Текст книги "Мама на нуле. Путеводитель по родительскому выгоранию"

Иван
«Не знаю, как девушки это выдерживают»

Иван Голованов. 28 лет. В браке (4 года). Сын (2 года). Живет в Москве

Кто предупреждает, что будет тяжело? Многие говорят: «Да это такая легкотня!» Но хоть на Эверест зайди – такого опыта нигде не получишь. Дети – это покруче спецназа.

Первые серьезные эмоции я испытал, когда мне принесли сына. К этому подготовиться невозможно. Я старался погрузиться в тему родительства довольно подробно. Читал много форумов, залезал в какие-то книги, старался выяснить побольше информации. Но в момент, когда мне принесли сына, испытал шок. Из ничего получился кто-то, невероятно похожий на нас!

Шок очень быстро сменился страхом – в течение двух-трех недель я переживал, что не могу от этого никуда деться. Это было неведомое ощущение: есть разные люди вокруг – мама, жена, друзья, братья. Ты можешь с ними поругаться, уйти, помириться, а тут появился ребенок – и он никуда от тебя не денется. Эти маленькие руки, которые он не может контролировать, эти маленькие ноги, он пока еще даже не может перевернуться на бок… он целиком и полностью от тебя зависит. Все, что с ним сейчас происходит, зависит от тебя. Это было непостижимо и страшно.

Потом пришла ответственность.

Пять дней мы провели в больнице: совок совком, но было чисто. Алиса тяжело восстанавливалась после кесарева: ей было трудно даже перевернуться, чтобы кормить сына. И я столкнулся с тем, что пеленать и кормить Тихона нужно мне. Страх рос на протяжении первого месяца. Но я также ловил себя на мысли, что это самое значимое для меня событие. Моя жизнь реально приобрела новый смысл, и чем дальше, тем больше я к этой мысли возвращался. Особенно первые полгода.

Первые полгода – самое сложное время. Отсутствие сна, перемены всех графиков, привычек. Мы всегда так скептически реагировали на пары, которые говорили: «А у нас ребенок спит». Мы думали: «Ага, молодцы. Ну хорошо, пусть спит». У нас не спал и не ел. Алиса, начитавшись книг, считала, что обязана кормить сына грудью. Тихону было три месяца, он очень много плакал, мы уже не знали, что сын хочет. Однажды просто собрались и поехали к врачу. Первое, что врач сделал, это открыл пеленку, посмотрел и сказал: «Так он голодный. Дайте ему еды нормальной». У Алисы к тому времени начала болеть грудь, стало меньше молока, она очень старалась кормить и видела в этом огромный смысл. И тут доктор сказал не париться, дать самую обыкновенную смесь. И за два дня мы дали сыну невероятное количество смеси: Тихон ее просто заглатывал, одну бутылочку за другой. Он сразу надулся и стал такой хороший, такой плюшевый, такой спокойный. Оказалось, просто надо было ребенка накормить.

С самого начала больше всего не хватает одного мнения – одного, не больше! – за которое ты цепляешься. Если этих мнений миллион, они отовсюду, и ты не знаешь, что делать, ты постоянно хватаешься за одно, за другое, то так, то сяк… и это выматывает. У нас есть два врача детских, которым мы сразу доверились, и это сильно все облегчило. Вот доктор сказал, что смесь хорошая – значит, смесь хорошая. Это сильно освобождает голову. Ты просто делаешь, как сказал доктор. Я больше не мог все это прокручивать в голове. Это началось за полгода до рождения Тихона и закончилось спустя четыре месяца после его рождения – бесконечное штудирование книг и интернета. Хорошо, что закончилось.

Отсутствие сна не пугало меня, но расстраивало Алису. Мало спать – для меня не в новинку. У меня бывают странные графики – до трех суток беспрерывной работы. Но Алисин график раньше был совсем другой: до четырех утра она пишет, смотрит фильмы или занимается, потом спит до часу или двух. Она привыкла так жить, ей было хорошо.

У нас был кризис в отношениях, но он начался позже, а в этот момент мы очень сплоченно действовали. У нас была большая поддержка родителей – и это тоже, конечно, очень важно. Я слышал и слышу много жалоб, что бабушки вечно дают советы непонятные про «утеплить ребенка». Нам родители всегда помогали, и очень аккуратно: ничего не навязывали, не делали ничего лишнего, с нами не спорили. Они всегда занимали позицию, что они родители, но старались сделать как лучше для нас.

Настроение у Алисы скакало сильно, до и после, оно менялось, – но я не помню, чтобы это было отчаяние. Алиса – удивительная девушка. Она не хозяюшка, чтобы борщи, уборка и все такое, но материнский инстинкт у нее развит круто. Она за ребенка умрет. Алиса очень худенькая, и натура у нее тонкая, и я не знаю, откуда у нее столько берется сил. Она отдает сыну часть себя. Это для нее такое счастье, что она, как бы ни было сложно, не пожелает никогда, чтобы это закончилось. Это самое большое счастье в ее жизни – да и в моей тоже. Был страх от того, что ребенок настолько зависит от тебя: он лежит и даже сказать ничего не может. Ты ему надеваешь рукавички, чтобы он себя не поцарапал. Когда я это понял, то подумал: «Насколько же это беспомощное создание!»

Раньше, конечно, жизнь совершенно другая была. Совершенно другие были распорядок, быт, распределение времени. Хочешь туда – хочешь сюда. Сейчас все иначе, но мы стараемся находить время друг для друга, чтобы побыть вместе. Проводим меньше времени вместе. Но, во-первых, главное, что есть ребенок, и если свободного времени меньше – это ерунда. А во-вторых, тем больше ты этим временем дорожишь и тем более полно его проводишь.

Первые два месяца я не работал – взял отпуск. Мне хотелось быть рядом. Я знал, что это будет непросто. Не знаю, как девушки это переносят: рожают, приходят домой, сами сидят и одни со всем справляются. После двух месяцев я вышел на работу, много было забот. С точки зрения мужчины, кризис – это когда очень много времени и внимания уходит на ребенка. Я понимал, что это так и должно быть, что это правильно, но мне очень этого внимания не хватало, и я ничего не мог с этим поделать. Молодой маме очень сложно разорваться, и особенно с первым ребенком, когда ты ничего не знаешь, ничего не умеешь, все незнакомое, ответы непонятно, где брать. И она, конечно, утопает в ребенке, она целиком и полностью занята.

Видимо, в какой-то момент мне стало грустно. Мы не ругались, не скандалили, но возникли грусть и отдаление. Сейчас я уверен, что это произошло по моей вине. Алиса всегда старалась не забывать не только про меня, но и про себя, что для мужчины тоже очень важно. Мужчины на всё обращают внимание, всё замечают, всё видят. Я очень люблю Алису, все понимаю, и теперь, когда я вижу, как она старается все успеть как для маленького мужчины, так и для большого, перед этим я преклоняюсь.

Но тогда я этого не понимал – насколько это трудно. Кризис произошел не из-за ребенка, а из-за всей ситуации становления отцом и встречи с ответственностью такого масштаба. Мне кажется, это меняет мозг у любого нормального человека.

Это был печальный момент. Было сложно. Но круто, что это произошло, потому что такие штуки выводят на новый уровень. Мы выбрались из этой ситуации совсем не гладко, с усилием, но плодотворно и с большим желанием. Я поначалу уделил этому мало внимания, и в результате сложности наросли как снежный ком и превратились в лавину. Эту лавину пришлось останавливать всеми имеющимися способами. Я чувствовал растерянность и непонимание. Я потерялся.

В такой ситуации нужно взять и разложить все по своим местам. Не нужно стыдиться обращаться к кому-то, кто может помочь со стороны, например к психологу. Есть какие-то вещи, которые идут за нами издалека, из прошлого. Нам очень сильно повезло: оказалось, что под боком, в соседнем подъезде есть хороший психолог. Мы начали по отдельности, а потом пошли вместе.

Благодаря Тихону и нашей любви друг к другу мы из кризиса вышли. Чем дальше, тем лучше и крепче наша семья. Мы получили огромную любовь Человека, который похож на нас, который придает смысл всему, что вокруг происходит. Раньше, может быть, и случались вопросы из серии: «Фигней я занимаюсь?» – а теперь, как говорит мама Алисы, есть ощущение, что «Тихон – это наш лучший стартап».

Любовь людей друг к другу и любовь двух людей, у которых появляется ребенок, – это разные любови. Ребенок стал ядром, центром, вокруг которого мы кружимся, держимся на орбите, никуда уже не можем деться, потому что он есть. Как бы ни решилась ситуация в наш кризис, ребенок все равно остался бы связующим звеном. Но, слава богу, мы пришли к тому, что чем дальше, тем более сплоченными мы делаемся как семья. Это новый уровень любви, заботы, отношения, понимания.

Всего два года прошло, а мы думаем про второго ребенка – потому что это невероятно круто. Если бы у меня было много денег, то детей бы у нас сейчас уже было бы как минимум трое. Дети – это очень круто.

Часть III.Теория выгорания

Людмила Петрановская
Родитель над пропастью. Теория эмоционального выгорания

Людмила Петрановская – Семейный психолог, основатель Института развития семейного устройства, автор книг «Тайная опора: привязанность в жизни ребенка», «Если с ребенком трудно», «Что делать, если…» и других

Мы любим наших детей. Мы хотим их, ждем, радуемся им. Мы счастливы быть родителями, хоть и иногда и устаем, и чем-то жертвуем ради заботы о детях. Тяготы родительства естественны, они посильны, и это тоже часть семейного счастья.

Так должно быть. Этого мы ожидаем от себя и других. Но так бывает не всегда.

Бывают состояния, когда детский плач или нытье режет по нервам, словно нож. Когда от слов «Мама, поиграй со мной» хочется упасть на пол и завыть. Когда утром не открываются глаза. Когда ноги не несут домой. Когда ловишь себя на мысли: «Как хорошо было без них», – и сразу ненавидишь себя за эту мысль. Когда бесят любые признаки присутствия детей в доме и в жизни: раскиданные игрушки, вещи, пятна на мебели, поломанный пульт телевизора. Когда кажется, что ребенок делает все «назло», «издевается», «манипулирует», «мотает нервы». Когда не хочется его утешать и ему помогать, потому что «сам виноват», «его предупреждали». И вообще, «у других дети как дети, а с тобой вечно проблемы».

Чаще такое случается с мамами, потому что дети в основном на них. Но ни папы, ни бабушки с дедушками тоже не застрахованы. Как и няни, и воспитатели детских садов. И школьные учителя.

Такие состояния часто называют усталостью. О них не очень принято говорить. Потому что в ответ всегда есть риск услышать: «Не распускайся, не преувеличивай, возьми себя в руки! Ты не работаешь, дома сидишь с ребенком. От чего тут можно так уж устать? Все устают, ничего страшного, отдохни, и все пройдет!» Такая реакция близких – как удар для человека, которого уже засасывает в воронку. Ему становится еще хуже, и в следующий раз он не скажет о своем состоянии. Или сразу заорет в истерике. Или ударит ребенка. Или сбежит из дому. Или заболеет сильно.

Потому что это не просто усталость. Это – эмоциональное выгорание. Болезненное состояние, вид нервного истощения, возникающего у людей, чья деятельность связана с помощью ближним.

Синдром эмоционального выгорания впервые был описан по отношению к специалистам помогающих профессий, для краткости можно использовать английское слово «хелпер» (helper, русского аналога пока нет). Достаточно давно было подмечено, что, когда люди работают в этих самых помогающих профессиях – это могут быть медсестры, социальные работники, психологи, учителя, – через какое-то время с ними начинают происходить странные вещи.

Как это бывает

Вот одна из классических историй, которая заставила психологов и психиатров заняться внимательным изучением синдрома эмоционального выгорания. В 70-х годах XX века в одном американском городе создавалась новая социальная служба. В нее приглашали только очень мотивированных социальных работников, которые хотели помогать людям. Были отобраны лучшие. Примерно на втором году работы этой службы стали поступать жалобы от клиентов: им хамили, к ним были невнимательны, помощи было не дождаться. Там работали все те же самые прекрасные люди, которых когда-то очень тщательно отбирали, которые очень хотели помогать, которые подходили по своим способностям, по своей подготовке, по своей квалификации. Но с ними со всеми что-то произошло – всего лишь за пару лет. Это не было сиюминутным раздражением или усталостью – изменения были обнаружены на довольно глубоких уровнях личности; у хелперов менялись видение себя, отношение к клиентам, система ценностей, образ будущего. У некоторых изменения носили просто пугающий характер, они словно утрачивали способность к состраданию, чувство справедливости и даже моральные критерии. Становились циничными, грубыми, равнодушными. Но они точно не были такими совсем недавно.

С тех пор на тему эмоционального выгорания написано много трудов. Выявлено, что это состояние часто развивается у человека, находящегося в отношениях зависимости с кем-то, кто слабее или кому сейчас плохо. Не обязательно в плане физическом: это может быть семья в кризисе, это могут быть родственники больного, может быть сам больной человек. Это может быть семья с особым ребенком, это могут быть беженцы или люди, оставшиеся без работы. Словом, люди, которые нуждаются в помощи. Хелпер оказывается в ситуации, когда от него зависит помощь людям. Ему постоянно приходится иметь дело с беспомощностью и страданием, с тем, что люди не справляются, что им плохо, тревожно, страшно, грустно. И он все время несет на себе роль того, кто должен заботиться, сохранять спокойствие, подбадривать, должен знать, что делать, и не терять присутствия духа.

Должен, должен, должен… В результате у него появляется длительный стресс общения, который в конце концов начинает подтачивать нервную систему.

В развитии синдрома эмоционального выгорания выделяют обычно определенные стадии:

Стадия мобилизации.

Стадия выдерживания.

Стадия невыдерживания.

Стадия деформации.

Как на крыльях. Стадия мобилизации

Когда мы приходим на новую интересную работу, начинаем новый проект, мы испытываем прилив сил и воодушевления. Мы верим в себя. Мы прекрасно себя чувствуем. Мы готовы работать без устали и отдавать всего себя.

В это время организм работает «на повышенных оборотах», мы можем не спать, не есть и при этом нормально себя чувствовать. Нас не берут болезни. Мы хотим сделать всё наилучшим образом, и для нас нет ничего, похожего на «Слишком сложно… А может, не стоит?». Конечно, стоит! Конечно, мы сможем!

«Я хороший специалист, у нас отличный проект, у нас прекрасная команда, все трудности разрешимы, наши клиенты – хорошие люди с большим потенциалом, им просто нужно помочь!»

Это прекрасное состояние, и каждому можно пожелать хоть раз в жизни его испытать. Но вот проблема: эйфория не может быть вечной. Жизнь идет, новизна сменяется рутиной, накапливается усталость. Не все трудности оказываются легко преодолимы, у идеи выявляются слабые стороны, проекту не хватает ресурсов, команда не всегда работает слаженно и понимает друг друга. Да и клиенты не спешат меняться, им все больше и больше нужно помощи, времени, внимания. Все оказывается дольше, сложнее, ответственнее, чем казалось вначале. Так мы приближаемся к следующей стадии, на которой уже не будет «крыльев за спиной», а будет непростая ежедневная работа.

По горной тропе. Стадия выдерживания

Можно идти, танцуя: у вас много сил, хорошее настроение, вы молоды, здоровы, все прекрасно. Если вы встречаете на пути небольшое препятствие, то вы его перепрыгнете, перепорхнете, даже улыбнувшись такому небольшому приключению. Если немного собьетесь с дороги и сделаете крюк – не беда, зато увидели что-то новое.

Но если вы идете уже много часов с рюкзаком за спиной, то вам не захочется скакать по камням или делать крюк без необходимости. Лучше бы идти по ровной дороге и по заранее известному маршруту. А если вы сильно устали, если натерты ноги, если рюкзак очень тяжелый, да еще жарко или пить хочется, то необходимость сделать лишние пять шагов вызовет прилив раздражения.

Но вы справитесь, а после привала какое-то время даже будете опять прыгать по камням и отходить с тропы, чтобы увидеть особенно красивый вид.

Это и есть стадия выдерживания, или стеническая.

Человек много работает и устает, конечно. Ему бывает тяжело, но он справляется. За счет чувства долга. За счет сочувствия тем, кому плохо. За счет верности своей команде, нежелания подводить коллег. За счет того, что ему это нужно, что это его выбор, его ценности. То есть, чувствуя усталость, раздражение или скуку от рутины, он собирается и берет себя в руки. И справляется. В большинстве случаев все получается, есть результат, которым можно гордиться. Пусть поход по тропе был непростым, зато «вечером, усталые, но довольные, мы возвращались домой».

Эта стадия может длиться сколь угодно долго, и, в принципе, если ничего стрессового не происходит, то человек может годами существовать в таком состоянии: более сложные периоды сменяются более простыми, неудачи – новыми успехами; решаются одни задачи, встают новые, – в конце концов, это и есть жизнь взрослого человека.

На этой стадии, в периоды большого напряжения, человек часто хочет побольше отдохнуть, расслабиться, съездить в отпуск. После того как он получит дополнительный отдых, он может быть снова полным сил и вернуться на работу с прежним удовольствием, утраченным из-за переутомления, из-за того, что было слишком много задач и не все шло так, как хотелось бы.

На стенической стадии мы уже знаем, что море нам не по колено и горы руками мы не сдвинем. Нам хочется правил, расписаний и размеченных карт. Включается режим экономии энергии, хочется, чтобы все шло по плану, без неожиданностей. Но все еще есть интерес к новому, есть силы на юмор и креатив. Поддержка команды дает силы, конфликты по возможности разрешаются конструктивно. Неудачи принимаются как часть жизни и вызывают желание подумать, что нужно делать иначе.

Все это – при условии, что «переходы» чередуются с «привалами». Что маршрут посилен данному человеку, что он хорошо экипирован и подготовлен, у него есть вода, еда и возможность выспаться и не происходит ничего чрезвычайного.

Но в жизни так бывает не всегда.

Если нагрузка не снижается и отдых не наступает, процесс идет дальше.

Скольжение в пропасть. Стадия невыдерживания

Никто из нас не застрахован от стечения неприятных обстоятельств. Какая-то стрессовая ситуация, болезнь, конфликт, неудача или сильное разочарование. Что-то одно из этого или два – еще бы ничего, отдохнул бы и восстановился. Но на три уже адаптационных резервов организма не хватает. Или отдых никак не наступает – все аврал и аврал, все беда и беда. Когда стресс накапливается, возникает риск перехода стенической стадии в астеническую. Стадия выдерживания сменяется стадией невыдерживания. «Больше не могу». То, что и называется «на нуле». Астеническую стадию еще называют нервным истощением.

В работе многих хелперов такое накопление стресса происходит почти неизбежно. День за днем человек проводит в постоянном контакте с людьми, которые нуждаются в нем, зависят от него, которые сами часто находятся в очень тяжелом эмоциональном или физическом состоянии. Приходится иметь дело с горем, болезнью, отчаянием, страхом перед жизнью, нуждой. Через какое-то время начинает казаться, что весь мир – обитель несчастий и все люди – жертвы. Хелпер начинает чувствовать, что его ресурс сочувствия, заботы, желания что-то сделать просто исчерпан. Он больше ничего не может и не хочет. Он «выгорел».

Синдром выгорания – это защитная реакция психики человека на длительный стресс. Невозможно целый день – и каждый день – находиться в состоянии активного сочувствия чужим проблемам. Рано или поздно внутри загорается тревожный маячок, который говорит: «Послушай, с этого момента – или ты, или они».

И вот уже профессионал ловит себя на чувстве усталости даже в начале рабочего дня, на утрате всякого интереса к прежде любимой работе, на раздражении в адрес тех, кому он призван помогать. Он жалуется, что стал «плохо соображать», все путает, забывает сделать важные дела. Принимая решение, как поступить в каком-то случае, он все чаще выбирает не «как правильно», а «как проще». Он действует стандартно, не пробуя ничего нового, «имитируя» сочувствие и внимание. В результате всего этого появляется чувство вины, сознание собственной недобросовестности, что еще больше усиливает стресс. Если в этот период он ничего не предпринимает, чтобы помочь самому себе, синдром развивается дальше.

С какого-то момента усталость сменяется злостью, раздражением. Те, кому нужна помощь, «просто бесят», они «сами во всем виноваты», им «все равно ничем не поможешь» и т. п. Человек чувствует постоянное напряжение; приходя домой, он срывается на близких. Любой рядовой рабочий или бытовой конфликт надолго выбивает его из колеи, он не спит по ночам, часами «прокручивая» в голове, что было сказано и как можно было бы ответить. Он болезненно реагирует на любую неудачу, любое замечание, ему кажется, что его не ценят, его труд плохо оплачивается (а иногда это на самом деле так) и что его просто используют.

Больше нет сил на развитие, созидание, заботу о других; психика переключается в режим «не до жиру, быть бы живу» и блокирует любые попытки продолжать отдавать.

Любая сложность, любая задача начинает вызывать отчаяние, слезы, апатию; руки опускаются, человек садится и говорит: «Все, больше ничего не могу. Пропади все пропадом».

Скольжение в пропасть при отсутствии помощи идет по нарастающей и может занимать от нескольких месяцев до нескольких лет.

В этот период сильно ухудшается здоровье, потому что вместе с таким истощением падает иммунитет. Человеку субъективно кажется, что его тело тяжелое, у него нет сил, трудно держать спину прямо и вообще все трудно. Часто в это время приходят серьезные болезни, случаются травмы, словно где-то внутри система безопасности принимает решение: лучше пусть полежит пару месяцев в гипсе, чем свихнется совсем.

Снизу постучали. Стадия деформации

Казалось бы, дальше некуда, мы уже на дне пропасти. Однако у синдрома эмоционального выгорания есть еще одна стадия: стадия деформации.

Психика защищается от непереносимых переживаний и включает защитные механизмы. Появляются эмоциональное отупение, цинизм, бесчеловечность. К сожалению, каждому приходилось сталкиваться в жизни с врачами, педагогами, другими специалистами, которых по-хорошему вообще к людям, тем более к детям и к больным, нельзя подпускать. Они решили проблему выгорания, нарастив непробиваемую броню черствости, холодного равнодушия. Формально выполняя необходимые манипуляции, они каждым жестом и словом дают понять, что не стоит даже надеяться на человеческое участие с их стороны. Наверное, все наблюдали признаки деформации у каких-то помогающих специалистов: когда разговариваешь с врачом или чиновником, а у него все способности к состраданию отключены, человек функционирует, но при этом у него на лице написано: «Вас много, а я одна, и в гробу я вас всех видала».

Дело не в том, что эти люди – сами по себе «плохие». Возможно, они начинали свою профессиональную деятельность совсем с другим настроем. Возможно, они сохранили чуткость и душевность в общении с друзьями и близкими. Но профессионально они достигли крайней степени выгорания и, по сути, стали профнепригодны.

Люди в этом состоянии редко обращаются за помощью, ведь субъективно им уже «не больно». Но за отщепленные чувства приходится платить: больше нет радости жизни, интереса, вдохновения; человек не нравится сам себе, даже если выглядит вполне самодовольным. Нередко начинается злоупотребление алкоголем или наркотиками, происходит фиксация на деньгах, на титулах, в попытке хоть как-то воссоздать для себя то, что может радовать и стимулировать к жизни. Параллельно разрушаются отношения вне профессиональной сферы – дружить или жить вместе с человеком в таком состоянии малоприятно.

Чтобы выбраться из дальних стадий выгорания, необходима профессиональная помощь.