Текст книги "Лабиринт чародея. Вымыслы, грезы и химеры"

Внезапно все перед Куангой потемнело, и в глубинах тьмы сине-зеленым замерцало неведомо что. Куанга успел заметить громадную бесформенную тень, которая выросла у него на пути, заслонив звезды и вулканические отсветы. А затем она туманным вихрем сомкнулась вокруг него, леденящая и неумолимая. Словно призрачный лед, что ослеплял и давил, точно Куангу заточили в ледяной гробнице. Охотник коченел от полярного холода, какого ему еще не выпадало в жизни, – от него невыносимо ломило все тело, а вслед за болью наступало онемение.

В сине-зеленом мерцающем полумраке, что сгущался вокруг, Куанга смутно слышал как будто хруст сосулек и скрежет тяжелых плавучих льдин. Душа ледника, злобная и беспощадная, настигла его на бегу. Временами, охваченный отупляющим ужасом, он оцепенело сопротивлялся. Почти неосознанно, будто желая умилостивить мстительное божество, Куанга, мучительно морщась от боли, выудил из-за пазухи мешочек с рубинами и отбросил в сторону. От падения тесемки развязались, и Куанга смутно, будто издалека, услышал звон камушков, раскатившихся по твердой поверхности. Потом на него навалилось забытье, и, сам того не сознавая, охотник рухнул ничком.

Утро застало Куангу рядом с ручейком, окоченевшего, в окружении почерневших маков, раздавленных чудовищной пятой морозного демона. Ближайшее озерцо, образованное ленивым потоком, сковало тонким льдом, а по льду, будто капли застывшей крови, раскатились рубины Хаалора. Придет время, и великий ледник, что медленно и неудержимо продвигается на юг, вернет их себе.

Остров Мучителей

Между заходом солнца и его возвращением на небосвод на Йорос обрушилась Серебряная Смерть. Приход ее, однако, был предсказан многими пророчествами, как древними, так и недавними. Астрологи говорили, что этот загадочный недуг, прежде на земле неизвестный, придет с огромной звезды Ахернар, что зловеще нависает над странами Зотики, южного континента; поразив тела мириад людей яркой металлической бледностью, зараза эта будет распространяться все дальше во времени и пространстве, переносимая смутными эфирными потоками в другие миры.

Серебряная Смерть внушала ужас, и никто не знал ни как она передается, ни чем излечивается. Стремительная, точно пустынный ветер, она пришла в Йорос из обезлюдевшего царства Тасууна, опередив самих гонцов, спешивших в ночи, чтобы предупредить о ее приближении. Те, кого она поражала, чувствовали леденящий, пробирающий до костей холод и мгновенно коченели, словно их обдавало дыханием самой дальней космической бездны. Лица и тела их странно белели, мерцая слабым блеском, и окостеневали, подобно давним трупам, и все это в мгновение ока.

На улицах Сильпона и Силоара, и в Фарааде, столице Йороса, зараза, как жуткий сверкающий факел, переходила от человека к человеку, и жертвы падали прямо там, где она их застигала, и на лицах их оставалась сиять печать смертельного блеска.

Шумные, буйные карнавалы стихали при ее приближении, и гуляки застывали в игривых позах. В великолепных дворцах посреди пышных пиршеств лица раскрасневшихся от вина кутил заливала бледность, и они поникали в роскошных креслах, сжимая наполовину осушенные кубки окоченевшими пальцами. Купцы лежали в своих конторах на грудах монет, которые не закончили считать; а воры, явившиеся позднее, не успевали скрыться со своей добычей. Землекопы ложились в недорытые могилы, которые копали для других, но никто не приходил предъявить свои права на разверстые ямы.

Бежать от странной неотвратимой беды не успел никто. Чудовищно быстро, под ясными звездами, дыхание ее отравило Йорос, и на рассвете пробудились очень немногие. Фульбра, молодой царь Йороса, который лишь недавно взошел на трон, фактически стал правителем без подданных.

Ночь нашествия заразы Фульбра провел на высокой башне своего дворца в Фарааде – то была башня обсерватории, оснащенная астрономическими приборами. Величайшая тяжесть легла на его сердце, и мысли затуманились отупляющим отчаянием, но сон не мог смежить его веки. Он помнил многие пророчества, предсказывавшие появление Серебряной Смерти; более того, он лично прочитал по звездам ее близкий приход с помощью старого астролога и колдуна Вемдееза. Оповестить подданных они даже не подумали, поскольку прекрасно знали, что гибель Йороса предопределена издавна и ни один человек не сможет избежать смерти, если только на роду ему не написано умереть каким-то иным образом.

Не так давно Вемдеез составил гороскоп Фульбры; и, хотя в нем были некие неопределенности, которых наука его не способна была разрешить, все же там недвусмысленно значилось, что царь умрет не в Йоросе. Где и каким образом придет к нему смерть, было неясно. Но Вемдеез, служивший еще Альтату, отцу Фульбры, и так же преданный и его сыну, посредством своего магического искусства выковал заколдованное кольцо, которое призвано было защитить Фульбру от Серебряной Смерти во все времена, где бы тот ни находился. Кольцо было сделано из странного красного металла, темнее, чем красное золото и медь, и украшено черным продолговатым камнем, неизвестным земным гранильщикам и постоянно источавшим сильный аромат какого-то благовония. Колдун велел Фульбре никогда не снимать кольцо со среднего пальца, на который оно было надето, – ни в самых удаленных от Йороса землях, ни годы спустя после ухода Серебряной Смерти. Объяснил он это тем, что, если зараза коснется Фульбры, тот будет всегда носить ее крошечных возбудителей в своем теле, и, как только кольцо будет снято, они вновь обретут свою обычную силу. Но ни тайны происхождения красного металла и темного камня, ни цены, в которую обошлась эта защитная магия, Вемдеез царю не открыл.

С тяжелым сердцем Фульбра принял кольцо и носил его, и Серебряная Смерть пощадила его этой ночью, не причинив ему ни малейшего вреда. Но, в тревожном ожидании наблюдая с высокой башни обсерватории скорее за золотыми огнями Фараада, нежели за недосягаемыми белыми звездами, он ощутил мимолетный легкий холодок, совершенно не вязавшийся с теплым летним воздухом. И когда хладное дыхание миновало, веселый гул города стих, а жалобные лютни странно споткнулись и умолкли. Шум карнавала сменился тишиной, несколько ламп потухло, и некому было засветить их вновь. Во дворце внизу царило безмолвие; Фульбра больше не слышал смеха своих сановников и слуг. И Вемдеез не явился в обычный час, чтобы вместе с Фульброй наблюдать за полуночными звездами. Фульбра понял, что стал царем без царства, и горе, которое он до сих пор испытывал после смерти доблестного Альтата, заглушила великая скорбь по погибшим подданным.

Час за часом сидел он без движения, слишком убитый горем, чтобы плакать. Звезды сменяли друг друга над его головой, и смертоносная Ахернар все так же взирала на него сверху, точно горящий глаз жестокого демона-насмешника; и тяжелый запах благовоний из кольца с темным камнем достигал его ноздрей и, казалось, душил его. У Фульбры даже мелькнула мысль сорвать кольцо и умереть той же смертью, какой умерли его подданные. Но отчаяние слишком придавило его, и даже на это не было сил, и неохотно занявшаяся на небесах заря, бледная, как Серебряная Смерть, застала его все в том же положении.

С рассветом царь Фульбра поднялся и двинулся по порфировой винтовой лестнице в свой дворец. На полпути он увидел распростертое на ступенях тело старого волшебника Вемдееза, упавшего замертво в тот момент, когда он спешил к своему господину. Морщинистое, белее волос и бороды, лицо старика было как полированный металл, а темные, точно сапфиры, глаза остекленели. Царь медленно пошел дальше, горько оплакивая смерть Вемдееза, которого любил как приемного отца. Внизу, в многочисленных покоях и залах, нашел он тела своих придворных, слуг и стражников. В живых не осталось никого, кроме трех рабов, охранявших позеленевшие медные ворота нижнего склепа глубоко в дворцовом подземелье.

Тогда Фульбра задумался над советом Вемдееза, убеждавшего его бежать из Йороса и искать приюта на Цинтроме, южном острове, платившем дань царям Йороса. И хотя сердце его не лежало ни к такому решению, ни к любому другому, Фульбра приказал троим уцелевшим рабам собрать провизии и прочих припасов, необходимых для довольно долгого путешествия, и погрузить их на борт царской барки черного дерева, которая стояла на якоре в царской гавани на реке Воум.

И, взойдя на борт вместе с рабами, он взялся за кормило, а рабам приказал поднять широкий парус цвета янтаря. Они оставили величественный Фараад, улицы которого были завалены серебристыми мертвецами, и вышли в расширяющуюся яшмовую дельту Воума, а затем и в окрашенные порфиром воды залива Индаскийского моря.

Парус наполнялся попутным ветром, что летел над обезлюдевшими царствами Тасууна и Йороса с севера, как летела в ночи Серебристая Смерть. За ними, увлекаемые течением Воума в открытое море, плыли корабли, чьи экипажи и капитанов тоже застигла смерть. Фараад был тих, точно древний некрополь, и ни движения не было видно на берегах речной дельты, лишь трепетали опахала перистых пальмовых листьев, что клонились к югу под порывами крепчавшего северного ветра. Вскоре зеленые берега Йороса остались далеко позади, ныне призрачно голубые, как недосягаемая мечта.

Виннопенное, полнившееся загадочными шепотами и неведомыми сказками о диковинных вещах, перед путешественниками в лучах успевшего взойти уже высоко солнца расстилалось безмятежное море. Но колдовские шепотки и беспрестанная убаюкивающая качка не могли утолить печаль Фульбры; сердце его полнилось отчаянием столь же черным, как камень в красном кольце Вемдееза.

И все же он крепко сжимал кормило барки из эбенового дерева и вел ее по солнцу как можно прямее в направлении острова Цинтром. Попутный ветер туго натягивал янтарный парус, и барка стремительно скользила вперед, рассекая порфировые воды своим темным носом, увенчанным резным изваянием богини. А когда на море опустилась ночь с ее знакомыми южными звездами, Фульбра смог исправить ошибки, которые сделал, когда прокладывал курс.

Многие и многие дни плыли они на юг, и солнце отчасти снизилось в своем беспрестанном кружении над ними, и новые звезды всходили и складывались в незнакомые созвездия над эбеновой богиней на носу. И Фульбра, который еще мальчиком как-то раз плавал на остров Цинтром вместе со своим отцом, отважным Альтатом, рассчитывал в скором времени увидеть вздымающиеся из чермной пучины берега, заросшие камфарными и сандаловыми деревьями. Но в сердце его не было радости, и горькие слезы часто застилали его взор, когда он вспоминал то давнее путешествие.

Но однажды днем внезапно настал полный штиль, и вода стала гладкой, словно пурпурное стекло. Небо превратилось в купол чеканной меди, низко нависший над морем; словно по злому волшебству, свод его накрыла преждевременная ночь, и вдруг разразилась буря, как будто выдохнули разом несколько могущественных дьяволов, и море превратилось в бесконечную череду гигантских гребней и бездонных впадин. Мачта черного дерева затрещала, как тростинка, парус разорвало в клочки, и беспомощную барку начало неумолимо швырять в темные впадины и вздымать вверх сквозь слепящую пену на головокружительных вершинах огромных валов. Фульбра отчаянно вцепился в бесполезное кормило, а рабы, подчиняясь его приказу, забились в носовую каюту. Нескончаемо долго несло их вперед по воле бешеного урагана, и царь не видел в темной мгле совсем ничего, кроме барашков на гребнях бушующих волн, и больше не понимал, каким же курсом они плывут.

Наконец в зловещих сумерках он заметил в бурном море неподалеку другое судно, то появлявшееся, то вновь исчезавшее из виду. Это, должно быть, галера, подумал он, на каких ходят купцы, что бороздят моря между южными островами и торгуют благовониями, пером и киноварью; почти все весла ее были сломаны, а рухнувшая мачта вместе с парусом бесполезно свисали с носа корабля.

Некоторое время суда держались рядом, пока при свете молнии, расколовшей мглу, Фульбра не увидал мрачные крутые берега неведомой земли, над которыми высились остроконечные башни. Он не мог повернуть кормило, и барку вместе с галерой понесло на стремительно разрастающиеся скалы, и Фульбра решил, что сейчас они разобьются. Но вдруг, словно по мановению волшебной палочки, буря утихла так же внезапно, как и началась, и над морем вновь повис мертвый штиль. С очистившегося неба полился солнечный свет, и барку, а следом за ней и галеру вынесло на широкую охристо-желтую песчаную косу между утесами и неожиданно успокоившейся водой.

Изумленный и обессиленный, Фульбра привалился к кормилу, рабы его робко выбрались из каюты, а на палубу галеры высыпали люди: одни – в скромных одеждах матросов, другие одеты, как подобает богатым купцам. Фульбра чуть было не окликнул их, как вдруг откуда-то сверху до него донесся странный многоголосый смех, высокий, пронзительный и какой-то недобрый. Вскинув голову, царь увидел толпу людей, спускавшихся по некоему подобию лестницы, что была вырублена в скалах, окружавших берег.

Люди подтянулись ближе и окружили суда. Головы их венчали фантастические кроваво-красные тюрбаны, а облачены они были в плотно прилегающие одежды черного, точно оперение стервятника, цвета. Лица и руки их были желты, как шафран, узкие раскосые глаза аспидно-серого цвета выглядывали из-под лишенных ресниц век; а тонкие, вечно улыбающиеся губы своим изгибом напоминали лезвия ятаганов.

Вооружены они были грозного вида зазубренными мечами и двурогими копьями. Некоторые низко кланялись молодому царю и подобострастно его приветствовали, не сводя с него немигающих взглядов, которых он никак не мог разгадать. Наречие их было столь же необычным, как и облик, – исполненное резких и свистящих звуков, оно было непонятно ни царю, ни его рабам. Но Фульбра учтиво приветствовал чужестранцев в ответ на мягком и мелодичном языке своей родины и осведомился о названии этой земли, к которой его барку прибило ураганом.

Казалось, кое-кто понял его, ибо при звуках его речи в непроницаемых раскосых глазах промелькнул слабый огонек; один человек на ломаном языке Йороса отвечал, что это остров Уккастрог. Потом с улыбкой, в которой неуловимо сквозила какая-то жестокость, он добавил, что всех потерпевших крушение мореплавателей ждет радушный прием во дворце Ильдрака, царю острова.

При этих словах у Фульбры оборвалось сердце: ему доводилось слышать многочисленные истории об острове Уккастрог, и истории эти были отнюдь не того рода, какие ободряют попавшего в беду путешественника. Уккастрог, лежавший далеко к востоку от Цинтрома, был известен также как остров Мучителей; и поговаривали, будто ничего не подозревающих гостей, опрометчиво приставших к его берегам или выброшенных туда волей волн, обитатели этого острова бросали в тюрьму. Позже несчастных подвергали нескончаемым изощренным пыткам, что составляло основное развлечение обитающих здесь жестоких созданий. Ходили слухи, что ни одному человеку не удалось еще сбежать с Уккастрога, но многие на долгие годы становились обитателями его темниц и адских пыточных камер, и существование их поддерживалось лишь ради того, чтобы доставить удовольствие царю Ильдраку и его безжалостным сподвижникам. Кроме того, считалось, что Мучители были искусными волшебниками – умели своими заклинаниями вызвать жестокий шторм и заставить волны сначала унести корабль далеко от его курса, а потом выбросить на берега Уккастрога.

Видя, что желтолицые люди плотным кольцом окружили барку и побег невозможен, Фульбра попросил незамедлительно отвести его к царю Ильдраку. Только царю он назовет свое имя и расскажет о своем царском ранге; ни один царь, пусть даже столь жестокосердный, наивно полагал юноша, не станет подвергать другого царя пытке и держать в плену. Кроме того, путешественники в своих рассказах могли и оклеветать жителей Уккастрога.

Окруженные толпой островитян, Фульбра с рабами проследовали к царскому дворцу, чьи высокие остроконечные башни венчали прибрежные утесы, нависая над скученными домишками, в которых ютились подданные Ильдрака. И, поднимаясь по вырубленным в скале ступеням, Фульбра услышал внизу яростные крики и звон стали. Оглянувшись, он увидел, как команда галеры обнажила мечи и набросилась на желтолицых. Но сопротивление было быстро подавлено намного превосходившими их числом Мучителями, причем большинство мореплавателей захватили живыми. При виде этой картины сердце Фульбры больно сжалось, и никакого доверия к островитянам у него не осталось совсем.

Вскоре он предстал перед Ильдраком, восседавшим на высоком бронзовом троне в огромном дворцовом зале. Царь был на полголовы выше самого высокого из своих придворных, а лицо его походило на маску зла, выкованную из какого-то бледного позолоченного металла. Облачение его имело очень странный оттенок, словно морской пурпур смешали со свежей алой кровью. Его охраняло множество стражников, вооруженных устрашающими, похожими на острые косы клинками, а угрюмые придворные дамы с миндалевидными глазами, наряженные в алые юбки и лазурно-голубые корсеты, расхаживали туда-сюда меж исполинских базальтовых колонн. Повсюду стояли разнообразные деревянные, каменные и металлические приспособления, подобных каким Фульбра никогда прежде не видел; все эти массивные цепи, ложа, утыканные стальными иглами, воротки и веревки из рыбьей кожи представляли собой леденящее душу зрелище.

С истинно монаршьим достоинством молодой царь Йороса мужественно выступил вперед и обратился к Ильдраку, который неподвижно восседал на троне и равнодушно смотрел на него немигающим взглядом. Фульбра назвал свое имя и положение, поведал, какое бедствие заставило его покинуть Йорос, и упомянул также, что ему необходимо как можно скорее достичь острова Цинтром.

– Путь до Цинтрома далек, – промолвил Ильдрак с едва заметной улыбкой. – Кроме того, не в наших обычаях отпускать гостей, не дав им насладиться гостеприимством острова Уккастрог. Посему, царь Фульбра, я прошу тебя умерить свое нетерпение. Мы можем очень многое показать тебе и предложить множество развлечений. Мои дворецкие отведут тебя в покои, подобающие твоему царскому достоинству. Но сперва я попросил бы тебя отдать мне меч, который ты носишь на боку, ибо мечи часто бывают очень острыми, а я не хочу, чтобы мой гость невзначай пострадал от собственной руки.

Один из дворцовых стражников забрал у Фульбры меч; и кинжал с рубиновым эфесом, который Фульбра носил за поясом, тоже унесли прочь. Несколько вооруженных стражников окружили его и повели из зала по длинным коридорам и лестничным маршам вглубь скалы, на которой стоял дворец. Он не знал, куда увели троих его рабов и какие распоряжения были отданы относительно команды захваченной галеры. Вскоре дневной свет сменился коптящими огоньками бронзовых светильников, и Фульбра со стражниками вступили в зал-пещеру. Повсюду вокруг слышались гнетущие стоны, что доносились из скрытых темниц, и громкие, нечеловеческие вопли раздавались и вновь затихали за неприступными дверями.

В одном из залов Фульбре и его охранникам встретилась юная девушка, красивее остальных и не столь угрюмая, и пленнику показалось, что на губах ее мелькнула сочувственная улыбка, и она еле слышно прошептала на языке Йороса:

– Мужайся, царь Фульбра, ибо здесь найдутся те, кто поможет тебе.

Видимо, охранники не обратили внимания на ее слова или просто не поняли их, потому что владели только грубым шипящим языком Уккастрога.

Спустившись по нескончаемым ступеням, они подошли наконец к массивной медной двери; один из стражников отпер ее, втолкнул Фульбру внутрь, и дверь захлопнулась за ним со зловещим стуком.

Крепкие стены камеры, в которой его заключили, с трех сторон были сложены из темного камня, а четвертая была из толстого непробиваемого стекла. За ним плескались сине-зеленые мерцающие воды окружавшего остров моря, освещаемые фонарями на стенах, а в воде копошился гигантский спрут, чьи щупальца шевелились прямо подле стекла. Огромные питономорфы свивались в подводном мраке в ошеломительные золотистые кольца, а покачивавшиеся на волнах трупы людей смотрели на Фульбру мертвыми глазами, с которых были содраны веки.

В углу темницы, у стеклянной стены, стояло убогое ложе, а в деревянных плошках были еда и вода. Изнуренный и доведенный до отчаяния, царь прилег, ни к чему даже не притронувшись. Лежа с крепко зажмуренными глазами, чтобы не смотреть на утопленников и морских чудищ, видневшихся в свете фонарей, он пытался забыть свои несчастья и злой рок, нависший над ним. И тогда сквозь овладевшие им ужас и скорбь вдруг пробился миловидный образ девушки, сочувственно улыбнувшейся ему, единственной из всех на Уккастроге, кто обратился к Фульбре с добрым словом. Образ ее снова и снова с мягкой настойчивостью возвращался к нему, точно доброе колдовство. И впервые за много дней Фульбра почувствовал смутное пробуждение забытой юности и слабое, робкое желание жить. Вскоре он уснул, и лицо девушки неотвязно преследовало его и во снах.

Когда он пробудился, фонари над ним горели все тем же ровным пламенем, а море за стеклянной стеной кишело все теми же чудищами, что и раньше, или точно такими же. Но к плавающим мертвецам добавились освежеванные тела его собственных рабов, которых жестокие островитяне замучили до смерти, а потом выкинули в подводную пещеру, примыкавшую к его темнице, чтобы он увидел их, когда проснется.

При виде этой картины Фульбра помертвел от ужаса, но, как раз когда он смотрел на их лица, медная дверь со зловещим скрежетом открылась и вошли стражники. Увидев, что он не притронулся ни к еде, ни к воде, они заставили его немного поесть и попить, угрожая своими широкими изогнутыми клинками, пока он не подчинился. Затем они вывели его из подземелья, и он очутился перед царем Ильдраком в огромном зале пыток.

По ровному золотистому свету, проникавшему в зал через окна, и длинным теням от колонн и пыточных машин Фульбра определил, что недавно рассвело. Зал был заполнен Мучителями и их подругами; многие из них наблюдали, как остальные, среди которых были и мужчины, и женщины, занимаются пугающими приготовлениями. Фульбра увидел высокую бронзовую статую с жестоким дьявольским лицом неумолимого бога подземелья, которая стояла по правую руку царя Ильдрака, восседавшего на своем высоком бронзовом троне.

Стражники вытолкнули Фульбру вперед, и Ильдрак коротко приветствовал его со злорадной улыбкой, которая играла на его губах все время, пока он говорил. Когда он закончил, бронзовая статуя тоже заговорила скрипучим металлическим голосом, на языке Йороса перечисляя Фульбре подробности всех изуверских пыток, каким ему предстояло подвергнуться в тот день.

Когда статуя завершила свою речь, Фульбра услышал тихий шепот и увидел перед собой ту самую миловидную девушку, которую накануне встретил в нижнем коридоре. И девушка, по-видимому не замеченная Мучителями, шепнула ему:

– Будь смелым и мужественно перетерпи все то, что тебе уготовано, ибо до начала следующего дня я устрою тебе побег, если только это будет возможно.

Утешения девушки приободрили молодого царя, и он решил, что она еще прекраснее, чем показалась ему в прошлый раз; потом он подумал, что глаза ее глядят на него с нежностью, и желание жить и любить странным образом воскресли в его сердце, вселяя мужество выдержать все пытки царя Ильдрака.

Не стоит рассказывать о том, каким истязаниям в тот день подвергли Фульбру по жестокой прихоти Ильдрака и его подданных. Ибо обитатели Уккастрога изобрели бесчисленные мучения, изощренные и необычные, посредством которых изводили и терзали все пять чувств; они могли истязать даже самый мозг, доводя его до состояния ужаснее, чем безумство; они научились отбирать дражайшие сокровища памяти и заменять их неописуемыми мерзостями.

В тот день, однако, островитяне не стали применять к нему самые изуверские пытки. Но они терзали уши Фульбры какофоническими звуками ужасных флейт, от которых кровь леденела и сворачивалась в сердце, и оглушительным барабанным боем, отдававшимся, казалось, в каждой клеточке его тела, и звоном литавр, от которого ныли все кости. Потом его заставили вдыхать дым, поднимавшийся от жаровен, где вместе с дровами горела смесь высохшей желчи драконов с топленым жиром мертвых каннибалов. Когда же огонь угас, они залили угли маслом из летучих мышей-вампиров, и Фульбра потерял сознание, не в силах долее выносить зловоние.

Затем они сорвали с него царские одеяния и повязали ему вокруг пояса шелковый кушак, который перед тем обмакнули в кислоту, действующую только на человеческую плоть; и кислота медленно и мучительно разъедала его кожу, причиняя нестерпимую боль.

Убрав кушак прежде, чем боль убила его, Мучители принесли несколько странных существ, похожих на длинных змей, но от головы до хвоста покрытых густыми волосами, словно гусеницы. Эти существа плотно обвились вокруг рук и ног Фульбры, и, несмотря на отчаянное сопротивление, он не смог сбросить этих мерзких созданий со своих рук, и волоски, покрывавшие их тугие кольца, начали колоть его члены миллионом крошечных игл, пока он не закричал в агонии. И когда он задохнулся от крика и больше кричать не мог, волосатых змей заставили разжать смертельную хватку, сыграв на свирели мелодию, которая была известна одним островитянам. Омерзительные твари уползли и оставили Фульбру, но следы их объятий по-прежнему краснели на его членах, а тело его опоясывало свежее клеймо от кушака.

Царь Ильдрак и его подданные взирали на это зрелище с отвратительным злорадством, ибо в подобных вещах они находили удовольствие и старались утолить ими свою порочную неукротимую страсть. Однако, видя, что Фульбра не может больше выносить пытки, и желая растянуть свою власть над ним еще на долгое время, они вернули его обратно в темницу.

Полумертвый от пережитого ужаса и терзаемый нестерпимой болью, он все же не желал милосердной смерти, а надеялся, что давешняя незнакомка появится, чтобы его освободить. Долгие часы он провел в полузабытьи, и светильники, пламя которых стало малиновым, словно залили его глаза кровью, а мертвецы и чудища плавали за своей стеклянной стеной как в крови. Но девушка все не приходила и не приходила, и Фульбра уже начал отчаиваться. Наконец он услышал, как открывается дверь, осторожно, а не резко, что предвещало бы появление стражей.

Повернувшись, он увидел девушку, которая торопливо скользнула к его ложу, прижимая палец к губам, чтобы Фульбра не выдал ее невольным звуком. Тихим шепотом она поведала ему, что план ее провалился, но уж на следующую ночь она непременно подпоит стражников и выкрадет ключи от внешних ворот, и тогда Фульбра сможет бежать из дворца в укромную бухту, где его будет ждать лодка с провизией и водой. Она умоляла его еще один день потерпеть все пытки царя Ильдрака, и ему волей-неволей пришлось согласиться. Он решил, что девушка полюбила его, с такой нежностью она гладила его воспаленный лоб и смазывала его измученное пытками тело целительным снадобьем. Ему казалось, что ее глаза светятся состраданием, которое было чем-то большим, нежели простая жалость. Поэтому Фульбра поверил девушке, и положился на нее, и набрался мужества, готовясь пережить весь ужас наступающего дня. Девушку, как выяснилось, звали Ильваа; мать ее, уроженка Йороса, вышла замуж за одного из жестоких островитян, предпочтя ненавистный брак пыткам царя Ильдрака.

Но очень скоро девушка ускользнула, сославшись на опасность быть пойманной, и тихонько закрыла за собой дверь темницы. Некоторое время спустя царь задремал, и Ильваа вернулась к нему в бессвязном бреду сновидений, опять заклиная его выдержать ужас этого странного ада.

На рассвете за Фульброй пришли стражники со своими кривыми ножами и отвели его к Ильдраку. И снова дьявольская бронзовая статуя скрипучим голосом возвестила, каким страшным испытаниям его намеревались подвергнуть в тот день. Однако на сей раз Фульбра увидел в огромном зале и других пленников, включая команду и купцов злосчастной галеры, ожидавших гибельного внимания Мучителей.

И опять Ильваа протиснулась поближе к нему сквозь толпу зрителей, не замеченная стражами, и прошептала слова поддержки, вселяя в его сердце решимость противостоять пыткам, предсказанным вещим бронзовым изваянием. И поистине отважное и мужественное сердце было необходимо, чтобы выдержать эти нечеловеческие испытания…

Среди всех мучений, о которых страшно даже упоминать, палачи заставили Фульбру смотреть в странное колдовское зеркало, где его собственное лицо отражалось в таком виде, каким оно должно было стать после смерти. Глядя на застывшие черты, он видел, как они покрываются синевато-зелеными пятнами тления и сморщенная плоть распадается, обнажая кости и обнаруживая жадных червей. Между тем из всех углов зала доносились страдальческие стоны и нечеловеческие крики его товарищей по несчастью; он видел другие лица, мертвые, раздувшиеся, лишенные век, освежеванные, – казалось, они толпятся позади и отражаются рядом с его собственным лицом в адском зеркале. С их волос струями стекала вода, точно с волос утопленника, вытащенного из моря, и во влажных прядях запутались водоросли. Потом, обернувшись на липкое ледяное прикосновение, Фульбра понял, что лица эти – не иллюзия, а настоящее отражение трупов, извлеченных из подводной пещеры губительным колдовством и вступивших, подобно живым людям, в зал пыток царя Ильдрака, чтобы взглянуть в зеркало из-за плеча Фульбры.

Его собственные рабы, чью плоть морские чудища обглодали почти до костей, тоже были в этой чудовищной толпе. Они смотрели на него горящими глазами, которые видели только пустоту смерти. И, повинуясь злым чарам Ильдрака, их ожившие тела напали на Фульбру, полуобглоданными пальцами пытаясь вцепиться в его лицо и одежду. И юный царь, теряя сознание от отвращения, дрался со своими мертвыми рабами, не узнававшими голос хозяина и ко всему глухими, как пыточные колеса и дыбы Ильдрака…

Вскоре утопленники куда-то пропали, и Мучители, раздев Фульбру, бросили его на пол и привязали к железным кольцам за колени, запястья, локти и лодыжки. Потом внесли почти съеденное, выкопанное из могилы тело женщины, на костях которой кишели мириады личинок и висели клочья сгнившей плоти; и положили это тело по правую руку от Фульбры. После этого притащили труп черного козла, тронутого гниением лишь слегка, и опустили его на пол слева. И голодные личинки длинным копошащимся потоком поползли через тело Фульбры справа налево…

После завершения этой пытки последовало множество других, столь же варварских и изощренных. И Фульбра стойко перенес мучения, поддерживаемый мыслью о девушке.