Текст книги "Вернуть изобилие"

33

Табите снился сон. Это был один из ее типичных снов, беспокойных снов. В кабине был эладельди, он требовал полный комплект форм и спрашивал, почему она до сих пор их не сделала. Они хотели все знать про ее образование, ее первый сексуальный опыт, какой-то случай, свидетелем которого она должна была быть или участвовать в нем, а она даже не могла его вспомнить. Она пыталась все время чем-нибудь занять эладельди, стараясь скрыть, что везет нечто, какой-то груз, о котором он знать не должен. И Элис все время говорила и никак не могла заткнуться, несмотря на то, что Табита много раз пыталась ее отключить. Она пела. Очень громко. Это пела не Элис, это был кто-то настоящий, какие-то люди, люди в трюме.

Табита проснулась, глядя в потолок. В иллюминаторе висели однообразные простыни сверхпространства. В трюме с грохотом упал на пол какой-то металлический предмет, музыка прекратилась и превратилась в спор, они орали друг на друга.

Табита вспомнила, кто они и куда направляются. Нахлынули воспоминания о хаосе последних дней, и Табита почувствовала себя несчастной, слабой и обессиленной. Она не выспалась, и поспать ей явно больше не удастся.

– …Мудрость, говорящая с Юностью, если я моложе тебя? – решительно спросил один из Близнецов – Саския, подумалось Табите. – Глупости.

Последовал хаос, несколько голосов говорили одновременно, потом послышался тот же голос, может быть, Могула:

– …дело. Глупость позаботится о себе сама.

Спор продолжался. Кто-то или что-то бренчало на клавиатуре, все время повторяя одни и те же три такта, то как льющаяся вода, то как тысяча струн.

– Чудовищно, – отчетливо произнес чей-то голос.

– Что ж, я вынужден заявить, что не вижу разницы, – это был уже Марко. Кто-нибудь… кто-нибудь, скажите мне в чем разница… я готов с вами поспорить. Серьезно. Я готов поспорить.

Поднялся шум и перекрыл его слова.

Табита зевнула. Расстегнула петли кровати и мягко опустила ноги на пол. Обнаженная, она подняла с пола халат и завернулась в него. И не смогла вспомнить, когда в последний раз надевала халат на собственном корабле. Это была вторая мысль, первой был тот факт, что она вообще проснулась.

Она отправилась в туалет, а потом сделала себе трубочку кофе. Кофе она выпила на камбузе, стоя. Ей не хотелось сидеть на камбузе, но еще меньше ей хотелось идти даже несколько метров по проходу до кабины – а вдруг кто-нибудь выйдет из трюма. Табита поняла, что они были на камбузе и взяли все, что им было нужно. У них ведь даже не было времени, чтобы сделать запасы. Что нужно четырем людям на месяц? Чем они вообще питаются? Чем кормят Тэла?

Тэл уже вылез из своего ящика. Табита слышала его голос, напоминавший звук флейты, перекрывавший остальные, добавляя шуму и ничего не прибавляя к смыслу. «В раю они жмутся друг к другу, – пронзительно распевал Тэл, – бесстыдно в раю».

Табита подумала о Близнецах. Инцест. Как они могут? При этом она не была шокирована, не испытывала отвращения, просто не могла себе этого представить. Представить свою собственную сестру, собственного брата. А они представляют тебя. Если бы они выглядели точно так же, что тогда? Табита все равно считала, что нет. Если бы она встретила своего двойника, она скорее всего сбежала бы. А если быть такими, как они. Они были такими хрупкими. И очень сексуальными, в своем фантастическом роде. Как Могул смотрел на нее вчера в кабине.

Где ей сейчас и полагалось находиться. Табита закончила свой скудный завтрак и вернулась в каюту. По пути она не встретила никого. Теперь они там распевали рождественские песенки. Они все были странными, и Табита собиралась общаться с ними как можно меньше, а иначе она выберется из всего этого таким же психом, как они.

Одевшись, Табита отправилась в кабину пилота. Саския вышла из трюма. Она стояла у иллюминатора в широкой блузе и царапала ногтями стекло. По ее узким щекам катились слезы и капали с кончиков усов. Табита услышала ее голос, прежде чем увидеть ее.

– Я хочу назад, – стенала она, – назад, туда, где мы были, когда мы все были там.

Табита не поняла, был ли это настоящий срыв или часть роли. Проход был узкий, и Саския загораживала его.

– Что случилось? – угрюмо спросила Табита.

Саския повернула к ней мокрое лицо:

– Ты, – простонала она, – ты можешь отвезти нас назад. Ты можешь, можешь!

Она бросилась на шею Табите и зарыдала у нее на плече.

Начало путешествия было не очень-то многообещающим. Табита, внутренне вся сопротивляясь, держала Саскию в объятиях, пока та плакала. Его худенькое тело сплошь состояло из крепких, гибких мускулов. Волосы пахли лимоном, кожа – мятой и отчаянием.

Явились остальные члены труппы, впереди – летающие, они с любопытством наблюдали за сценой чужеземными глазами. Прибежал Марко и протянул руки, чтобы забрать Саскию. Как ни мало хотелось Табите связываться со всем этим, она была полна решимости больше ничего ему уже не доверять. Она посмотрела на Могула, подходившего сзади, и знаком показала ему освободить ее от его сестры, что он и сделал, быстро и мягко.

У него тоже были усы.

Что навело Табиту на мысль, кого же из них она только что держала в объятиях.

Не говоря ни слова, она быстро направилась к кабине.

– Ты хорошо спала? Надеюсь, мы тебя не разбудили? – спросил Марко, суетливо следуя за ней.

– Да, – бросила Табита через плечо. – Разбудили.

– Боже мой, это я виноват! – сердито воскликнул он.

Табиту так и подмывало ответить, но она сдержалась. Просто ускорила шаг и скользнула в кабину, в свое кресло, на свою территорию, на свое место, где командовала она. Табита закрыла глаза и сделала глубокий вдох. Каждый день так быть не может, просто не может. Ей надо что-нибудь придумать.

– Табита! – позвал Марко, стоя в низу лестницы.

Но не сию минуту.

– Я занята, – отозвалась она.

Он шумно вздохнул и удалился.

После этого репетиция, похоже, в беспорядке прервалась, насколько можно было вообще разобраться, что к чему. Табита подняла глаза от пульта и увидела Кстаску, летавшего снаружи, вне корабля. Он просто парил вокруг, как человек, бродящий по двору, потому что ему некуда идти.

Табита подумала, что, надо полагать, он знает, что творит, и понимает все опасности. А может, он для них и был рожден или выращен – что там с ними делают, с этими штуками.

Разве что это была галлюцинация, сврехпространственный мираж, а вовсе не Кстаска.

– Как у нас дела, Элис?

– ДВИГАЕМСЯ.

– Как там сегодня наша маленькая проблема?

– КАКУЮ ИЗ НИХ ТЫ ХОЧЕШЬ ОБСУДИТЬ, КАПИТАН?

– Господи. Ни одну. Тебе что-нибудь нужно мне сообщить? Просто скажи «да» или «нет».

– НЕТ, КАПИТАН.

– Элис, я тебя люблю.

Там, в трюме, кто-то играл на расстроенной скрипке или на чем-то, звучавшем точно, как скрипка. Потом они запели:

– Природные карты вращаются, вечно меняясь…

Жуткий звук буквально пронизывал Табиту. Она нажала большим пальцем кнопку коммуникатора. Нужно поговорить с ними, установить какие-то правила, расписание, хоть что-нибудь. Табита глубоко вдохнула воздух:

– Я закрою эту дверь, ладно? – сказала она и, прежде чем они успели ответить, нажала кнопку «заперто».

Потом тяжело опустилась на пульт.

– Я плохой капитан, Элис, – сказала она.

– ТЕБЕ НУЖНА ОБЪЕКТИВНАЯ ОЦЕНКА, КАПИТАН?

– Господи, нет.

– ЭТО УЖЕ НЕКОТОРОЕ УТЕШЕНИЕ.

– Потом.

Просто она была плохим капитаном. Слишком эгоистичной, слишком привыкшей проводить время в скучных путешествиях вроде нынешнего, в любой момент делая то, чего ей хотелось.

Табита запустила проверку испорченных сканеров. Среди них была парочка таких, которые еще можно было отремонтировать. Она надела спецкостюм, взяла лазерный сварочный карандаш и кое-какие запасные блоки и вышла наружу.

Снаружи было лучше. Если не присматриваться слишком близко к окружающей ласковой неоднородности, можно было убедить себя в том, что это туман, а ты просто плаваешь и паришь в нем. Правда, очень мирное ощущение.

Кстаска, без хвоста, обогнул корабль и подплыл к ней понаблюдать.

– ТАК НЕ ПОЙДЕТ, КАПИТАН, – сказал он, подплывая над отводным каналом, хотя на нем не было видно радио, и он даже не летел на своей тарелке.

Табита почувствовала, как вся ощетинивается:

– Почему?

– БОЮСЬ, ЧТО ОН РАЗЪЕДИНИЛСЯ ДАЛЬШЕ, ВНУТРИ.

Табита уставилась на Херувима через стекло своего шлема. На Кстаске был только его защитный костюм, капюшон поднят. Он спокойно взирал на нее своими красными глазами.

– Какого черта, откуда ты знаешь?

– Я ВИЖУ, – ответил он.

Табита присела на корточки. Ей пришло в голову, что можно было поспорить с заявлением Кстаски, но она слишком устала.

– ЕСЛИ ВЫ ПОЗВОЛИТЕ МНЕ… – начал Херувим.

– Я сама, – ответила Табита.

– Я МОГУ ДОТЯНУТЬСЯ В ГНЕЗДО, – сказал Кстаска, – ХВОСТОМ.

– Я сказала – я сама, – повторила Табита.

Херувим с минуту смотрел на нее, потом молча улетел, как преходящий дух.

Табита с трудом извлекла проводку и увидела, что существо оказалось право. Она заварила разрыв и установила его снова в трубопроводе.

– Как у нас дела, Элис?

– КАЖЕТСЯ, ПОРА ОБЕДАТЬ, КАПИТАН, – отозвался корабль.

– Что?

– ТВОИ ЖИЗНЕННЫЕ ПРИЗНАКИ…

– Хорошо, хорошо. Я возвращаюсь.

Табита встала на корпусе и стала оглядываться в поисках Херувима, но его нигде не было видно. Ему ведь даже поесть не предложишь. Что можно было сделать? Слишком поздно она поняла, что он предлагал не только помощь, но и возмещение, поскольку именно он в первую очередь пробил крышу.

Она была паршивым капитаном и паршивым дипломатом.

Шли дни. Условные дни, но от этого они не становились менее скучными в этом страдающем амнезией регионе, забывшем, где должно помещаться все на свете. Табите надоело ремонтировать корабль. Она хотела заглянуть в трюм, чтобы посмотреть на этот так называемый «мешок с золотом», но трюм никогда не пустовал. Кстаска мог бродить где-нибудь снаружи, но что касается остальных, то им деваться было некуда.

Близнецы начали рисовать в карандаше огромное панно на стене трюма. В основном идея принадлежала Саскии. Табита теперь довольно уверенно различала их, хотя и только по манере поведения. Саския была импульсивной, неустойчивой, подверженной неожиданным сменам настроения. Всегда находилось что-нибудь, чего она хотела. Она всегда была голодна. Она работала над своим панно широкими лихорадочными мазками, становившимися все меньше и меньше, пока она не оказывалась на коленях, высунув кончик языка, оттеняя лепесточки крошечных цветов в урне над гробницей в нижнем правом углу.

Могул был менее ранимым, более остраненным. Он мог быть надменным или любезным, либо просто молчаливо присутствовать, наблюдая за всем происходящим. В то время, как его сестра трудилась, Могул выскальзывал из прохода и загонял в угол Табиту, когда она приходила за запчастями.

– Ты говоришь, полиция не может преследовать нас здесь, капитан?

– Нет, – отвечала Табита, роясь в шкафу в поисках шнура всенаправленной антенны. Все, что она нашла, были только огнеупорные прокладки.

– Даже эладельди?

Табита была убеждена, что кусок шнура у нее где-то есть. Она была даже уверена, что видела его сегодня. В нетерпении она вывалила на пол все прокладки. Они мягко ударились о пол и покатились в разные стороны.

– Даже они, – ответила она.

Табита заползла в шкаф и нырнула глубоко внутрь. Она чувствовала взгляд Могула, прикованный к ее ягодицам. Думай, что делаешь, Джут, велела она себе. На минуту она забыла, что искала.

– А капеллийцы?

Признав свое поражение, Табита вылезла из шкафа:

– Ну, как сказать, – она стряхивала в рук пыль, – капеллийцы…

Девушка подняла глаза и встретилась с его глазами. Они пожирали ее с бесконечной мягкостью. Табита почувствовала, что ей стало жарко.

– Капеллийцы ведь могут все что угодно, так? – коротко ответила она, опустив глаза и с силой отряхивая колени брюк. Все, что она могла видеть, – это его лицо, их лицо. Сегодня у него были усы. Табита так и не разобралась, как они проделывали этот трюк с усами. Он все еще стоял там, терпеливо помогая ей. Нехотя Табита снова взглянула на него. Он подал ей огнеупорные прокладки, аккуратно уложенные стопкой.

Он явно делал в отношении нее успехи, Табита не могла этого отрицать. Он преподносил ей неожиданные мелкие подарки, притаскивал тарелки с крабами и имбирем, соте, приправленным пастернаком, как раз в те минуты, когда она умирала от голода, но сама мысль о готовке вызывала у нее отвращение. От этого Табита злилась и замыкалась в себе, тем более от того, что сама хотела его. Она и могла бы получить его, но только не при Марко, болтавшемся рядом. Не то чтобы ей все еще был нужен Марко, просто она не могла от него отделаться.

А потом пропал лазерный сварочный карандаш, и Табита перевернула весь корабль вверх дном, разыскивая его.

И карандаш, и кусок шнура всенаправленной антенны Табита обнаружила в дорожном ящике Тэла. Сама она туда их явно не клала.

Увидев, что Табита нашла пропажу, птица окончательно рехнулась. Она бешено кружила вокруг, издавая звуки, похожие на бренчание электрогитары, а потом нырнула в ящик и спрятала голову под крыло.

– Шрити наогар Прекрасная Ноттамун! – жалобно кричал Тэл. – Никто не знает, какие беды я перене-е-с!..

– Ты брось мне морочить голову, птичка, – с угрозой в голосе сказала Табита. Неожиданно рядом оказался Могул, делая успокаивающие жесты. Но Табита не желала, чтобы ее успокаивали. Она с грохотом захлопнула крышку над головой пернатого воришки и повернулась, собираясь уходить. Выходя из трюма, Табита услышала, как он чирикает про себя. Это было точное воспроизведение стука осевого запора «Берген Кобольда», когда в его кристалле появляется дефект.

Табита отправилась выяснять отношения с Марко. Тот лежал на койке с книжкой комиксов.

– Он ничем не лучше своего хозяина, – заявила Табита в заключение своей речи.

Марко резко сел на койке, отбросив книжку. Она плавно опустилась на пол.

– Его – кого? Ты что, думаешь, он просто какая-то дрессированная домашняя птичка? Ты так ничего и не поняла? Он внеземлянин, черт побери, разумный внеземлянин, с ним надо иметь терпение, стараться понять его. А потом что ты имеешь в виду – я у тебя никогда ничего не крал. Назови что-нибудь. Хоть одну вещь, что я у тебя украл.

– Назови хоть одну вещь, которую ты не украл!

Хуже всего было то, что перегородка между их каютами была настолько тонкой, что Табита никак не могла забыть о его присутствии.

Когда она шла назад через трюм, атмосфера была наэлектризованной. Саския сидела на сундуке, обняв руками колени и мрачно созерцая брата, лежавшего в их гамаке и подчеркнуто ее игнорировавшего. Стенная роспись погибла. Кто-то размазал ее большими горстями масляной краски.

Тэл свешивался вниз головой с балки в проходе, продолжая петь:

– Никто не знает, какие беды я перене-е-е-е-с…

34

Отремонтировав все, что можно, и стремясь избежать общества остальных, Табита взяла за правило проводить долгие часы в ЭВА, привязанном к кораблю, общаясь со своим журналом. Забыв о своей обычной сдержанности, в этом полете она разговаривала с кораблем больше, чем когда-либо. В этом путешествии через царство действительности избранный ею товарищ был воображаемым. Когда люди, естественные и реальные или наоборот, слишком утомляют, лучшим другом может стать искусственный.

Табита надела костюм и открыла внутреннюю дверь переднего выхода правого борта. Шлюз был полон мусора: оберток от пищевых продуктов и помета попугая. Весь корабль напоминал свалку. Надо отметить, что вообще-то ничего нового в этом не было, только раньше это была свалка самой Табиты, болтавшаяся где-нибудь вблизи того места, где она ее оставила, и поэтому имеющая право на существование, естественная и почти незаметная. А теперь это была свалка, устроенная чужими людьми, неожиданная и навязчивая.

Табита открыла внешнюю дверь, закрепила на поясе трос и выскользнула в никуда. Мусор облаком вырвался вслед за ней. Какое-то время он будет честно вращаться по орбите вокруг корабля, а потом его поглотит реальность. Табита медленно направилась к носу «Элис Лиддел», где она могла сидеть на пустоте и следить за кабиной пилота. Если она увидит, как туда заходит Тэл, она засунет маленького мерзавца в клетку, и черт с ними, с отношениями между видами.

Привязной ЭВА в сверхпространстве и более удобен, чем в обычной космосе, но и имеет свои неудобства. Головокружение, если человек ему подвержен, все равно остается из-за псевдогравитации. В какую бы сторону ты ни вышел, через некоторое время все равно окажешься под кораблем, плывя навстречу бесконечному железообразному облаку, «образующему» «пол». Время от времени в окружающем тебя слепом отклонении появляются искажения, от которых волосы встают дыбом, странные смещения, с треском возникающие разрывы. Зато здесь нет перспективы, нет чувства РАССТОЯНИЯ, пугающей амплитуды пространства; нет бездонных заливов, в которых чувствуешь себя ничтожным, нет удаляющихся звезд, смеющихся над тобой.

На корме Табита увидела Кстаску, он лежал метрах в пяти от кормы, греясь в зубчатой радиации нарушенной относительности; и девушка опять подумала – интересно, как реальность может отличить Херувима от смятой трубочки из-под чая. С того первого раза, когда они вместе выходили наружу, они в основном старались не замечать друг друга, как соседи, у которых слишком маленькие садики.

Однако сегодня то, что сообщил Табите корабль, было слишком тревожным, чтобы она могла держать это в себе. Вероятность поломки осевого запора поднялась свыше 89%.

– Кстаска! – позвала Табита, раздумывая, примет ли он ее сигнал.

Черная лысая головка повернулась в ее направлении.

Табита растянула трос и мягко поплыла через однообразную пустоту к Херувиму.

Он лежал на спине в горизонтальном положении по отношению к ней, безногий и голый, если не считать его тонкого пластикового одеяния. Маленькими ручками он помахивал в воздухе. Более беспомощным его трудно было представить.

Табита глотнула.

Но прежде, чем она успела заговорить, Херувим произнес:

– КРИСТАЛЛ.

Он говорил в нос, металлическим голосом, тоном бесконечного превосходства.

Табита тут же ощетинилась.

– Ты подслушивал, так? – резко спросила она.

Херувим сделал движение, словно пожал плечами, перекатив свою огромную голову с одного плеча на другое, как будто она была слишком тяжела для его шеи:

– НЕТ, – сказал он, чуть повышая тон, как родитель, терпеливо беседующий с капризным ребенком.

– Значит…

– ЭТО ДОЛЖНЫ БЫТЬ ЛИБО БЛИЗНЕЦЫ, ЛИБО КРИСТАЛЛ, – сказал Кстаска. – ВСЕ ОСТАЛЬНОЕ НЕДОСТАТОЧНО ВАЖНО.

Он имел в виду – для того, чтобы она заговорила с ним. Табита поняла это и понимала, что он знает, что она поняла. Эти его беспощадные, похожие на стоп-сигналы, красные глазки могли иногда быть исключительно выразительными. «Но почему Близнецы?» – задала себе вопрос Табита. А Кстаска продолжал:

– БЛИЗНЕЦЫ ВЕДЬ ЛЮДИ, ПРАВДА? – сказал он, словно проверяя ее реакцию; и когда она никак не отреагировала, заметил: – ТЫ НЕ ПРИШЛА БЫ КО МНЕ С ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ПРОБЛЕМОЙ.

Табита почувствовала, как у нее гулко забилось сердце. Она не знала, что это: гнев или страх.

– Я не могу до него добраться, – сказала она. – Я никогда… – Она сделала глубокий вдох. – Ты можешь мне показать?

Кстаска перекатился на живот:

– ДАЙ МНЕ НА НЕГО ВЗГЛЯНУТЬ, – сказал он.

– Ты просто покажи мне.

– ТЫ НЕ МОЖЕШЬ СДЕЛАТЬ НИЧЕГО ИЗ ТОГО, ЧТО МОГУ Я.

Табите захотелось на него прикрикнуть.

– Ты мог бы показать мне.

– ТЫ СЛИШКОМ ВЕЛИКА, ЧТОБЫ УВИДЕТЬ.

Не говоря больше ни слова, Кстаска скользнул прочь и поплыл назад внутрь корабля. Через мгновение он вернулся, уже с хвостом, оборудованным чем-то вроде микрорешетчатого зонда. Он не стал возвращаться, чтобы переговорить с Табитой, а двинулся напрямую к входной панели Элис.

– Элис, ты не могла бы открыть…

Однако она уже все открыла. Мелькнув хвостом, Херувим исчез внутри.

В скверном расположении духа Табита ушла вниз посмотреть.

Кстаска оказался прав. Лаз был предназначен для предметов не больше механизма робота Джи-7. Табита беспомощно засунула голову в люк и стала смотреть в пространство настолько черное, что в течение нескольких минут она не видела даже, где находится Херувим. Затем появилось безмолвное вибрирующее сияние голубой радиации и высветило силуэт крошечной черной фигурки. Она была похожа на животное, мусорщика, осаждавшего недра ее корабля, как одна из броненосцев-космокрыс Палернии.

Голубое сияние исчезло. Через шлем Табита почувствовала тошнотворную вибрацию зонда кристалла, от которой ныли зубы.

Она тут ничего не могла сделать.

– Я тебя оставлю с ним, – сказала Табита.

Ответа не последовало.

В задумчивости Табита вернулась внутрь через кормовой люк правого борта. Марко и остальные были в трюме; они там пели.

В ее каюте был Могул.

После того, как прошли мгновенный шок и ярость, Табита швырнула шлем на койку.

– Что ты здесь делаешь? – резко спросила она, стягивая перчатки. Акробат скользнул к ней с достоинством, с непривычным смирением, раскрыв ладони, словно собираясь объявить о своем присутствии. Его ладони были пусты.

– Табита, – сказал он.

Его тонкие губы раскрылись, глаза с тяжелыми веками смотрели умоляюще. Но он оставался на некотором расстоянии от не, на цыпочках, каждая линия его стройного тела тянулась к ней, но держалась поодаль, сдерживая себя.

– Я не говорила, что ты можешь заходить сюда, – просто сказала Табита.

Она не велела ему уйти. Даже ей самой ее тон показался фальшивым. Она слышала ложь в своем голосе, слышала, как сама отрицает факт, ощутимо витавший в воздухе каюты, в пространстве, остававшимся между ними. Табита расстегнула лямки своего костюма. Ее пальцы дрожали.

В соседней каюте никого нет, подумала она. Тем не менее, она держала дистанцию.

– Чего ты хочешь, Могул? – без всякой необходимости спросила она, выскальзывая из упавшего костюма.

– Тебя, – ответил он. Его голос звучал, как мартовский ветер, вечно поющий в полых скалах.

Он казался больным, печальным клоуном в мягкой голубой пижаме. Его белая шея выражала вечную печаль и тоску. Он хотел, чтобы она сжалилась над ним, но у нее было не то настроение. Она была потрясена и расстроена – новостями Элис, Херувимом, теперь вот – этим визитом. Ее сердце поникло и очерствело. Но она жила сейчас не сердцем. Она чувствовала, как кровь стучит в висках, как напряглись ее соски, как живот наливается желанием.

Наслаждаясь, наконец, хоть каким-то чувством власти, она провела рукой по его длинной скорбной шее и притянула его благородную голову к своему лицу. Это была сила давать и получать, сила наслаждения. Она поцеловала его в губы.

Затем последовала пауза, момент банальной реальности, когда она расстегивала его рубашку, сражаясь с маленькой тугой пуговицей у ворота. Она поцеловала его горло.

Его изящные пальцы скользили по ее телу, ласкали ее, поглаживали ее волосы, водили вдоль ее спины, шеи, грудей. Она терпеливо ждала, пока он расстегнул и снял с нее жилет, тенниску, расстегнул ремень.

Он прижался губами к ее уху. Его язык был как мордочка крошечного животного, он пробовал, щекотал ее. Табита засмеялась и поздравила себя.

Свет в каюте мигнул.

Он остановился, глядя в потолок:

– Что это было?

– Кстаска делает кое-какую работу на корабле, – сказала Табита.

Он кивнул:

– Хорошо, – сказал он. – У нее это хорошо получается.

И стянул с нее брюки.

Табита стащила тапочки и ступила из них. Обвила руками тонкую талию Могула.

В глубине ее сознания крутилась какая-то мысль, она озадачивала Табиту. Что-то в том, что он только что сказал. Она притянула его на койку и некоторое время лежала рядом, прижав его к себе, расстегивая его брюки.

У него были груди. Легкий намек на выпуклости, незаметный, когда он лег, чтобы она могла снять с него брюки; но все же груди. Значит, они действительно были совершенно идентичны, эти Близнецы. Как странно, подумала Табита. А потом пришла мысль: он назвал Кстаску «она».

Она выпустила его из объятий, отодвинулась, встав на колени на койку.

– Ты Саския, – сказала Табита.

И стянула с него трусики.

Так оно и оказалось.

Саския, казалось, была в смятении:

– Я думала, ты знаешь, – прошептала она. – Я – это он, а он – это я.

И улыбнулась легкой печальной улыбкой.

В голове Табиты царил отчаянный хаос. Она свирепо спросила:

– КТО ты на самом деле?

– Я – это я, – сказала Саския. – Правда, – подтвердила она.

Табита задрожала. Саския потянулась к ее руке, но Табита отшатнулась.

– Кто вы, черт бы вас побрал? – выкрикнула она. – Как вы можете быть близнецами, совершенно идентичными?

– Мы не близнецы, – сказала Саския, – не близнецы.

Одним конвульсивным движением Табита схватила свою тенниску и стала натягивать ее на голову. Саския потянулась к ней, словно пытаясь остановить, потом откинулась назад в нерешительности.

Табита села, скрестив ноги. Свет снова потускнел, потом стал таким же ярким, как и прежде.

– Расскажи мне, – сказала она.

Саския неловко подвинулась, все ее изящество и элегантность исчезли.

– Ну, сейчас – да, но раньше – нет, – сказала она.

Табита, разозленная и наэлектризованная, фыркнула: – Какого черта…

– Нас было пятеро близнецов, – сказала Саския. Потом провела кончиком языка по губам. – Нас осталось только двое, – сказала она.

Она снова потянулась к Табите, стремясь обнять ее, желая, чтобы Табита обняла ее, и Табита прижала ее к себе.

Саския сказала:

– Мы были экспериментом. Сьюзен, Гореаль и Зидрих – их списали. Нам удалось бежать. Нас спасли. Иначе нам бы не выжить.

Табита слышала, как твердо и решительно стучит сердце Саскии в его узкой клетке.

– Мы ничего не знали, – рассказывала Саския, – о… других людях. О системе. Мы никогда не разлучались, – сказала она. И потерла нос, сделав неожиданно уродливую гримасу, как слепой человек, не умеющий контролировать свое выражение лица. – Я хочу уйти от него, – заявила она.

– Почему?

Саския села, глядя в лицо Табиты:

– Чтобы быть самой собой! Чтобы я могла… – она беззвучно вздохнула. – Он хочет тебя, – сказала она, кладя ладонь на грудину Табиты.

Табита почувствовала, как ее жар остывает и испаряется.

– Поэтому ты сюда и пришла?

– Он не должен быть с тобой.

Табита проглотила свой гнев. Они же дети. Она чуть не отправилась в постель с ребенком.

– Значит, ты пришла сюда первой, – сказала Табита. – Ты не можешь так поступать, – с силой заявила она, – нельзя так обращаться с людьми.

– Как обращаться? – Саския была озадачена.

– Как… как с оружием.

– Дело не в этом, – тут же отозвалась Саския, причем очень решительно. – Нет, Табита. Я тоже тебя хочу, – сказала она, снова умоляюще. – Я люблю тебя…

– Нет, не любишь, – сказала Табита, теряя терпение, – ты просто подражаешь ему.

Саския смотрела на нее снизу со слезами в глазах.

– Не подражаю, – сказала она. – Я бы не смогла. Ты не понимаешь. Я – это действительно он. Чего хочет он, того хочу и я.

– Ну что ж, меня ты не получишь, – коротко сказала Табита. – Меня никому не заполучить. Я не твоя. Я сама по себе.

Саския сказала мягко и неожиданно очень серьезно:

– Вот поэтому я и люблю тебя. – Она погладила бедро Табиты. – Ты настоящая, а я не привыкла к настоящим людям. Могул и я, мы не настоящие, – сказала она, протянула руку за своей одеждой и стала одеваться. – Кстаска – настоящая, но она не человек. Тэл тоже. Марко не настоящий, он весь состоит из слов. А Ханна – мертвая.

Позже Табита вспомнила, что Саския была далеко не так одинока, как притворялась. Через перегородку она иногда слышала их с Марко, их стоны и вскрики.

Разве что это был Могул.

В ту ночь Табита проснулась, увидев сон про капитана Девере, искалеченного пилота, вечно кружившую вокруг Деймоса в своей крепости из черного камня. Она проснулась, вспомнив ее запах – мускуса и машинного масла.

За дверью, в соседней каюте раздавались голоса.

Марко и Саския, подумала Табита и поняла, что уже ревнует.

Но там были и остальные, они негромко и дружески беседовали. Табита слышала их всех: чириканье Тэла, далекое жужжание Кстаски. Что они там делают: играют в карты или замышляют смуту? Табита напрягла слух, но не смогла ничего расслышать.

Она молча слезла с койки, натянула халат и вышла в коридор.

Ночь была тоже относительной, как и все в сверхпространстве. Там нет ни темноты, ни света, кроме того, что проникает с противоположной стороны зеркала, из настоящего пространства. В этом тусклом потоке Табита подошла ко входу к трюм и вошла внутрь.

Впервые оказавшись одна в трюме с тех пор, как они тронулись в путь, Табита осторожно осмотрелась. Гамак Близнецов был пуст, как и кокон Херувима. Ящик Тэла стоял в углу с поднятой крышкой. В тусклом свете испорченная стенная роспись с ее слабыми, широкими линиями, пятнами точных и все же расплывчатых деталей, казалось, имитировала не менее призрачный пейзаж за иллюминаторами. Там были окутанные туманом аллеи, наполненные неопределенными возможностями, яркие пятна чьего-то присутствия, четкого и все же непостижимого.

Табита пришла в трюм не для того, чтобы любоваться искусством. Она явилась посмотреть на их багаж. Осторожно она обошла кучу коробок, сумок и других принадлежностей, оглядывая их все. Табита искала длинный серебристо-серый цилиндр, который Могул и Марко с риском для жизни привезли с Изобилия.

Она нашла его под большим холмом разноцветной ткани. Кто-то явно стремился к тому, чтобы цилиндр оставался прикрытым. Табита ухватилась за цилиндр и вытащила его на открытое пространство. Он был холодным на ощупь и довольно тяжелым.

Сидя на корточках и стряхивая с рук пыль, Табита оценивающе оглядывала цилиндр. Он был именно той длины, как она запомнила: два метра, даже почти три, и около метра в диаметре. Снаружи он был обит винилом, а внутри – жестким металлом. Все это вместе с весом наводило на мысль, что это все-таки может быть и золото. А золото перевозят в виниловых цилиндрах? Об этом Табита не имела ни малейшего представления. Там было место, где должны были быть этикетки, но кто-то сорвал их. Табита раздумывала, как бы его открыть.

Оказалось, что это просто. Вокруг цилиндра, по каждому его концу и вдоль него шел серебристый металлический шов. На каждой стороне под швом были углубления для пальцев. Обхватив руками цилиндр, Табита вставила пальцы в углубление.

Раздался отчетливый мягкий щелчок. Табита отскочила – цилиндр распахнулся.

Из него брызнул белый газ, шипя и конденсируясь. Трюм наполнился странным, неприятным запахом, похожим на запах мха и денатурата. Стало очень-очень холодно.

Внутри цилиндра был толстый слой инея, покрывавший нечто, напоминавшее несколько слоев твердой изоляции, подбитой чем-то вроде искусственного шелка. В ней был большой длинный узел, что-то завернутое в белую кисею.