту. По всему Рионнагану и Блессему строили новые дома и амбары, чинили разрушенные стены и изгороди, сажали новые фруктовые деревья в садах, рыли сточные канавы.

Большое число знахарей и знахарок вступили в Шабаш, когда армия Ри одержала победу над немногими оставшимися искателями Оула. Среди них оказалось множество ведьм, которым удалось спастись во время правления Оула и которые все это время скрывались по стране. Хотя большинство предпочло остаться в безопасности Лукерсирея, обучаясь новым умениям в Башне Двух Лун, у некоторых хватило мужества и Таланта, чтобы присоединиться к Мегэн и остальным ее товарищам.

Лахлан всю зиму командовал ремонтом шлюзовых ворот, охранявших вход в Бертфэйн, так что теперь Риллстер снова был в безопасности. Сначала эта проблема озадачила всех. Речные ворота и шлюзы были сконструированы и построены Малькольмом Мак-Бренном во времена Эйдана Белочубого, в конце Второй Фэйргийской Войны. Система шлюзов поддерживала уровень воды в Бертфэйне, контролируя приливы и позволяя в любое время поднимать и опускать корабли, при этом закрывая вход враждебному морскому народу. Яркие Солдаты имели глупость во время нападения на Дан-Горм взорвать ворота, потеряв в результате последовавшего наводнения множество собственных кораблей и сделав себя уязвимыми для атак Фэйргов. Хотя, судя по всему, они неоднократно пытались починить ворота, эти попытки явно оказались бесплодными, поскольку морские змеи с легкостью разрушили их примитивные преграды.

Лахлан и его инженеры довольно долго ломали голову над руинами ворот, не в состоянии придумать, как починить огромное колесо, открывавшее и закрывавшее ворота. Потом Дайд Жонглер привел к Ри старика с изувеченной ногой. Его звали Донован Колченогий, и он тридцать лет прослужил начальником порта в Бертфэйне, а до этого работал на каналах с тех пор, как был еще совсем мальчишкой. После Ламмасского нападения он присоединился к повстанцам в Дан-Горме, ведшими с Яркими Солдатами партизанскую войну. Он спасся от первой атаки Фэйргов вместе с Дайдом и Катмором Шустрым и с тех пор служил в армии Ри помощником инженера.

Донован Колченогий только ухмыльнулся, когда Лахлан объяснил ему суть проблемы.

– Ну, это-то исправить нетрудно, – загадочно сказал он и, улегшись на спину, заполз под колесо, обмотанное толстыми цепями. Когда он снова появился оттуда, в его огромной загрубелой руке был зажат гаечный ключ.

– Я заклинил ворота этой штукой, когда эти мерзавцы напали на башню. Мне и в голову не приходило, что она будет держать ворота открытыми больше двух лет!

Теперь дело пошло быстрее, и вскоре гавань и река снова могли не опасаться нападения морского народа. К сожалению, на восстановление Дан-Горма требовалось гораздо больше времени, и никому из них не хотелось даже браться за это дело. Вместо этого люди Лахлана употребили раннюю весну на то, чтобы укрепить власть над отвоеванной землей и восстановить свои силы.

После битвы у Риссмадилла войскам Лахлана сдалось почти четыре тысячи Ярких Солдат, но примерно тысяча спаслась от побоища и бежала в Клахан, а оттуда обратно в Эрран. Там их встретили свежие войска, которые прошли через болота в первую же оттепель, исполненные решимости продолжать войну против еретиков-ведьмолюбов.

Теперь, когда весь южный Эйлианан находился под их властью, Лахлан и Изолт собирались оттеснить тирсолерцев обратно на родину и объединить Тирсолер и Эрран под знаменем Мак-Кьюиннов. После побед двух прошлых лет они обрели уверенность, а потеря товарищей лишь укрепила их решимость. Они созвали лордов и прионнс в Дан-Иден, чтобы спланировать летний поход.

Яркие Солдаты расположили свой штаб в Арденкапле, ближайшем к границе с Эрраном крупном городе, который мог снабжать тирсолерские батальоны провизией. Построенный на реке Арден, Арденкапль был хорошо укреплен, окружен плодородными полями и садами и находился в равнинной местности, потому Лахлан и Изолт довольно долго ломали голову, как же им приблизиться к противнику.

– Проблема в том, чтобы захватить Ярких Солдат врасплох, – сказала Изолт. – Они должны узнать, что мы намерены напасть на них, до того, как слишком далеко углубятся в Блессем или Клахан. По этим картам очень трудно сказать, что представляет собой эта местность. Где Ник-Танах? Может, она знает, как нам лучше всего идти на Арденкапль?

Мелиссу Ник-Танах, старшую дочь Аласдера Мак-Танаха, вызвали на военный совет. Стройная молодая женщина чуть за двадцать, она появилась в зеленом бархатном платье с длинными рукавами, широкой юбкой, расшитой лилиями и розами, а ее золотистые локоны покрывала жемчужная сетка. По сравнению с Изолт, чья белая кожа была посечена шрамами, она казалась очень женственной и абсолютно беспомощной. Из солдатских рядов донеслось одобрительное бормотание, и Изолт с трудом подавила раздражение, чуть было не отразившееся у нее на лице. Она отвела Мелиссу в сторонку и вполголоса объяснила, что ей нужно узнать.

Мелисса унаследовала престол после гибели своего отца, и ей, к ее смятению, было приказано покинуть безопасный Лукерсирей и принять командование своими людьми. Половина войск Ри была из Блессема, и клятву верности за них давал глава клана Мак-Танахов. К несчастью, Мелиссу всю жизнь баловали и оберегали, и она совершенно не имела понятия о том, что такое война. Путешествие через разоренную страну потрясло ее до глубины души, а Лахлан с Изолт наводили на нее страх. К счастью, ее синалар, герцог Киллигарри, сражался вместе с Мак-Танахом и хорошо знал Ри. Он заверил Ник-Танах, что она может доверять суровым Ри и Банри и должна поступать так, как поступил бы ее отец.

Поэтому Мелисса наморщила лоб и погрузилась в размышления. Через некоторое время она сказала нерешительно:

– Арденкапль находится в долине, к которой с севера примыкают леса Эслинна. Мы часто бывали в этих местах, когда ездили в гости к моим кузинам Гиллиан и Гислен. У их матери там был небольшой лесной замок, и мы останавливались в нем, когда ездили на охоту. Оттуда через лес ведет почти заброшенная дорога. Она выходит недалеко от Арденкапля, и о ней знают очень немногие. Если вы сделаете круг и пройдете через лес, то сможете атаковать с северо-запада, и они, возможно, не будут этого ожидать.

– Ну что ж, это хоть что-то, – сказал Лахлан. – Мы знаем, что в Эслинне нет Ярких Солдат, поскольку волшебные существа прочесали весь лес и убили или выгнали всех, кто там скрывался. Может быть, мы сможем встретиться там с Лиланте и Ниаллом, и они приведут волшебных существ к нам на помощь. Замок Ник-Эйслин будет нашей базой. Если мы пошлем сильную армию с запада, они могут не ожидать, что мы ударим и с востока тоже. Мы возьмем с собой небольшую группу, но из самых лучших людей, и будем держать наш план в строгом секрете. Слишком уж часто в последний год получалось так, как будто тирсолерцы знали все, что мы замышляем.

Они разделили свои силы, и герцог Киллигарри повел восемь тысяч человек по главной дороге на Эрран, а Лахлан с его войском двинулись на Эслинн. Мак-Синн со своими двумя тысячами последние два года патрулировал восточный Блессем и вел жаркие бои, пытаясь не дать Ярким Солдатам пробиться обратно в Рионнаган. Им тоже приказали направляться в Арденкапль и ударить по городу с севера.

У Изолт с Лахланом было всего две тысячи человек, а остальных оставили в Дан-Идене или послали вместе с ядром армии. Когда они в ту ночь разбили лагерь, костры вдоль дороги казались рубиновым ожерельем, мерцающим в холодных весенних сумерках.

На следующий день они добрались до Эслинна и вошли в лес, к огромному удивлению солдат, которым не сообщили о цели похода. Дорога сильно заросла, и им приходилось расчищать ее топорами. Маделон Ник-Эйслин, мать Гиллиан и Гислен, послала нескольких своих людей проводить их, и они шли впереди, высокие неразговорчивые мужчины, одетые в грубую кожу и меха.

Они добрались до маленького замка Локсит за неделю. Он был построен у небольшого озерца и состоял из четырех круглых башенок с замшелыми крышами. Три его стороны поднимались прямо из озера, с четвертой стороны его защищала крепкая внешняя стена. Берега озера густо заросли деревьями, чьи ветви свисали до самой воды. Это было изящное маленькое здание, совершенно не способное вместить всю армию, которая разбила лагерь в лесу. Лишь Изолт, Лахлан, ведьмы и Телохранители Ри остановились в стенах замка, и то в тесноте.

За хозяйством в замке следила пожилая пара, прожившая здесь всю свою жизнь. Мегэн заметила пронзительную яркость раскосых зеленых глаз женщины и со знанием дела сказала Йоргу:

– Я не удивлюсь, если она окажется родней Лиланте. Говорят, здесь, в Эслинне, немало таких, в чьих жилах течет кровь древяников.

Они прожили в замке неделю, поскольку было решено атаковать Арденкапль через месяц после Бельтайна, когда обе луны потемнеют. Благодаря хорошей погоде они добрались до замка Локсит быстрее, чем рассчитывали, поэтому у них было время связаться с Лиланте, сходить на охоту за свежей провизией и насладиться лесным покоем.

В последний вечер в замке Изолт и Мегэн сидели на балконе, который тянулся по всему периметру центрального здания, и смотрели, как над закатным озером всходит тонкая кромка голубой луны.

– Завтра начнется затмение Гладриэль, – сказала Мегэн, – и пойдем в наступление на Арденкапль. Будем надеяться, что сможем застать их врасплох, хотя мне эта надежда кажется тщетной.

Изолт ничего не сказала, положив голову на руки.

Старая колдунья склонилась вперед и коснулась ее плеча.

– Почему ты не сказала Лахлану?

Изолт не стала притворяться, что не поняла, о чем речь.

– Он попытался бы заставить меня остаться в Дан-Идене, если бы знал.

– Может, это было бы вовсе не так уж и плохо? – спросила Мегэн. – Ты должна заботиться о детях, которых ты носишь.

– О детях?

– Да, это опять близнецы.

По лицу Изолт пробежала тень.

– У меня неспокойно на сердце, – сказала она. – Я должна остаться с Лахланом и защищать его. Мне снились странные сны…

– И Йоргу тоже, – сказала Мегэн. – Расскажи мне, что тебе снилось?

Изолт пожала плечами.

– Когда я просыпаюсь, то все хорошо помню, но когда наступает день, сны ускользают от меня. Прошлой ночью мне снилось, как Лахлан уходил от меня по странной ровной темной дороге, я звала его, но он не обернулся и не посмотрел на меня.

– Но в этом сне нет ничего особенно плохого, – сказала Мегэн. – Может быть, он означает, что вам придется на какое-то время расстаться, что кажется мне хорошей мыслью, Изолт. Ты должна думать о детях, которых носишь.

– Дело не столько в том, что я видела во сне, сколько в том, что я чувствую, – вполголоса сказала Изолт. – Такое отчаяние…

Внезапно теплую синеву сумерек расколол сполох молнии, озаривший небо от горизонта до горизонта, выхватив из мрака черную сетку ветвей и прутьев. Через миг все погасло, но эта черная паутина еще какое-то время стояла у них перед глазами. Зарница была такой неожиданной, что из замка и из лагеря в лесу донеслись испуганные вскрики. И снова сверкнула молния, а за ней последовал отдаленный раскат грома.

– Гром среди ясного неба, – пробормотала Мегэн. – В ночь перед боем это дурное предзнаменование.

– Но для нас или для них? – спросила Изолт, устало поднимаясь на ноги.

– Кто знает? – отозвалась Мегэн. Она позволила Изолт помочь ей встать и вернулась обратно в крепость. Синие Стражи сидели за длинным столом, Дайд развлекал их песнями и фокусами, а Финли с Лахланом играли в шахматы. С упавшим сердцем Мегэн заметила, что старая служанка вытирает лужу вина, которая разлилась по столу, точно кровь.

– Кто пролил вино? – прошептала она.

– Я, – с усмешкой откликнулся Лахлан. – От этой молнии мы с ребятами чуть из собственной кожи не выскочили. Будем надеяться, что у солдат хватило предусмотрительности разбить лагерь под березами, а не под дубами.

– Зачем? – удивилась Изолт.

– Ты что, не знаешь старый стишок? – спросил Лахлан. – Да, наверное, не знаешь. Он звучит так:

«Не вставай под дуб – он молнии люб,

Обойди и ясень – он тоже опасен,

Прячься под березой – не страшны ей грозы».

Он увидел, что Мегэн все еще не может оторвать глаз от винного пятна, и сказал:

– Да что такое случилось, Мегэн?

– Если ты помнишь старые стихи, то должен знать, – сказала она резко. – Пролить так вино – очень плохой знак.

– Кубок выпивай до дна, но не проливай вина, кто вино прольет, того горе ждет, – процитировал Дункан.

– Ой, вечно ты со своими знаками! – отмахнулся Лахлан. – У тебя все плохой знак! А как же та пчела, которая ужалила меня в Лукерсирее? Видишь, ничего со мной не случилось.

– Пока не случилось, – заметила Мегэн, но Лахлан лишь рассмеялся и приказал старой служанке налить ему еще вина.

На следующее утро Синие Стражи поднялись рано и подготовились к сражению, проверив оружие и доспехи и тщательно вымывшись. Мегэн произнесла над головами солдат благословение Эйя и, нахмурившись, смотрела, как они вскакивают в седло.

– Я не могу отделаться от страха, – сказала она Йоргу, – хотя и знаю, что они должны ехать. С тех самых пор, как мы увидели вспышку молнии, у меня на сердце тревожно. Я не останусь здесь с тобой, Томасом и целителями, как собиралась. Я поеду с Лахланом и Изолт и буду приглядывать за ними.

– Мудро ли это, моя дорогая? – устало спросил Йорг. В ярком утреннем свете он казался еще более дряхлым, лицо бороздили глубокие морщины, а рука, сжимавшая посох, походила на птичью лапку. Он плохо спал, поскольку его сны были полны странных видений, которых он не мог понять. – Ты же не воительница, и ты знаешь, что будешь только отвлекать детей, они будут беспокоиться о тебе и пытаться защитить тебя. Почему бы тебе не остаться здесь в этом мирном маленьком замке и не подождать новостей вместе со всеми нами?

– Может, им понадобится моя магия, – ответила Мегэн. – Здесь я буду слишком далеко. Как я смогу позвать им на подмогу зверей и птиц, если буду болтаться здесь, в лесу? Нет, я поеду с ними.

Несмотря на возражения Изолт и Лахлана, она была непреклонна в своем решении, и в конце концов для нее привели одну из запасных лошадей. Для женщины ее лет она весьма проворно забралась в седло, а маленький донбег по своему обыкновению уцепился за ее длинную седую косу.

Всадники рысцой поскакали по дороге, легкомысленно болтая. Сквозь листву пробивались солнечные лучи, и повсюду вокруг заливались птицы. Трудно было помнить, что они скачут на битву, а не на охоту ради забавы, в особенности потому, что на запястье Лахлана сидел кречет Снежное Крыло в кожаном колпаке, прикрывающем его голову.

К полудню лес начал редеть, и стали появляться следы деятельности человека: несколько поваленных деревьев, большое пятно почерневшей земли там, где углежоги палили лес, охотничья хижина. Дорога шла по аллее высоких деревьев, а с одной стороны возвышалась каменистая скала.

Внезапно Изолт осадила свою лошадь, почувствовав укол враждебного разума.

– Лахлан, леаннан – воскликнула она. – Боюсь…

За спиной у нее послышался голос Мегэн, предупреждавшей об опасности.

Лахлан, нахмурившись, развернул лошадь и закричал своим людям:

– Назад, назад! Засада, клянусь Кентавром!

Он быстро сдернул с головки кречета кожаный капюшон и подбросил птицу в воздух.

Его люди испуганно остановили лошадей, а некоторые выхватили мечи из ножен.

– Отдать приказ к отступлению! – закричал Дункан Железный Кулак, и удивленный герольд поднес трубу к губам и затрубил.

На узкой дороге воцарилась сумятица. Лахлан пришпорил лошадь, приказывая своим людям отходить. Потом тишину леса разорвал звон спущенных тетив. На всадников полетела туча стрел, пронзавших кожаные латы, плоть и кости. Люди с криками начали падать с лошадей. Пение птиц утонуло в какофонии стонов, воплей и перепуганного конского ржания. Куда бы Изолт ни смотрела, она видела лишь раненых людей и взбесившихся лошадей. Она выхватила свой кинжал и начала оглядываться в поисках врага, но видела лишь смертоносный град стрел, убивающих людей и лошадей, и огромные деревья, кроны которых уходили вверх. Закричал кречет, и она, подняв голову, увидела лучников, спрятавшихся в ветвях и вдоль вершины каменистой скалы. Она выкрикнула приказ, но гибнущие вокруг люди не слышали ее.

Изолт вытащила из-за пояса рейл и запустила его в гущу деревьев. Вопли и стук упавшего тела сказали ей, что она не промахнулась. Рейл вернулся ей в ладонь, и она снова метнула его. Стрела попала ей в руку, и она, выругавшись, выдернула ее. Не обращая внимания на пульсирующую боль, Изолт развернула лошадь, выискивая Лахлана. Ее сердце болезненно сжалось при виде его черного жеребца, лежащего на боку с дюжиной стрел, торчащих из груди и бока.

– Лахлан! – закричала она.

Она увидела Дункана, лезущего на дерево, и швырнула кинжал прямо в сердце Яркого Солдата, готовившегося вонзить меч ему в спину. Тирсолерец с криком упал. Не тратя времени на благодарности, Дункан обхватил ствол дерева одной рукой и принялся направо и налево наносить удары мечом. Еще три тирсолерца упали наземь, и он вскочил на скалу, ввязавшись в схватку с тремя лучниками, затаившимися там. Его огромный палаш свистел, со смертоносной грацией рассекая воздух.

Изолт позвала назад свой кинжал и прикончила Яркого Солдата, пытавшегося стащить ее с лошади. В тот же самый миг еще один враг булавой раскроил череп ее кобылы. Лошадь рухнула как подкошенная. Лишь быстрая реакция помогла Изолт не оказаться придавленной телом мертвой кобылы. Она перекувырнулась высоко над головой нападавшего, легко приземлившись на ноги и убив одного солдата рейлом в левой руке, а другого – кинжалом в правой. Она довольно улыбнулась, взмахнула ногой и уложила еще одного Яркого Солдата. Еще трое накинулись на нее из кустов, и Изолт, перекувырнувшись над их головами, скрылась среди деревьев.